Текст книги "Девятьсот бабушек (сборник)"
Автор книги: Рафаэль Лафферти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
ПРОЖОРЛИВАЯ КРАСОТКА
Джо Спейд меня кличут. А уж башковитее меня вам вряд ли отыскать. Это я придумал Вотто, и Воксо, и еще кучу других штучек, без которых нынче никто и шагу ступить не может. У меня этого серого вещества столько, что порой приходится к специалисту по мозгам обращаться. В тот день, помню, звоню, – все мозговые спецы, которых я знаю, на уик-энде. Что-то уж слишком часто они на уик-энде, когда я к ним звоню. Пришлось к новому врачу идти. У него на дверной табличке написано, будто он анапсихоневролог, – ну, это все равно, что спец по мозгам, ежели по-простому говорить.
– Меня кличут Джо Спейд, – человек, который изобрел все, – говорю я ему и хлопаю его по спине со свойственным мне добродушием. Тут какой-то треск раздается, мне даже поначалу показалось, что я ему ребро сломал. Потом замечаю, что это всего-навсего очки, стало быть – порядок.
– Я из тех, док, про которых говорят: гениальный парень, и никаких гвоздей, – говорю я ему. – И еще у меня в кармане куча этих зелененьких бумажек с такими кудрявыми завитушками.
Тут я беру у него со стола историю болезни и сам ее заполняю, чтобы времени не терять. Я так понимаю, что мне про себя больше известно все-таки, чем ему.
– Поимейте в виду, док, все ваши девятидолларовые слова я могу оптом купить за четыре восемьдесят пять, – беру я его на понт, и тут он смотрит на меня вроде как страдает от чего-то.
– Скромность не входит в число ваших недостатков, – говорит мне этот врач по мозгам. Это он уже, значит, мою карточку изучил. – Хм! Холостой… исключительно интересно…
Я сам написал «холостой», где положено. А что я человек исключительный, так это он и сам видит.
– Платежеспособный, – читает он в том месте, где речь идет о зелененьких. – Вот, – говорит, – это то, что мне нравится в людях. Уговоримся с вами о нескольких сеансах.
– Хватит одного, – говорю я ему. – Время летит, а плачу за него я. Провентилируйте мне мозги по-быстрому, док.
– Хорошо, я могу все сделать очень быстро, – говорит он. – Советую вам поразмыслить над старинным изречением: «Негоже человеку быть одному». Подумайте об этом. Надеюсь, вы сумеете сообразить, сколько будет один и один.
Потом он добавляет этак невесело: «Несчастная женщина»… То ли это поговорка такая в этом году, то ли он о другом пациенте подумал – мне невдомек. И опять добавляет:
– С вас три куска, выражаясь по-вашему.
– Спасибо, док, – говорю я. Отсчитал ему три сотни долларов и двинул вон. Этот спец по мозгам прямо в точку попал, в самую сердцевину.
Непременно надо мне подыскать себе компаньона.
Этого парня я приметил в баре у Грогли. Я сразу усек, что он мне в самый раз. Ростом он был вполовину меня, зато в остальном – вылитый я. Точно два ботинка с одной ноги. Одет шикарно, только на фасаде кое-где кровь подсыхает. Ну, у Грогли это со всяким может случиться, пяти минут хватит. Ребята, но до чего же мы с ним были похожи, ну что два твоих близнеца! Я уже наперед знал, что он на меня так похож.
– Э-хе-хе! Настоящие фугасы… – говорит мой новый компаньон с этакой грустинкой в голосе. Это значит: «Ну, братец, такой денек выдался, что на всю жизнь лая наслушался». В стакане у него было фэнси, а глаза сверкали, точно разбитое стекло.
– Он тут парочку раз схватывался на кулачках, – шепчет мне Грогли. – Только ему не везло. Уж очень медленно он кулаками машет. Я так думаю, что у него какие-то неприятности.
– С этим покончено, – говорю я Грогли, – он мой новый компаньон.
Тут я хлопаю своего нового компаньона по спине со свойственным мне добродушием, и из него вылетает один зуб, – плохо держался, наверно.
– Конец твоим неприятностям, Роско, – говорю я ему, – отныне мы с тобой компаньоны.
Он смотрит на меня вроде как-то болезненно.
– Меня зовут Морис, – говорит он. – Морис Мальтраверс. Ну, а как там делишки в пещере? Вы ведь троглодит, сэр, не так ли? Троглодиты всегда появляются после шакалов. Впервые мне захотелось, чтобы шакалы вернулись поскорей.
Чертова уйма народу меня троглодитом называет.
– Лишенный сочувствия человечества, – говорит этот Морис, – я, кажется, обретаю сочувствие низших подвидов. Интересно, сумею ли я втиснуть в ваши уши… ого-го! Вот эти корыта – это уши?! Что за устрашающий отологический аппарат!.. Мда, сумею ли я втиснуть в них все бремя моих забот?
– Я же сказал тебе, Морис, – конец твоим неприятностям, – говорю я. – Валяй за мной, и займемся нашими компанейскими делами.
Тут я беру его за шиворот и выволакиваю из бара Грогли.
– Я сразу усек, что ты моего склада парень, – говорю я ему.
– Моего склада парень, – вторит он мне. – Ну и шутник же ты! Точь-в-точь, как я.
– Мои мыслительные структуры столь сложны и так ориентированы, – говорит этот Морис, когда я его отпускаю и даю ему поразмять конечности, – что я превратился в замкнутую систему, непонятную для экзокосмоса, а уж тем более для такого хтонического существа, как вы.
– Я такой понятливый, что аж страшно, Морис, – говорю я ему. – Нет такой штуки, которая нам с тобой не под силу.
– В данный момент мои неприятности состоят в том, что университет запретил мне пользоваться компьютером, – говорит мне Морис. – Без компьютера я не могу кончить свою Универсальную Машину.
– У тебя будет такой компьютер, – говорю я ему, – что все красные лампочки на университетской машинке позеленеют от зависти.
И вот мы с ним приходим в мою хибару, про которую один репортер напечатал, что это «перестроенное из бывшей конюшни и, наверное, самое необычное и неприспособленное под научную лабораторию помещение в мире». Я завожу Мориса туда, но он чего-то суетится, словно курица, которой голову отрубили.
– Вы живое ископаемое! – верещит он. – Я не могу работать в этом раю для жеребцов! Мне нужна вычислительная машина, компьютер, понимаете?!
Тут я слегка постукиваю себя по черепушке шестифунтовым молотком и улыбаюсь своей знаменитой улыбкой.
– Вот он, весь тут, внутри, Морис, – говорю я ему, – самый лучший компьютер в мире. Когда я работал у Карнивалов, они меня рекламировали как Гениального Кретина. Они мне скачки устроили – с лучшим компьютером города наперегонки. Двадцатизначные числа пришлось умножать в уме, ну, и прочие там мелкие фокусы. Я, правда, словчил немного. Изобрел себе приставку и в карман сунул. Эта приставка все реле их лучшего компьютера могла заклинивать и на целую секунду замедлять. А ежели мне секунду форы дать, так я что угодно в мире в каком угодно деле обгоню. Одно было плохо – довелось мне языком молоть и вообще держать себя, как Гениальному Кретину положено, уж таким они меня выставляли. Для человека моего интеллекта это слишком.
– Охотно вам верю, – говорит Морис. – Хорошо, можете вы справиться со свернутыми Маймонид-подобными матрицами из чисел третьего типа последовательности Коши, одновременно относящимися к вневременной области множества Фирши?
– Морис, – говорю я ему, – я не только могу с этим справиться, но я еще могу одновременно жарить яичницу на закуску. – Потом я подхожу к нему и смотрю на него в упор. – Морис, – говорю я, – не иначе, как ты хочешь рассчитать аннигилятор?
Тут он глядит на меня, будто в первый раз воспринимает всерьез. Он вынимает из пиджака кучу чертежей, и я вижу, что он в самом деле рассчитывает аннигилятор, этакую славную штучку.
– Это не совсем обычный аннигилятор, – замечает Морис, хотя я и сам уже вижу, как дело обстоит. – Какой еще аннигилятор способен выдвигать и обосновывать категории? Какой другой способен выносить моральные и этические оценки? Какой еще способен к подлинному различению сущностей? Это будет единственный аннигилятор, способный делать полные философские заключения. Можешь ты мне помочь его закончить, Проконсул?[29]29
Проконсул – название одного из видов вымерших обезьян, предполагаемых предков человека; в древнем Риме – звание. (Прим. пер.)
[Закрыть]
«Проконсул» – это все равно, что член муниципалитета. Отсюда я вывел, что Морис обо мне высокого мнения.
Тут мы выбрасываем все часы и приступаем к делу. Мы вкалываем по двадцати часов в сутки. Я все рассчитываю и тут же клепаю – из Вотто-металла, разумеется. Под конец мы с ним делаем в этой штуке целую кучу обратных связей. Мы ей даем самой выбирать, чего нам в нее сунуть, а чего нет. Наш же аннигилятор тем от всех прочих и отличается, что сам может принимать решения. Ну, так пусть себе принимает!
Через неделю мы его заканчиваем. Ребята, какая игрушка получилась – пальчики оближешь! Начинаем мы с ней играть немного, чтобы посмотреть, что она может.
Показываю я ей на полпуда болтов и гаек – на столе валяются. И задаю программу:
– Убери отсюда все, что в стандарт не лезет. Здесь любая половина в утиль годится.
И в тот же момент половину этого барахла ровно корова языком слизнула. Вот дает! Только назови ей, от чего ты хочешь избавиться, – и тут же от этого самого уже ни следа.
– Убери теперь подчистую все вокруг, что тут ни к чему, – задаю я ей программу. А у меня в хибаре, что называется, беспорядок. Тут машина только разок мигает, и готово – моя хибара становится вполне приличной. Да, эта игрушка сразу любую дрянь усекает, без промашки всякое барахло прямиком вышвыривает на свалку. Такой аннигилятор, который, что бы ни зацапал, подчистую слизал, – это проще пареной репы придумать. А вот чего именно подчистую слизать, а чего нет, – это только наш сам собой понимает. Мы с Морисом, ясное дело, квохчем над ним от радости, что твои наседки.
– Морис, – говорю я и хлопаю его по спине, у него даже кровь начинает чего-то из носа капать, – Морис, это же золотое дно, а не машина! Нет такой штуки, которую мы бы с ней не провернули.
Но Морис пока что вроде невеселый.
– Aqua bono? [30]30
A quo bono? (лат.) – Что хорошего? (Прим. пер.)
[Закрыть] – спрашивает он, я так понимаю, что про какую-то минеральную воду. Раз так, я ему наливаю бренди, которое лучше всякой воды. Тянет он это бренди, но вид у него все равно задумчивый.
– Но что в этом хорошего? – спрашивает он. – Конечно, это победа, но под каким соусом мы ее можем продать? Ей-богу, я уже не один раз имел в руках замечательную штуку, которая потом оказывалась никому не нужной. Ты серьезно думаешь, что существует массовый спрос на машину, которая выносит моральные и этические оценки, выдвигает и обосновывает категории, которая способна к подлинному различению сущностей и может делать полные философские заключения? Выходит, я еще раз употребил свой мозг на изготовление великолепной безделушки?!
– Морис, эта штука – идеальное хранилище отбросов! – говорю я ему. Тут лицо у него становится зеленоватым, как у каждого, кому я, наконец, проясняю суть дела.
– Хранилище отбросов! – заводится он. – Целые эпохи накапливали знания, чтобы с помощью лучшего мозга в нашей эре – моего мозга! – породить такую машину, и вот этот двоюродный братец гориллы говорит мне, что это – идеальное хранилище отбросов! Тут передо мной новый аспект интеллекта, мысль будущего, плодоносящая в настоящем, а грязный каннибал заявляет, что это Хранилище Отбросов!! Созвездия склоняются перед моим творением, и само Время видит, что оно не прошло даром, а ты, – ты, косолапый свинопас, – ты называешь его ХРАНИЛИЩЕМ ОТБРОСОВ!!!
Так он, видать, увлекся моей идеей, что в этом месте даже слезу пустил. Ничего не скажешь, оно приятно, ежели с тобой соглашаются так долго и громко, как Морис. Потом у него уже, видно, слов не хватило, он эту бутылку бренди обеими руками обхватил и мигом вылакал, что в ней еще оставалось. После свалился и дрых – до тех пор, пока стрелка весь циферблат не обошла. Видать, работа его утомила.
Когда он, наконец, очухался, вид у него был слегка обалдевший.
– Теперь я себя чувствую гораздо лучше, – говорит он, – поверх того, что мне гораздо хуже. Ты был прав, это хранилище отбросов.
Для начала он ее запрограммировал, чтоб она ему всю дрянь удалила – из крови, из печенки, из почек, из сердца. Ну, это ей раз плюнуть. Заодно она его в два счета от похмелья избавила. Еще побрила вдобавок и аппендикс вырезала. Этой машине только мигни, – она тебе разом чего хочешь удалит.
– Назовем ее Прожорливой Красоткой, – говорю я, – в том смысле, что она что угодно жрет. И притом так она это делает, что просто красота.
– Так мы ее будем называть между собой, – соглашается Морис, – но в обществе она будет известна как «Пантофаг».
А это то же самое, что «Прожорливая Красотка», только по-гречески.
Под такое настроение решил я поделить на нас с Морисом один свой Воксо. Каждый берет себе половину настроенного аппарата, и можешь говорить друг с другом на каком угодно расстоянии. А вид у моего Воксо такой, что его никто и не заметит.
Сняли мы большой киоск и выставили нашу Прожорливую Красотку, нашего Пантофага, на торговой ярмарке.
Ну, это было представление, я вам скажу! Люди так и перли, и все смотрели и слушали, пока сплошная стена зевак не выстроилась. Мой Морис соловьем разливается, а что касается меня, то я, по-моему, еще хлеще. А уж вид у нас, ясное дело, как у заправских джентльменов, особливо после того, как мне Морис намекнул, что я вроде для этого случая слишком скромно одет – в одной ночной сорочке. Я его понял, сходил, еще рубаху сверху на себя напялил. А уж наша Красотка так вся и блестит, переливается, – все, что из Вотто-металла сделано, всегда так блестит.
Ребятишки швыряли в нее конфетными обертками, те исчезали прямо на лету. «Обыщи меня!» – орали они, и сразу у них, в карманах, что ни к чему не годилось, исчезало бесследно. Был там один тип с битком набитым портфелем, так этот портфель в одну секунду стал пустой. Кое-кто, конечно, визг поднял, как лишился усов или бороды, – ну, мы втолковали, что им эти заросли на лице ничего не прибавляли; ежели б все эти их украшения имели хоть мало-мальскую ценность, машина их ни за что бы не тронула. Мы им показывали на других, у которых кусты на лице остались в целости и сохранности; эти, что бы там за своим кустарником ни скрывали, но уж им-то шерстяной покров, видать, требовался.
– Могу ли я установить одну такую машину дома и когда? – спрашивает одна дама.
– Завтра, за сорок девять девяносто пять вместе с установкой, – отвечаю я ей. – Наша машина, мадам, избавит вас от всего бесполезного. Она ощиплет вам курицу и кости из мяса вынет вместо вас. Она вам все старые любовные записочки в вашем письменном столе изничтожит, оставит только письма от ребят, которые имели в виду именно то, что писали. Она избавит вас от тридцати фунтов лишнего веса в самых стратегических местах, так что, по справедливости, мадам, одно только это окупает ее цену. Она выбросит все старые пуговицы, которые ни на что не годны, и все семена, которые никогда бы все равно не взошли. Она вам ликвидирует все, что ни к чему не пригодно.
– Эта машина способна выносить моральные и этические оценки, – просвещает Морис народ. – Она способна выдвигать и обосновывать категории.
– Морис мой компаньон, – говорю я всем, – Мы выглядим одинаково и думаем одинаково. Мы даже говорим одинаково.
– Если не считать того, что я выражаюсь иератически, а он – демотически, – подтверждает Морис. – Перед вами единственный аннигилятор в мире, который способен делать полные философские заключения. Это непогрешимый судия, который сам определяет, что в мире приносит какую-либо пользу, а что – нет. И все бесполезное он аккуратно ликвидирует.
Ребята, люди все утро так и перли посмотреть нашу машину. Только после полудня это наводнение чуток пошло на убыль.
– Интересно, сколько народу побывало у нас в киоске за утро? – говорит мне Морис. – Я бы сказал, тысяч десять.
– А мне гадать ни к чему, – говорю я. – Вошло девять тысяч триста пятьдесят восемь, Морис, – говорю я ему, потому что я всегда машинально чего-нибудь считаю. – И вышло девять тысяч двести девяносто семь, – продолжаю я, – не считая тех сорока четырех, которые и сейчас здесь околачиваются.
Морис улыбается.
– Ты ошибся, – заявляет он, – у тебя цифры не сходятся.
И вот тут, чувствую, волосы у меня на затылке становятся дыбом.
Я, когда считаю, никогда не ошибаюсь, и вот я вижу, что наша Прожорливая Красотка тоже не ошибается. Порядок, сейчас уже поздно делать вид будто ошибся, особенно ежели к этому не привык, но, может, еще есть время убраться с пути урагана, пока он не налетел?
– Кончай куковать, – шепчу я Морису, – пишись в бродяги, выходи на щебенку!
– Же нэ компренэ[31]31
Je ne comprends pas (франц.) – Я не понимаю. (Прим. пер.)
[Закрыть], – отвечает Морис, что значит «сматываем удочки, ребята», только по-французски, и дает мне тем самым понять, что он все усек.
Тогда я на высокой скорости удаляюсь из помещения ярмарки, а мой Морис несется позади с такой легкостью, что его и не слышно. Тут как раз флаер-такси собирается отчаливать.
– Прыгай на подножку, Морис! – подаю я ему сигнал, и сам прыгаю, цепляюсь когтями за хвостовое оперение, и мои ноги уже болтаются в воздухе. Теперь надо глянуть, что там с Морисом. Что с Морисом, ха! Да его и в помине нету! Он вообще рядом со мной не бежал, оказывается! Я оглядываюсь, и тут вижу через окно, как он там опять заводит свои песни.
Ну и история! Чтобы мой компаньон, который на меня похож, точно две черепушки из-под одной шляпы, – и не понял мой намек!!
В аэропорту я ныряю на воздушный грузовоз, который как раз отлетает в Мехико.
Мне чемоданов паковать не приходится. Я так скажу: ежели человек не привык постоянно иметь при себе двухлетний прожиточный минимум – в виде этих зелененьких бумажек с кудрявыми завитушками в заднем кармане, – такой человек, значит, не приспособлен встретиться с Судьбой один на один! Через тридцать минут я уже сижу в отеле в Куэва Покита, и все удовольствия к моим услугам. Тогда я хватаю свой Воксо, чтобы послушать, что мне сигналит мой Морис.
– Почему ты мне не сказал, что Пантофаг аннигилирует людей? – говорит он вроде бы с испугом.
– Я тебе все сказал, – говорю я. – Девять тысяч двести девяносто семь прибавить сорок четыре не дает девять тысяч триста пятьдесят восемь. Ты это сам заметил. Как там дела в родных краях, Морис? Вот юмор получился!
– Тут не юмор! – говорит он вроде как с отчаянием. – Я заперся в маленькой кладовке, где ведра и веники, но эти люди собираются взломать дверь. Что мне делать?
– Э, Морис, да объясни ты им, что те, которых машина прибрала, все равно ни на что не годились. Ведь наша машина не ошибается.
– Сомневаюсь, удастся ли мне убедить в этом родственников пострадавших. Они жаждут крови. Они уже ломятся в дверь, Спейд! Я слышу, они там кричат, что повесят меня.
– Скажи им, что веревка должна быть новехонькой, иначе ты не согласишься! – говорю я ему. Это такая старая шутка. И выключаю свой Воксо, потому как Морис больше ничего не говорит, только вроде булькает там, а чего он этим бульканьем хочет сказать, мне невдомек.
Такие истории быстро сходят на нет, стоит людям повесить одного кого-нибудь для собственного удовлетворения. Так что я теперь уже опять в городе и опять ворочаю в голове всякие новые идеи, ровно кучу камней перекатываю. Только Прожорливую Красотку я больше делать не стану. Слишком у нее логика опасная, и вообще она свое время слегка опережает.
Я нынче ищу себе нового компаньона. Заглядывайте к Грогли, ежели вас это интересует. Я там появляюсь каждый часок или около этого. Мне нужен парень, похожий на меня, как две шеи в одной петле… тьфу, черт, с чего это у меня вдруг такие мысли! – нет, попросту парень, который выглядит, как я, и думает, как я, и говорит тоже, как я.
Вы прямо валяйте и спрашивайте Джо Спейда.
Только поимейте в виду – парень, которого я возьму в компаньоны, должен быть такой, чтобы сразу меня понимал, ежели придет время сматывать удочки.
Перевод с английского Рафаила Нудельмана
СЕМЬ ДНЕЙ УЖАСА
– Скажи, мама, ты хочешь, чтобы что-нибудь исчезло? – спросил Кларенс Уиллоугби.
– Пожалуй, неплохо, если бы исчезла эта груда грязных тарелок. А почему ты спрашиваешь?
– Я только что построил Исчезатель, мама. Это очень просто: берешь жестяную консервную банку и вырезаешь дно. Затем вставляешь в нее два круглых куска красного картона с отверстиями в середине, – и Исчезатель готов. Для того, чтобы исчезло что-нибудь, нужно просто посмотреть на этот предмет через отверстия и мигнуть.
– О-о!
– Вот только я не знаю, сумею ли вернуть исчезнувшие тарелки обратно. Давай попробуем сначала что-нибудь другое – ведь тарелки стоят денег.
Как всегда, Мира Уиллоугби была восхищена умом своего девятилетнего сына. Сама она никогда бы не додумалась до этого, а вот он додумался.
– Попробуй-ка Исчезатель на кошке вон там, под дверью Бланш Мэннерс. Если она исчезнет, никто, кроме самой Бланш Мэннерс, не заметит этого.
– Хорошо, мама.
Мальчик приложил Исчезатель к глазу и мигнул. Кошка мгновенно исчезла с тротуара.
Мать с интересом посмотрела на сына.
– Интересно, а как работает Исчезатель? Ты знаешь, как он работает, Кларенс?
– Конечно, мама. Берешь консервную банку с вырезанными донышками, вставляешь вместо них два кружка из картона и мигаешь. Вот и все.
– Ну ладно, иди поиграй на улице. И не вздумай без моего разрешения играть с Исчезателем в доме. Если мне понадобится, чтобы что-нибудь исчезло, я сама скажу тебе об этом.
После ухода сына мать почувствовала какое-то смутное беспокойство. «Может быть, мой Кларенс – гениальный ребенок? Не всякий взрослый сумеет построить Исчезатель, а тем более действующий. Интересно, хватилась ли Бланш Мэннерс своей кошки?»
Кларенс вышел из дому и направился к таверне «Гнутый пятак» на углу.
– Хочешь, чтобы у тебя что-нибудь исчезло, Нокомис?
– Да вот я не прочь расстаться со своим брюхом.
– Если я сделаю так, что оно у тебя исчезнет, вместо живота у тебя будет дыра, и ты умрешь от потери крови.
– Пожалуй, ты прав, парень. А почему бы тебе не попробовать Исчезатель на пожарном гидранте во-оо-он там, у ворот?
Это был, несомненно, самый счастливый день для ребятишек всей округи. Они сбегались отовсюду поиграть на затопленных улицах и переулках, и если кто-нибудь из них утонул во время этого наводнения (мы совсем не утверждаем, что кто-то утонул, хотя это и был настоящий потоп), ну что ж, этого следовало ожидать. Пожарные машины (слыханное ли дело, пожарные машины были вызваны для борьбы с наводнением) стояли по крышу в воде. Полицейские и санитары бродили по затопленным улицам, мокрые и озадаченные.
– Возвращатель, Возвращатель, кому нужен Возвращатель? – тонким голоском кричала Кларисса Уиллоугби.
– Да замолчишь ты наконец? – сердито прикрикнул на девочку один из санитаров. – И без тебя полно хлопот!
Нокомис, буфетчик из таверны «Гнутый пятак», отозвал Кларенса в сторону.
– Пожалуй, я пока никому не скажу о том, что случилось с пожарным гидрантом, – сказал он.
– Если ты не скажешь, я тоже никому не скажу, – пообещал Кларенс.
Полицейский Комсток заподозрил неладное.
– Существует только семь возможных объяснений этого загадочного случая, – сказал он. – Несомненно, один из семи сорванцов Уиллоугби сделал это. Вот только я не знаю, как это ему удалось. Для такой работы понадобится бульдозер, и все-таки что-то от пожарного гидранта останется. Как бы то ни было, один из них сделал это.
У полицейского Комстока был несомненный талант находить правильные пути решения запутанных проблем. Именно поэтому он был рядовым полицейским и патрулировал улицы, вместо того чтобы сидеть в кресле в полицейском участке.
– Кларисса! – сказал он голосом, подобным раскату грома.
– Возвращатель, Возвращатель, кому нужен Возвращатель? – продолжала она выкрикивать тонким голосом.
– Подойди сюда, Кларисса. Как ты думаешь, что случилось с этим пожарным гидрантом? – спросил полицейский Комсток.
– У меня есть невероятное подозрение, только и всего. Ничего определенного. Как только будет известно что-нибудь определенное, я вам сообщу.
Клариссе было восемь лет, и она очень любила невероятные подозрения.
– Клементина, Гарольд, Коринна, Джимми, Сирил, – обратился полицейский Комсток к пяти младшим отпрыскам семьи Уиллоугби. – Что, по-вашему, случилось с пожарным гидрантом?
– Вчера около него бродил какой-то человек. Наверно, он взял гидрант, – сказала Клементина.
– Да не было здесь никакого гидранта. По-моему, вы поднимаете шум из-за пустяков, – заметил Гарольд.
– Городской муниципалитет еще услышит об этом, – сказала Коринна.
– Уж я-то знаю, – сказал Джимми, – да не скажу.
– Сирил! – закричал полицейский Комсток ужасным голосом. Не громовым голосом, нет, а ужасным. Он ужасно себя чувствовал.
– Тысяча чертей! – воскликнул Сирил. – Да ведь мне всего три года. Кроме того, я не понимаю, почему я должен отвечать за какой-то гидрант, хотя бы и пожарный.
– Кларенс! – сказал полицейский Комсток. Кларенс судорожно проглотил слюну. – Ты не знаешь, куда делся пожарный гидрант?
Кларенс просиял.
– Нет, сэр. Я не знаю, куда он делся.
На место стихийного бедствия явилось несколько самоуверенных парней из отдела водоснабжения, которые перекрыли воду на несколько кварталов в округе и поставили на то место, где раньше был пожарный гидрант, заглушку.
– Нам придется представить шефу самый невероятный отчет за всю мою жизнь, – сказал один из них.
Расстроенный полицейский Комсток зашагал прочь.
– Отстаньте от меня со своим котом, мисс Мэннерс, – сказал он. – Представления не имею, где его искать. Я даже пожарный гидрант не могу найти, а вы пристаете ко мне со своим котом.
– У меня идея, – сказала Кларисса. – Мне почему-то кажется, что и кот, и пожарный гидрант находятся в одном месте. Пока я не могу ничем это доказать.
Оззи Морфи носил на голове маленькую черную шапочку, закрывающую лысину. Кларенс направил на шапочку свое оружие и мигнул. Шапочка исчезла, а из крошечной царапины на макушке начала медленно сочиться кровь.
– Я бы не стал больше играть с этой штукой, – сказал Нокомис.
– А кто играет? – спросил Кларенс. – Это взаправду.
Так начались семь дней ужаса в этой тихой, до сих пор ничем не выделявшейся округе. Из парков исчезали деревья; фонарных столбов как не бывало; Уолли Уолдорф приехал с работы, вышел из машины, хлопнул дверцей – и машина исчезла. Когда Джордж Малендорф направился по мощеной дорожке к своему дому, почуявшая хозяина собачонка Пит с радостным визгом бросилась ему навстречу. В двух метрах от него она подпрыгнула ему в руки – и словно растаяла. Только лай слышался еще несколько мгновений в озадаченном воздухе.
Но хуже всего пришлось пожарным гидрантам. Второй гидрант был установлен на следующее утро после исчезновения первого. Он простоял только восемь минут, и наводнение началось сначала. Следующий пожарный гидрант был установлен к полудню и исчез через три минуты. На следующее утро был установлен четвертый.
При операции присутствовали: начальник отдела водоснабжения, главный инженер муниципалитета, шеф полиции со штурмовым отрядом, президент «Ассоциации Родителей и Учителей», ректор университета, мэр города, три джентльмена из ФБР, кинооператор, ряд видных ученых и толпа честных граждан.
– Посмотрим, как он теперь исчезнет, – сказал городской инженер.
– Посмотрим, как он теперь исчезнет, – сказал шеф полиции.
– Посмотрим, как он те… Слушайте, а где гидрант? – сказал один из видных ученых.
Гидрант исчез, и все основательно промокли.
– По крайней мере, теперь у меня в руках самые сенсационные кадры этого года, – сказал кинооператор. В этот момент киноаппарат со всеми принадлежностями исчез прямо у него из рук.
– Перекройте воду и поставьте заглушку, – распорядился завотделом водоснабжения. – И пока не ставьте нового гидранта. Тем более что это был последний.
– Это уж слишком, – вздохнул мэр. – Хорошо, хоть ТАСС об этом не знает.
– ТАСС об этом знает, – сказал маленький кругленький человечек, поспешно выбираясь из толпы. – Я из ТАСС.
– Если все вы, господа, пройдете в «Гнутый пятак», – провозгласил Нокомис, – и попробуете наш новый коктейль «Пожарный гидрант», вы почувствуете себя гораздо лучше. Этот превосходный коктейль состоит из отличного пшеничного виски, кленового сахара и воды из этого самого гидранта. Вам принадлежит честь первыми отведать его.
В этот день дела в «Гнутом пятаке» шли как никогда хорошо. Да это и понятно, ведь именно у его дверей исчезали пожарные гидранты в сопровождении гейзеров бурлящей воды.
– Я знаю, как мы легко можем разбогатеть, папа, – сказала несколько дней спустя своему отцу Кларисса. – Соседи говорят, что лучше уж продать свои дома за бесценок и убраться отсюда как можно скорей. Давай достанем много денег и скупим у них дома. А потом можно будет снова их продать и разбогатеть.
– Я их даже по доллару за штуку не куплю, – сказал папа, Том Уиллоугби. – Три дома уже исчезли, а семьи, живущие в оставшихся, вынесли всю мебель во двор. Только мы одни ничего не вынесли из дома. Может быть, к утру на месте не останется ни одного дома, только пустые участки.
– Отлично, тогда давай скупим пустые участки. К тому времени как дома начнут возвращаться назад, мы будем готовы.
– Возвращаться назад? Так дома вернутся назад? Ты действительно что-то знаешь?
– Не более чем подозрение, граничащее с уверенностью. Пока ничего более определенного мне не известно.
Трое видных ученых собрались в гостиничном номере, который по царящему в нем беспорядку напоминал опочивальню пьяного султана.
– Это превосходит все метафизическое. Это граничит – с квантум континиум. Некоторым образом даже опровергает Боффа, – сказал д-р Великоф Вонк.
– Самый таинственный аспект – это контингенция интрансингенции, – загадочно выразился Арпад Аркабаранан.
– Да, – вздохнул Вилли Мак Джилли. – Кто бы мог подумать, что этого удалось добиться с помощью консервной банки и двух кусков картона? Когда я был мальчишкой, мы пользовались коробкой из-под толокна и цветным мелом.
– Я не совсем вас понимаю, – сказал д-р Вонк. – Вы не могли бы выражаться яснее?
Пока никто не исчез и даже не был ранен, если не считать капельки крови на лысине Оззи Морфи, нескольких капель на мочках ушей Кончиты, с которых исчезли ее любимые причудливые серьги, поврежденный палец, владелец которого схватился за ручку входной двери своего дома в момент его исчезновения, вывихнутый большой палец на правой ноге у соседского мальчишки, собиравшегося пнуть консервную банку, исчезавшую в этот самый критический момент, что вызвало соприкосновение большого пальца с поверхностью тротуара. Только и всего, не более пинты крови и три-четыре унции пострадавшей плоти.
Теперь, однако, положение изменилось. Исчез м-р Бакл, хозяин бакалейной лавки. Это было уже серьезно.
В доме Уиллоугби появились подозрительные личности из полицейского участка в центре города. Однако самым подозрительным и надоедливым оказался мэр города. Обычно он не был таким плохим, но ужас в городе царил уже семь дней.
– В городе ходят ужасные слухи, – сказал один из подозрительно выглядящих типов, – которые связывают определенные события с вашим домом. Что вам об этом известно?
