Текст книги "Заколдованная палата"

Автор книги: Раиса Торбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Annotation

В повести «Заколдованная палата» рассказывается о ваших сверстниках – мальчиках и девочках, – которых болезнь привела в детский санаторий. Много героев в этой книжке, немало забавных приключений произошло с ними. Разные характеры, разные дела и поступки у юных героев, по-разному они относятся к коллективу, труду, по-разному приходят к пониманию жизни.

Раиса Торбан

Раиса Торбан

Заколдованная палата

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПРИЕХАЛИ

Курортный автобус, наполненный до отказа детьми, родителями и чемоданами, урча и стеная, метр за метром поглощал скользкую дорогу.

Встречные машины буксовали. Работницы в брезентовых фартуках бросали лопатами и горстями желтый песок под колеса машин. Неожиданно автобус взвыл, заскрежетал тормозами и дернулся назад, как вздыбленная лошадь.

Чемоданы немедленно спрыгнули со своих мест и повалились набок, а их маленькие хозяева, ткнувшись носами в спину соседей, подняли писк и визг.

Начинался крутой спуск с горы к Нижнему парку. Взрослые придерживали ребятишек и вещи, с опасением поглядывая на обледеневшее шоссе.

Наконец спустились. Водитель осторожно свернул налево и, мягко шурша снегом, подкатил к ажурной ограде санатория. Старинный двухэтажный дом, украшенный замысловатой башенкой с окном-розеткой и флюгером на самой верхушке, еще спал. Автобус смешно поквакал сиреной, пофыркал, поурчал и встал.

– Приехали!..

В одном из окон нижнего этажа приподнялась штора. Вспыхнул свет Затем лязгнул метровый крючок, и из парадных дверей санатория заспешили навстречу вновь прибывшим дежурные няни и сестры в белых халатах и наскоро наброшенных платках.

Первой в раскрытых дверцах автобуса появилась «авоська», наполненная апельсинами и пакетиками разной величины и формы. Ее держал в левой руке высокий тоненький мальчуган в хорошо сшитом пальто, котиковой шапке и теплых ботинках. На ремне через плечо у него висел фотоаппарат в желтом кожаном футляре. Мальчик не торопясь вышел из автобуса. Вслед за ним появилась его мама в меховом манто. Она с большим трудом тащила довольно объемистый чемодан вслед за сыном.

– Эй, мальчик, – окликнул его высунувшийся из окна кабины шофер, – ты помог бы матери!

Мальчик выжидательно остановился.

– Иди, иди, Валерочка, я сама. У него больная рука, – извинительно улыбнулась шоферу мама.

– Ну, вылезай, что ли, Леня, – с напускной строгостью сказала другая мама в сером пуховом платке и простеньком пальто, принимая от сына туго набитый вещевой мешок.

Леня спрыгнул со ступенек автобуса прямо в снег. Из-под надвинутой на лоб шапки искрились живые глаза, веселая белозубая улыбка делала приятным его болезненное лицо с толстыми губами и чуть выдающимися скулами. Сдвинув шапку на лоб, мальчик огляделся.

– Мама! Гляди! – закричал он, – нас встречают маленькая Маша и большая Маруся…

Одна из санитарок очутилась рядом с ними.

– Святой крест! – всплеснула она руками, – Леня?! Опять приехал?

– Опять! – с веселым вызовом отвечал Леня.

– А вырос-то как! Наверное, поумнел? И шалить перестал? – тараторила маленькая няня Маша. Она отобрала у Лениной матери вещевой мешок и взяла мальчика за руку.

– Пойдем, выкупаю тебя.

Леня пошел вперед. Он слегка прихрамывал, но двигался быстро и стремительно.

– Ну, чистая юла, – приговаривала няня Маша, глядя на Леню.

– Да, спасибо вам всем… от всего моего материнского сердца, – тихо, но с глубоким волнением сказала Ленина мама.

– Ну что вы! Не за что, – стеснительно ответила няня Маша, – наша работа такая…

«Как не за «что?» – Уже три раза привозила она его сюда, скованного тяжелым недугом. Леня не мог ходить, владеть руками, повернуть шею, и в каждый приезд весь персонал от главного врача Надежды Сергеевны до этой самой няни Маши вступал в борьбу с его жестоким полиартритом.

Няня Маша, смеясь, вспоминает, как сердился на Надежду Сергеевну Леня, когда, по ее приказу, самые занятные игрушки не давали ему в руки, а оставляли на самом дальнем конце большого ковра в игралке, и он, чтобы достать их, вынужден был ползти за ними, сначала только на животе. Он плакал, кричал, но полз…

Рассказывая матери об этом, няня Маша вспоминала, как радовался весь персонал, когда Леня впервые встал на четвереньки и, качаясь на изуродованных болезнью руках и ногах, улыбнулся, бледный и худенький. А через два года лечения смог уже подняться с ковра и, цепляясь за чехол, пройти от одного конца дивана к другому… Строгая Надежда Сергеевна горячо целовала маленького Леню, а Ленина мама, вот эта скромная женщина в платочке, плакала от радости и счастья, что сын – пошел… Плакала и радовалась, как все матери. И вот теперь, после многих лет лечения, недуг почти побежден.

Леня свободно вертит головой в разные стороны и с наслаждением бежит по узенькой белой дорожке прямо к зеленой калитке.

У входа гостей встречает большая снежная баба в дырявой соломенной шляпе с носом-морковкой и черными угольками глаз.

– Это моя шляпа! – заявил Леня.

– Ну и ладно, пусть пофорсит до весны! – вступилась за снежную бабу няня Маша.

– Пусть! – благосклонно разрешил Леня. Родители и няни продолжали выгружать из автобуса детей. Одних принимали прямо на руки и уносили в санаторий. Те, что поздоровее, шли с ними рядом, степенно неся свои саквояжи и портфели.

Последним с большим трудом вышел из автобуса, опираясь на костыли, рослый широкоплечий мальчуган лет четырнадцати в старой ватной фуфайке, грубых башмаках и большой ушанке.

Шофер помог ему сойти со ступенек.

– Не надо, дяденька, спасибо, я сам, – смущался парень.

Он прошел под высокой аркой с колоннами в парк и загляделся на аллею вековых деревьев. Белые, в пушистом инее, они стояли неподвижно и строго. От самой верхней ступеньки широкой лестницы в глубину аллеи до белеющего где-то там вдали мостика с резными перилами стелился пушистый ковер еще ничем не запятнанного снега. Только резные тени сплетающихся в небе вершин мягко голубели на его чистой белизне. Серовато-голубыми казались большие алебастровые вазы в аллеях. Былинки засохших растений в вазах сегодня расцвели белыми цветами.

Вдруг стайка снегирей выпорхнула из кроны высокого дерева, покружилась и села на молоденькую рябину, выглянувшую в парк из-за ограды санатория. На самой ее верхушке краснели гроздья прихваченных морозом чуть вялых ягод. Снегири лакомились ими, перелетая с ветки на ветку с тихим поскрипыванием. Тоненькие ветки рябины качались и щедро осыпали инеем красногрудых птичек. Им это по-видимому нравилось. Они топорщились, распускали крылышки, купаясь в снегу. Парень смотрел на это серебряное чудо-дерево с живыми красными плодами и боялся шевельнуться.

– Мальчик, заходи в санаторий! – громко позвала его няня Маша с крыльца.

Снегири взметнулись ввысь и исчезли в голубизне наступающего утра.

Опираясь на костыли, парень вошел в ограду.

Озябшие кусты сирени и акаций в пушистом инее обрамляли дворик санатория. Они склонились над цветочными клумбами, укрытыми чистым снегом, и потихоньку роняли пушинки на глубокие следы, оставленные на одной из клумб чьими-то маленькими валенками. Рядом, на снегу, трепетала «галка» в цифрах с двойкой на хвосте.

Парень широко улыбнулся.

Вместе с ним улыбался и белый мраморный мальчик, сидящий на пьедестале в середине овальной чаши застывшего фонтана. Зима позаботилась и о нем – нахлобучила на кудрявую голову большую снежную шапку, искрившуюся на холодном солнце.

– Ну заходи, озяб небось?

И няня Маша помогла вновь прибывшему подняться на ступеньки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Вестибюль детского санатория заполнили взрослые и дети. Они расселись на диванах, стульях, на своих чемоданах. Тихонько переговариваясь, родители сдавали вещи и путевки дежурным медсестрам и сестре-хозяйке, толстой-претолстой женщине с колючими глазками в белой косынке, съехавшей на макушку. Очки с завязочками держались на ее пухлых щеках.

Толстуха показалась ребятам забавной. Ребята шушукались за ее спиной, смеялись. Она заметила это и, вскинув очки на лоб, неожиданно тонким визгливым голосом сказала: «Смеяться, право, не грешно над тем, что кажется смешно»… Ребята засмеялись громче. Толстуха побагровела.

– Тише, тише.

– Нехорошо смеяться… – журили детей родители.

– Теперь наша очередь! – взгромоздила на стул два чемодана мать девочки, одетой в модное зеленое пальто с дорогим мехом. На маме красовались три черно-бурых лисы: две – спускались с плеч, а третья обвивала ее руки в виде муфты. На голове высилась серая каракулевая шапка военного образца, как будто мама – полковник.

– Зачем так много вещей, туфель, платьев? – удивилась принимавшая ребят Нина Николаевна, старшая медсестра.

– Как это «зачем»? – ответила мама. – Ляля приехала на курорт лечиться, отдыхать… Где же и одеваться, как не на курорте… и кроме того, после лечения у вас мы едем с Лялей за границу, в Чехословакию, на курорт Карловы Вары…

К тем, кто сдал свои вещи, спокойно подошла молодая воспитательница Светлана Ивановна, сероглазая, тоненькая, со светло-русой косой, уложенной вокруг головы, с высоким чистым лбом. Стала расспрашивать, кто где учился.

Ребятам она понравилась. Они охотно отвечали на вопросы, в каком классе учатся, привезли ли с собой учебники и оценки. Светлана Ивановна тут же записывала детей в группы: младшую и старшую.

– Разве в санатории учатся? – спросил неприятно удивленный мальчик с фотоаппаратом и авоськой, набитой апельсинами.

– А как же! Лечатся и учатся. Нельзя пропускать целую четверть в году, – мягко заметила она.

У мальчика испортилось настроение.

– Не расстраивайся, Валерочка, я сейчас же по приезде в Москву вышлю тебе все книги, – сказала мама.

Валерочка недовольно отвернулся.

– Не дрефь… – пробасил за спиной Валерочки голос, сорвавшийся вдруг на дискант.

– Я тоже без книжек. Будем вместе…

Валерочка обернулся. Перед ним стоял верзилистый парень в клетчатом, замызганном пиджачке и суженных книзу брюках, в совершенно необыкновенных «бутсах» из синего с грязно-белым. Видно было, что все на парне с чужого плеча, но с претензией на моду.

– Фредик! – представился парень. Он «лодочкой» сунул свою лапищу в тонкую руку Валерочки, а глаза – в его открытый чемодан.

Светлана Ивановна спокойно, но решительно увела Фредика из вестибюля в пионерскую.

– Вашу путевку, – обратилась Нина Николаевна к матери Валерочки.

Та не спеша достала путевку и анализы. Приятный запах хороших духов распространился по вестибюлю. Нина Николаевна внимательно просмотрела документы.

– Как же это ты, паренек, сломал себе руку?

Валерочка взглянул на маму. Она немедленно пришла ему на помощь.

– Знаете… недоразумение. Бывает между мальчиками сначала «бокс», в шутку, а после увлеклись… Мой – такой нервный…

– Подрались?

– Вообще, да! Немножко… Но Валерий здесь ни при чем… Он – чудный мальчик.

– Мы уверены, что у такой очаровательной мамы может быть только чудный сынок! – рассыпалась в любезностях подошедшая к ней Минна Эриковна. У нее маленький носик и увядший рот. Из-под докторского колпачка выбились пряди совершенно белых волос. Дряблые щеки. Они – как два перезревших яблочка.

– Прошу ко мне в кабинет, – пригласила Минна Эриковна Валерочкину маму.

Сухонькие ножки в нейлоновых чулках зацокали каблучками по кафелю вестибюля. Мама и Валерочка двинулись вслед за врачом. Их догнал улизнувший из пионерской Фредик…

– Ой! – взвизгнула вдруг Минна Эриковна, споткнувшись о ногу в грубом башмаке, выставленную из угла при самом входе в коридор. – Мальчик! Убери свою ногу! Нельзя же так сидеть. Я чуть не упала! – брезгливо и раздраженно накинулась она на сидевшего в углу большого мальчугана в ватной фуфайке с костылями.

Парень растерялся. Он не мог убрать ногу. Она не сгибалась в суставе… И не мог встать, так как его костыли с грохотом упали на пол. Один стукнул по ноге Валерочку, а другой – Фредика. Фредик чуть было не растянулся в коридоре во весь свой рост…

– Деревня, – фыркнул Фредик в адрес неловкого парня и важно проследовал дальше.

Минна Эриковна пропустила Валерочку с мамой к себе в кабинет, а перед самым носом Фредика захлопнула дверь.

Светлана Ивановна, появившаяся на шум из пионерской комнаты, поспешила подать костыли мальчугану. Она помогла ему выбраться из угла, посадила поближе к столу и сюда же перенесла его домашний самодельный чемоданчик, на котором он так неловко сидел. Его путевка и остальные документы были в порядке. Вещей в чемодане оказалось очень мало: одна пара старого, заплатанного белья, шерстяные носки, рубаха в полосочку с длинными рукавами, мыло, зубная щетка, порошок и книги. Пока сестра-хозяйка, презрительно щурясь, записывала его вещи, он испытывал чувство неловкости.

– Как тебя зовут? – спросила воспитательница.

– Митя.

– А фамилия?

– Трубин.

– А меня зовут Светлана Ивановна.

– Светлана? – Он словно вдумывался в смысл этого имени.

– Ну вот мы и познакомились… Сейчас ты пойдешь с няней в ванну, помоешься как следует с дороги, а потом я отведу тебя в палату. Ты будешь учиться у меня в старшей группе.

Мите было приятно, когда после купания Светлана Ивановна, мягко дотронувшись до плеча, повела его по длинному коридору, устланному ковровой дорожкой, и, поднимаясь вместе с ним по лестнице, терпеливо ожидала его на каждой ступеньке.

– Скажите, – решился спросить Митя, – здесь могут вылечить мою ногу, чтобы я мог ходить хорошо… совсем без костылей… Мне надо, очень надо… и поскорей…

– А что с тобой?

– Ревматизм. А другие врачи говорят, этот… как его… полиартрит.

– Надеюсь, что вылечат. Но многое будет зависеть от тебя самого.

– Я буду стараться.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 ТАИНСТВЕННАЯ ЭСТАФЕТА

– Вот вам, ребята, еще один товарищ, познакомьтесь! – и Светлана Ивановна ввела в пятую палату Митю Трубина.

– Мы уже познакомились… с его костылями, – пробурчал Валерик, занятый апельсином. Фредик угодливо захохотал. Валера протянул ему апельсин. Фредик ел апельсин вместе с душистой коркой, морщился, хлопал Валеру по плечу и уверял его в вечной дружбе. С первого взгляда он определил, что Валерочку можно «обжать». Так любила говорить его мать.

– Когда узнаете друг друга, выберете себе старосту палаты, – сказала Светлана Ивановна.

– А зачем – старосту? – поинтересовался Валера.

– Староста будет отвечать за порядок и чистоту в палате… Его все должны уважать и слушаться, – ответила ему воспитательница и ушла.

Лене очень хотелось попробовать апельсинов, таких ярких и ароматных. Но он был гордым человеком и, чтобы не выдать себя, повернулся спиной.

У стены лежал большой полный мальчуган с белой-белой кожей, в роговых очках. Он выжидательно смотрел на смущенного новичка серыми умными глазами. В складке его строгих губ чувствовалось глубоко скрытое страдание.

– Саша, – назвал он себя и кивнул Мите:

– Вон у окна свободная кровать и тумбочка. Располагайся!

Митя положил свои вещи на тумбочку и взглянул на белую, нарядную кровать. – «Неужели он здесь будет спать?» Затем по-хозяйски занялся своими вещами. Книгу и рубашку, один-единственный носовой – платок он положил на дно тумбочки. Зубной порошок, мыло и щетку – в ящик.

Когда Митя выдвинул ящик, то совершенно случайно заметил странную надпись внутри, на его боковой стенке:

«Бойся Мобуту, выдерет глаза!» Митя показал ребятам эту надпись.

– Ну что его бояться! Где Конго, а где детский санаторий! И вообще, попался бы он к нам, мы бы из него… лепешку сделали… – хвалились ребята.

– Нет, это неспроста, – настаивал Митя.

Все принялись искать надписи и в своих тумбочках. И нашли: «Доводите «Химию!». «Святой крест» спит с присвистом», «Катюшу без шпионов – не слушаться»! Леня заливисто хохотал. Он все знал и принялся объяснять новичкам.

– «Химия» – это Ефимия Васильевна, толстая сестра-хозяйка – три шара друг на дружке. Ее не любят. «Святой крест» – это няня Маша, часто спит в ночное дежурство! «Катюша» – воспитательница младшей группы Екатерина Павловна. Она – безвредная, добрая. Ребята любят слушать, когда она рассказывает про шпионов.

А если не рассказывает – мы ее не слушаем, бегаем. Она все равно не накажет.

– А Мобуту?

– Я его люблю до смерти, и сейчас вы его увидите!

Леня в одно мгновение исчез из палаты и «ссыпался» вниз по ступенькам.

– Опять прытко бегаешь?! Сколько лет тебе я буду это говорить, – заворчала няня Маша.

Через несколько минут Леня вернулся, прижимая к себе большого черного кота с ярко-желтыми глазами. Это и был Мобуту. В темноте глаза его казались желто-зелеными. Его побаивались все ребята, кроме Лени.

Кота уважала и тетя Клава, раздатчица, хоть он и не ловил мышей. Да и зачем ему это? В свои часы кот появлялся у дверей раздаточной, и тетя Клава встречала его неизменным вопросом.

– Что, красавец наш дорогой, пробу пришел снимать? Ну сейчас, сейчас… – Ив его личную, чисто вымытую плошку наливала молоко.

Кот со скучающим видом, нехотя, словно делал большое одолжение тете Клаве, принимался за еду. Если же молоко было не совсем свежее, он, презрительно фыркая, отворачивался от блюдца и, задрав хвост, оскорбленно удалялся.

В таких случаях тетя Клава бежала на кухню к повару и, гремя ведрами, выкрикивала:

– Вы что же это даете несвежее молоко детям? Есть у вас совесть или нет?

– Врач снял пробу, годится, – оправдывался повар.

– Что мне врач, – возмущалась тетя Клава, – наш кот не стал его пить, отвернулся… А вы детям!

Бывало, кот отвергал половину предложенной ему котлетки. Тетя Клава немедленно требовала у повара объяснения.

– Вы что же это натолкли в котлеты столько перца, что даже кот не стал есть, – возмущалась она. – Где забота о больных детях, я вас спрашиваю?

На это сконфуженный повар не всегда отвечал вразумительно. По его приказанию кухонные работники неоднократно похищали кота и уносили «за тридевять земель». Но он неизменно возвращался на свое пепелище к кладовщице Анне Тихоновне и поступал на питание в санатории. Иногда он разнообразил свое меню, вылавливая из санаторного аквариума красивых рыбок, или лазил по крыше и деревьям, охотясь за птенцами.

За разорение птичьих гнезд ребята и прозвали кота – Мобуту. Леня с гордостью демонстрировал Мобуту всей палате.

– У него такие же глазки, как у меня, – восхищался Леня, с наслаждением тиская кота.

Кот не выносил Лениных ласк, орал и старался вырваться из его рук и сбежать. Но это было не так просто.

– Не понимаю, что в нем хорошего! – пренебрежительно улыбнулся Валерочка, – страшный, черный кот. Вероятно, его хозяйка, какая-нибудь ведьма или колдунья. В сказках у них всегда водятся такие коты.

Леня обиделся.

– Его хозяйка не ведьма и не колдунья. Она – кладовщица, Анна Тихоновна. Правда, она ругается за кота. Даже бегала жаловаться на нас главному врачу за то, что мы прозвали его Мобутой. У него, говорит, есть настоящее имя – Васенька.

– Ну вот, я и говорю, ведьма, раз жалуется!

– Нет, она не злая, только разнесчастная.

– Как это «разнесчастная»?

– А так, ее дяденьку и сына фашисты на войне убили. И теперь у нее на свете один родной кот.

– Все равно, кот страшный, выбросим его, – настаивал Валера. – Говорят, что черные коты – плохие. Перебежит дорогу и все дела – дрянь. Вредные они, черные коты.

– Вы посмотрите, какой у него хвост пушистый! Замечательный котик.

Фредик из озорства дернул кота за хвост. Кот не остался в долгу и больно царапнул его по носу. Фредик взвыл и кинулся отнимать у Лени кота.

– Отдай! Я сейчас же выброшу его в форточку, со второго этажа, будет знать, как царапаться, – брызгал Фредик слюной.

– Не дам котика! – закричал Леня и крепко прижал его к себе.

Кот рвался из Лениных рук. Наконец изловчился и царапнул по физиономии своего друга. Когда Леня схватился за щеку, кот вырвался из его объятий и метнулся к полуоткрытой двери.

– Держи его, держи! – заорал Фредик, прыгнув через Ленину кровать.

Валера успел прижать хвост Мобуту дверью. Кот истошно рявкнул от боли и выскочил, как ошалелый, из палаты.

– Я до него еще доберусь, распотешусь! Меня все коты боятся на нашей улице, – грозился Фредик, разглядывая в зеркальце свой исцарапанный нос.

– Нос – как у глиняного кувшина… И вся физиономия у Фредика – кувшинная, – отметил про себя Саша.

– Стиляги, черти, тигры лютые! – плача ругался Леня. – Только троньте!..

– А-а, стиляги? – бросился на Леню Фредик. – Я сейчас тебя ухандокаю!

– Слабо! – крикнул Леня и проворно обежал вокруг стола. С другой стороны его перехватил Валера. Леня нырнул под Митину кровать. Фредик успел схватить Леню за ногу.

– Больно! – завизжал на всю палату Леня.

– Не трожь, он маленький, – тихо, но выразительно сказал Митя и так крепко сжал руку Фредика, что ему пришлось отпустить Леню.

– Подумаешь, защитник какой нашелся? – рванулся Фредик.

– Я тебе покажу! Деревня! Ведьмедь!..

– А ну, покажи, посмей. Видали мы таких городских…

Так они стояли друг перед другом, не отводя глаз. И Фредик – не посмел!

– Петухи несчастные, забияки! Не успели приехать, а уже драться! – Няня Маша вошла в палату с тазиком, кувшином с водой и полотенцем. – Я вот вас сейчас охлажу водицей.

– Обедать пора? – высунув голову из-под кровати, – спросил Леня.

– Святой крест! Да что же это ты там делаешь?

– Спасаюсь от драной тигры…

– Вылезай сейчас же!

Леня проворно вылез из-под Митиной кровати, захватил с собой полотенце и мыло, уже в дверях успел сделать Фредику «нос» и помчался в умывальную.

Няня посадила большого мальчика на кровать и принялась мыть ему руки. Митя заметил, что руки у Саши очень белые и пухлые, пальцы на левой руке скрючены. Вслед за няней вошла медсестра с подносом, на котором стояли тарелки, накрытые салфеткой, и поставила все это на тумбочке.

– Будем обедать, Сашенька, – ласково сказала она и, подвязав ему салфетку на шею, взяла ложку. Сестра кормила большого Сашу из ложки, как маленького… Его суставы в локтях не сгибались.

У Мити сердце сжалось. Такой большой парень… ровесник ему. Митя старался не смотреть, но все равно видел…

Когда сестра ушла, он тихонько спросил:

– Давно это с тобой так?

– С детства…

– А отчего?

– Полиартрит. Эта болезнь возникает от вируса неясной этиологии, – важно произнес Саша. Митя не понял, но проникся глубоким уважением к медицинским познаниям товарища.

– Ты знаешь, – продолжал Саша, – за шесть лет моей болезни я столько узнал по медицине, что сам стал как врач-специалист. Вот только взгляну и могу сразу же определить, что за болезнь: ревматизм или полиартрит.

Митя решил сейчас же показать этому «специалисту» свои опухшие суставы на правой ноге. Он живо расшнуровал ботинок и завернул штанину.

– Вот погляди…

Саша, не торопясь, взглянул на опухшие суставы Митиной ноги и самым серьезным образом поставил диагноз:

– Тоже полиартрит.

Митя похолодел.

– Да ты не бойся, – успокоил его Саша. – Вот я же болею им и ничего – терплю…

– Мне нельзя болеть, – упавшим голосом сказал Митя.

– Ну, не горюй, – утешал Саша. – Я, может, тоже ошибаюсь. Врачи говорят, что можно ошибаться, когда имеешь дело с неясной этиологией. – Вот когда – ясная, то все понятно.

Он никак не мог зашнуровать ботинок. Руки у Мити дрожали. – «Пропащее, видно, мое дело, – думал он про себя. – Что теперь будет с моими ребятами, там, дома?»

После некоторой паузы Саша попросил:

– Митя, позови няню. Я хочу пройти в читалку, посмотреть газету «Медработник».

– А зачем тебе «Медработник»?

– Я каждый день жду, что кто-нибудь все-таки наймет этот вирус и изобретет лекарство против полиартрита.

– Давай я тебе помогу, – предложил Митя.

Поддерживая Сашу, Митя вместе с ним добрался до самой двери. Когда же им надо было завернуть в коридор, оба запутались в костылях и с грохотом упали на пол. Было очень больно. Но подавив слезы, оба смеялись, пытаясь подняться, помогали друг другу и снова падали.

Фредик пришел звать на обед Митю. Увидев упавших, он захохотал. Уж очень ему было забавно, как эти два больших парня карабкаются на четвереньках.

– Тоже, ходить вздумали, калеки несчастные!

– Сам ты – калека, – крикнул ему со слезами Саша.

Фредик нисколько не обиделся: какой же он калека, если у него действуют руки и ноги?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ДЕВОЧКИ

«Сегодня в 6 часов – организационное собрание

и беседа с детьми главного врача санатория Надежды Сергеевны Уверовой».

Это Митя прочел на «Доске объявлений» у входа в столовую. Он остановился на пороге, ожидая, когда Светлана Ивановна увидит его. В столовой было много света, цветов и ребят.

Столики белели и топорщились крахмальными скатертями и на каждом – по четыре красных чашки с белыми горошками.

– Где это я видел? – подумал Митя.

И вспомнил. Платье у чашек – как у его сестренки – ситцевое…

Светлана Ивановна заметила Митю и подвела его к одному из столиков.

– Здесь будет твое постоянное место.

Он поставил костыли к стене и кое-как втиснулся за стол. Сидеть было не совсем удобно, мешала больная нога.

Валера и две девочки за его столом с аппетитом ели борщ. Одна из них черноглазая, смуглая, подвинулась, чтобы Митя мог удобно протянуть свою больную ногу.

– Меня зовут Ида, – просто сказала девочка и подвинула Мите хлеб.

Она показалась ему чем-то похожей на портрет Карла Маркса. Может быть, оттого, что у нее был широкий мужской лоб. Но скорее всего это сходство получалось от ее пышной шевелюры, зачесанной назад и ровно подрезанной до плеч. И вид у девочки был какой-то особый, «высокосознательный».

Вторая – как на открытке, что принес из немецкого плена один их дяденька.

Золотые локоны. Розовые щечки. Голубые глазки. Губки – красные, пухлые, крошечный вздернутый носик и белоснежная полоска узенького лба… В волосах, на самой макушке, у девочки красовалось нечто воздушное, вроде огромного одуванчика. Девочка все время вертелась по сторонам, охорашивалась и кокетливо улыбалась. Ее звали – Ляля.

Митя, подавленный массой новых впечатлений, взял нож и принялся резать котлету. Валерочка и Ляля переглянулись. Митя это заметил, но не понял почему.

– Все мелко нарубленное – ножом резать не полагается, это надо есть, вилкой… – тихонько сказала Мите Светлана Ивановна.

Митя сконфузился и уронил нож на пол. Валерочка и обе девочки рассмеялись.

– Когда я ем – я глух и нем, – строго сказала воспитательница.

Ребята умолкли, а Митя покраснел и готов был провалиться сквозь землю.

– Ну что особенного? – тряхнула волосами Ида. – Товарищ уронил нож…

Она проворно наклонилась и подняла его, но не отдала Мите, а, извинившись перед дежурной по столовой Раей, попросила заменить его другим, чистым.

Митя в душе был очень благодарен Иде, но от смущения и неловкости ничего не сказал и почти ничего не ел.

Фредик наоборот, ел за троих, за четверых.

Не успевала Рая дойти к окошку раздачи, как ей вслед протягивалась длинная рука Фредика с пустой тарелкой:

– Добавку!..

– Кушай, сынок, на здоровье! Кушай, – сопровождала порции борща добрыми пожеланиями раздатчица тетя Клава…

– Кушай, только не заболей! – шепнула ему Рая. Он про себя окрестил ее «Божьей коровкой» за то, что она с готовностью отдала ему свои котлеты.

Светлана Ивановна заметила это и спросила Раю:

– Ты почему не ешь второе?

– Я не хочу… есть корову!

– Что? – переспросила Светлана Ивановна.

– Я не хочу есть корову, – повторила Рая.

– То есть мясо?

– Да…

– Корова дает молоко, кормит людей. И нельзя убивать и есть того, кто кормит и кого любишь… – настаивала на своем Рая. И вообще, мы не едим мясо.

– Кто это «мы»?

– Папа, мама, я…

– Ненормальные какие-то… – сделал свое заключение Фредик.

Маленькая Наташа не вникала в суть этого разговора. Ей нравились сразу Рая и Ляля. Наташа никак не могла решить, кого она больше любит: скромную, как серенькая птичка, Раю или красивую и нарядную, как большая кукла, Лялю. Вот и сейчас, за столом, Рая из своего стакана в Наташин переложила крупный абрикос, а Ляля, проходя мимо, подарила ее улыбкой, и Наташа потянулась за нею. Но Ляле некогда, она мягко освобождается от Наташи и выходит из столовой.

Валерочка оставил свой компот, вскочил, ловко отодвинул стул и поспешил за Лялей. Митя посмотрел им вслед и не поверил. Ляля была точно в таких же узких брючках, как и Валерочка! Такую необыкновенную девочку Митя видел первый раз в жизни. У них в колхозе таких не было…

«Хорошо, что она сидит со мной вместе, – подумал Митя, – я теперь буду видеть ее каждый день», – и почему-то покраснел.

Фредику тоже захотелось сидеть обязательно за одним столом с Лялей.

– Пересадите Трубина на мое место, а я буду сидеть там вместо него, – попросил он Светлану Ивановну.

Но она воспротивилась:

– Ты и так уплетаешь за обе щеки…

Леня с разрешения тети Клавы собрал с тарелок оставленный детьми после обеда хлеб и размочил его в воде.

– Это для кого? – спросил Митя.

– Для голубей. Айда со мной, у меня есть любимый такой, мраморный, хочешь покажу?

– Ну, покажи…

Леня очень любил голубей. Дома у него была целая стая. И сейчас, вспоминая своих домашних белоснежных с красными клювами, серовато-голубых, с мохнатыми ножками, Леня любовался этим одичавшим мраморным голубем. Он постоянно прилетал вместе с дикими в определенные часы на эту крышу, к окну.

Подошли Ляля с Валерочкой и Фредиком.

– Мне здесь не нравится, – капризно говорила Ляля. – Это не санаторий, а какой-то жалкий домишко с курятником наверху! Вот Карловы Вары…

– О, конечно, – соглашался с нею Валера, хотя он, как и Ляля, никогда этих Карловых Вар не видел.

– И вовсе это не курятник, – вмешался в разговор Леня, – а вышка астрономическая. Светлана Ивановна обещалась принести нам такую трубу со стеклом – телескоп. Мы через нее спутников будем наблюдать. А покамест каждый день голубей кормим с этой вышки. Они к нам со всего города слетаются туда, на крышу, и не боятся. Всякие прилетают.

Здесь уже собрались такие же любители голубей. Леня и другие ребята осторожно бросали голубям размоченный в воде хлеб.

Мраморный голубок взлетел на подоконник и, посматривая на Леню черными бисеринками глаз, приблизился к миске.

– Ну, как, нравится? – с волнением завзятого любителя спросил Леня стоявшего поблизости Фредика.

– Ничего, они вкусные, если их поджарить, – облизнулся Фредик.

– Как кот! – возмутился Леня и поймал своего любимца.

Он кормил мраморного голубя из рук. Голубь склевывал крошки хлеба с Лениной ладони и довольно ворковал.

– Поглядите, совсем ручной! – восхищался Леня.

– Мальчик! Дай мне подержать голубка! – попросила Ляля.

– Что ж, подержи, только осторожно… Леня поставил ей голубка на ладонь.

– У-у… ти – мой! – лаская, поднесла Ляля голубя к своим губам.

Неожиданно голубь клюнул Лялю в крошечную родинку на верхней губе. Он, вероятно, принял ее за зернышко…

– У – противный! – вскрикнула Ляля и выбросила голубя в окно.

Стая испуганно взметнулась в воздух.