Текст книги "Заколдованная палата"

Автор книги: Раиса Торбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Ладно, оставайтесь…

Светлана Ивановна почему-то вздохнула и вывела ребят из ограды.

Ляля очутилась в самом конце колонны и пошла между Валерочкой и Фредиком.

Валерочка надел свою теплую шапку, а берет уступил Фредику.

В своих невероятных бутсах, с воротником, поднятым

до красных оттопыренных ушей, в стареньком полупальто, но в берете и узких брючках, Фредик имел хоть и обшарпанный, но все же модный вид. Оба были чрезвычайно польщены вниманием Ляли. Валерочка немедленно достал из кармана «Мишку» и угостил Лялю. А Фредик погладил манжет ее красивого пальто и сказал:

– Какая симпатичная кошечка!

– Кошечка? – захохотала Ляля. – Каждая такая «кошечка» стоит по сто рублей за шкурку. Здесь – сто, – показала она на узенькую горжетку вокруг шеи, – и здесь, и здесь – по сотне, – сунула она свои манжеты к самому носу Фредика.

Он широко открыл рот и вопросительно взглянул на Валерочку.

– Правда, это дорогой мех, норка, – подтвердил Валерочка, – у моей мамы есть такое пальто.

Все трое очень довольные друг другом, шли и болтали с таким видом, как будто они никакого отношения не имеют к этим идущим впереди парами ребятам.

Светлана Ивановна поравнялась с ними:

– Не отставайте, подтянитесь.

Она шла рядом, прислушиваясь к разговору. Ляля рассказывала про кино, которое она смотрела последний раз в Москве. Ей очень понравилась замечательная девочка Эстелла. Она презирала мальчишек, а те в нее влюблялись и были готовы на все. Даже дрались из-за нее!..

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ВЕСНА ИДЕТ

Няни осторожно спустили кресло-сани со ступенек широкой лестницы в парк, на аллею. Они еще раз хорошенько укутали Сашу и, с разрешения Надежды Сергеевны, поручили его Марксиде.

Она легко сдвинула сани с места и покатила. Митя пошел рядом, а Леня, подпрыгивая, мчался впереди всех по аллее старых тополей.

Все трое молчали. Саша с наслаждением вдыхал живительный весенний воздух, щурился от яркого солнца и слушал мягкое шуршание мокрого снега.

Он радовался идущей весне.

На холмике, на самом-самом бугорочке, снег растаял совсем. Видна черная земля, и если приглядеться, то можно увидеть над ней пар, словно земля дышит.

– А у стволов деревьев, у самого основания – воронки, и в них – вода. А вот у самых полозьев – ключик… выбился наружу и буль-буль-буль…

– Может, это тот железистый ключ, который когда-то двести пятьдесят лет тому назад увидел Петр Первый? – спросила Марксида.

– Ну что ты, – засмеялся Саша, – тот ключик живет вон там, – он показал на красивый павильон, белеющий сквозь черный узор ветвей. – Его пьют от печени.

– А что это рассматривает Леня у того старого пня?

Когда они поравнялись с Леней, он показал им на снегу каких-то червячков.

– Это снежные черви, – объяснил Митя, – личинки жуков-мягкотелов.

На обочине, под кустиками орешника, они увидели целый рой комаров. Комары вяло кружились вокруг прошлогодней листвы.

– Комары – зимой?! – удивился Леня.

– На солнышко вылезли, все любят солнышко…

Ребята, щурясь, улыбнулись солнцу, и неприятный осадок в душе Мити от эпизода с Лялей растаял, как снег пол полозьями Сашиных саней.

В этот день ранней весны в парке пахло снегом, талой землей, прелыми листьями. Леня мчался вперед и поминутно возвращался с вопросами.

– Что это? – спрашивал он Митю, показывая ему красивый узор на снегу из каких-то неизвестных ему легких, Как перышко, и узеньких листочков, похожих на крылья стрекоз.

– Семена «летучки». Здесь много липы…

– А это что? – показывал снова Леня сухую веточку с черными ягодками.

– Это ягодки ольховые. Их есть нельзя, – терпеливо объяснял Митя.

– А как зовут эту птичку? – закинув голову и чуть не роняя шапку, спрашивал Леня.

Все трое остановились и тоже смотрели ввысь, отыскивая среди ветвей крохотную юркую птичку.

– Это поползень…

Вдруг где-то на большой высоте послышалось дробное:

– Тук-тук-тук-тук…

– Дятел! Знаю! Это дятел! – кричал Леня. И все трое спешили на звуки, чтобы отыскать и увидеть его. Это было нелегко, так как оперение дятла почти не отличалось от коры деревьев.

– А зачем он все долбит и долбит? – спрашивал Леня.

– Кормится. Личинок добывает из-под коры, расклевывает шишки сосновые, их семечки любит… А вот потеплеет, начнут в деревьях соки играть, он и на березку перелетит. Продолбит кору и будет пить сладкий березовый сок…

– А ты пробовал березовый сок?

– Пил… сладкий…

– А нам можно?

– Обязательно попробуем…

– И откуда это ты все знаешь? – спрашивал Саша.

– Чего ж тут не знать… мы деревенские…

А городские ребята не знали всех этих, как будто простых вещей.

Возвращались по другой аллее и опять тысячи вопросов.

– Что это за ветки с такими пушистыми белыми барашками?

– Это верба, а это – ива.

– А это, я знаю – серая ворона! – опять закричал Леня, спугнув довольно смело разгуливающую по дорожке птицу.

– Правильно, – подтвердил Митя.

– Скоро их будет много в парке… Из города на дачу переселятся, – засмеялся Саша.

Мимо них прошли трое городских ребят с клетками. В одной из них металась свиристель – красивая большая птица, с высоким хохолком, в сероватом оперении с винно-розовыми оттенками.

В двух других тревожно бились и прыгали красногрудые снегири, чечетки и щеглы. У чечеток тоже грудки были красные. Ребята поймали птиц для продажи.

Лене очень хотелось купить птичек, но денег с собой не было. Да и Митя как-то холодно отнесся к этой купле-продаже.

– Зачем ловите, лучше пустите их на волю, – любуясь птицами, сказал Митя. – От них же польза.

Птицеловы с удивлением посмотрели на него и поторопились скрыться.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

 БЕЗ КОЛЕСА

После возвращения ребят в санаторий разговорам не было конца.

Лепя без умолку рассказывал про птичек, которых видели в парке, про то, что знает Митя о деревьях и травах.

Старшие ребята рассказывали о тракторном. Митя жалел, что не пришлось побывать на заводе. Он видел его однажды издали, с самого высокого места в городе, Ленинской площади. Тракторный показался тогда Мите огромным пароходом с высокими-высокими трубами. Белый дым клубился за ним маленькими облачками, как будто судно шло по неведомому морю на всех парах – «полным, вперед!» Рассказывая об экскурсии, ребята поминутно перебивали друг друга.

– У нас уже миллион тракторов!

– Они везде есть: в Европе, Азии.

– Даже в Африке!..

– Представьте, на заводе, как свои, бывают ребята-пионеры.

– Видим, к заводу подходят машины, нагруженные железным ломом…

– И чего только там нет!

– Банки консервные, дырявые кастрюли, какие-то ржавые кровати, ну всякий железный хлам!

– А на машинах – ребята-пионеры. Увидели они нас и спрашивают: – Вы что, на экскурсию? Откуда? Мы им сказали, что мы из санатория. А они свесились через борт и кричат: – Салют! Курортники! А мы – здешние, заводские… Это наш завод. Собрали мы этот лом на свой школьный трактор и хотим подарить его на Первомай нашему подшефному колхозу.

– Богато живут, – заметил Митя, – и завод – свой и колхоз…

– У них связь, – затараторили опять ребята.

– Их пионерские лагеря близко от колхоза и получают от него молоко, творог, сметану и овощи.

– Ребята ходят им помогать, полоть свеклу, подбирать колоски, копать картошку. Дружно живут. И вот насобирали много лома, а рабочие говорят, что для ихнего трактора не хватает металла.

– Они хотят не гусеничный Т-38, а колесный Т-40.

– Им, может, и не хватает-то на одно колесо…

– А что, если им отдать машу «дизовку»[1]? Ту, что стоит за санаторием, возле склада, она ведь старая, вся проржавела и никому не нужна, – предложил Митя.

– Мысль!

– Здорово!

– Сила! – одобрили ребята.

– Но дизовка-то стоит у Анны Тихоновны. А вы знаете, какая она? – многозначительно прищурился Леня. Ребята помрачнели: – Знаем, у Анны Тихоновны не то что дизовку, кусочек ржавой железки не выпросишь.

– А помочь тем, заводским, надо…

– Что делать?

– Айда к Захару Нилычу!

Захар Нилыч по обыкновению сидел в бухгалтерии на втором этаже и крутил ручку какой-то машинки, щелкал на счетах и ставил бесконечные цифры на большом листе с мелкими-мелкими клеточками.

Когда ребята попросили разрешения войти, он линейкой засек место, на котором остановился, и вопросительно вскинул очки с кончика большого ноздреватого носа на просторную лысину…

– Чем могу служить?

Ребята рассказали ему, в чем дело.

– Я ее давно списал, – обрадовался бухгалтер, – хоть бы нашелся добрый человек, да вывез ее отсюда. Только место занимает. Вид портит.

– Те ребята, с завода, – возьмут, им до зарезу надо на колесо….

– Мы сейчас свяжемся с заведующей складом, – оживился Захар Нилыч. Высунув в форточку голову на длинной худой шее с большим кадыком, Захар Нилыч прокричал Анне Тихоновне, возившейся внизу у склада, что наконец можно избавиться от дизовки. Но с ней лучше было «не связываться». Анна Тихоновна даже слушать не стала об этом.

– Вот-вот, – гремела она в ответ железной накладкой и огромным замком. – Вы все готовы списать, все размотать туда-сюда.

– Нам не хватает на одно колесо к трактору, – хором кричали в форточку ребята.

– Обойдется ваш трактор без колеса… Подумаешь! Колесные какие…

– Безобразие! «Сам – не гам, и другому не дам», – возмущался Захар Нилыч. – Я ей сейчас ультиматум предъявлю.

Ребята, заинтересованные, наблюдали. Захар Нилыч снова высунулся в форточку и грозно крикнул:

– Если вы не отдадите дизовку добром, я у вас внезапную ревизию сделаю, весь железный хлам изыму. Помещение склада под «госпиталь» отдам, а вас – ликвидирую как класс!

Он победоносно взглянул на ребят. Те смотрели на него восторженно.

– Ах вот как? – выкрикнула Анна Тихоновна. – Ревизию делать? Государственное имущество разбазаривать? Не допущу! Я здесь двадцать лет работаю… Пережила двенадцать директоров! Десять бухгалтеров! Пятнадцать завхозов! Двадцать поваров! Сотни шоферов! Все – жулики, пьяницы, воры! А у меня хотя бы порошинка пропала.

Эту краткую «историю курорта» знал наизусть весь автогараж и прилегающая к санаторию улица.

– И почему она – «Тихоновна!»? – размышлял Леня. – Назвали бы ее «Громковна»!

Анна Тихоновна ухватилась за дизовку, но не могла сдвинуть ее с места. Ей хотелось и дизовку упрятать к себе в склад. Но дизовка была очень велика, к тому же свободное место в складе, несмотря на яростный протест Анны Тихоновны, с весны переходило к санаторному «госпиталю». Так называли маленькую столярную мастерскую детского санатория, которая в теплые дни помещалась в складе у Анны Тихоновны. Как только захромает стол или подогнется ножка у стула, «больного» сейчас же несут в «госпиталь» к Ивану Ивановичу. Там у него ждут лечения не только стулья. Бывают и жестоко изрезанные перочинным ножом кресла и дорогие диваны с продавленными пружинами. Это оттого, что некоторые ребята потихоньку становятся на диван ногами, прямо на белоснежные чехлы, и прыгают на них, пока этого не видят старшие. Правда, таких ребят становится все меньше и, вероятно, скоро они совсем выведутся. Но все же есть.

После таких проделок Ивану Ивановичу и его помощникам приходится много трудиться, чтобы вылечить пострадавших.

Вскоре занятия кружка «Умелые руки Иван Иванович перенес в «госпиталь».

Когда наши ребята впервые заглянули в склад, они ахнули:

– Вот где таится металлолом. Это же целое богатство!

Железные и чугунные «буржуйки» разный типов, проржавевшие духовки, сотни заржавевших железных коек и даже большой паровой котел с трещиной. Кому нужен весь этот железный хлам? Теперь инвалиды войны приезжают в восстановленную после войны здравницу. Спят на удобных кроватях с хорошим бельем и пушистыми одеялами, отдыхают в мягких креслах.

«А вдруг что понадобится?» – думает Анна Тихоновна и тянет в склад все, что попадается на глаза. И ей важно, чтобы каждая вещь, попавшая к ней в склад, была на месте. Анна Тихоновна не выносила, когда ребята что-нибудь трогали.

В тот же день делегация ребят провела тайное совещание с Захаром Нилычем. Потом он по телефону позвонил на завод, а ребята – в школу.

Судьба «госимущества» в складе Анны Тихоновны была решена, но она покамест об этом ничего не знала.

– Анна Тихоновна у нас на курорте старый работник, безупречно честный, правда, с некоторыми странностями, – объясняла Надежда Сергеевна делегации, – но мы с ней считаемся…

– Авось, все обойдется без скандала, – сказал Иван Иванович.

– Вы ее как-нибудь деликатно подготовьте к сдаче склада, – советовала Надежда Сергеевна бухгалтеру.

– Уже начал, но не совсем деликатно, – признался Захар Нилыч.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ТРОИЦА ОТЛИЧИЛАСЬ

Солнце пригрело. По санаторному дворику потекли ручьи. Сосульки у карнизов крыши делались все прозрачней и опаснее. Сбивать их полезли на крышу Захар Нилыч, Иван Иванович и дядя Сема. Из санатория высыпали ребята с лопатами, вениками и саночками, принялись убирать территорию.

Мраморный мальчик по-прежнему улыбался, сидя на своем пьедестале, только от большой снеговой шапки у него осталась на макушке маленькая тюбетейка, да и та вот-вот растает… А снежная баба, что встречала ребят у входа в санаторий два месяца тому назад, в день их приезда, теперь вся осела и даже сделалась кривой на один бок. Зато в ее дырявой соломенной шляпе появились грачиные перья…

Весна… Светлана Ивановна работала вместе с детьми и успевала застегнуть ворот какому-нибудь очень «жаркому» работнику, надвинуть снова на лоб шапку «ухарю» и отнять лом или лопату у того, кто, по ее мнению, уже достаточно сделал. Митя, без костылей, раскрасневшийся, со сдвинутой на затылок шапкой, с наслаждением раскалывал в тени ломом сероватый, обледенелый снег, а Леня и Марксида с маленькими помощниками укладывали большие снежные куски на саночки и вывозили со двора, за санаторий, на бугор. Там, на солнце, глыбы снега быстро таяли, ручьи текли вниз, в парк.

Было весело. Все работали и все кричали радостно, звонко. Во дворе – мальчишки и девчонки, в парке – грачи. Они сегодня прилетели из далеких стран.

Ляля повертелась немножко на глазах у всех, а затем юркнула в парк.

– Ляля, ты куда? – окликнула ее Марксида, – почему не работаешь?

Ляля остановилась, но ничего не ответила.

– А уроки приготовила? – спросила ее Светлана Ивановна, только что отколовшая ломом большую глыбу льда.

– Нет, я не успеваю, – нехотя ответила Ляля. Она торопилась уйти.

– А как же другие успевают и еще ведут общественную работу? – Ляля пожала плечами. – Ты можешь не перейти в седьмой класс.

– Подумаешь, какая важность, – небрежно бросила Ляля.

– Очень важно, – серьезно сказала Светлана Ивановна.

– А вот моя мама даже семилетку не окончила и вышла за папу…

– Ну, она зря поторопилась, без образования нельзя.

– Можно, – решительно заявила Ляля. – Вот вы имеете высшее образование, наверное, учились лет пятнадцать, а толк какой? – Ляля окинула взглядом Светлану Ивановну с головы до ног и усмехнулась.

Светлана Ивановна посмотрела на свое «семи-сезонное» пальто и воротничок «под котик». Конечно, все это не могло идти ни в какое сравнение с Лялиными норками.

– Ну, а если с твоим папой что-нибудь случится, что вы с мамой будете делать?

Ляля промолчала.

– Я, конечно, одета хуже твоей мамы, но я зарабатываю сама и воспитываю сестру и брата. И еще с нами живет больная бабушка. Мы сами все делаем и хорошо живем, дружно. Все сыты, одеты, правда, не богато, но вполне прилично. И не боимся никаких трудностей.

– Сейчас нам начнет читать мораль, – шепнул Фредик Валерочке и подмигнул Ляле.

– Ну и пусть Лялька уходит, – сказал Леня, – мы и без нее справимся. – И сдвинул шапку на вспотевший лоб.

Фредик бросил лопату и отправился в парк за Лялей. Валерочка хотел было последовать за ними, но застеснялся.

– У меня устала больная рука, – сказал он Светлане Ивановне.

– Собирай тогда здоровой рукой «галки» вокруг санатория, – и Светлана Ивановна подала ему легкую корзину для бумаг.

Валерочка нехотя, двумя пальцами, взялся за корзинку и поволок ее за собой.

Фредик и Ляля подошли к нему. Фредик поддел ногой корзинку и сбросил ее вниз, в парк. Валерочка побежал за нею и там они оба принялись гонять корзинку, как футбольный мяч… Ляля смеялась до упаду… Ребята гоняли корзину до тех пор, пока от нее остались «рожки да ножки».

Во дворе «субботник» шел к концу. Вывозили последние куски снега и льда. Вдруг из-за санатория послышался отчаянный крик Лени. Ребята побежали к нему. Оказалось, что развеселившиеся Фредик и Валерочка отняли санки у Лени, плюхнулись на них оба, чтобы прокатиться по этому последнему, вывезенному сюда снегу, и раздавили их.

Вся «тройка» была вызвана на совет дружины. Обсуждалось их поведение на «субботнике».

– Меня дома ничего не заставляют делать, – а здесь – дежурь по столовой, подавай, принимай, вытирай столы, – возмущалась Ляля. – А теперь еще хотите, чтобы я вам лед колола!

– Никто тебя не собирается заставлять колоть лед, для всякого Светлана Ивановна нашла посильную работу… и ты дежурила только один раз, – говорила Марксида. – Вот завтра твое дежурство, и ты постарайся дежурить на пятерку, чтобы доказать всем, что ты не лодырь и не белоручка…

– Завтра – день моего рождения – и я в этот день дежурить не буду принципиально!

– Хорошо, – согласилась Светлана Ивановна, – мы тебя подменим в этот день, и, несмотря ни на что, по нашей санаторной традиции испечем тебе именинный пирог.

– А я не нуждаюсь в вашем пироге, – заявила Ляля. – Мама завтра пришлет мне посылку. – И она демонстративно покинула пионерскую.

– Слово – Гречишникову.

– Пожалуйста, я куплю вам и корзинку для бумаг, и санки… для меня такая сумма – пустяки… Мама мне всегда дает столько денег, сколько мне надо, – заявил Валерочка.

Марксида возмутилась:

– Разве дело в том, что ты заплатишь?

Фредик на совет дружины не явился.

– Я не пионер и плевать на вас хочу…

После долгих споров совет дружины постановил вынести порицание всей «тройке» за несознательность.

Утром, после завтрака, все застыли перед «Колючкой». «Троица» висела на ее шипах.

Лялю узнали по «конскому хвосту» на затылке и остроносым туфелькам на «шпильках». Валерочка болтал тоненькими ножками в узких брючках и ботинках с толстой подошвой, а у Фредика из коротких рукавов клетчатого пиджака вылезали здоровенные кулачищи. Причесан он был по моде – «я не один на сеновале кувыркался»…

– Кто это нарисовал такую пакость? – зарычал Фредик и попытался было сорвать «Колючку». Но предусмотрительная Марксида не пожалела канцелярского клея, «Колючка» прилепилась к доске «навечно».

– Все равно узнаю, кто нарисовал, и оторву башку, – пообещал Фредик.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

 ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛЯЛИ

Фредик не отходил от окна, мчался в вестибюль на каждый звонок, забирался на голубятню, чтобы оттуда посмотреть на гору, не идет ли мать. А она – не шла… «Деньги нужны до зарезу», – досадовал Фредик. «Надо что-то подарить имениннице».

Ляля тоже с утра сидела в вестибюле, ждала почтальона с посылкой от мамы и рассеянно отвечала на» вопросы маленькой Наташи. С тех пор, как Наташа так подвела ее при всех, она стала раздражать Лялю. Вместо посылки почтальон принес поздравительную открытку. У Ляли испортилось настроение. Она, как надоевшего котенка, стряхнула Наташу с колен и недовольная ушла наверх в палату.

Обиженная Наташа огорченно посмотрела ей вслед. Вот дрогнули губы, выкатились две крупные слезинки. Сейчас она заплачет громко, так громко, что Ляля ее услышит и вернется…

– Не плачь, иди сюда, – позвала ее из пионерской Рая.

Но Наташа чувствовала себя очень несчастной… Рая взяла ее на руки и вместе с нею села за открытый рояль.

– Хочешь я тебе расскажу сказку «Про деда, бабу и курочку Рябу»?

– Хочу… – просияла Наташа и обняла Раю.

Как только Раины пальцы забегали по клавишам, Наташа узнала и «деда-бабу» и «курочку-рябу», которая так смешно кудахтала. Наташе даже показалось, что по клавишам со звоном покатилось яичко «не простое, а золотое…»

Неожиданно получил посылку Валера. Ляля и Фредик обрадовались. Но «Химия» немедленно овладела ею, вскрыла и выдала Валере два апельсина, несколько конфет и одну плитку шоколада.

Как Фредик ни крутился возле посылки, ему почти ничего не досталось. Вскоре у «Химии» в бельевой появилась ее дочь, высокая, худая, плоская, как доска, с мочаловидным «перманентом» жидких волос и длинной талией. Она унесла с собой увесистую хозяйственную сумку, с которой «Химия» приходила на работу.

Когда ее доченька спускалась с крыльца, Фредик углядел в больших карманах ее модной, широкой юбки конфеты, только что полученные Валерой. Фредик почувствовал себя бессовестно обокраденным и еще больше, чем раньше, возненавидел «Химию» и решил ей при случае отомстить.

К обеду Ляля явилась в ярко-красной шерстяной кофточке, голубых брюках и красных туфельках.

Окинув взором сидящих за столом, она с удовольствием отметила про себя, что произвела впечатление…

– Я не хочу есть эту противную рисовую кашу… – закапризничала Ляля.

– Почему? – подошла к ней Светлана Ивановна.

– Я это не ем… – это – для малышей, – отодвинула она тарелку.

– А что ты ешь? – спросил удивленный Митя.

– Я люблю мясо, дичь… фрукты и… шампанское…

– Ну насчет шампанского ты выдумываешь, – возразила Светлана Ивановна, – вероятно, вычитала это в каком-нибудь романе.

– Пила, пила, – утверждала Ляля, – оно такое сладкое, колется и шипит, как ситро… Мама давала мне выпить в день моего рождения.

Светлана Ивановна неодобрительно покачала головой.

– Ведь сегодня мне исполнилось четырнадцать лет.

– Ну что ж, поздравляем с днем рождения, – улыбаясь, сказала Светлана Ивановна. – Пирог – вечером, в ужин.

– Расти большой да умной, – пожелала дежурившая за Лялю Марксида.

Леня сбился с ног, выполняя поручения мальчиков из своей палаты. Валерочка отправил с ним для Ляли красиво выпиленную рамку со своим фото и кулек с апельсинами, конфетами и шоколадом. Он положил туда почти все гостинцы выданные ему «Химией».

– Это поздравление от Валерика! – сообщил посол гордой красавице.

– Благодарю, – ответила Ляля, перебирая жиденькую пачку открыток, подаренных ей девочками.

Митя отправил в подарок Ляле свой рисунок – уголок санаторного дворика с чашей застывшего фонтана и мраморным мальчиком на пьедестале. Весь уголок сада в зимнем наряде казался чуточку волшебным. На обратной стороне рисунка Митя написал: «Дорогой Ляле – от Мити Трубина – на долгую, вечную память…» И в самом конце, едва заметными буквами: «Жду ответа, как соловей лета…»

Получив сведения о «дарах» и узнав от Лени же содержание писем своих «соперников», Фредик решил, как он выражался, «переплюнуть» всех обожателей. Он написал Ляле горячее письмо с массой грамматических ошибок. На конверте были нарисованы цветным карандашом крылья и написано: «Ты лети, лети, письмо, прямо к милочке в окно…» – и совсем крупно: – «Подарок – в ужине!!!»

Заняв у Валерочки еще тридцать копеек «до завтра», (это уже было три рубля двадцать копеек), Фредик незаметно исчез из санатория. Ляля была заинтригована и сгорала от любопытства, что же это за сюрприз готовит ей Фредик «в ужине».

Вечером, когда все сидели за столом, Фредик очень торжественно поставил на стол перед Лялей бутылку ситро и положил ей на еще пустую тарелку убитого им мраморного голубя, в перьях и крови: «Во, дичь…»

– Ты с ума сошел! – закричала Ляля, – убери! Вы посмотрите, что он сделал, убил для меня голубя, дурак какой!..

Она возмутилась и в то же время была польщена таким «безумным поступком».

– Вон из санатория Фредьку! – зашумели ребята. – Пусть Лялька тоже уезжает! Нарядница! Убить голубя – птицу мира!

– Моего любимого голубя! Тигра драная! Я тебя сейчас ухандокаю! – и Леня бесстрашно набросился на Фредика со своими кулачонками.

Светлане Ивановне с трудом удалось успокоить ребят. Никто не хотел танцевать. Про пирог забыли. И Фредик под шумок съел его один до последней крошки.

Ребята, негодуя, рано отправились по своим палатам и еще долго возмущались, лежа в постели.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ДРАКА

После завтрака Фредика вызвали в кабинет к главному врачу. Там он пробыл довольно долго и теперь сидел в палате раздраженный и злой.

Митя и Валерочка тоже пригорюнились. Утром Митя вместе со Светланой Ивановной делал свой утренний обход. Девочки были на процедурах. Няня Маша, выметая из 10-й палаты всякий мусор, развернула смятый комок бумаги.

– Посмотрите, какая хорошая картиночка, – сказала няня, разглаживая бумагу. – Это ведь наш санаторный дворик, правда, хорошо нарисовано?

Светлана Ивановна взяла измятый лист.

– Да, хорошо, талантливо…

Она повернула лист и непроизвольно прочитала Митино посвящение. Он узнал свой подарок и стоял, грустно опустив голову.

– Ты можешь подарить его нам? – спросила Светлана Ивановна. – Мы поместим его в альбом лучших рисунков.

Митя кивнул головой, и поскорей ушел к себе в палату, бросился на кровать лицом вниз и зарылся в подушку.

– Митя, брось, – уговаривал его Саша.

Но Митя ничего не отвечал.

– Я вам говорю как староста палаты, что вы все – дураки… – Понятно? Стоит ли так переживать из-за этой пустышки Ляльки?

– Ну, конечно, не стоит, – насмешливо улыбаясь, – ответил Валерочка. – Вот если бы разговор шел о Марксиде…

Саша покраснел и умолк.

При упоминании имени Марксиды или ее появлении Саша сразу же терял дар речи.

После случая с голубем Ляля перестала замечать Фредика. Ей нравилось его «злить». И Ляля у него на глазах нарочно была особенно внимательна к Валерочке и даже к Мите.

Атмосфера в палате накалялась.

Вечером, когда старшая группа вместе со Светланой Ивановной слушала игру Раи на пианино, к Мите, вразвалку, засунув руки в карманы брюк, подошел Фредик. С особенной выразительностью, как это делают взрослые парни, он сказал Мите одно короткое слово: «Отойдем…»

Митя понял вызов. Но он никогда не дрался, не любил драться. Ему хотелось слушать музыку и Митя растерянно улыбнулся.

– Что сдрейфил? Слабо? – вызывающе спросил Фредик.

Митя вспыхнул.

– Пошли!

– Где?

– В уборной…

Это было единственное место в санатории, где можно было запереться на крючок.

Светлана Ивановна заметила, что мальчики старшей группы, извинившись, исчезают один за другим. Наконец остались одни девочки. Почти одновременно явились малыши с жалобой.

– В уборную нельзя попасть… Большие ребята облепили всю дверь, забрались наверх, смотрят через стекло, хохочут. Кто-то там заперся и не открывает.

Воспитательница направилась к уборной. Ребята моментально «ссыпались» сверху вниз и исчезли, малыши беспокойно топтались на месте.

Светлана Ивановна постучала в дверь.

– Кто там, откройте…

– Я, – послышался глуховатый басок Саши.

– И я, – пискнул Леня.

– Открывайте, что вы там делаете?..

Смешок, молчание.

Появилась Марксида.

– Они дерутся!.. – задыхаясь сообщила она и стукнула кулаком по двери:

– Откройте сейчас же, а не то придет Иван Иванович и он взломает дверь. Тогда вам будет… по самую маковку…

Дверь открылась.

На закрытых унитазах сидели Саша и Леня, а Фредик, Валерочка и Митя – стояли красные, взъерошенные.

У Валерочки багровел синяк под правым глазом, у Фредика на лбу красовалась шишка, а у Мити – царапина шла через всю щеку до левого глаза. Рукав оторван у самого плеча.

– Дрались?

– Да….

– Марш в палату!..

– Из-за Ляльки дрались, – шепнул на ходу Леня Марксиде.

Сердце Марксиды сжалось. И хотя она была очень сознательной девочкой, ей вдруг стало обидно, что Митя дрался не из-за нее…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

НАГРАДА

На совете дружины обсуждалось поведение всей пятой палаты. Особенно досталось старосте Саше Сибирякову и Мите Трубину.

– Вас коллектив выделил как лучших, сознательных ребят. А вы вон чем занимаетесь, пионеры, скоро комсомольцы, а ведете себя, как в каменном веке, неолитические люди, – говорила Марксида и с печалью смотрела черными глазами на Митю и Сашу.

Марксида не представляла, какие страдания испытывает Саша. Он тут же про себя решил выучить все про этот каменный век и навсегда отрешиться от всяких, видимо, плохих, неолитических поступков.

Все ребята признали себя виновными. Совет дружины считал, что они должны быть наказаны за драку. Палата № 5 сама себе выбрала наказание: два дня пролежать в постели и два раза – остаться без кино.

Свое наказание они несли как знамя.

– Не подходите к нам! Мы наказаны! – кричал Леня всем «болельщикам».

Фредик не протестовал. Он лег так, чтобы ему были видны все, кто будет проходить мимо палаты. Он ждал, не пройдет ли Ляля, не заглянет ли к ним? Ведь он страдает и наказан из-за нее… Нет, она не пришла и в их палату не заглянула.

Ляля знала, что мальчики из-за нее дрались и чувствовала себя героиней дня.

…Чтобы их снова поссорить, она с Леней послала Валерочке черную атласную ленту – завязать подбитый глаз.

Леня решил, что девчонки ничего не понимают в драке. Валерочка сразу же сдался, а Митя один дрался против всех и всех победил… Значит ленту заслужил он. И Леня отдал ее Мите.

Митя, счастливый, простил Ляле за эту награду все. Перевязав лентой щеку и опираясь на палку, он прошел в классную на урок.

– Полюбуйтесь, еще один герой! – с горечью представила его классу Марксида. Ребята засмеялись.

Митя покраснел и сел на свое место, рядом с Валерочкой. У него тоже был завязан глаз бинтом. Ляли еще не было. Она, как всегда, крутилась перед зеркалом и опаздывала.

Фредик поджидал ее у входа в класс. Ему хотелось услышать от Ляли хоть одно ласковое словечко, ведь он ее не видел два дня.

Ляля с поднятым кверху носиком проследовала мимо, даже не взглянув на страдальца.

– Ладно же, – погрозил ей вслед Фредик. – Вы у меня с Митькой еще потужите…

– Почему с Митькой? – насмешливо улыбаясь, обернулась Ляля к Фредику.

– Потому, – мрачно ответил Фредик и ушел. Когда Ляля вошла в класс и села на свое место, ей все стало ясно.

– Ты зачем нацепил на себя мою ленту? – прошипела она над самым ухом Мити.

Тот удивленно взглянул на нее. Ляля походила на взбесившуюся кошку. Митя никогда не думал, что такое хорошенькое личико может быть таким безобразным, так исказила его злоба.

– Я эту ленту послала не тебе, а Валерочке.

Митя сдернул ленту и бросил ее Ляле в лицо. Немного успокоившись, Митя открыл свою толстую литературу, которую ему вернула Ида. В ней лежал батистовый платочек.

– Возьми, ты верно забыла его в книжке, – простодушно сказал Митя, отдавая Иде платочек. Она покраснела.

– Да! – вздохнула она. Схватила платочек и незаметно вытерла навернувшиеся слезы. – Ну, дурень, дурень! Ничего-то, ничего не понимает… Ведь должны же это понимать и городские и деревенские ребята…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

КОСМИЧЕСКАЯ СКАЗКА

Уроки шли и в младшей группе. Екатерина Павловна рассказывает сказку, старинную, давнишнюю, как мечта человека о полете в небо.

– Я слышала эту сказку от талантливой народной сказительницы Серовой, – начала она.