Текст книги "Девятьсот бабушек (сборник)"
Автор книги: Рафаэль Лафферти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
СТРАНА БОЛЬШИХ ЛОШАДЕЙ
Два англичанина, Ричард Рокуэл и Сирано Смит, ехали в открытом джипе по пустыне Тар. Скучная местность с почвой красноватого оттенка – больше камня, чем песка – выглядела так, будто кто-то срезал с нее верхний пласт, обнажив более глубокие слои.
Издалека докатились раскаты грома. Блондин Рокуэл и смуглый темноволосый Смит удивленно переглянулись. На всей территории от Нью-Дели до Бахавальпура никогда еще не гремел гром. Да и чему громыхать в безводной пустыне на севере Индии?
– Поехали-ка по этому гребню, – сказал Рокуэл и свернул туда, где начинался подъем. – Может, здесь и не бывает дождей, но однажды я чуть не утоп, проезжая по местности, где не бывает дождей. В тот раз мне повезло.
Снова загромыхало, тяжело и раскатисто, словно убеждая людей, что они не ослышались.
– Это лощина Кути Тавдави, Маленькая река, – мрачно заметил Смит. – Интересно, почему ее так назвали? – И вдруг вздрогнул, словно испугавшись собственных слов. – Рокуэл, почему я это сказал? Ведь я вижу это место впервые. И откуда мне знать, как оно называется? А лощина и впрямь превратится в бурную речку, если зарядит дождь. Но осадков здесь не бывает – из-за отсутствия гор нет условий для образования облаков.
– Каждый раз, глядя на Страну больших лошадей, я думаю о том же самом. – Рокуэл кивнул на мерцающие высоты знаменитого миража. – Если бы они были реальны, то собирали бы достаточно влаги, чтобы превратить пустыню в цветущую саванну.
Два англичанина занимались геологической разведкой – брали пробы грунта на участках, отобранных после аэрофотосъемки. Беда пустыни Тар заключалась в том, что она содержала все: бокситы, свинец, цинк, сурьму, медь, олово, – но в количествах недостаточных для добычи. Вложения в Тар не окупились бы нигде, обещая работу на грани рентабельности.
Внезапно между вершинами миража сверкнула молния – такого зрелища они еще не видели. Небо нахмурилось и потемнело. Вскоре докатились раскаты грома, а ведь миражи никогда не сопровождаются звуком.
– Или это крупная, очень деятельная птица, или это дождь, – сказал Рокуэл.
Действительно, начало моросить – слабо, но непрерывно. Это было приятно – в жаркий полдень в тряском джипе попасть под дождик. Дождь в пустыне – всегда дорогой подарок.
Смит затянул жизнерадостную песню на одном из языков северной Индии, сопровождая пение непристойными жестами. Рокуэл не понял ни слова. Текст переполняли двойные рифмы и слова из сплошных гласных, очень похожие на те, что выдумывают малыши.
– Невероятно, где ты так хорошо выучил местные языки? – удивился Рокуэл. – На мой взгляд, это непросто сделать, а ведь у меня лингвистическая подготовка.
– Мне и не нужно было их учить, – ответил Смит. – Я их просто вспомнил. Все они группируются вокруг нашего боро, как листики клевера на стебле.
– Вокруг чего? И сколько языков ты вспомнил?
– Всех «семерых сестер», как их называют: пенджабский, кашмирский, гуджарати, маратхи, синдхи и хинди.
– Твоих сестер только шестеро, – усмехнулся Рокуэл.
– Говорят, седьмая сбежала с конокрадом, – сказал Смит. – Но ее до сих пор встречают то здесь, то там по всему свету.
Они часто останавливались для пешего обследования. Сам по себе цвет вдруг возникших ручьев мог сказать геологам очень многое – никогда еще в этой местности они не видели потоков воды. Так, тормозя то и дело, они преодолели несколько километров по грязному грунту.
Вдруг Рокуэл охнул и чуть не вывалился из машины: ему показалось, что рядом, на тряском сидении, подпрыгивает абсолютно незнакомый человек. Потом он увидел, что это Смит – такой же, как и всегда. Но иллюзия ошеломила.
Впрочем, вскоре Рокуэл испытал еще одно потрясение.
– Что-то здесь не так, – сказал он.
– Все здесь так, – отозвался Смит и затянул другую песню на индийском языке.
– Похоже, мы заблудились, – забеспокоился Рокуэл. – Из-за дождя ничего не видно, местность не должна идти на подъем. Этого нет на карте.
– Конечно, есть! – воскликнул Смит. – Это Джало Чар.
– Что? Откуда ты берешь эти странные названия? На карте здесь ничего не значится, поэтому и на местности ничего не должно быть.
– Значит, карта неверная. Брат, это же самая красивая лощина на свете! Она будет вести нас все вверх и вверх! Почему карта забыла это? Почему все мы забыли это на такой долгий срок?
– Смит! Что ты несешь? Ты как пьяный.
– Все хорошо, поверь мне. Минуту назад я заново родился. Я возвращаюсь домой.
– Смит! Мы едем по зеленой траве.
– Как я люблю ее. Я мог бы щипать ее, как лошадь!
– А эта скала, Смит! Ее не должно быть так близко! Это же часть мир…
– Нанэ, сэр. Это Лоло Трушыл – Гнедой Крестец.
– Абсурд! Ее нет ни на одной топографической карте!
– Карте, сэр? Я простой человек кало, откуда мне знать о таких вещах?
– Смит! Но ты же квалифицированный картограф!
– Аи… вроде я слышал о ремесле с подобным названием. А скала настоящая. Я излазил ее в детстве, в другом детстве, вдоль и поперек. А вон там, сэр, Драпенгоро Рез – Цветущая Гора. Ну а плато, на которое мы поднимаемся, называется Диз Боро Граес – Страна Больших Лошадей.
Рокуэл остановил джип и спрыгнул на землю. Смит вышел тоже, его лицо светилось от счастья.
– Смит, ты похож на чокнутого! – ахнул Рокуэл. – Интересно, на кого похож я? И как мы смогли мы заблудиться? Смит, посмотри регистратор маршрута и датчик пройденного расстояния.
– Регистратор маршрута, сэр? Я простой кало, и я сроду не знал…
– Черт тебя побери, Смит, ты же сам мастерил приборы! Если они не врут, мы на высоте двести метров над уровнем моря и проехали пятнадцать километров в глубь плоскогорья, которое предположительно является частью миража. Этих скал здесь не может быть. Как, впрочем, и нас тоже. Смит!
Но Сирано Смит повернулся и потрусил прочь.
– Смит, ты куда? Эй, ты меня слышишь?
– Вы ко мне, сэр? – Смит обернулся. – Как вы меня назвали?
– Мы такие же невменяемые, как и эта чертова местность, – простонал Рокуэл. – Мы же вместе три года. Разве твоя фамилия не Смит?
– Очень может быть, сэр. Думаю, ее англофицировали как Конь-кузнец или Черный кузнец. Да только мое настоящее имя – Петталангро, и я направляюсь домой!
И человек, еще недавно бывший Смитом, потрусил дальше в глубь Страны больших лошадей.
– Смит, я сажусь в машину и возвращаюсь назад! – крикнул Рокуэл. – Я напуган до чертиков, это место меняется на глазах. Когда мираж материализуется, лучше держаться от него подальше. Поехали! Завтра утром будем в Биканере. Там есть врач и виски-бар. И то, и другое нам кстати.
– Спасибо вам, сэр, но мне надо домой! – радостно прокричал Смит. – Вы были очень добры, подбросили меня в такую даль.
– Я бросаю тебя, Смит. Один безумец все же лучше, чем два.
– Ашава, бывай! – крикнул Смит на прощание.
– Смит, объясни мне одну вещь! – прокричал Рокуэл, пытаясь отыскать зерно здравого смысла, за которое можно было бы зацепиться. – Как зовут седьмую сестру?
– Староцыганский, – донеслось издалека, и Смит взошел на высокое плато, которое всегда было миражом.
В верхней комнате дома по Олива-стрит в Сент-Луисе, штат Миссури, супружеская пара держала семейный совет.
– Драпенгоро Рез вернулась, ты слышишь, ромны? – говорил мужчина. – Чувствую, гора на месте, и брышынд тамльет как из ведра. Нам пора джилём.
– Аи, – кивнула жена, – раз ты так уверен, куч.
– Черт, бут уверен! Клянусь всем нашим бэнгланы барахлом! Тем более, оно, считай, уже бикиндло – спасибо дяде, обещал продать…
– За чуток ловэ можно джилём аэропланэса, – предложила жена.
– Ты что, ромны? Наша дрома лежит только по земле или морю!
– Аи, мишто, – согласилась жена и начала паковать чемоданы.
Неудачливый автомеханик из мексиканского города Камарго, штат Чиуауа, продал за сто песо свое дело и приказал жене собираться в дорогу.
– Уехать сейчас, когда бизнес наконец-то пошел в гору? – удивилась она.
– У меня в ремонте только одна машина, и ту я не могу починить.
– Ну так подержи ее разобранной, и хозяин заплатит, только чтобы ты собрал ее обратно. Ну как в прошлый раз. А еще у тебя лошадь, которую нужно подковать.
– Ох, боюсь я эту лошадь. И все-таки Драпенгоро Рез вернулась! Начинай собираться.
– А ты уверен, что мы найдем дорогу?
– Ну конечно, не уверен. Но мы сядем в фургон, и наша кляча потянет его.
– Зачем фургон, если есть машина? Ну почти.
– Я не знаю. Но мы сядем в фургон и прибьем на перекладину самую большую подкову.
На ярмарке в Небраске клоун поднял вверх голову и принюхался.
– Романистан возвращается, – проговорил он. – Я всегда знал, что мы это почувствуем. Есть ли здесь другие цыгане?
– В моих жилах течет немного романо рат, – отозвался один из акробатов. – По-любому, этот балаган – нарвеленгеро, дешевка. Скажем боссу, чтобы засунул ее в свой жирный палуй, – и поедем.
В Талсе торговец подержанными автомобилями, по кличке Рыжий Цыган, объявил тотальную распродажу:
– Все задаром! Я уезжаю. Берите документы, садитесь в машины и езжайте. Девять почти новых машин и тридцать в прекрасном состоянии. Все забесплатно.
– Считаешь нас идиотами? – усмехались люди. – Знаем мы эти уловки.
Рыжий Цыган сложил документы на землю, придавил кирпичом, потом сел в самый дешевый автомобиль из тех, что стояли на площадке, и уехал из города навсегда.
– Все на халяву! – крикнул он на прощанье. – Берите документы, садитесь в машины и ездите на здоровье.
Машины по-прежнему стоят на своих местах. Думаете, хоть один простак попался на удочку?
В Гальвестоне барменша по имени Маргарет выспрашивала у торговых моряков, как лучше добраться до Карачи.
– Почему до Карачи? – поинтересовался один из них.
– Я рассудила, что через Карачи самый короткий путь. Знаете, она возвратилась.
– У меня тоже такое чувство, что она вернулась, – сказал моряк. – Я сам ром. Мы обязательно подыщем попутное судно.
По всему свету мужчины с золотыми перстнями и женщины в звенящих монисто, воинственные балканские овчары и знойные испанские мачо, бродячие клоуны и коммивояжеры, графы Кондомские и герцоги Малого Египта собирали кровные ловэ и отправлялись в путь.
В разных странах люди и целые семьи внезапно принимали одно и то же решение. Атинганои поднимались на холм возле греческих Салоников, где к ним присоединялись братья из Сербии, Албании и с болгарских Родоп. Цингари северной Италии собирались вокруг Павии и выдвигались в сторону Генуи, чтобы там сесть на корабль. Боемиос Португалии спускались в Порто и Лиссабон. Гитанос Андалузии и всей южной Испании спешили в Санлукар и Малагу. Цигейнер из Тюрингии и Ганновера переполнили Гамбург в поисках выхода к морю. Джиобога и их родственники-полукровки шелта из каждой ирландской деревеньки, каждой гава, грузились на судна в Дублине, Лимерике и Бантри.
Из континентальной Европы они ехали по суше на восток. Люди прибывали из двухсот портов всех континентов и двигались по тысячам давно забытых шоссе.
Балаурос, кале, мануш, мелело, цыгане, моро, ромалэ, фламенко, синто, чикара – народ со множеством имен – джелем-джелем, ехал тысячами. Романи Раи переселялся.
Два миллиона цыган, разбросанных по всему свету, возвращались домой.
В институте Григорий Смирнов беседовал с друзьями и коллегами.
– Помните тезис, озвученный мной в недавнем прошлом, – говорил он, – о том, что тысячу лет назад к нам спустились космические визитеры и забрали с собой кусочек Земли. Вы еще посмеялись над моей догадкой, хотя я и пришел к ней посредством изостатического и экстатического анализов, проделанных филигранно и скрупулезно. Нет никаких сомнений – событие имело место.
– Одно место изъятия обнаружено, – подтвердил Алоизий Шиплеп. – Пришельцы сделали срез площадью около тридцати тысяч квадратных километров и толщиной полтора километра в самой толстой части. Ты утверждал, что пришельцы забрали его для изучения. Есть какие-нибудь новости об исчезнувшем срезе?
– Я закрываю расследование, – объявил Григорий. – Срез возвращен на место.
Это действительно было просто, джеквастескеро, по-цыгански просто. Это только гаджё, не-цыгане мира, дают путаные ответы на простые вопросы.
«Они пришли и забрали нашу страну», – всегда говорили цыгане, и именно так все и было.
Космические визитеры отделили ее от основания, мягко покачали, чтобы стряхнуть всполошившуюся фауну, и забрали для изучения. Чтобы отметить место среза, они оставили нематериальный симулякр высокогорной страны, как мы сами иногда отмечаем столбиком с табличкой место, на котором позже будет что-то установлено. Этот симулякр люди воспринимали как мираж.
Также симулякры были внедрены в сознание высшим представителям эвакуировавшейся фауны. Так у цыган появилась врожденная тяга к родному дому, не позволяющая им вести оседлый образ жизни на чужбине, и связанные с этим инстинктом определенные предчувствия, представления о счастье и взгляды на жизнь.
И вот визитеры вернули срез на законное место, и фауна среза спешит домой.
– Ну и что же эти космические визитеры (предвижу снисходительную усмешку в свой адрес) будут делать дальше, Григорий? – спросил Алоизий Шиплеп.
– Хм, Алоизий… возьмут другой срез.
Три дня слабые землетрясения раскачивали Лос-Анджелес и его окрестности. На третий день район полностью эвакуировали. Потом небо взорвалось громким свистом, словно предупреждая: «Посторонним сойти на берег». А затем участок земли некоторой толщины неожиданно исчез вместе со всей инфраструктурой и постройками. Со временем о происшествии забыли.
Из общеобразовательной энциклопедии XXII века, том 1, с. 389:
АНДЖЕЛЕНОС (см. также «Автомобильные цыгане» и «Сборщики слив»)[1]1
Анджеленос – так называют жителей Лос-Анджелеса. «Сборщики слив» (англ. Prune pickers) – прозвище коренных калифорнийцев, возникшее еще во времена Великой Депрессии. (Прим. ред.)
[Закрыть]. Смешанная этническая группа неясного происхождения, большую часть времени скитающаяся по дорогам в автомобилях. Судя по всему, они – последние пользователи этих транспортных средств. Некоторое количество устаревших отделанных хромом моделей все еще производится с расчетом на эту целевую группу. Люди эти не нищие, у многих развитый интеллект. Они часто заводят собственное дело, становятся риэлторами, игроками на биржах, мошенниками на доверии, менеджерами компаний, торгующих фальшивыми дипломами по почте, промоутерами того или иного рода. Редко задерживаются в одном городе надолго.
Любопытно, как они проводят свободное время. Часами, а то и сутками напролет, гоняют по старым и малоиспользуемым двухъярусным развязкам и бесплатным шоссе. Считается, что большинство анджеленос – наркоманы. Однако Гарольд Фрилав, несколько месяцев проведший среди них, доказал ошибочность данного стереотипа. То, что они вдыхают для получения удовольствия, – под названием «смог-крэк», – всего лишь черный дым, образующийся в процессе сгорания угля и нефтепродуктов и содержащий высокий процент угарного газа. Цель этого действия не вполне ясна.
Религия анджеленос представляет собой смесь старых вероисповеданий с очень строгим эсхатологическим элементом. Идея рая представлена ссылкой на таинственный «Бульвар Сансет». Язык анджеленос ярок и насыщен непристойным жаргоном. Их мнение по поводу собственного происхождения туманно.
«Они прилетели и забрали нашу тусовку», – говорят они.
Перевод с английского Сергея Гонтарева и Марии Литвиновой
ДЖИННИ, ОКУТАННАЯ СОЛНЦЕМ
– Сегодня вечером я буду делать доклад, – сказал доктор Минден. – Чувствую, что меня освищут, засмеют и выгонят из зала под общее улюлюканье. При одной только мысли об этом, Дисмас, мне становится не по себе.
– Что ж, Минден, каждый получает по заслугам. Судя по твоим намекам на доклад, теплого приема ждать тебе не приходится. Хотя господа ученые не такие уж и зловредные.
– Не зловредные? Хаузер гогочет, как гусак! А чего стоит громоподобный хохот Колдбитера? Снодден хихикает так пронзительно, что порождает эхо! А смех Купера? Он громыхает, как пустая бочка, скатывающаяся по лестнице! Да и ты недалеко от них ушел. Представь себе самую жуткую какофонию, какая только может быть на свете… ох, нет! Все-таки самая жуткая какофония в мире – вот эта!
Вой безумной хоровой капеллы! Нечленораздельные вопли пьяного оркестра, способные расколоть скалу! Гул резонанса, явно слишком глубокого для столь миниатюрного инструмента! Дикий скрежещущий смех, рев носорога в период брачных игр!
И вниз по склону горы Дулена несется, как водопад, маленькая девочка.
– Да, Дисмас, по части жутких какофоний твоя Джинни переплюнет хоть кого, – сказал доктор Минден. – Я ее побаиваюсь, но люблю. Твоя дочурка – замечательное создание… Иди сюда, поговори с нами, Джинни! Вот бы придумать такое средство, чтобы ты навсегда осталась четырехлетней…
– О, я уже все придумала, доктор Минден, – прощебетала Джинни. В ее походке грация испуганной газели сочеталась с порывистостью дикого поросенка. – У меня на примете приемчик одной женщины худу. Она ела моржовые яйца и, представьте, вообще не старела.
– И что же с ней происходило, Джинни? – спросил доктор Минден.
– Ну через некоторое время она поседела и покрылась морщинами. Потом у нее выпали зубы и волосы. В конце концов, она умерла. Но не постарела ни на йоту. Она всех одурачила. Я тоже всегда всех дурачу.
– Согласен, Джинни, дурачишь, причем в самых разных смыслах. Так ты уже ела моржовые яйца?
– Нет, доктор Минден. Никак не могу выяснить, где моржи их откладывают. Но я придумала другой трюк, и он даже лучше.
– Джинни, а ты знаешь, что когда даешь себе волю, то становишься самой громкой девочкой на свете?
– Знаю. Вчера я выиграла спор. Сюзанна Шонк заявила, что она самая громкая. Мы проорали целый час. Сегодня Сюзанна дома с воспаленным горлом, а мне хоть бы хны. Ой, а разве этот дом был здесь раньше?
– Этот дом? Но это же наш дом, Джинни, – снисходительно ответил доктор Дисмас, ее отец. – Ты прожила в нем всю жизнь. Входишь и выходишь из него по тысяче раз на дню.
– Никогда не видела его раньше, – удивилась Джинни. – Пойду-ка, гляну, что там внутри.
И Джинни умчалась в дом, в который входила и из которого выходила по тысяче раз на дню.
– Дисмас, открою тебе секрет, – сказал доктор Минден. – Твоя дочурка – далеко не красавица.
– Остальные не согласятся с тобой, Минден.
– Знаю. Все уверены, что Джинни – самый красивый ребенок на свете. Так думал и я до последней минуты. И буду снова так думать, как только она выйдет из дома. Но мой младший сын Криос, ее ровесник, объяснил мне, как надо правильно смотреть на Джинни. Так я и сделал: отрешился от ее непрерывного движения и заставил себя увидеть ее статичной. Она нелепа, Дисмас. Если она замрет, то будет выглядеть ужасно.
– Не замрет. Она как первичная материя. Существование и движение для нее – одно и то же. Я никогда не видел, чтобы она не двигалась, даже во сне. Джинни – самый деятельный спящий человек на Земле, во сне она поет и смеется. Жена называет ее «наш милый гоблин».
– Верно. Она гоблин, обезьянка, домовенок. У нее даже пузико такое же, как у них. Дисмас, у нее обезьянья мордочка, кривые ноги и выпирающий, как у гоблина, живот!
– Ничего подобного! А вот и она! Вышла из дома и лезет обратно по камням на гору. Смотри, какая она красивая – просто загляденье! В четыре года все еще может посмотреть на мир и сказать: «Странно, я его вижу в первый раз!» Да, Минден, у меня очень разносторонняя дочь. И еще сосед, который вечно или серьезен, или мрачен. Это я про тебя. Продолжаешь кормить меня отрывочными сведениями из своего доклада. Отсюда вывод: ты хочешь возбудить мое любопытство. Ну и название у него: «Случайная мутация». Что за мутация? Кто, вообще, мутировал?
– Мы, Дисмас. Мы – случайная, неестественная, неустойчивая, необусловленная и невероятная мутация нашего вида. Мой доклад, возможно, плохо продуман и скверно скроен, и я ежусь при мысли о том, что сегодня вечером меня ждет. Мой доклад – о гомо сапиенс, который тоже плохо продуман и скверно скроен. В своем докладе я утверждаю, что человек появился как следствие невероятной мутации, произошедшей совсем недавно, и что наши предки – шауенантропы. И, если честно, сей факт меня здорово пугает.
– Минден, ты в своем уме? Какие предки? Какая мутация? Шауены уже были людьми. Ни превращений, ни мутаций не требовалось. Все находки не старше пятнадцати лет. Одного взгляда на шауенов достаточно, чтобы понять, что неандертальцы, гримальдийцы и кроманьонцы – близкие родственники одной и той же расы, нашей. Шауены были шаблоном, образцом. Они объяснили все загадки. Мы поняли, почему подбородок или его отсутствие – всего лишь расовая особенность. Нет ничего, что отличало бы шауенов от нас, если не считать, что их взрослые особи были дурно сложенными нескладехами со слабым здоровьем. Шауены – современные люди. Они – это мы. Минден, нет ничего революционного в том, чтобы переворошить очевидные факты пятнадцатилетней давности. Я думал, ты собираешься рассказать об огромном шаге вперед. А это всего лишь шаг вниз с пятисантиметрового бордюра.
– Вот именно, Дисмас, шаг вниз, в обратном направлении, шаг, который весь мир сделает с закрытыми глазами, и в результате появится дикая воющая обезьяна. Это не просто шаг, Дисмас. Если я прав, то мы произошли от шауенов в результате внезапной одномоментной мутации, сила и направленность которой неверно истолкованы.
– Меня и самого несколько смущает вся эта история с шауенами. Что-то в ней не так! Конечно, судить о шауенах мы можем только по скелетам девяноста шести детей, трех подростков и двух взрослых. Очевидно, нужно найти больше.
– Если и найдем, то пропорция останется той же. Хотя вряд ли мы вообще сможем их распознать. Тебе не кажется странным такое соотношение скелетов? Почему так много детей? Почему – и я давно об этом думаю – восемьдесят шесть из этих детей одного роста и одного возраста? Скелеты найдены на девяти разных раскопках, близких друг к другу по местоположению и эпохе. И восемьдесят шесть скелетов из ста одного принадлежат четырехлетним детям. Безусловно, шауен – современный человек. Без сомнения, они – это мы, точь-в-точь. Но восемьдесят шесть четырехлеток из ста одного – такое соотношение нам не свойственно.
– Вот и объясни это, Минден. Полагаю, в своей работе ты как раз и пытаешься найти ответ. О, будь все проклято! Сюда идут сумасшедшие фанатики!
Доктор Дисмас и доктор Минден сидели в плетеных креслах в уютном общем дворе. С одной стороны его ограничивала гора Дулена, а с другой – заросли кустарника. Завидев фанатиков, которые приходили уже не раз, доктор Дисмас извлек короткоствольный пистолет.
– Убирайтесь! – крикнул он. Фанатики, сбившись в одну кучу, медленно наступали. – Здесь вам искать нечего. Вы уже раз сто приходили со своими вопросами.
– Всего три раза, – возразил вожак. Он был чисто выбрит, носил короткую старомодную стрижку, столь любимую фанатиками всех мастей, и являл собой яркое воплощение непроходимой тупости. – Нам ничего особенного не нужно. – Вожак шумно втянул носом воздух. – Только найти женщину и убить ее. Вы могли бы помочь.
– Нету здесь никаких женщин, кроме моей жены, – рассердился доктор Дисмас. – И вы сами сказали, что она не женщина. Убирайтесь вон, и чтоб духу вашего здесь не было!
– Из того, что мы знаем, следует одно: женщина где-то поблизости от этого места, – не сдавался вожак, – и она вынашивает в себе роковое семя.
– Роковое семя – так иногда говорят про мою дочь Джинни. Убирайтесь сейчас же!
– Джинни мы знаем. Она иногда спускается со своей горы, чтобы поиздеваться над нами. Джинни – не семя, хотя, возможно, как-то связана с ним. Но Джинни уже родилась, и ей четыре года. А семя, которое мы должны уничтожить, еще в чреве. Ты уверен, что твоя жена…
– Черт, может, вы хотите, чтобы она публично провела тест на беременность? Нет, моя жена не беременна!
Доктор Дисмас дважды выстрелил вожаку под ноги, и шумная толпа фанатиков отступила к кустарникам.
– Нам всего-то и нужно: найти и убить женщину, – бубнили они, удалясь.
– Может, они и правы, Дисмас, – сказал доктор Минден. – Я и сам думал про роковое семя. Скорее всего, оно уже появлялось в прошлом, но каждый раз его уничтожали фанатики. Случайная мутация в любой момент может нарушить порядок вещей. И привычный мир исчезнет без следа. На этот раз найти и убить женщину не получилось.
– Все это еще более расплывчато, чем «Ихтиология» Эдвардса, как говаривали мы в университете. Начинаю понимать, почему ты так боишься своего выступления. Кстати, насчет рокового семени: тебе не кажется, что в последнее время поведение наших отпрысков изменилось?
– Да, оба моих сына ведут себя крайне странно, особенно это проявляется в отношениях с твоими детьми, Дисмас. Твоя дочь Агарь обещала моему сыну Далу выйти за него замуж, а потом обманула? Или наоборот? А может, их обоих обманула Джинни? Насколько мне известно, Джинни заявила, что подобного рода отношения устарели, более неактуальны и даже нежелательны. Она упраздняет их. А мой малыш Криос из-за твоей Джинни вообще сходит с ума. Кое в чем он развит не по годам, хотя и сильно отстает в другом. Такое впечатление, что он рос нерегулярно, а потом и перестал вовсе. Я за него беспокоюсь.
– Понимаю. Джинни завела себе еще несколько маленьких друзей. Говорит: разрушая крепость тараном, ты ломаешь таран и выбрасываешь его. А потом находишь оружие получше. Не понимаю, о чем она? Но твой Криос ревнив, каким может быть только охваченный страстью четырехлетний мальчишка.
– Он сказал, что Джинни плохая и его она испортила тоже. Он не знает, как описать то, каким образом они были плохими, но теперь он непременно попадет в ад.
– Вот уж не думал, что детей все еще пугают адом.
– Нет, но знания об аде у них в подсознании, а может, наслушались извечных детских страшилок. О, смотри, Дисмас, испорченная Джинни и ее мать идут сюда, и вид у обеих воинственный… У тебя в доме две серьезные женщины. Хотел бы я, чтобы и Агарь была такой же. Потому что мой сын Дал не такой, а хотя бы один из этой парочки должен быть сильным.
Подошли Джинни и ее мать Салли – рука об руку, но явно в состоянии конфронтации, требующей вмешательства со стороны.
– Папа, я хочу быть честной! – заявила Джинни. – Мне нравится, что я всегда такая честная.
– Мне тоже это нравится, Джинни, – кивнул доктор Дисмас. – Ну что там у вас стряслось?
– Я попросила маму приготовить три тысячи семьсот восемь бутербродов с арахисовым маслом, только и всего. Разве это не законная просьба?
– Не знаю, Джинни, – сказал доктор Дисмас. – Сколько же времени нужно, чтобы все это съесть?
– Одна тысяча двести шесть дней. Я собираюсь съедать по три бутерброда ежедневно, пока буду прятаться в скалах у себя в гнезде. Я сосчитала это в уме. Немногие из тех, кто учится в школе, сумели бы это сделать.
– Это точно. Не по годам развитая дочь – палка о двух концах, – вздохнул отец.
– Джинни, ты все перевернула с ног на голову, – вмешалась мать. – Я сделала три бутерброда, а ты заявила, что не голодна.
– Папа, почему эта женщина разговаривает со мной столь бесцеремонно? Кто она? – спросила Джинни.
– Твоя мама, Джинни. Ты проводишь с ней каждый день. Вы только что вышли из дома и по-прежнему держитесь за руки.
– Странно, никогда не видела ее прежде, – удивилась Джинни. – Я не верю, что она – моя мать. Ладно, я поручу бутерброды моим слугам. Змеи задушат тебя, женщина! О нет, нет, никто не смеет хватать меня так!
Скрежет музыкальной пилы! Вой резонанса, слишком громкий для такого миниатюрного инструмента! Рев, от которого содрогаются небеса, визг диких кабанов, стенания чертовых гоблинов! Это мать потащила Джинни в дом, чтобы отшлепать.
– Да, голосок у нее мощный, – заметил Минден. – А под слугами она подразумевает твою дочь Агарь и моего сына Дала. Это меня пугает, потому что я догадываюсь, что она имеет в виду. Когда юноша и девушка, созданные друг для друга, объявляют, что не поженятся, потому что им запретил четырехлетний ребенок, это звучит нелепо. Чем больше я понимаю, что происходит на самом деле, тем страшнее мне становится.
– И что же происходит, Минден?
– Мутационное торможение. Довольно запутанная тема. Помнишь вопящих обезьян в джунглях Родезии? Это было лет двадцать назад.
– Смутно. Назойливые обезьянки-разрушители, которых пришлось выслеживать и уничтожать, – что-то вроде крестового похода против обезьян. Да, я полагаю, мутация. Внезапное бешенство, поразившее вид. Но какая здесь связь?
– Дисмас, они были первые – пробное зондирование. Оно закончилось неудачей. Были и будут другие попытки, и одна из них приведет к успеху. Идея религиозных фанатиков заключалась в том, что ни один человеческий ребенок не сможет появиться на свет, пока живут и процветают вопящие обезьяны, ибо эти обезьяны сами – дети человеческие. Что ж, так оно и есть. Хотя детьми они не были. И людьми тоже. Но, в известном смысле, они были и теми, и другими. Или, по крайней мере…
– Минден, ты сам понимаешь, что говоришь?
– С трудом, Дисмас. А вот, кстати, и «слуги».
Подъехали Дал Минден и Агарь Дисмас на маленьком вездеходе.
– Говорят, вы передумали жениться. Что это еще за глупости? – строго спросил доктор Дисмас.
– Мы поженимся, если только разрешит Джинни, – сказала Агарь. – Только не проси ничего объяснять, отец, мы и сами не понимаем.
– Парочка безголовых зомби, – проворчал Дисмас.
– Не говори так, Дисмас, – вздохнул доктор Минден. – Мне что-то совсем страшно. В создавшихся условиях слово «зомби» звучит слишком буквально.
– Джинни только что подверглась болезненной экзекуции, – усмехнулась Агарь, милая приятная девушка. – Сейчас она в своей пещере на горе Дулена, сидит и дуется. Известила нас, чтобы мы явились немедленно.
– Как это – известила? – удивился доктор Дисмас. – Она вас не видела, вы же только что приехали.
– Не проси объяснить, отец. Она извещает нас, когда хочет видеть. Мы и сами не понимаем как. Дал, вылезай с машины. – И парочка улыбающихся «зомби» поплелась в гору.
– Интересно, чем все это закончится? – проворчал доктор Дисмас.
– Даже и не знаю, – покачал головой Минден. – Но начаться может вот с такого вот стишка:
Это делают саламандры,
Это делают головастики,
Это делают все тритоны,
Почему же не ты и не я?
Этот стишок распевают повсюду четырехлетние дети, хотя ты, конечно, мог не обратить внимания. И что характерно: саламандры, тритоны и головастики делают это сейчас чаще, чем когда бы то ни было. Причем повсеместно. Прочти недавнюю статью Хигглтона, если не веришь.
– О, эти великие биологи – такие болтуны! Так что же именно малявки делают чаще, чем когда бы то ни было?
– Участвуют в аномальном воспроизводстве, конечно. Во многих замкнутых ареалах головастики уже несколько лет размножаются, оставаясь головастиками, а взрослые лягушки там исчезают. Изредка такое, конечно, случалось, но сейчас это приняло угрожающие масштабы. То же самое относится к тритонам и саламандрам. Вспомни, что все три вида, как и человек, – продукт случайных мутаций. Но вот откуда об этом знают четырехлетние дети? Это же один из самых больших секретов биологии… так, вон идет моя жена. Еще одна семейная неприятность, Кларинда?
