Текст книги "Свинец в крови"

Автор книги: Рафаэль Кардетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

30

Наталию похоронили в четверг, в прекрасный весенний день – она любила такие дни. Солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, играл на столетних камнях кладбища Пер-Лашез. Чета туристов со схемой кладбища в руках бродила по центральной аллее, разыскивая надгробие какой-то знаменитости, и не обращала внимания на суматоху, поднявшуюся буквально в двух шагах от них.

Ослепленный ярким солнцем, мужчина зажмурился и достал из рюкзака темные очки. Потом обнял подругу за плечи и указал ей на участок, где находилась могила Джима Моррисона. Женщина удовлетворенно кивнула и потянула его за руку, чтобы он шел быстрее.

Этот парень понимал толк в жизни. В такую погоду лучше гулять с подружкой, а не укладывать ее под мраморную плиту.

Церемонией руководил великий организатор зрелищ, Томас Кемп, облаченный в костюм из черного бархата. Я выбрал костюм от Хьюго Босса, темно-синий в тонкую серую полоску, тот, в котором я был, когда впервые увидел Наталию на вернисаже в Музее современного искусства.

Я пришел туда с Дмитрием, переживавшим период брит-попа. Невозмутимый, в футболке «Ваnаnа Republic», с всклокоченными волосами, он сразу бросался в глаза среди смокингов и вечерних платьев.

Охранник попытался было не пустить его, под тем предлогом, что на приглашении значилось «в приличествующем случаю костюме». Дмитрий возразил, что его футболка – это память о Деймоне Элборне, который подарил ему ее на концерте в обмен на номер телефона какой-то девушки.

Цербер пробормотал: «Плевать я хотел на твой «Блёр»...» – и не захотел продолжить беседу. По его бессмысленному взгляду нам следовало бы догадаться, что в войне британских чартов он находился не на нашей стороне. В очередной раз подтверждалась старая пословица, согласно которой лучший способ общения с фаном группы «Оазис» состоит в том, чтобы разбить ему рожу.

К несчастью для этого идиота, Дмитрий в тот самый день получил с Ямайки партию травы – ее привезли в контейнере с экзотическими фруктами. Мы выкурили по нескольку косяков, пахнувших манго, и теперь не были склонны к дипломатическим переговорам.

Мы уже всерьез рассматривали возможность перейти к физическим методам борьбы, когда появилась Наталия. В брючном костюме от Сен-Лорана она была прекраснее, чем выходящая из морской раковины Ума Турман.

Завороженный этим зрелищем, охранник утратил к нам всякий интерес, и мы смогли беспрепятственно добраться до буфета. С оглушительным воплем: «Есть контакт!» – Дмитрий опрокинул первый бокал шампанского. Я тут же протянул ему второй, надеясь, что от алкоголя его потянет в сон или, по крайней мере, что он замолчит.

Никаких успехов эта стратегия не принесла. Шампанское удвоило эффект ямайской травки, и Дмитрий мгновенно слетел с тормозов. Весь следующий час он, в поисках родной души, лапал всех присутствовавших в зале баб моложе семидесяти пяти лет.

Предвидя трагические последствия такого поведения, я спрятался в туалете с намерением не выходить оттуда, пока охрана не убедит моего приятеля покинуть помещение.

Вскоре после того, как два гиганта-недоумка вытолкали его, я случайно оказался поблизости от Наталии. Она стояла в углу, зажатая между смертельно скучным банкиром и молодым кинематографистом, чьи проекты неизменно встречали отказ на крупных студиях.

Я пожалел эту красавицу – она выглядела такой усталой. И тут, под влиянием наркотика, шампанского и ее пышной груди, последние остатки моего здравого смысла разлетелись вдребезги. Рассудив, что банкиру будет лучше в компании его климактерической супруги, а киношнику – наедине с мечтами о славе, я жестом отодвинул несчастных от Наталии и втянул ее в бурное обсуждение нового кабриолета БМВ, подлинности трупов инопланетян в Росуэлле и последних тенденций развития международного рынка произведений искусства.

Мои бессвязные замечания, бесспорно, отличались оригинальностью, потому что этот вечер закончился судорожными объятиями в моей квартире. Когда утром я рассказал Дмитрию о своих ночных подвигах, он мне не поверил.

Через несколько дней наша с Наталией фотография уже украшала обложку известного еженедельника. Через месяц я позировал вместе с ней для американского издания «Космополитен», а мое имя оказалось в первых строчках рейтинга лиц, быстрее всех завоевавших внимание средств массовой информации в текущем году.

А через два года я оказался бывшим, отбросом светского общества. На меня уже не был направлен свет юпитеров. Вспышки не мелькали, камеры не жужжали. Моя волшебная сказка закончилась плачевным фиаско.

Часы пробили полночь именно в тот момент, когда Наталия ушла от меня. Прощайте роскошные приемы, прогулки на яхтах миллиардеров в гавани Сен-Тропе, толпы охотников за автографами у дверей шикарных отелей.

Я снова очутился в своей маленькой квартирке, со звонком, играющим «Кукарачу», с незастрахованным мотороллером и гардеробом агента по недвижимости.

Понадобились два убийства, одно из которых было совершено в целях самозащиты, чтобы я вновь оказался в центре внимания прессы. Фотографы и операторы, столпившиеся в двухстах метpax, за барьером, установленным службой безопасности, целились объективами только в меня. Я опять стал королем бала.

В то утро какая-та газетенка вышла с заголовком: «Серийный убийца из богатого квартала». Не знаю почему, но я сразу решил, что речь идет обо мне. Может быть, потому, что статья сопровождалась моей фотографией.

Автор этой мерзости сообщал, что я убил Наталию, будучи обуреваем двумя страстями – любовью к ней и алчностью. Журналюга цитировал каких-то несуществующих «близких друзей», по словам которых у меня периодически случались приступы неконтролируемой жестокости. Он утверждал, будто нашел какую-то мою бывшую подружку, которой я сломал скулу ударом кулака. Бред собачий, но читатели не могли этого знать.

Я понятия не имел, откуда исходили все эти лживые утверждения и грубые намеки. Наверное, кто-то из полицейских что-то брякнул, а этот писака раздул услышанное до невероятных размеров. Средний читатель обожает истории о несчастных женщинах, ставших жертвами негодяев.

Но дело в том, что я-то не был негодяем. И Наталия вовсе не была несчастной женщиной. Она никогда не позволила бы обижать себя. Будь я таким кретином, каким меня представляла эта статья, она послала бы меня куда подальше на следующий день после знакомства.

Первый вопрос: кто назвал мое имя? Явно не Сара Новак, но кто-то из ее приспешников, наверное, этот комиссар с жирными волосами. Разве можно доверять чуваку, который настолько не умеет одеваться?

Церемония прошла быстро и сухо. Собралось человек тридцать. Ни один родственник Наталии из Венгрии не приехал. Видимо, этот скряга, Кемп, отказался оплатить им билеты.

Мир моды был представлен всего-навсего тремя или четырьмя манекенщицами второго эшелона – они думали, что появление рядом с человеком, подозреваемым в двойном убийстве, будет полезным для карьеры. Все модельеры, которым раньше так нравилось крутиться вокруг Наталии, предпочли отдать дань ее памяти, не выходя из дому.

Я смотрел на гроб, опускавшийся в яму медленно, словно в невесомости. Я не мог запретить себе думать о том, во что превратился труп Наталии. Наверняка время уже начало свою неумолимую разрушительную работу. Это совершенное тело, уже и так обезображенное пилой судмедэксперта, теперь, наверное, раздулось от газов. Я вздрогнул, представив, как черви копошатся в ее желудке, проедают ее нежную кожу. От женщины, которую я так любил, осталась только бесформенная оболочка. Я вытер глаза и отвернулся.

Рука Лолы, выписавшейся этим утром из больницы, дотронулась до моей руки. Это прикосновение принесло мне некоторое облегчение, хотя вслед за ним в душе снова проснулись угрызения совести.

– Мне так жаль... – прошептал я еле слышно.

Я говорил искренне. Я жалел Наталию. Я жалел о каждой секунде нашей связи. Я жалел, что не сумел ни удержать ее, ни помешать ее смерти. Я жалел о том, что посмертно изменил ей с Лолой.

Я был ни на что не годным мерзавцем. Я профукал все хорошее, чем обладал.

Священник торопливо пробормотал, что Господь в первую очередь призывает к себе лучших из нас и что-то еще, столь же банальное, перекрестил гроб и поспешил к своей служебной машине.

Мы остались у могилы, предоставленные самим себе, не зная, как вести себя дальше. Я раньше вообще не бывал на похоронах, даже на похоронах собственной матери. Поэтому я ждал, чтобы кто-то начал что-то делать. Кемп, как обычно, взял инициативу в свои руки и подошел к могиле. Пролепетав одну или две фразы, он сделал вид, что вытирает слезы, и отступил назад.

Все цепочкой прошли мимо ящика из драгоценных пород дерева, обитого узорчатой тканью по эскизам Донателлы Версаче, о чем говорилось в статье, где меня назвали убийцей. Милашка Донателла обожала напоминать всем о своей дружбе с известными покойниками, начиная с леди Дианы (Наталия испытывала к Донателле откровенное отвращение, но я приберегал эту важную информацию на тот случай, если какой-нибудь издатель предложит мне миллион евро за мемуары серийного убийцы).

Ожидая своей очереди предстать перед могилой, я припоминал всех модельеров, которым мог бы позволить обить собственный гроб.

Не особенно раздумывая, я остановил свой выбор на Джордже Армани. Настоящий итальянский шик. Уж он-то сумеет со вкусом подобрать ткань в темных тонах. Ничем не похожую на яркую блевотину от Донателлы.

Когда наконец настал мой черед, я подошел и замер над открытой ямой. Все затаили дыхание. Беспрерывный стрекот вспышек создавал странный звуковой фон.

Чего они ждали? Что я начну рвать на себе волосы и публично признаюсь в своей вине? Что я брошусь на землю и буду обнимать гроб той, которую я якобы убил? Что я буду взывать к милости небес, а не к людскому правосудию, а потом пущу себе пулю в рот?

Все это так искусственно, так вульгарно, все это уже было. Чистой воды Донателла, несовместимая с духом Армани. Пошли они все в задницу, сволочи.

Я спокойно стоял и смотрел на гроб. Через минуту напряжение, как среди собравшихся, так и среди репортеров, спало.

Я в очередной раз обманул их надежды. Я не уважил зрителей. Я не продемонстрировал им лучшего, на что был способен, не выразил искреннего раскаяния, которого они так ждали. Моя ничтожная личность никак не могла соответствовать статусу звезды прессы.

Постепенно стая шакалов рассеялась. И скоро на кладбище Пер-Лашез воцарилось обычное спокойствие. У могилы остались только четыре человека: Кемп, Лола, Дмитрий и я.

Мой отец был слишком слаб, чтобы так долго стоять, поэтому на похоронах он не присутствовал. К тому же в последнее время он очень плохо переносил посещения кладбищ. Он боялся, что следующий раз, когда он там окажется, станет для него последним. Такая вероятность, безусловно, охлаждала его пыл.

По моей щеке скользнул горячий и нежный солнечный луч. Наталии понравился бы такой день.

Могильщики вытянули веревки, с помощью которых гроб опускали в могилу, закидали яму землей и прикрыли ее временной деревянной крышкой.

Пока длилась эта процедура, мы молчали. Я безумно хотел убежать как можно дальше от этого места, и бежать, бежать, пока не упаду без сознания. Но я стоял у края могилы и смотрел, как работают могильщики.

Закончив работу, они сложили инструменты в большие холщовые сумки. Один из них пробормотал несколько невнятных слов соболезнования, а потом небрежно вскинул лопату на плечо и пошел догонять товарищей. Когда ему показалось, что он отошел на достаточное расстояние, он отпустил какую-то шутку. Остальные громко расхохотались, а потом залитые светом аллеи Пер-Лашез погрузились в тишину.

Все кончилось. Наталия покоилась на глубине двух метров под землей, такой же черной, как ожидавшее меня будущее.

31

Лола сжала мою руку так крепко, словно решила больше никогда не выпускать ее. Судя по всему, погребение Наталии не произвело на нее ни малейшего впечатления. Может быть, через какое-то время она начнет скучать без своей заклятой подруги, но надолго ее не хватит.

К тому же Лола ненавидела соперничество, если оказывалась в проигрыше. Очень неприятно играть в категории «хорошеньких девушек», коль скоро твоя непосредственная противница имеет прямое отношение к недосягаемой сфере красоты.

Отныне расклад полностью изменился, и я снова представлял собой заманчивую сексуальную добычу для своей помощницы. Несмотря на достойную сожаления слабость, которой я поддался на днях, от одной мысли об этом меня мутило.

– Мне надо немного побыть одному, – сказал я ей. – Ты можешь подождать меня в кафе с Дмитрием?

Лола смерила меня строгим взглядом. Мое упорное желание цепляться до самого конца за труп бывшей любовницы казалось ей глупостью.

– Ну, если ты настаиваешь... – выдохнула она наконец и ушла, увлекая за собой Дмитрия.

Я не врал ей. Если бы она осталась со мной, я в конце концов наговорил бы ей всяких гадостей. Я нуждался в нескольких минутах одиночества, чтобы переварить произошедшее.

Я, единственный из участников церемонии, испытывал искреннее горе. Дмитрий не относился к Наталии всерьез. Я даже сомневался, что они когда-нибудь разговаривали друг с другом. Он неизменно видел в ней только объект мощного сексуального желания. Если он и грустил, то лишь от того, что ему так и не удалось переспать с ней.

С Кемпом дело обстояло куда сложнее. Он очень давно знал Наталию и каждый день проводил много времени в ее обществе. И главное, он зависел от нее в финансовом плане. Он тоже много потерял с ее смертью. Теперь его ожидали трудные, действительно траурные времена. Он уже понимал, что ему придется распрощаться с квартирой в сто тридцать квадратных метров напротив собора Инвалидов и с образом жизни кинозвезды.

Впрочем, я нисколько не сомневался, что, будучи исполнителем завещания своей протеже, он сумеет защитить собственные интересы. Я так и видел, как он выторговывает права на документальный фильм, посвященный «Жизни и смерти самой популярной манекенщицы последнего десятилетия», за которым последуют посмертный календарь и линия сексуального белья с этикеткой «Наталия В.». Шестьдесят процентов прибыли пойдут на благотворительные цели, а остальное – на его банковский счет.

Кемп всегда относился к Наталии как к курице, несущей золотые яйца, и это отношение не могло измениться только от того, что она умерла. Чтобы убедить такую акулу, как он, искать добычу в другом месте, требовалось нечто более существенное.

Вдруг я почувствовал себя страшно одиноким среди широких пустынных аллей. Даже под яркими лучами солнца это место выглядело мрачно. И тот факт, что вокруг меня лежали люди, чьи песни или книги доставляли мне столько радости, ничего не менял. Мне не следовало находиться здесь.

А где, кстати, следовало? В жалкой картинной галерее, где мне удавалось выставлять только второстепенных художников? На VIP-этаже «Инферно», среди звезд шоу-бизнеса и политики, которые никогда не признавали меня за своего? В постели Лолы, этой рабыни своих страстей? Или же в камере, с пришпиленной к стене фотографией Сары Новак в кожаных брюках? Я не знал, куда деваться. Честно говоря, я вообще не понимал, во что превратилась моя жизнь.

Углубившись в эти мысли, я брел куда-то по аллеям Пер-Лашез. Я прошел мимо Стены коммунаров, увидел вдали могилу Модильяни и повернул в сторону старого кладбища.

Пейзаж сразу же изменился. Безупречно правильные ряды современных надгробий уступили место очаровательному беспорядку. Девятнадцатый век не скупился на украшения. Время изрядно потрепало памятники той поры, а местами их вообще было трудно разглядеть из-за буйно разросшейся зелени, но каждый свидетельствовал о былой славе тех, кто под ними покоился.

Живи Наталия в ту эпоху, она имела бы право на бюст работы Родена или на обелиск, воздвигнутый каким-нибудь пылким поклонником. А вместо этого через несколько дней на ее могиле появится простая мраморная доска. Ничего, способного напомнить прохожим, что эта женщина воплощала в себе совершенный идеал красоты.

И тут я понял, каким хрупким носителем информации является глянцевая бумага. Не пройдет и десяти лет, как Наталия займет свое место среди легендарных идолов, слишком рано покинувших этот мир. Что останется от нее, если не считать нескольких пожелтевших фотографий, вроде тех, что показывал мне отец? Кто, кроме меня, будет вспоминать о ней?

Все произошло слишком быстро. Только-только я успел привязаться к человеку, а его у меня отняли. Я утратил смысл жизни. От меня уже ничего не зависело. А впрочем, разве от меня когда-то что-то зависело?

32

Внезапно я почувствовал сильный удар кулаком в левый висок. Поскольку ни к чему подобному я не готовился, я даже не попытался защититься. И вот, уже во второй раз за три дня, я грохнулся наземь в полубессознательном состоянии.

Перед тем, как сознание покинуло меня окончательно, я успел подвести итог. Алекс Кантор : 0, остальное человечество : 2. Достаточно почетный проигрыш.

Похоже, у меня вырабатывалась скверная привычка – получать тычки, не давая при этом сдачи. Даже у Фрезера в конце карьеры результаты бывали получше.

Оглушенный, я погружался в новое измерение, наполненное ослепительными красками. Все воспоминания прошлой недели смешались в неудобоваримый коктейль. Я летал как безумный среди каких-то разрозненных образов. Например, я пронесся мимо обнаженной груди Лолы и чуть было не врезался в идол «Кэмпбелл» работы Сэма.

Издалека, через окружавший меня разноцветный туман донесся утробный голос:

– Мразь! Чертов ублюдок!

Восковая мадонна со смешными крылышками открыла мне объятия. Я оттолкнул ее, даже не удостоив взглядом. Вдали я заметил соблазнительные бедра Сары Новак и устремился к ней. Я протянул руку к этому обворожительному видению, готовясь насладиться каждой частицей полицейской плоти.

Однако попка инспекторши внезапно исчезла. Кто-то схватил меня за воротник и поставил на ноги. Я приоткрыл глаза. Не настолько, чтобы сразу вернуться в безжалостную реальность. Но, увы, достаточно, чтобы узнать лицо стоявшего передо мной человека.

– Почему ты всегда ведешь себя как безмозглый кретин? – спросил Кемп.

Он изрыгал ругательства, багровея от злости. Его рука взмыла над моей головой. Я подумал, что он доведет дело до конца и проломит мне череп. Но он удовольствовался тем, что пригнулся к самому моему лицу.

Мои обонятельные каналы наполнились испарениями его духов. Он пользовался чем-то довольно вульгарным (по-моему, я узнал «Фаренгейт»), что прекрасно дополняло его облик.

– Что это была за чертовня с галереей позавчера? – прошипел он. – Я пришел на встречу и увидел кучу легавых. Ты вроде бы еще кого-то убил?

Я поспешил восстановить истину.

– Не я. Лола. А наречие «еще» представляется мне неуместным. В том, что касается убийств, я невинен, как Бритни Спирс.

Да, сравнение я подобрал неудачное. Наверное, лучше было бы упомянуть Мать Терезу или Жанну д'Арк, хотя в последнем случае мне могли бы приписать еще более воинственные наклонности. Впрочем, мои слова произвели должный эффект, потому что Кемп ослабил хватку.

Я рухнул как мешок. Мой затылок снова стукнулся о землю. Благодаря вмешательству провидения мне удалось не раскроить черепную коробку о бордюр какого-то надгробия. Но от этого боль в виске, куда меня ударил Кемп, не стала меньше.

Да, по части ударов милашка Томас мог соперничать с Максом Шмелингом. Не прошло и семидесяти лет, как Германия снова обрела тяжеловеса, достойного такого сравнения. Из осторожности я решил оставить свои соображения о его великолепных природных данных при себе.

Я с трудом поднялся. Я никогда не любил драк, в которых перевес сил был настолько не в мою пользу. В таких случаях сами собой напрашивались короткие переговоры.

– Спокойно, – сказал я на всякий случай. – Мы можем нормально поговорить?

– Я проверил счета Наталии за последние два месяца, – ответил мой добрый тевтонский друг. – Она не переводила никаких сумм, достаточных, чтобы купить твою картину. Зачем ты мне наврал?

– Ошибаешься. Видимо, ты что-то пропустил. На днях я покажу тебе счет. Он у меня в сейфе.

– Мать твою! – заорал Кемп. – Мне осточертели твои идиотские игры, Алекс. Если и дальше будешь продолжать в том же духе, то долго не протянешь. Ты плохо кончишь, я это тебе гарантирую.

Он сделал шаг в мою сторону, вид у него был угрожающий. Я попятился и наткнулся на какой-то памятник.

– О'кей, ладно... – произнес я, стараясь удержать равновесие. – Я все тебе объясню. Я хотел зазвать тебя в галерею, чтобы поговорить. Я не придумал другого предлога. Признайся, ты же клюнул. А если подумать, это же было забавно, правда?

– Нет.

Ладно, согласен, Кемпа эта выдумка позабавила меньше, чем меня. Но, насколько я знал, его чувство юмора нельзя было считать эталонным. Если кто-то собирал компанию, чтобы повеселиться, о нем вспоминали в последнюю очередь. Его присутствие часто просто замораживало людей.

– Точно? – настаивал я.

– Точно.

– Правда?

– Да.

Этот немногосложный диалог напомнил мне сборник афоризмов Сильвестра Сталлоне. Чтобы выдержать роль, я чуть было не начал подпрыгивать на месте, делая вид, что бью кулаками по развешанным вокруг бычьим тушам. Последние крохи здравого смысла уберегли меня от этого.

Кемп действительно был готов спустить с меня шкуру. Этот мерзавец вполне мог проделать такое, во всяком случае, физически. Его просто распирало от желания причинить мне какой-нибудь вред.

Я понимал это по его покрасневшему лицу и по всполохам ненависти в глазах.

В отчаянии я огляделся, надеясь привлечь внимание какого-то неведомого спасителя. Я никого не увидел. Казалось, на кладбище не осталось ни одного посетителя.

Кемпу не составит труда меня уничтожить. Я уступал ему килограммов двадцать в весе и сантиметров десять в росте. Несколько правильно рассчитанных ударов кулаком, и все расхождения между нами разрешатся сами собой. Потом ему будет достаточно взломать кованую дверь какого-нибудь старого склепа и сунуть туда мой труп.

Идеальное убийство. Найдут меня только в следующем веке. Мое исчезновение сочтут побегом. Сара Новак выпустит международный ордер на мой арест, в течение какого-то времени полиция будет делать вид, что ищет меня, а потом обо мне все забудут.

Эта перспектива меня совершенно не устраивала, причем по очень простой причине: я не хотел закончить свои дни в чужой могиле. Я хотел получить собственную могилу, на которой будет установлен памятник с моим именем и с фотографией в обрамлении фарфоровых цветочков. Я хотел, чтобы Лола приходила туда поплакать каждую неделю и чтобы она до ломоты в спине протирала мрамор влажной тряпкой.

Мне хотелось, чтобы она помучилась. Она этого заслужила.

И даже при таких условиях я еще не был готов к смерти. Значит, требовалось как можно скорее урезонить этого фанфарона Кемпа. Может быть, его умиротворит музыка? Повинуясь какому-то инстинкту, я начал насвистывать мелодию из «Глаза тигра».

«Дух Рокки, – думал я, сосредоточиваясь на каждом слове, – помоги мне. Молю тебя. Я по двадцать раз посмотрел каждый эпизод. Я ревел, как девчонка, когда Аполло Крид умер на ринге. Хотя бы за это я заслуживаю помощи».

– Заткнись! – занервничал Кемп.

Не желая подчиняться натиску грубой силы, я продолжал свистеть так громко, на сколько хватало силы в легких.

Наступил торжественный момент. Я превратился в последний оплот свободы, противостоящий угнетателю-кровопийце. Мелодия «Глаза тигра» с удвоенной мощью взвивалась в весеннее небо неподалеку от того самого места, где каждый год гремел «Интернационал» в исполнении хора последних коммунистов.

Этого Кемп больше вынести не мог. От его могучей затрещины я перелетел через памятник, на который опирался.

«Спасибо, дух Рокки, дело того стоило...»

Как ни странно, мой кульбит, казалось, успокоил Кемпа. Он опустился на колени возле меня. Я вытянул руки навстречу ему, чтобы защитить лицо.

– Ну, ладно, – сказал он. – Хватит ребячиться. Давай сядем и поговорим, а?

Я кивнул. Во рту еще все горело от удара.

– Драться больше не будешь? – жалобно проскулил я.

– Буду держать руки в карманах.

Брюки у меня были разодраны в клочья, пиджак порван на локте, тело превратилось в сплошной синяк, но свобода мнений восторжествовала. От прилива героизма у меня даже порозовели щеки. Я мог вести переговоры, ничего не стыдясь.

Я решил играть с Кемпом по-честному.

– Тем вечером я хотел заманить тебя в ловушку. Разговорить тебя и записать твои признания, чтобы передать их в полицию. Я приготовил «магнум», чтобы тебя напугать.

Моя исповедь произвела на Кемпа странное впечатление. Он побледнел и сел на могилу напротив меня. Я воспользовался этой минутной слабостью, чтобы закрепить свое преимущество.

– Я не верю, что ты никак не причастен к смерти Наталии, – обвинил его я. – Я убежден, что ты что-то скрываешь.

– Например?

– Почему Наталия меня бросила? У нас все шло хорошо. Разрыв спровоцировало что-то извне. Думаю, что ты приложил к этому руку. Рано или поздно, но я выясню, что ты скрываешь.

Кемп заколебался. Он отвел глаза, потом закрыл лицо ладонями. Он долго сидел в полной прострации, прежде чем снова отважился взглянуть на меня.

– Ну, раз уж мы откровенничаем, я тоже буду честен. Теперь, когда Наталии уже нет, ты имеешь право все знать. Она забеременела от тебя. Убедившись в этом, она сразу позвонила мне. Она была вне себя от радости. Она думала о том, чтобы закончить карьеру и окончательно связать свою жизнь с тобой. Я не мог вынести этого. Я запаниковал.

Это признание застало меня врасплох. Я ждал чего угодно, только не этого.

– И ты уговорил ее бросить меня? Только ради ее проклятой карьеры топ-модели?

– Мы положили на это столько сил! У нее впереди было еще несколько лет прекрасной работы. Она могла бы достичь еще большего!

– А ребенок?

На лице Кемпа появилось смущенное выражение. Он вдруг утратил всю свою уверенность. Я понял, что соотношение сил изменилось.

– Она... она сделала аборт, – пролепетал он. – За месяц до смерти. Я сказал ей, что резкий разрыв упростит ситуацию. Она не хотела, чтобы ты узнал.

Это открытие окончательно добило меня. Я недоверчиво смотрел на Кемпа.

– Ты манипулировал ею, скотина! Ты загубил наши отношения, чтобы они не вредили твоим собственным интересам! Не понимаю, почему Наталия тебя слушалась. Она была не из таких.

– Я знал о ней такое, чего не знал никто, включая тебя. То, что следовало держать в тайне. Я пригрозил, что выступлю с разоблачениями в прессе.

– Ты ее шантажировал? Чем?

– Тебе лучше оставаться в неведении. Правда.

Я уже не мог контролировать себя. Одним рывком я вскочил на ноги. Меня охватила безумная ненависть, меня просто трясло от бешенства.

– Говори...

– Алекс, я думаю, что...

– Я попросил тебя сказать все, – перебил я. – Давай покончим с этим раз и навсегда.

– Ну, как хочешь... Я встретился с Наталией не так, как об этом писали в газетах. Девочка-подросток, гуляющая с матерью, агент, случайно заметивший ее в торговом центре и уговоривший приехать на пробы в Париж... Все это ложь. Мы придумали для публики красивую историю, правда была слишком гадкой. Я увидел ее на улице. Когда я ее окликнул, она отнеслась ко мне как к очередному клиенту.

– Я что-то не понимаю...

– Я ее нашел на панели. Она с четырнадцати лет занималась проституцией, чтобы заработать на кусок хлеба. Сирота, спала где придется. Чем еще она могла жить? В то время на улицах Будапешта шлялись десятки таких девчонок. Она была всего лишь одной из многих несчастных. Она держалась благодаря героину и водке. Меньше чем за десять долларов она соглашалась на все. Настоящая находка за такие деньги.

– Я тебе не верю. Это невозможно.

– А как ты думаешь, почему она так и не познакомила тебя со своей семьей? У нее не было семьи, вот и все.

Он погрузился в воспоминания. На его губах показалось подобие улыбки.

– Я спас ее, Алекс. Я подарил ей настоящую жизнь. Без меня она сдохла бы, как последняя шавка, на своей панели! Видел бы ты ее... Зима, всюду снег. Она тряслась в дрянном пальтеце. Кожа да кости. Она обслуживала клиентов на грязной лестничной площадке. И, несмотря на это, она была восхитительна. Я сразу же понял, что в ней заложен огромный потенциал. У меня она бросила все – траханье, наркотики, выпивку. Вначале было трудно, но к моменту встречи с тобой она уже была чистой.

– Невозможно, – повторял я, мотая головой.

– Можешь прятать голову в песок, если тебе так легче. Наталия была шлюхой, а я сделал ее звездой. Я вкалывал как лошадь, чтобы добиться этого. Я собрал ее по кусочкам. Я придумал ее лицо, тело, стиль. Благодаря мне она стала эталоном для всего мира. Я работал днем и ночью в течение пяти долгих лет, чтобы слепить ее, но результат того стоил. Я был рядом с ней с самого начала, когда у нее были ломки, и потом, когда пришел успех и нужно было составлять расписание всех этих съемок, и давать интервью, и вести переговоры с модельерами. Я не считался со временем, можешь мне поверить. И делал это не ради денег, а потому, что любил Наталию, как отец любит дочь. Она не имела права покинуть меня.

Не дожидаясь команды мозга, мой кулак врезался Кемпу в губу. По его подбородку потекла струйка крови. Он даже не шевельнулся, чтобы закрыться. Просто поднялся и встал передо мной.

– Можешь думать обо мне что угодно, Алекс, но я любил ее больше всех на свете. Если сегодня кто-то и должен оплакивать Наталию, то это я. Я не знаю, кто ее убил. Более того, мне наплевать, я не хочу знать, кто это сделал. Моя Наталия умерла, и никто не вернет мне ее.

– Бред сивой кобылы! Тебя интересовала только собственная выгода. Ты хоть на минутку подумал о ней, о том, чего она действительно хотела?

– Бедный мой Алекс... – вздохнул Кемп. – Ты так и остался ребенком. Ты мыслишь примитивно. Добро против зла, победа или нокаут, и все, что из этого вытекает... Если бы жизнь была устроена так просто, ни от кого бы это не укрылось.

Кемп пожал плечами и медленно побрел к выходу. Я не сделал ничего, чтобы помешать ему. Я остался один на этом огромном кладбище, в окружении теней всех тех, кого потерял, так и не успев узнать.