Текст книги "Девятьсот бабушек (сборник)"

Автор книги: Рафаэль Лафферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

ВСЕ ЛЮДИ ЗЕМЛИ

Сначала Энтони Троц пошел к политику Майку Деладо.

– Как много людей вы знаете, мистер Деладо?

– А почему ты спрашиваешь?

– Мне интересно, сколько подробностей может вместить память.

– В силу своего положения я знаю многих. Десять тысяч человек я знаю хорошо, тридцать тысяч – по имени и примерно сто тысяч помню в лицо или здоровался за руку.

– А каков предел?

– Возможно, тот, которого я достиг. – Политик холодно улыбнулся. – Единственное, что может его ограничивать, – время, скорость узнавания и способность к запоминанию. Последняя, говорят, с возрастом ухудшается. Мне семьдесят, но со мной ничего подобного не произошло. Кого я знал, всех помню.

– А мог бы человек со специальной подготовкой вас превзойти?

– Сильно сомневаюсь. Моя собственная подготовка была не хуже специальной. Никто не проводил с людьми так много времени, как я. Когда-то я прошел пять курсов тренировки памяти, но до многих хитростей додумался сам… Я верю в общие корни человечества и примерно равные способности людей. Тем не менее некоторые – скажем, один человек на пятьдесят – своими способностями, если не сказать породой, превосходят соплеменников – и своим кругозором, и умением усваивать информацию, и приспособляемостью. Я именно таков – один из пятидесяти. Общение с людьми – моя специальность.

– А может человек, еще более тренированный, чем вы, но обделенный другими способностями, хорошо знать сто тысяч человек?

– Может. Но смутно.

– А четверть миллиона?

– Думаю, нет. Он может заучить их лица и имена, но знать самих людей – вряд ли.

Потом Энтони пошел к философу Габриелю Минделю.

– Мистер Миндель, сколько людей вы знаете?

– Знаю как? Как таковых? Или как самих по себе? А может быть, per suam essentiam, то есть как сущности? Или ты имеешь в виду ab alio – как других? Или как hoc aliquid – вещь в себе? Тут есть тонкие различия. Или, быть может, ты подразумеваешь изначальную субстанцию? Или умопостигаемую сущность?

– Что-то между последними двумя. Скольких вы знаете по имени, в лицо или с некоторой степенью близости?

– По истечении многих лет я запомнил имена кое-кого из коллег – наверное, около дюжины. Мне хорошо известно имя моей жены, и я почти не запинаюсь, когда произношу имена моих отпрысков… ну разве что на мгновение. Но ты, скорее всего, пришел не по адресу, зачем бы ты ни пришел. Я плохо запоминаю лица и имена, это общеизвестный факт. Меня даже называют, vox faucibus haesit, рассеянным.

– Да, вашу репутацию я знаю. Но вы вполне могли бы мне помочь теоретически. Скажите, что ограничивает совокупные способности человеческого разума? Что его сдерживает?

– Тело.

– Каким образом?

– Мозг – это тюрьма. Сознание ограничено мозгом. А тот, в свою очередь, ограничен черепом. Мозг не может вырасти больше, чем позволяет емкость черепа, хотя в обычных условиях мы используем всего одну десятую часть серого вещества. Только бестелесное сознание, согласно эзотерической теории, не имеет ограничений.

– А согласно практической теории?

– Теория не может быть практической.

– Значит, у нас нет опыта наблюдений за бестелесным сознанием, и нам не известны его возможности?

– Опыта наблюдений нет, но ничто не мешает изучать его возможности. Здесь нет противоречия. Можно рационально рассматривать иррациональное.

Потом Энтони пошел к священнику.

– Как много людей вы знаете? – спросил он.

– Всех.

– Это маловероятно, – сказал Энтони после короткой паузы.

– Я возглавлял двадцать разных приходов. Выслушивая по пять тысяч исповедей ежегодно, я вправе утверждать, что знаю человечество.

– Но я имел в виду не человеческую психологию, а конкретных людей.

– Если так, то я знаю примерно десять человек хорошо, и пару тысяч – похуже.

– А может кто-то знать сто тысяч людей? Или полмиллиона?

– Разве что медиум. Не могу сказать, каков количественный предел у этого знания. Но у человека непросветленного предел есть точно. Причем во всех сферах.

– А просветленный знает больше?

– По-настоящему просветленным может быть только тот, чье тело уже умерло. Если ушедший в потусторонний мир обретает блаженное видение, тогда он способен знать всех, кто жил с начала времен.

– Все миллиарды людей?

– Все.

– С помощью того же самого мозга?

– Нет. С помощью того же самого сознания.

– Тогда не должен ли даже верующий признать, что разум живущего – вещь очень условная? И что связь, которую он имеет со всеобъемлющим сознанием, весьма незначительна? Разве может сознание остаться прежним, если с ним происходят такие изменения? Это все равно что утверждать, будто полное ведро вместило в себя океан, хотя оно всего лишь до краев заполнено водой. Вы говорите «с помощью того же самого сознания». Как сознание может быть тем же самым?

– На этот вопрос у меня нет ответа.

Тогда Энтони пошел к психологу.

– Сколько людей вы знаете, доктор Ширм?

– Я мог бы отмахнуться от вопроса и сказать: столько, сколько мне нужно. Но это неправда. Я люблю людей, что редкость для моей профессии. Что ты хочешь выяснить?

– Сколько людей может знать один человек?

– Это вообще неважно. Люди обычно преувеличивают число своих знакомств. Что именно ты пытаешься выяснить?

– Может один человек знать всех на Земле?

– Естественно, нет. Но ему может так казаться, а это как раз неестественно. Иллюзия такого рода, сопровождаемая эйфорией, называется…

– Не хочу знать, как она называется. Почему ученые вечно сыплют латинскими или греческими словами?

– Частично ради дешевого эффекта, частично по необходимости. В нашем собственном языке просто не хватает слов. Подбирать названия для научных концепций так же трудно, как давать имена детям. Мы, когда исследуем мозг, ведем себя, как молодая мамаша. А она никогда не назовет двоих детей одним и тем же именем.

– Спасибо. Но только я сомневаюсь, что это иллюзия. И никакой эйфорией она не сопровождается.

Для допроса этих четырех человек у Энтони имелась веская причина. Дело в том, что он знал всех людей на Земле. Этот дар пришел к нему недавно. Он знал каждого в Солт Лейк Сити, где никогда не бывал. Знал всех в Джебел Шах – городе, амфитеатром спускающемся к гавани, и в Батанге, и в Вейлми. Он знал бездельников, толкущихся у въезда на мост Галата в Стамбуле, и носильщиков в Куала-Лумпуре. Он знал торговцев табаком в Пловдиве и резчиков пробки в Португалии. Он знал докеров в Джибути и перчаточников в Праге. Он знал крестьян в окрестностях Эль Центро и ловцов ондатры в Баратария Бэй. Он знал три миллиарда людей – по именам, в лицо, с массой сопутствующих подробностей.

– И это притом, что я не слишком умный. Меня называют недотепой. В фильтр-центре меня трижды перепрограммировали. Я видел лишь несколько тысяч из миллиардов людей, и мне кажется странным, что я знаю всех на Земле. Возможно, это иллюзия, как говорит доктор Ширм, но иллюзия очень детальная. И она уж точно не сопровождается эйфорией. Я чувствую себя заблудившимся в джунглях, когда думаю об этом.

Он знал торговцев крупным рогатым скотом из Леттеркенни, графство Донегал. Он знал резчиков тростника из Ориенте и трех альпинистов в Милн-Бэй. Он знал, кто умер и кто родился в эту самую минуту. И во все остальные минуты тоже.

– От этого никак не избавиться. Я знаю всех на свете. Невероятно, но это факт. Зачем мне знать их? Среди них не наберется и десятка человек, у кого бы я мог занять доллар. Ни одного из них я не могу считать своим другом. Не знаю, каким образом эта способность появилась, но я осознал ее внезапно. Мой отец был старьевщиком в Уичите, и мое образование фрагментарно. Я неотрегулированный интроверт, недееспособный и несчастный. К тому же, у меня слабые почки. Почему этот дар достался именно мне?

Мальчишки на улице улюлюкали ему вслед. Энтони ненавидел детей и собак: они не давали прохода горемыкам и неотрегулированным. И дети, и собаки нападали стаями. И те, и другие отличались трусостью. Если кто-то из них подмечал чью-то слабость, то он не пропускал ее мимо. Да, отец Энтони был старьевщиком, но это еще не причина для улюлюканья! И как только дети узнали про его отца? Владеют такой же способностью, которая проявилась у него недавно?

Но что-то уж слишком он загулялся по городу. Давно пора уже быть в фильтр-центре. Там часто теряли терпение, когда он увиливал от работы. Вот и сейчас полковник Питер Купер с нетерпением ждал его прихода.

– Энтони, где ты был?

– Гулял. Поговорил с четырьмя людьми. Я не сказал ничего, касающегося фильтр-центра.

– Фильтр-центра касается все. Ты же знаешь, что у нас секретная работа.

– Да, сэр, но я не понимаю, в чем ее смысл. Как можно рассекретить информацию, которой не владеешь?

– Распространенная ошибка. Другие могут понять, в чем смысл твоей работы, проанализировав сказанное тобой. Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Слегка взволнован, нездоров, на языке накипь, и еще почки…

– К слову, сегодня днем прибудет специалист, чтобы исправить твои почки. Я не забыл про них. А ты? Ты не хочешь мне ничего рассказать?

– Нет, сэр.

Когда полковник Купер задавал этот вопрос своим работникам, он походил на заботливую мамашу, спрашивающую у ребенка, не хочет ли тот в туалет. Было в его интонации что-то смущающее.

Да, Энтони очень хотелось поделиться с полковником своей тайной, но не мог подобрать правильные слова. Он хотел рассказать о недавно приобретенном даре, благодаря которому знал теперь всех людей на Земле. Объяснить, что не понимает, как в его голову вмещается столько информации, ведь это совершенно не соответствует его возможностям. Хотел, но остерегался насмешек – их он боялся больше всего.

Поэтому Энтони решил сначала поговорить с коллегами.

– Я знаю человека по имени Вальтер Волорой из Галвестона, – сказал он Адриану. – Он сидит в баре Гизмо за кружкой пива, и он пенсионер.

– Ну и что? Большими буквами: НУ И ЧТО?

– Но я там никогда не был.

– А я никогда не был в Каламазу.

– Я знаю девушку из Каламазу. Ее зовут Грета Харандаш. Сегодня из-за простуды она осталась дома. Она часто болеет.

Но Адриан был существом одновременно и неинтересным, и нелюбознательным. Трудно довериться тому, кто не проявляет к тебе никакого интереса.

– Ну и ладно, поживу с этим некоторое время, – решил Энтони. – Или лучше схожу к доктору, пусть пропишет какое-нибудь лекарство, чтобы все эти люди в моей голове ушли. А вдруг доктор решит, что моя история подозрительна? Тогда он доложит обо мне в центр, и меня снова перепрограммируют. Из-за этого я нервничаю.

Так и жил он с этим некоторое время. А именно – остаток дня и ночь. Потом он почувствовал себя лучше. Почки ему исправили, но не было никого, кто избавил бы его от нервозности и мнительности. Утром, когда он шел на работу, тревожные предчувствия накатили с прежней силой. Дети свистели и улюлюкали вслед. Ненавистное прозвище! Откуда они узнали, что его отец был скупщиком металлолома в маленьком городке далеко отсюда?

Он должен кому-то довериться.

Энтони поговорил с Веллингтоном, который работал с ним в одной комнате.

– Я знаю девушку в Бейруте, прямо сейчас она ложится спать. У них уже поздний вечер.

– Да? Почему бы им не привести свое время к норме? Кстати, вчера вечером я познакомился с девушкой, красивой, как калибровочный ключ, и такой же стройной. Она пока не знает, что я работаю в центре и что я ограниченный, а я не собираюсь ей об этом рассказывать. Пусть выясняет сама.

С Веллингтоном разговаривать бессмысленно. Веллингтон не слушает собеседника.

Потом Энтони вызвали к полковнику Куперу. После бесед с полковником Купером мрачные предчувствия Энтони всегда усиливались.

– Энтони, – сказал полковник, – я хочу, чтобы ты докладывал мне обо всем, что покажется тебе необычным. Это и есть твоя настоящая работа, а перекладывание бумаг – занятие только для твоих рук. Скажи откровенно: в последнее время что-нибудь странное привлекало твое внимание?

– Да, сэр. – И он не сдержался. – Кажется, я знаю всех людей в мире. Каждого человека. Все несколько миллиардов. И это меня тревожит.

– Да-да, Энтони. Но ты не ответил: происходило ли что-нибудь необычное. Твой долг рассказывать мне обо всем.

– Но я только что вам сказал! Почему-то я знаю о всех людях на свете. О живущих в Трансваале, о живущих в Гватемале. Я знаю всех и каждого.

– Да-да, Энтони, понимаю. Но от этого мало проку. Я имел в виду нечто иное. Кроме этой способности, которая кажется тебе странной, не заметил ли ты что-то необычное, непривычное, неправильное, подозрительное?

– Кроме своей новой способности и вашей реакции на нее, – нет, сэр. Больше ничего странного. Хотя я не совсем понимаю, что именно считать странным. Кроме уже сказанного, сэр, добавить мне нечего.

– Хорошо, Энтони. Теперь запомни: как только уловишь что-нибудь странное, неважно где и как, сразу бегом ко мне! Даже если тебе покажется, что это мелочь. Тебе ясно?

– Да, сэр, – сказал Энтони. И все же он не понимал, что именно полковник имеет в виду, когда говорит о «чем-то необычном».

Энтони вышел из центра и решил прогуляться по городу. Ему не следовало так поступать. Он знал, что его отлучки с работы раздражают начальство.

– Но мне надо подумать, – сказал он себе. – У меня в голове все люди мира, а я по-прежнему не способен думать. Этот дар должен был прийти к тому, кто сумел бы им воспользоваться.

Энтони зашел в бар «Гнутый пятак», но бармен признал в нем ограниченного из фильтр-центра и не стал обслуживать.

Он неприкаянно бродил по городу.

– Я знаю людей в Омахе и Омске. Ну что за названия у городов Земли! Я знаю всех на свете, знаю, когда кто-то рождается или умирает. А полковнику Куперу это не показалось странным. И все же я должен выискивать необычные, странные вещи. Но как я пойму, что они странные?

Но потом это случилось: что-то немного необычное, не вполне правильное. Вроде бы мелочь, но ведь полковник попросил сообщать обо всем, что покажется хоть немного странным. Странность касалась людей в его голове, их прибытия и убытия. Небольшая группа выпадала из общей схемы. Каждую минуту сотни людей покидали его голову, умирая, и появлялись, рождаясь. Но эта группа – семь существ – прибыла в мир не через рождение.

Энтони отправился к полковнику Куперу – рассказать о том, что произошло в его голове и что показалось ему немного странным.

Но черт бы побрал эти двуногих и четвероногих бесов! Собаки лаяли. Дети свистели и скандировали:

– Тони – Оловянная Башка! Тони – Оловянная Башка!

Он мечтал дожить до того дня, когда они все умрут и покинут его мозг, как листва – деревья.

– Тони – Оловянная Башка!

И откуда они знают, что его отец был скупщиком металлолома?

Полковник Купер ждал прихода Энтони.

– Ты совсем не торопился. Давай рассказывай, что там такое и где именно. Мы зарегистрировали аномалию, но без твоей помощи сможем засечь источник только через несколько часов. Скорее объясни и как можно спокойнее, что ты почувствовал. Или давай сразу к делу: где они?

– Нет. Сначала вам придется ответить на мои вопросы.

– Энтони, у нас нет времени. Расскажи мне, что произошло и где.

– Нет. По-другому не получится. Вам придется уступить.

– Никто не уступает ограниченным людям.

– А я не уступлю, пока не узнаю, что это означает: ограниченный человек.

– Ты и правда не знаешь? Хорошо, сейчас нет времени возиться с тобой и стирать это упрямство. Быстро спрашивай! Что конкретно ты хочешь знать?

– Я хочу знать, что такое ограниченный человек. Хочу знать, почему дети обзывают меня оловянной башкой. Откуда они узнали, что мой отец был старьевщиком?

– У тебя нет отца. Мы вводим в каждого из вас базовый набор понятий, лексику, чтобы оперировать ими, некоторый объем воспоминаний и виды какого-нибудь далекого городка. Тебе достались эти, но здесь нет никакой связи с тем, что дети тебя дразнят оловянной башкой, потому что они, как и все жестокие создания, интуитивно угадывают, что способно причинить тебе боль. А угадав, об этом не забывают.

– Значит, я и вправду оловянный?

– Не совсем. На самом деле в тебе семнадцать процентов металла и менее трети процента олова. Ты создан из животных, растительных и минеральных волокон. Для твоего производства и программирования потребовались значительные усилия. Но по сути насмешки детей верны.

– Но если я Тони – Оловянная Башка, как я могу удержать в уме всех людей мира?

– У тебя нет ума.

– Тогда в моем мозгу. Как все это может поместиться в одном маленьком мозгу?

– Твой мозг находится не у тебя в голове, и он далеко не маленький. Ладно, лучше один раз показать, что сто раз объяснять. Пойдем, я покажу тебе твой мозг. Я всегда говорил, что толика знаний тебе не повредит. Мало кому выпадал шанс совершить персональную экскурсию по собственному мозгу. Ты должен сказать мне «спасибо».

– Боюсь, для этого уже поздно.

Они вошли в охраняемую зону и спустились в недра главного здания. Там располагался мозг Энтони Троца – в особом смысле ограниченного человека.

– Самый крупный в мире, – похвалился полковник.

– Насколько крупный?

– Его объем – тысяча двести кубических метров.

– Ничего себе! И он мой?

– Им пользуешься не ты один. Но можешь считать, что он твой. У тебя есть доступ к его данным. Ты – его продолжение, его дополнение, его посыльный.

– Полковник Купер, как давно я живу?

– Ты не живешь.

– Хорошо, как долго я был таким, как сейчас?

– Последний раз тебя перепрограммировали три дня назад после уточнения параметров. На этот раз мы добавили нервозность и мнительность. Персона, переполненная дурными предчувствиями, более склонна подмечать незначительные детали.

– И каково мое предназначение?

Они возвращались обратно в офисную зону, и Энтони было грустно расставаться со своим мозгом.

– Это фильтр-центр, – объяснял полковник Купер, – а твоя цель – служить своего рода фильтром. У каждого человека есть едва заметная аура. Это его характерная особенность, часть его личности и индикатор его намерений. При определенных условиях можно зарегистрировать электрическое и магнитное поле ауры и даже ее визуальную составляющую. Накопитель, который мы только что осмотрели, то есть твой мозг, сконструирован так, чтобы находится в контакте со всеми аурами в мире одновременно, сохранять в памяти их местоположение и прочую информацию. Накопитель содержит множество схем для каждого из нескольких миллиардов объектов. Тем не менее для более эффективного его функционирования понадобилось сконструировать несколько мобильных искусственных разумов. Ты – один из них.

Энтони слушал полковника и смотрел в окно.

На улице собаки и дети терзали новую жертву, и сердце Энтони переполнилось сочувствием.

– Твоя задача, – продолжал полковник, – подмечать необычные ауры и все странное в поступках и действиях их владельцев. Ну вроде того, о чем ты пришел рассказать.

– Вроде тех семерых, что недавно появились в нашем мире, но они не родились?

– Да. Мы уже несколько месяцев ожидаем прибытия первых инопланетян. Нам нужно знать, где они. Рассказывай!

– А вдруг они не инопланетяне? Может, они ограниченные люди вроде меня?

– У ограниченных нет ауры, они не люди и даже не живые. Ты бы не получил о них информацию.

– Так откуда я знаю всех ограниченных: Адриана, Веллингтона и других?

– Ты знаком с ними лично, не через машину. Но хватит задавать вопросы. Быстро назови координаты инопланетян. Может оказаться, что фильтр-центр – их главная мишень. Машине потребуются часы, чтобы распутать этот клубок. Твое главное предназначение – служить интуитивным детектором.

Но Тони Оловянная Башка ничего не сообщил. Он только подумал про себя – точнее, своим мозгом, расположенным в ста метрах отсюда: «Их местоположение – совсем рядом. Если бы полковник не думал так много, он бы видел мир гораздо яснее. Он бы помнил, что проклятые дети и собаки любят терзать тех, кто не является человеком. Все ограниченные в нашем районе учтены, и полковник бы понял, что дети и собаки пристают к инопланетянину – там, внизу, на улице. Это как раз и есть координаты из моего мозга.

Интересно, какие у инопланетян манеры? У того внизу представительный вид, он вполне бы сошел за человека. И, конечно, полковник прав: Центр – их главная мишень…

Ух ты, а вот это здорово! Я и не подозревал, что убить ребенка можно, просто наставив на него палец! Какую возможность я упустил! Враг моего врага – мой друг».

Он заявил полковнику:

– Я вам ничего не скажу.

– Тогда мы тебя разберем и извлечем данные.

– Сколько на это уйдет времени?

– Минут десять.

– Этого достаточно, – сказал Тони.

Потому что он знал: они сыплются на Землю как из рога изобилия. Они прибывают в мир сотнями. Не рождаясь.

Перевод с английского Сергея Гонтарева