Текст книги "Заколдованная палата"

Автор книги: Раиса Торбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Посмотрите, Светлана Ивановна, сколько этот оголец ошибок сделал, и все больше на шипящие, – протянул ей письмо Митя.

– А ты обрати его внимание на ошибки, – посоветовала она.

Не откладывая, Митя, написал Проньке, что у него ошибки в щах и щенятах, надо чтобы у них были внизу хвостики, тогда будет хорошо и правильно.

Вскоре пришел ответ. Пронька обижался и не мог понять, чего к нему придирается старший брат.

«В штях – никакой ошибки не нашел. Вкусные, без всяких хвостиков… Штенят пересмотрел всех, у каждого сзади хвостик – ни одного куцего».

– Вот горе! – не мог удержать улыбки Митя. – Как только приеду, придется с ним заниматься, а не то во второй класс не переведут.

Надежда Сергеевна тоже получила письмо от председателя колхоза.

Он трогательно благодарил ее за чуткое и внимательное отношение к их пареньку. Надежде Сергеевне стало как-то не по себе от его благодарности…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

 МЕСТЬ

Чтобы утешиться, Фредик стал шарить в тумбочках ребят. У Валерочки нашел два яблока. Съел. Заглянул в тумбочку к Мите. На верхней полке оказался целый клад – груда конфет и печенья – все что давали им к полднику. Это Митя хотел побаловать своих ребят – привезти им гостинцев из санатория.

Фредик принялся за сладости. Ел… ел… никак не мог одолеть. Тогда он вытянул несколько листов из Митиного альбома, чтобы завернуть в них остатки. На беду попались черновые зарисовки каррикатур на него, Фредика, Лялю и Валерочку.

– Вот кто нас разрисовал! – еще больше рассвирепел Фредик. – Ты у меня узнаешь, Митька… художник!

В отместку Мите Фредик доел все сладости, рисунки спрятал в карман и вышел в коридор. Его мутило. Стало еще горше. Фредик злился. Злился на всех: на Митю, на Валерочку и особенно на Лялю…

«Воображалка какая, я тебе покажу! С таким парнем, как я, шутки плохи. Что бы такое придумать?»

Проходя мимо открытой раздевалки, Фредик заметил среди ребячьих одежек Лялино зеленое пальто с меховыми манжетами на рукавах.

Блеснула мысль, от которой сразу стало жарко. Оглянувшись по сторонам, он забежал в раздевалку. Прислушался, не идет ли кто? Перочинным ножом торопливо спорол мех с манжет. В коридоре тихо. Фредик рванул мех с воротника. «Кто-то идет!» Он спрятался среди пальто. Сердце колотилось в груди громко, громко. Фредик затолкал мех под рубашку. Вот шаги удалились… снова тихо… Фредик выглянул. – Никого!.. В два прыжка очутился на лестнице и тихонько, на цыпочках, прошел в палату. Саши еще не было. Удачно!

Фредика трясло. Одна мысль прогоняла другую. Что теперь с этими шкурками делать? Бежать домой с ними? Сразу догадаются, что украл. И тогда – первый привод, тюрьма. Нет, он не вор! Какой бес его попутал?

По коридору кто-то спешил к палате, Фредик заметался. «Куда, куда же их девать?!» Шаги приближались.

Он торопливо затолкал шкурки в Митину наволочку. Поправил подушку.

Вот хорошо! Пусть знают, как связываться с Улыбиным. Шкурки дорогие, их обязательно станут искать. И найдут у Митьки. Вот тебе и знатный свинарь, художник, принц! Доказывай, что ты не верблюд, а заяц. Будет знать, как такому парню, как я, – наступать на ногу! Чужих девочек отбивать! Подумаешь… Лялька будет меня помнить!

Совершив свое черное дело, Фредик направился к дверям и выглянул. Захотелось посмотреть, как сейчас выглядят Митька и Лялька. Он тихонько прокрался по коридору, спустился с крыльца и пошел в парк.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

КРАЖА

– Девочки – на процедуры, теплей одевайтесь. Сегодня последние ванны, грязи, души… Собирайтесь живо, живо, – торопила детей процедурная сестра, заглядывая в палаты.

– Идем, идем! – слышалось по коридору, и девочки, захватив полотенца, сбегали вниз в раздевалку.

Вот пробежала Ляля. Фредик хорошо знал ее воздушные шаги. Он стоял лицом к окну и ждал…

Вдруг крик на весь санаторий, затем – плач… Это – Ляля. Все, взрослые и дети, поспешили в раздевалку:

– Что, что случилось?!

– Кража… Кто-то варварски срезал с Лялиного пальто дорогие шкурки. От горжетки болтался только пушистый хвостик…

Ляля рыдала.

– Успокойся, не плачь… мы тебе купим такие точно, – обязательно купим, утешала ее Светлана Ивановна.

Вечером в пионерской открылось экстренное собрание, на которое были приглашены взрослые и дети.

– Мы, сотрудники, конечно, уплатим Ляле стоимость ее меха, хотя это и большая сумма – 300 рублей. Особенно для нянь, которые получают совсем немного. Но не это главное. Кража – позорное пятно для всего коллектива, – строго, со сдержанным негодованием говорила Надежда Сергеевна. И все же она не допускала мысли, что люди, с которыми она проработала не один год, способны на такое. Все молчали. Всем было неприятно. Надежда Сергеевна пристально вглядывалась в лица детей. Хорошие, открытые ребячьи лица…

Фредик не опустил глаз и смотрел на Надежду Сергеевну не мигая, в упор, пытаясь «переглядеть» ее.

Надежде Сергеевне стало неприятно, и она перевела свой взор на Митю:

– Если тот, кто взял эти норки, наберется мужества и принесет их мне, я не назову коллективу его имени, никто не будет знать, кто вор… Нам будет вполне достаточно искреннего раскаяния. Каждый может ошибаться, и взрослый и малый, – говорила Надежда Сергеевна. При мысли, что кого-то из них подозревают в краже, Мите стало стыдно. Он покраснел и опустил глаза. Светлана Ивановна похолодела. «Неужели Митя? Не может быть!»

Заметила это и Надежда Сергеевна и поделилась своими наблюдениями со Светланой Ивановной и Минной Эриковной.

– Нет, я никогда не поверю, чтобы Трубин был способен на кражу, – горячо защищала Светлана Ивановна Митю.

– Он же совсем… нищий… Ну, бедный, – поправилась Минна Эриковна. – Не ручайтесь.

– Ручаюсь, чем хотите, хоть головой! – стояла на своем Светлана Ивановна.

– Да, я тоже не хочу поверить в то, что это сделал Митя, – сказала Надежда Сергеевна. – Тогда кто же?

– Может быть, Фредик? – заметила Светлана Ивановна.

– Во всяком случае мы должны шкурки найти, – закончила это напряженное совещание Надежда Сергеевна.

Ляля с видом жертвы сидела в пионерской комнате. Вокруг нее собрались старшие ребята. Все думали и гадали о том, кто мог украсть шкурки и зачем?

– Эти шкурки стоят триста рублей, – объясняла всем Ляля, – Я не представляю, что будет с мамой, когда она узнает о пропаже, она не переживет…

– Ну, что ты, – поспешил утешить ее Митя, – переживет… Она такая здоровая на вид, покрепче будет нашей свинарки Настасьи Федоровны.

Ляля возмутилась и хотела сказать Мите колкость. Но в это время вошла в пионерскую няня Маша, необычно строгая, официальная, и, не глядя на Митю, пригласила его в кабинет к Надежде Сергеевне.

Марксида почувствовала что-то неладное и незаметно исчезла из пионерской.

Подслушивать у двери – она не смогла: «Не хорошо!», но ей хотелось знать, для чего позвали Митю к главному врачу. И Марксида, встревоженная, осталась терпеливо ждать у перил лестницы.

Когда Митя, наконец, вышел, на нем, как говорится, лица не было…

– Что, что случилось? – бросилась к нему Ида.

У Мити дрожали губы.

– Они нашли шкурки у меня в подушке. Но я их не брал, понимаешь, не брал! Ты-то хоть веришь мне?

Марксида ответила, не задумываясь, убежденно:

– Верю!..

– Они теперь в колхоз напишут. В деревне все знают друг про друга… Станут теперь говорить, что вот, мол, у такого отца-героя, сын – вор… И, наверное, если старший такой, так и все остальные такие же будут, а у меня их трое. – Митя в отчаянии схватился за голову и кое-как поднялся по лестнице к себе наверх. Марксида проводила его долгим взглядом.

В этот миг она позавидовала Мите. У него сестра, два брата. А у нее никого… И никому не придется за нее отвечать.

Ида решительно постучала в дверь кабинета и вошла. Остановилась, прямая и строгая.

На нее удивленно посмотрели сидящие за столом.

– Это сделала я, – четко и раздельно сказала Марксида, указав на пушистые шкурки в руках Минны Эриковны.

– Час от часу не легче, – охнула Надежда Сергеевна.

– Не может быть, невозможно, я ни за что в это не поверю, ни за что! – заволновалась Светлана Ивановна.

– Опять – «не поверю!» – взвизгнула с досадой Минна Эриковна. – Вы просто удивительная девушка. Раз Ида сама признается – это факт, фактам надо верить! Я начинаю глубоко сомневаться в ваших способностях воспитательницы. Вы все время ошибаетесь и так грубо.

– Зачем ты это сделала? – строго спросила Иду Надежда Сергеевна.

– Из-за Ляльки, – глядя перед собой, ответила Ида.

– Но ты же опозорила таким поступком свою пионерскую честь, честь своего детского дома…

Марксида слушала ее с каменным лицом.

– Эти детдомовские на все способны! На все! – негодовала Минна Эриковна.

– Что подумает о тебе Митя, когда он узнает о твоем поступке? – со слезами на глазах спросила вконец расстроенная Светлана Ивановна. Марксида дрогнула.

– Неужели вы, наша дорогая Светлана Ивановна, ему об этом скажете?

…В тихий час Митя, сияющий, потихоньку вызвал Марксиду из палаты.

Она вышла, набросив халатик. Что-то в ней изменилось. Митя не мог понять, не то она похудела, не то выросла… Но он был так счастлив, что сейчас же забыл об этом.

Ида грустно смотрела на него своими большими черными глазами.

– Ну, что?

– Ида! Друг! – хлопнул ее по плечу Митя, – ты знаешь, вор-то нашелся!

Ида побледнела.

– Кто, не говорят. Но не я, значит! – ликовал Митя! Он схватил Иду за плечи, тряс ее. – Слышишь, не я! – В полном восторге обнял ее и неловко чмокнул в нос.

Она вырвалась и убежала в палату.

Митя удивился. И вдруг вспомнил, что Марксида – девчонка…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

МАТЬ И СЫН

Вечером, когда все ребята ушли на уроки, Фредик поболтался «для виду» у всех на глазах и отправился в свою палату.

Еще из коридора он услышал в палате незнакомый голос. Фредик подкрался к самой двери и заглянул. Возле Саши сидела незнакомая женщина в белом халате.

– Сыночек мой дорогой, счастье мое, – шептала она, сжимая его руки.

Фредик понял, что к Саше приехала мать. Он не вошел в палату. И не мог уйти совсем. Стоял и слушал материнскую бессвязную, но такую нежную речь…

– Тебе было очень больно при осмотре? Ты, говорят, стонал.

– Нет, мама. Это они, наверное, с кем-нибудь спутали, – успокаивал ее сын.

– Профессора говорят, что тебе необходимо сделать операцию, я боюсь…

– Пусть сделают – две, три операции, я все вытерплю, все, лишь бы встать на ноги!..

– Нам придется поехать в Евпаторию.

– Ну что ж, ехать, так ехать, сказал попугай, когда его кошка тащила за хвост из клетки, – сказал Саша и рассмеялся. Ему хотелось подбодрить мать. Она понимала это и смеялась тоже.

– Как ты живешь, мой дорогой сыночек, не обижает ли кто тебя?

Фредик сжался. А что, если Саша назовет его имя? Саша вздохнул легонько и сказал:

– Нет, никто меня не обижает…

Фредику стало легче. Он даже хотел уйти, но вдруг услышал:

– Ты помнишь, я писал тебе про одну девочку из детского дома.

– Да… Припоминаю…

– Если бы ты знала, какая она необыкновенная.

– Как ее зовут?

– Марксида…

– Что за странное имя?

– Это мы так называем ее шутя, она Ида. Я хочу, чтобы она всегда была с нами.

– Сашенька, – ласково сказала мама, – так ведь ты мальчик, а она – девочка.

– Это, я думаю, не сейчас, – мечтательно сказал Саша. – Когда я вырасту, окончу медицинский… и, конечно, когда я стану ходить…

– Тогда можно, – согласилась мама. – Ну, а если? – сын закрыл ладонью ее рот.

– Ты хочешь сказать: если я не буду ходить?

– Нет, нет, я не то хотела сказать…

– Если даже я не буду ходить, то такая девушка, как Марксида, на это не посмотрит.

– А ты ей говорил о своих чувствах?

– Ну, что ты, разве можно? Она ничего, ничего не знает.

– Ах, Сашенька, Сашенька, какой ты у меня мечтатель…

– И совсем я не мечтатель! – возразил Саша. – Если я не буду ходить, я все равно буду учиться и работать. Ну, ноги не двигаются, руки… Их можно сделать… А голова-то моя, мозг работают. Я ведь отличник. По всем предметам – пятерки…

– Молодец…

– Ты знаешь, мама, я решил найти этот вирус неясной этиологии. Ты подумай только, как это будет замечательно. У всех ребят во всем мире будут здоровые суставы. И все, все, и я… смогут играть в футбол, в волейбол, в баскетбол, бегать, танцевать, скакать, прыгать до потолка…

– Зачем же до потолка? – смеялась мама.

– От радости…

Фредик снова заглянул в дверь.

Мать смотрела на сына с нежностью и жалостью… Наверное, так смотрят на своих очень больных детей только матери.

– Мама, а, может быть, мне лучше умереть? – вдруг спросил Саша.

– Что ты, мой дорогой?! Разве я смогу жить без тебя. И что это тебе взбрело в голову? Ты будешь ходить и бегать и прыгать… до потолка…

Саша потянулся к матери.

…В этот вечер Фредик никак не мог сосредоточиться над книгою, хотя было очень тихо. Ребята готовили уроки, взрослые двигались неслышно. Фредик смотрел в окно, деревья тонули в синеве весенних сумерек. Он пытался вспомнить хоть один случай, когда бы мать сказала ему что-нибудь вроде Сашиной мамы. И не мог вспомнить.

Зато в его ушах отчетливо звенело: «Чтоб ты провалился, окаянный», «И откуда ты взялся на мою голову?! «Связал ты меня по рукам и ногам», «Когда только я от тебя отвяжусь, отмучаюсь?»

И в санаторий, скоро уже три месяца пройдет, только раз заглянула. «Мамка ты моя, мамка!»

…Первый раз после приглашения дежурных на ужин Фредик не ринулся в столовую, сбивая всех с ног.

Он вошел медленно, сидел тихо и даже не доел котлету.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

ПОРОШИНКИ НЕ ПРОПАЛО!

После праздника в кабинет директора курорта явилась Анна Тихоновна.

– Вы что же это из меня «собаку на сене» сделали? «Сам – не гам, и другому – не дам», – грозно напустилась она на директора.

Он вопросительно уставился на нее.

– Не понимаю…

– Не понимаете? Дети без колес ходят, железки ржавые в мусорниках собирают, а у меня в складе за двадцать лет накопилось этого железного хлама на десять тракторов. И все лежит, ржавеет, а вам и дела нет до государственного добра?! – наступала на него кладовщица.

– Но, помилуйте, Анна Тихоновна, – изумленно ставился на нее директор, – мы же только из-за вас…

– Нечего валить с больной головы на здоровую, – оборвала его Анна Тихоновна. – Чтобы в три дня очистили у меня склад… И баста!

– Транспорта нет, – начал директор.

– Будет! – прервала его Анна Тихоновна и величественно покинула кабинет.

…Совет дружины во главе с Марксидой и Светланой Ивановной заседал в кабинете главного врача. Она поддержала ребят и разрешила звонить на завод.

Через полчаса с тракторного прибыли три пятитонки с ребятами и взрослыми рабочими. С веселым гомоном, криками и смехом они вытаскивали из склада ржавые кровати, измятые рукомойники, треснувшие чугунные плиты и прочее.

Анна Тихоновна в каком-то особом, торжественном настроении, испытывая одновременно печаль и радость, расчищала склад. Захар Нилыч, наоборот, был удручен. Мрачно сидя за колченогим столиком и счетами, он аккуратно ставил «птички» возле каждого наименования.

Все, все до самого последнего гвоздя было в целости и сохранности.

Выгрузив склад полностью, Анна Тихоновна и ребята взялись за веники и вымели мусор. Марксида принесла из фонтана воды и побрызгала пол. Склад оказался вдруг большим, просторным и даже светлым.

– Вот вам и мастерская готова, – сказала Анна Тихоновна Ивану Ивановичу.

Ему почему-то было неловко. Когда все вышли, Анна Тихоновна заперла помещение на замок, а ключ вручила Захару Нилычу.

– Мы с вами – в расчете.

– Я преклоняюсь перед вами, Анна Тихоновна, – склонил голову бухгалтер, – за такую честную работу вас надо бы премировать.

– За это – не премируют. Все должно быть честными. Меня с малых лет учили чужого не брать.

– Отработалась? – съехидничала «Химия», высунувшись из окна. Анна Тихоновна взглянула на нее, но ответом не удостоила.

А «Химия» продолжала разглагольствовать:

– Дура непрактичная! Сидела бы да сидела в своем складе потихоньку, а копеечка казенная все бы шла да шла… А теперь, на старости лет, походи-ка поищи работы. Кому она нужна со своей честностью?

– «Жабища» – ругал про себя «Химию» Фредик. Он только сейчас понял, что Анна Тихоновна осталась без работы. И Фредику стало жаль Анну Тихоновну. Может быть потому, что она громче всех аплодировала ему на концерте? А скорее всего по какой-то другой причине.

– Ну, что расквакались? – напустился он вдруг на ребят. – Чего радуетесь? Человек, может, из-за нас без куска хлеба остался.

Ребята притихли.

– Не волнуйтесь, для честных людей у нас всегда найдется работа, – успокоила ребят Екатерина Павловна. – Пойдемте-ка лучше на экскурсию к Петровскому пруду. Посмотрите, где добывают целебную грязь, которой вас лечили.

Ребята обрадовались и начали собираться.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ПРУД БЕЗ ВОДЫ

Когда строились в пары, Ляля первая очутилась возле Мити и схватила его за руку. Это ревниво отметили три пары глаз.

Екатерина Павловна в черной «шляпочке» с вуалеткой и в белом халате, надетом поверх жакета, вывела длинную колонну ребят в парк.

– В парке всегда хорошо, но сегодня – особенно. Воздух вкусный, как газировочка, – говорит Леня. – Пьешь, пьешь и не напьешься…

Центральная аллея посыпана ярким желтым песком. По обочинам – густая поросль весенних трав и первых майских цветов.

Празднично светятся вазы на постаментах. Они четко выделяются на фоне темных стволов вековых деревьев. Вершины тополей и старых дуплистых лип окутаны нежней зеленью новой листвы. Звенят трели пеночек-трещоток. Девочки за спиной Екатерины Павловны потихоньку выбегают из строя и собирают в букетики простенькие белые цветы.

– Как они называются? – спрашивают девочки у Мити.

– Пастушья сумка, – отвечает Митя и старается шагать с Лялей рядом.

– Почему? – спрашивает Марксида, косясь на Лялину руку, вцепившуюся в Митину. Он смущенно высвобождает руку и сбивчиво объясняет Марксиде:

– Потому что… из-за стручков… Вот видишь, он уже отцветает и получились стрючки с семенами… И они – точь-в-точь, как пастушья сумка.

Ляля почти с корнем вырвала из земли какое-то растение.

– А это что за цветок? – кокетливо спрашивает она и снова берет Митину руку.

– Это «Мать и мачеха»…

– А почему? – она заглядывает ему в глаза.

Митя берет из Лялиных рук желтый цветок с большими резными листьями у корня и проводит по Лялиной руке одной стороной листа, мягкой, пушистой.

– Это – мать. – Затем другой – гладкой, холодном. – А это мачеха! Вот и получается: – «Мать и мачеха».

Ляля смеется. Она пытается пушистой стороной листа провести по Митиному лицу. Он слабо сопротивляется и смеется тоже. Он почему-то не может на нее сердиться и сегодня – она такая хорошая… ласковая…

Марксида берет Митю за другую руку. Они идут втроем и молчат.

– Ну сколько раз я должна говорить вам, чтобы вы шли парами? – обратилась к ребятам Екатерина Павловна.

– Я иду с ним в паре еще из санатория, – звонко отвечает Ляля. – Это Ида к нам привязалась. Не понимаю, что ей надо? – И она вызывающе смотрит на соперницу.

– Ида! Ты же председатель совета дружины, – устало говорит Екатерина Павловна. – А сама нарушаешь правила.

Ида выпускает Митину руку и огорченно идет вперед, к голове колонны.

Ляля довольно смеется ей вслед.

– Ну вот, смотрите, это и есть Петровский пруд, – объявила Екатерина Павловна, когда ребята вышли из аллеи Нижнего парка и остановились возле круглой беседки.

Они смотрели во все глаза, но никакого пруда не видели. Его просто не было. Освещенный косыми лучами уходящего солнца, расстилался необозримый зеленовато-бурый луг, окаймленный купами деревьев самых разнообразных оттенков.

Вдали слева, если встать по течению реки Воронеж, на край этого луга высыпали гурьбой маленькие домишки. Их красные крыши и белые стены выделялись среди ветвей еще не совсем распустившихся деревьев. Каждую весну река заливает луг и вода подходит к самым окнам этих домов. В иные годы она поднимается до крыш. И хозяева плавают по улицам на лодках. И все равно по-прежнему остаются жить на своих местах. А река тоже, по-прежнему, входит в свои берега и течет под большой красивый мост. На крутом правом берегу расположен Верхний парк. Среди еще обнаженных дубов распростерла в воздухе свои железные руки парашютная вышка. На ней пробуют свою смелость будущие космонавты. За дубовой рощей высится кинотеатр «Заря».

Строгие корпуса новых домов, один за другим тоже спускаются вниз, в «Студенки», вытесняя мелкие слепые домишки из старого камня с грязно-серыми соломенными и дощатыми крышами. Среди них неуютно доживает свой век старая студеновская церковь со своей колокольней и, вероятно, старым, престарым пастырем. А в голубовато-молочной дали просматриваются ажурные конструкции подъемных кранов, корпуса и высокие трубы металлургического завода «Свободный сокол». Верхний парк террасами-аллеями спускается к этому бурому лугу с прогалинами зеленой воды. Кое-где на кочках молодая поросль черной ольхи и острые перья нового камыша и осоки. Недалеко от беседки находится место добычи целебной грязи. Ребята видят работающих там людей в высоких резиновых сапогах и непромокаемых комбинезонах. Они подают грязь в кузов автомашины. Ребятам очень хочется подойти поближе, но Екатерина Павловна не пускает.

– Смотрите отсюда, а то еще засосет где-нибудь…

Автомашина с грязью выбирается на берег. В глубокие следы от шин тотчас набирается ржавая вода. Топко. Девочки принялись собирать букеты ярко-желтой калужницы. Она буйно растет по сырому низкому берегу луга. Особенно много ее в ложбинке за беседкой.

– Не дарите мне этих цветов, – протестовала Екатерина Павловна, когда ребята протягивали ей букетики, – я не люблю желтый цвет.

– Почему? – спросили девочки.

Екатерина Павловна поправила «шляпку» и со вздохом ответила:

– Потому что желтый цвет – измена…

– Оторвемся! Надоело! – шепнул Фредик Валерочке, и они незаметно ускользнули в густой ольховник на берегу, возле парка.

– Нам изменили, – мрачно сказал Фредик.

– Да, – эхом отозвался Валера, – она все время идет с ним, и за руку, а на нас не обращает никакого внимания.

В ольховнике было темно. Под ногами – сыро. В сердцах – обида.

– Давай отомстим напоследок. Все равно скоро всему конец, уезжать, – предложил Фредик.

– Давай, – оживился Валера – Знаешь что, нарвем ей по букету этой желтой калужницы и подарим «со значением».

– Это еще с каким?

– Ну ты же слышал, что сказала Екатерина Павловна: «желтый цвет – измена».

– Давай.

Они выбрались из ольховника, и тут же, у самого края дороги, принялись рвать цветы.

Валера в меланхоличном настроении срывал по одному цветку, складывая их в красивый букет и глубоко вздыхая.

Фредик захватывал цветы пятерней, рвал их с треском и громко сопел. Скоро его ладони сделались желто-зелеными и нос – тоже.

Не замечая «страдальцев», прямо на них шли Митя и Ляля, держась за руки. Ляля, как всегда, что-то болтала, а Митя, улыбаясь, слушал ее.

– Парочка, кулик да гагарочка! – крикнул Фредик.

Ляля и Митя остановились. Валера изящно склонился перед Лялей и поднес ей букет.

– Со значением…

Ляля с нарочитой развязностью приняла цветы и понюхала. Носик ее немедленно пожелтел.

Фредик вылез из ложбины и сунул Ляле в руки целую охапку.

– Вот тебе – воз измены, бери да помни… и уходи, не то – стукну…

Ляля бросила цветы и спряталась за Митю.

– Митя! Валера! Фредик! Ляля! Где вы? Идите сюда, – надрывались в два голоса воспитательница И Марксида.

– Ладно, после поговорим, – угрожающе буркнул Фредик и, проходя мимо Мити, намеренно двинул его плечом. Митя качнулся, но устоял и дороги не уступил.

Все четверо с равнодушным видом, как ни в чем не бывало, подошли к беседке.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

ПРОВАЛИЛИСЬ СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ

Ребята сидели на скамейках вокруг Екатерины Павловны, устроившейся на своем раскладном стульчике.

– А почему этот луг называется «пруд» и еще «Петровский»? – допытывался Леня.

– Потому что на месте этого луга по приказу Петра I рабочие люди выкопали глубокий водоем и отделили его от реки Воронеж каменной дамбой. Мы с вами ее видели, когда ходили на прогулку.

– А зачем?

– Для чего?

– А почему? – посыпались вопросы со всех сторон.

– Чтобы здесь, на берегах этого пруда, заложить верфи и построить военный флот, необходимый Петру для второго похода на Азов.

– А почему для второго? – опять спросил Леня.

– Потому что первый поход был неудачным.

И Екатерина Павловна подробно рассказала ребятам историю этих двух походов.

– …В дни кипучей работы на верфях, в кузницах, плавильнях Петр обнаружил там, где только что прошли мы с вами, целебный источник с железистой водой. Он пил эту воду и купался в ней. Так Петр I положил начало нашему Липецкому курорту. Но самую большую и добрую славу курорт получил за свои целебные грязи. На дне пруда скопились тысячи тонн целебного ила.

– И давно ушла вода? – поинтересовался Митя.

– Я не помню, – помедлила с ответом Екатерина Павловна, – но моя мама рассказывала, что еще полсотни лет тому назад пруд был глубоким. Мальчишки за копейку перевозили на своих лодках курортников и горожан из Нижнего парка – в Верхний. Ночью на лодках зажигались фонарики, красные, желтые, зеленые. Цветные огни и звезды отражались в иссиня-черной воде пруда. И далеко по всей его глади разносились звуки музыки из парка. Липчане любили кататься на лодках по этому пруду… – мечтательно закончила Екатерина Павловна.

– Теперь он мелкий. Я могу его пройти весь наскрозь, – хвастливо заявил Фредик.

– Во-первых, не «наскрозь», а насквозь, – поправила его Екатерина Павловна, – а во-вторых, ходить по пруду – опасно, кое-где есть «окна» и глубокие места.

– А я ничего не боюсь, – оглянулся на Лялю Фредик. – Ничего!

– Хвалишься, – презрительно сощурила глазки Ляля.

– И я тоже пройду, – присоединился к своему дружку Валера.

– Ох, горюшко… и ты! Герои, – насмехалась Ляля.

Фредик не выдержал.

– Валерка! Докажем ей, назло! Айда!

Фредик схватил Валерку за рукав и увлек за собой на луг.

– Куда вы? Вернитесь сейчас же! – закричала им вслед Екатерина Павловна и выскочила из беседки.

Фредик обернулся, на бегу махнул ей рукой и вдруг, у всех на глазах, провалился сквозь землю. Валерка тоже скрылся. Екатерина Павловна ринулась вслед за ребятами. Распустив полы своего халата, как птица неслась она по лугу.

– На помощь! На помощь! – отчаянно призывала она и, припадая то на одну, то на другую ногу, летела туда, к ним.

Митя опередил ее. Марксида сумела задержать тех, кто ринулся за ним. Как бы еще кто не провалился? – с ужасом подумала она.

Среди кочек, в большой яме с жидкой грязью, подернувшейся зеленоватой мутью, барахтались Валера и Фредик. Они до плеч ушли в маслянистую жижу. Валера одной рукой судорожно цеплялся за острые перья камыша на кочке. Фредик схватился за его воротник и оттащил Валеру прочь. Камыши сникли как нежная травка.

– Палку им протяни, палку, – задыхаясь от бега кричала Екатерина Павловна. Но у Мити не было палки. Он ее бросил вчера и теперь растерянно метался возле товарищей, уходящих еще глубже в тину.

– Вырви и неси сюда, вон ту ольху… Скорей, – кричала воспитательница Мите. Он помчался к ольхе, перескакивая с кочки на кочку. А Екатерина Павловна, подобравшись к самому краю ямы-окна, сбросила свой халат, кинула его ребятам. Они уже погрузились в грязь до подбородка. Екатерина Павловна крепко держалась обеими руками за край халата, а грудью – упиралась в кочку и напрягала все силы, чтобы вытащить ребят. Но они были тяжелые и медленно, неуклонно тянули ее за собой.

Митя вернулся с молодым деревцем ольхи. Он перекинул его через яму, лег на ствол и осторожно подполз к погибающим.

Первым Митя вытащил Валерочку, который уже хлебнул грязи. Фредик держался дольше. Он был сильнее и выше Валерочки. Но его и тащить было труднее. Митя чуть сам из-за него не свалился в яму. Заодно Митя выловил и «шляпочку» Екатерины Павловны.

Воспитательницу вели под руки Фредик и Валера. Она едва переступала ногами, задыхалась. Митя захромал… не мог наступить на больную ногу и с большим трудом передвигался, опираясь на плечо Фредика. Все четверо были в грязи с головы до ног…

– Вы мне в таком виде весь экипаж обмараете… – запротестовал дядя Паша, срочно прибывший на берег вместе с Леней, которого Марксида отправила к нему гонцом.

– Постелите травки, – еле слышно уронила Екатерина Павловна.

Взволнованные ребята с готовностью пожертвовали всеми собранными букетами и устлали для нее ложе «изменой». Воспитательницу бережно усадили на линейку. Рядом с ней примостились Митя, Фредик и Валерочка. С них струйками стекала грязь. Из «шляпочки» получилась грязевая лепешка.

Екатерина Павловна с глубоким сожалением взглянула на нее и вздохнула.

– Модельная была шляпочка, двадцать лет проносила…

Печальный кортеж медленно тронулся в обратный путь по главной аллее. Отдыхающие с интересом рассматривали процессию и смеялись…

– Смотрите-ка, есть чудаки, которые принимают грязевые процедуры прямо в одежде.

За санаторной линейкой, как за погребальной колесницей, следовала Марксида во главе длинной колонны ребят. Она часто оборачивалась назад и строгим тоном, громко, командовала:

– Подтянитесь! Шире шаг! Сколько раз я должна вам говорить – идите парами!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

С ДЕТСТВА ЗАУЧЕННЫЙ

В палате номер пять теплый сумрак и тишина. Спят ребята. Окна спят тоже. Их глаза плотно закрыты опущенными шторами. Но лунный свет вместе со свежим воздухом проник в палату через полуоткрытую форточку и залил стены и пол. Когда ветерок шевелит штору, он успевает посеребрить никель кроватей, померцать на гранях стакана с водой, что стоит у Мити на тумбочке, и скользнуть по его лицу. Митя, не просыпаясь, отворачивается к стене. Вдруг таинственный шорох возле кровати…

– Кто здесь? – сонно спросил Митя.

Молчание… Митя открыл глаза и чуть не вскрикнул.

В неверном свете луны перед ним, у самой кровати, стояло нечто длинное, тонкое, в белом.

– «Привидение?!»

Вдруг оно плюхнулось к Мите на кровать. Он прижался к стенке.

– Это я, Валера…

– Что тебе?

– Мне надо с тобой поговорить, я убежал из изолятора.

– А дежурная няня?

– Спит с присвистом…

– Ну, говори… только тихо…

– Митя, ты, наверно, думаешь про меня, что я – дрянь, бездельник, стиляга, неблагодарная личность?

Митя промолчал. Валера вдруг всхлипнул…

– Митя, ты меня прости… за все! – он схватил Митю за руку. И крупные горячие слезы закапали Мите прямо на нос и подбородок.

– Ну, ладно, будет. Я не сержусь, – тихо, как маленького, уговаривал Митя Валеру.

– Я не буду больше дразнить тебя свинопасом, клянусь! Я сам, когда был маленьким, хотел начать суровую, трудовую жизнь и просто мечтал сделаться пастухом. А взрослые испортили мне эту колхозную карьеру… и насильно готовят меня к дипломатической, хотя я теперь хочу стать боксером…