Текст книги "Девятьсот бабушек (сборник)"
Автор книги: Рафаэль Лафферти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
РАЗ ПО РАЗУ
Барнаби позвонил Джону Кислое Вино. Если вы посещаете такие заведения, как «Сарайчик» Барнаби (а они есть в каждом портовом городе), то наверняка знаете Кислого Джона.
– У меня сидит Странный, – сообщил Барнаби.
– Занятный? – осведомился Кислый Джон.
– Вконец спятивший. Выглядит так, будто его только что выкопали; но достаточно живой.
У Барнаби было небольшое заведение, где можно посидеть, перекусить и поболтать. А Джона Кислое Вино интересовали курьезы и ожившие древности. И Джон отправился в «Сарайчик» поглазеть на Странного.
Хотя у Барнаби всегда полно приезжих и незнакомцев, Странный был заметен сразу. Здоровенный простой парень, которого звали Макски, ел и пил с неописуемым удовольствием, и все за ним с удивлением наблюдали.
– Четвертая порция спагетти, – сообщил Коптильня Кислому Джону, – и последнее яйцо из двух дюжин. Он умял двенадцать кусков ветчины, шесть бифштексов, шесть порций салата, пять футовых хот-догов, осушил восемнадцать бутылок пива и двадцать чашек кофе.
– Ого! – присвистнул Джон. – Парень подбирается к рекордам Большого Вилла.
– Друг, он уже побил большинство этих рекордов, – заверил Коптильня, и Барнаби утвердительно закивал. – А если выдержит темп еще минут сорок, то побьет их всех.
– Я вижу, ты любишь поесть, приятель, – завязал беседу Кислый Джон.
– Я бы сказал, что мне это не вредит! – со счастливой улыбкой прочавкал Странный, этот удивительный Макски.
– Можно подумать, что ты не ел сто лет, – произнес Кислый Джон.
– Ты здорово соображаешь! – засмеялся Макски. – Обычно никто не догадывается, и я молчу. Но у тебя волосатые уши и глаза гадюки, как у истинного джентльмена. Я люблю некрасивых мужчин. Мы будем говорить, пока я ем.
– Что ты делаешь, когда насыщаешься? – спросил Джон, с удовольствием выслушавший комплимент, пока официант расставлял перед Макски тарелки с мясом.
– О, тогда я пью, – ответил Макски. – Между этими занятиями нет четкой границы. От питья я перехожу к девушкам, от девушек – к дракам и буйству. И наконец – пою.
– Превосходно! – воскликнул Джон восхищенно. – А потом, когда кончается твое фантастическое гулянье?
– Сплю, – сказал Макски. – Мне следовало бы давать уроки. Мало кто умеет спать по-настоящему.
– И долго ты спишь?
– Пока не проснусь. И в этом я тоже побиваю все рекорды.
Позже, когда Макски с некоторой ленцой доедал последнюю полудюжину битков – ибо его аппетит начал удовлетворяться, – Кислый Джон спросил:
– А не случалось, что тебя принимали за обжору?
– Было дело, – отмахнулся Макски. – Это когда меня хотели повесить.
– И как же ты выкрутился?
– В той стране – а это случилось не здесь – существовал обычай дать осужденному перед смертью наесться, – пробасил Макски голосом церковного органа. – О, мне подали отличный ужин, Джон! И на заре должны были повесить. Но на заре я еще ел. Они не могли прервать мою последнюю трапезу. Я ел и день, и ночь, и весь следующий день. Надо отметить, что я съел тогда больше обычного. В то время страна славилась своей птицей, свиньями и фруктами… Ей не удалось оправиться от такого удара.
– Но что же случилось, когда ты насытился? Ведь тебя не повесили, иначе бы ты не сидел здесь.
– Однажды меня повесили, Джон. Одно другому не мешает. Но не в тот раз. Я одурачил их. Наевшись, я заснул. Все крепче, крепче – и умер. Ну не станешь же вешать мертвеца. Ха! Они решили убедиться и день продержали меня на солнцепеке. Представляю, какая стояла вонь!.. Почему ты так странно на меня смотришь, Джон?
– Пустяки, – проговорил Кислый Джон.
Теперь Макски пил: сперва вино для создания хорошей основы, затем бренди для ублажения желудка, потом ром для вящей дружественности.
– Ты не веришь, что все это достигнуто таким обычным человеком, как я? – внезапно спросил Макски.
– Я не верю, что ты обычный человек, – ответил Кислый Джон.
– Я самый обычный человек на свете, – настаивал Макски. – Я слеплен из праха и соли земли. Может быть, создавая меня, переборщили грязи, но я не из редких элементов. Иначе бы мне не придумать такую систему. Ученые на это не годны – в них нету перца. Они упускают самое главное.
– Что же, Макски?
– Это так просто, Джон! Надо прожить свою жизнь по одному дню.
– Да? – неожиданно высоким голосом произнес Кислый Джон.
– Гром сотен миров разносится в воздухе. Мой способ – дверь к ним и ко всей Вселенной. Но, как говорят: «Дни сочтены». И это налагает предел, который нельзя превзойти. Джон, на Земле были и есть люди, до которых мне далеко. И то, что проблему решил я, а не они, значит только, что она больше давила на меня. Никогда не видел человека, столь жадного на простые радости нашей жизни, как я.
– Я тоже не видел, – признался ему Кислый Джон. – И как же ты решил проблему?
– Хитрым трюком, Джон. Ты увидишь его в действии, если проведешь эту ночь со мной.
Макски кончил есть. Но пил он, не прекращая, и во время развлечений с девочками, и во время драк, и в перерывах между песнями. Мы не будем описывать его подвиги; но их детальный перечень имеется в полицейском участке. Как-нибудь вечерком выбирайтесь повидать Мшистого Маккарти, когда у него дежурство, – прочитаете. Это уже стало классикой. Когда человек имеет дело с Мягкоречивой Сузи Кац, и Мерседес Морреро, и Дотти Пейсон, и Маленькой Дотти Несбитт, и Авриль Аарон, и Крошкой Муллинс, и все в одну ночь – о таком человеке складывают легенды.
В общем, Макски взбудоражил весь город, и Кислый Джон с ним на пару. Они подходили друг другу.
Встречаются люди, чья утонченная душа не выдерживает необузданных выходок товарища. Это те, кто морщится, когда друг поет слишком громко и непристойно. Это те, кто пугается, когда мерный гул «приличной» жизни переходит вдруг в грозный рев. Это те, кто спешит спрятаться при первых признаках надвигающейся битвы. К счастью, Кислый Джон к ним не относился. У него была утонченная душа – но широкого диапазона.
Макски обладал самым громким и, несомненно, самым неприятным голосом в городе, но разве настоящий друг может из-за этого изменить?
Эти двое подняли много шуму во всех отношениях; и немало бывалых ребят, потирая ладони и сжимая кулаки, таскались за ними из одного кабака в другой: и Неотесанный Буффало Дуган, и Креветка Гордон, и Коптильня Потертые Штаны, и Салливан Луженая Глотка, и Пай-мальчик Кинкейд. Факт, что все эти великолепные мужчины хотя и сердились, но все же не осмеливались близко подойти к Макски, красноречиво говорит о его достоинствах.
Но временами Макски прекращал пение и хохотал чуть потише. Как, например, в «Устрице» (что напротив «Большой Макрели»).
– Первый раз я пустил свой трюк в ход, – информировал Макски Джона, – скорее по нужде, чем по собственному желанию. Было это в стародавние времена; я плыл на корабле и слишком надоел своим приятелям. Они сковали меня, прицепили груз и выбросили за борт.
– И что же ты сделал? – поинтересовался Кислый Джон.
– Друг, ты задаешь глупейшие вопросы!.. Захлебнулся, естественно, и утонул. А что мне оставалось делать? Но утонул я спокойно, без всяких там бесполезных воплей. Вот в чем суть, ты понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– Время на моей стороне, Джон. Кто хочет провести вечность на дне? Морская вода – весьма едкая; а мои цепи, хотя я не мог порвать их, были не очень массивны. Меньше чем через сто лет цепи поддались, и мое тело всплыло на поверхность.
– Немного поздновато, – заметил Кислый Джон. – Довольно странный конец, учитывая все обстоятельства; или это не конец?
– Это был конец той истории, Джон. А однажды, когда я служил в армии Александра Македонского…
– Минутку, дружище, – перебил Кислый Джон. – Надо кое-что уточнить. Сколько тебе лет?
– Ну, около сорока – по моему счету. А что?
– Да нет, ничего.
Ночью, малость помятые и слегка окровавленные, Макски и Кислый Джон оказались в полицейском участке. Нужно заметить, что только арест спас их от недвусмысленной угрозы линчевания. Они весело провели время, болтая с полицейскими, ибо Кислый Джон был там своим человеком. Слову Джона верили; даже когда он врал, он делал это с честным видом. По прошествии некоторого времени, когда линчеватели разошлись, Кислый Джон принялся действовать.
Они давали самые страшные клятвы, что будут вести себя, как все примерные граждане, что отправятся спать немедленно и без криков, что не будут больше куролесить этой ночью и не оскорбят действием ни одной порядочной женщины, что они будут безоговорочно придерживаться всех законов, даже самых глупых. И не будут петь.
Полиция не устояла.
Когда они вдвоем вышли на улицу, Макски нашел бутылку и немедленно швырнул ее. Вы бы и сами так поступили – она просто идеально подходила к руке. Бутылка описала высокую красивую дугу и попала в окно участка. Это был восхитительный бросок!
Снова погоня! На этот раз с сиренами и свистками. Но Кислый Джон стреляный воробей: ему были известны самые укромные закоулки.
– Вся штука в том, чтобы сказать себе: «Стоп!» – продолжал Макски, когда они оказались в безопасности в баре, еще менее пристойном, чем «Сарайчик», и еще более тесном, чем «Устрица». – Я тебе кое-что расскажу, Кислый Джон, потому как ты славный парень. Слушай и учись. Умереть может каждый, но не каждый может умереть, когда ему хочется. Сперва надо остановить дыхание. Наступит момент, когда твои легкие запылают, и просто необходимо будет вдохнуть. Не делай этого, иначе тебе придется начинать все сначала. Затем останавливай сердце и успокаивай мозг. Выпускай тепло из тела, и на этом конец.
– Что же дальше?
– А дальше ты умрешь. Но надо сказать – это непросто. Требуется дьявольски много практики.
– Зачем практиковаться в том, что делаешь только раз в жизни? Ты имеешь в виду умереть буквально?
– Джон, я говорю просто. Раз я сказал умереть, значит, я имел в виду умереть.
– Есть две возможности, – произнес Кислый Джон. – Либо я туго соображаю, либо твоя история не стоит выеденного яйца. Первую возможность смело исключаем.
– Знаешь что, Джон, – сказал Макски, – дай мне двадцать долларов, и я докажу, что твоя логика неверна. Кажется, мне пора. Спасибо, дружище! Я провел полный день и полную ночь, которая близится к концу. У меня были приятная еда и достаточно шуму, чтобы позабавиться. Я отлично провел время с девушками, особенно с Мягкоречивой Сузи, и с Дотти, и с Крошкой Муллинс. Я спел несколько своих любимых песен (к сожалению, не всем они нравятся) и участвовал в парочке добрых потасовок – до сих пор гудит голова. Кстати, Джон, ты почему не предупредил меня, что Пай-мальчик Кинкейд – левша?! Это было здорово, Джон. Теперь же давай допьем то, что осталось в бутылках, и пойдем к побережью, поглядим, что бы такое устроить напоследок. Ведь недаром говорят: конец – делу венец!.. А потом я буду спать.
– Макски, ты несколько раз намекал, что у тебя есть секрет, как взять от жизни все, что она дает, но так и не открыл его.
– Эй, парень, я не намекаю, я говорю прямо!
– Так что за секрет?! – взревел Джон.
– Живи раз по разу, по одному дню. Вот и все.
Макски пел песню бродяги – слишком старую, чтобы быть известной сорокалетнему мужчине, неспециалисту.
– Когда ты ей научился? – спросил его Джон.
– Вчера. Но сегодня я узнал много новых.
– Я обратил внимание, что в начале нашего знакомства в твоей речи было нечто странное, – заметил Джон. – Теперь странности нет.
– Джон, я очень быстро приноравливаюсь. У меня отличный слух и превосходная мимика. Кроме того, языки не слишком сильно меняются.
Они вышли на пляж. «Приятно умирать под звук прибоя», – заметил Макски. Все дальше и дальше от огней города, в чернильную тень дюн. О, Макски был прав, здесь их ждало приключение; вернее, оно за ними следовало – возможность последней славной схватки.
То была тесная группа мужчин, так или иначе задетых и оскорбленных за день и ночь буйного разгула. Наша пара остановилась и повернулась к ним лицом. Макски прикончил последнюю бутылку и кинул ее в центр группы.
Мужчины так неуравновешенны – они воспламеняются мгновенно, а бутылка попала в цель.
И началась битва.
Некоторое время казалось, что правые силы возьмут верх. Макски был великолепным бойцом, да и Кислый Джон всегда проявлял компетентность в таком деле. Они раскидывали противников на песке, как только что выловленную трепыхающуюся рыбешку. То была великая битва – на долгую память.
Но их было слишком много, этих мужчин, как и ожидал Макски, ибо успел он сделать себе необычайное количество врагов.
Неистовое сражение достигло своего пика и взорвалось, как гигантская волна, громоподобно ниспадающая в пене. И Макски, достигнув высшей славы и удовольствия, внезапно прекратил биться.
Он издал дикий вопль восторга, прокатившийся по побережью, и набрал полную грудь воздуха. Он стоял, улыбаясь, с закрытыми глазами, как статуя.
Сердитые мужчины повалили его. Они втоптали его в песок и долго молотили руками и ногами, выбивая последние остатки жизни.
Кислый Джон понял, что Макски ушел, и поступил так же. Он вырвался и убежал. Не из трусости, но по соображениям личного характера.
Часом позже, с первыми лучами солнца, Кислый Джон вернулся на поле боя. Макски уже окоченел. И еще – от него пахло. По одному запаху можно было определить, что он мертв.
Детским совком, валявшимся на песке, Кислый Джон вырыл у одной из дюн могилу и здесь похоронил своего друга. Он знал, что у Макски еще оставалось в штанах двадцать долларов, но не тронул их.
Затем Кислый Джон вернулся в город и вскоре обо всем забыл. Он продолжал скитаться по свету и встречал интересных людей. Наверняка он знаком и с вами, если в вас есть хоть что-то любопытное.
Прошло двенадцать лет. Кислый Джон снова оказался в этом портовом городе, но… Наступил тот неизбежный день (молите бога, чтобы он не пришел к вам), когда Кислый Джон отцвел. Тогда, с пустыми карманами и пустым животом, он вспомнил о былых приключениях. Он думал о них со счастливой улыбкой…
«То был действительно Странный, – вспоминал Джон. – Он знал один трюк – как умереть, когда захочется. Он говорил, что для этого требуется много практики, но я не вижу смысла упражняться в вещи, которую делаешь только единожды».
Затем Кислый Джон вспомнил о двадцатидолларовой банкноте, захороненной в песке. Незабвенный образ Макски встал перед его глазами. Через полчаса он нашел те дюны и вырыл тело. Оно сохранилось лучше, чем одежда. Деньги были на месте.
– Я возьму их сейчас, – грустно произнес Кислый Джон, – а потом, когда немного оклемаюсь, верну.
– Да, конечно, – сказал Макски.
Слабонервный мужчина, случись с ним такое, вздохнул бы и отпрянул, а то и закричал бы. Джон Кислое Вино был не из таких. Но, будучи просто человеком, он сделал человеческую вещь. Он мигнул.
– Так вот, значит, как?.. – проговорил Джон.
– Да, дружище. Живу по одному дню!
– Готов ли ты подняться снова, Макски?
– Разумеется, нет. Я же только недавно умер. Пройдет еще лет пятьдесят, прежде чем нагуляется действительно хороший аппетит. А сейчас я умру, а ты вновь похорони меня и оставь в покое.
И Макски медленно отошел в другой мир, и Кислый Джон опять укрыл его в песчаной могиле.
Макски, что на ирландском означает «Сын Дремоты», – замечательный мастер бесчувствия (нет-нет, если вы так думаете, то вы ничего не поняли, это настоящая смерть), который жил свою жизнь по одному дню, а дни эти разделялись столетиями.
Перевод с английского Н. Трегубенко
ВРЕМЯ ГОСТЕЙ
Винстон, госслужащий поста иммиграционного контроля, придя утром на работу, не на шутку озадачился. За циклоническими ограждениями толпились сотни людей, хотя никаких прибывающих рейсов в расписании не значилось.
– Какие корабли приземлились? – громко спросил он у персонала. – Почему их нет в расписании?
– Корабли не приземлялись, сэр, – ответил старший охранник Потхолдер.
– Тогда откуда эти люди? – раздраженно спросил Винстон. – С неба свалились?
– Да, сэр, думаю, так и есть. Мы не знаем, кто они и как прибывают сюда. Но они говорят, – со Скандии.
– У нас есть несколько скандинавских рейсов, но это, похоже, не тот случай. Сколько их там?
– Ну, сэр, сначала мы заметили семерых, хотя за несколько секунд до этого там вообще никого не было.
– Семерых? Да вы с ума сошли! Их же там сотни.
– Да, сэр. Я сошел с ума. Через минуту после появления первой семерки их уже было семнадцать. Причем они не пришли со стороны. Потом их стало семьдесят. Мы разделили их на группы по десять человек и очень внимательно за ними наблюдали. Никто не переходил из группы в группу, никто не приходил со стороны. Но скоро их количество в каждой группе увеличилось сначала до пятнадцати, потом до двадцати пяти. И, мистер Винстон, пока мы разговариваем, они продолжают множиться.
– Начальник Коркоран появится с минуты на минуту, – сказал Винстон. – Он разберется, что делать.
– Мистер Коркоран уехал как раз перед вашим приходом, сэр, – доложил Потхолдер. – Он некоторое время наблюдал за происходящим, а потом отбыл, бормоча что-то под нос.
– Всегда восхищался его умением мгновенно оценивать ситуацию! – И Винстон тоже отбыл, бормоча что-то под нос.
В терминале скопилось около тысячи человек со Скандии, а вскоре их стало в десять раз больше. Нельзя сказать, что они были неуклюжие, но площадка не могла вместить больше народу. Ограждения рухнули, и скандийцы растеклись по городу и окрестностям. Но это было только начало. Еще около миллиона человек материализовались тем же утром на той же самой площадке, потом аналогичные события произошли в десяти тысячах других портов Земли.
Беатрис (сокращенно Трикси) Тракс жила в небольшом городке Винтерфилд.
– Мама, – позвала она, – тут какие-то люди просятся в наш туалет.
– Что за необычная просьба! – воскликнула миссис Тракс. – Хотя непредвиденные ситуации случаются, и это вполне естественно. Пускай заходят. Сколько их там?
– Около тысячи.
– Трикси, этого быть не может!
– Тогда посчитай сама.
Незваные гости потянулись в туалет Траксов. Их было больше тысячи, и на посещение уборной им потребовалось много времени, несмотря на то что они ввели пятнадцатисекундный лимит на персону и назначили хронометриста с колокольчиком. Они действовали весело и сноровисто, но все равно прошло часов пять, прежде чем дом покинула первая партия. А к тому времени на улице выстроилась длинная очередь из вновь прибывших.
– Это немного необычно, – обратилась миссис Тракс к одной из скандийских женщин. – Я гостям всегда рада, но наши возможности ограничены, и вам вряд ли удобно. Вас так много!
– Не беспокойтесь об этом, – сказала скандийская женщина. – Вы совершили добрый поступок. Вы так любезны, что пригласили нас. Нам редко выпадает шанс сходить куда-нибудь. Мы прибыли немного рановато, но основная группа уже на подходе. А вы разве не любите ходить в гости?
– Да, конечно, – кивнула миссис Тракс. – Кажется, только сейчас я поняла, как сильно я люблю ходить в гости.
Но, увидев, что на улице темно от толпящихся незнакомцев, миссис Тракс решила остаться дома.
Трумэн Тракс делал подсчеты карандашом.
– Джессика, размер нашего участка пятнадцать на сорок пять метров, – говорил он. – Это либо 675, либо 6750 квадратных метров в зависимости от того, добавлять ноль на конце или нет.
– Ты всегда был силен в математике, – заметила миссис Тракс. – И как только тебе это удается?
– Скажи, Джессика, как ты думаешь, сколько народа живет у нас на участке? – спросил Трумэн.
– По-моему, предостаточно.
– Я думаю, от шести до семи тысяч. Сегодня утром я нашел во дворе еще несколько новых кварталов. Теперь там у них целый город! Улицы шириной чуть меньше метра; дома размером два с половиной на два с половиной метра, с двухметровыми потолками, и большинство домов девятиэтажные. В каждой комнате – по семье, и готовят они там же. Они открыли магазины и мини-рынки. И даже построили заводы. На заднем дворе расположился целый ткацкий район. Я насчитал на участке тринадцать ресторанов, пять мюзик-холлов, но, может, их уже больше.
– Трумэн, некоторые из этих заведений очень маленькие. «Малый бункер» – всего лишь чулан «Большого бункера» – наверное, его не стоит считать за отдельное заведение. В клуб «Бочком» можно протиснуться только бочком. Клуб «Худышка» – шириной четверть метра; чтобы согнуть там колени, нужно выполнить настоящий трюк. А клуб «Мышиная норка» совсем крошечный. Но самые лучшие клубы – у нас на чердаке. Трумэн, ты их посчитал? Кабаре «Чокнутый», клуб «После работы»… Большинство чердачных клубов – закрытого типа, и у меня нет их клубных карточек. Чуть не забыла, они открыли в подвале театр «Скандия», представления идут одно за одним.
– Я знаю, Джессика.
– Комедии такие смешные, что я чуть не задохнулась от смеха! Правда, там так тесно, что смеяться можно только когда выдыхает сосед. А на трагических постановках я плакала вместе с ними. Все их трагедии – о женщинах, которые больше не могут иметь детей. Трумэн, почему у нас мало детей? На заднем дворе больше двадцати магазинов, торгующих исключительно амулетами плодовитости. Интересно, почему среди наших гостей нет ни одного ребенка?
– Ну они же объясняли, что сейчас наносят короткий ознакомительный визит ограниченным составом. Они не предполагали брать с собой детей. А что это за новый шум, заглушающий старый?
– О, это большой барабан и цимбалы. У них началась кампания по избранию временного правительства на период визита. Жители нашего дома и Империал-сити – городка на нашем дворе – выберут делегатов, которые будут представлять наш квартал в конгрессе. Голосование – сегодня ночью. Вот тогда-то и будет настоящий шум, как они говорят. Большие барабаны не занимают на самом деле много места. Люди живут прямо в них и, когда нужно, барабанят изнутри. Некоторые наши соседи нервничают из-за гостей, а мне всегда нравился дом, полный народу.
– Именно что полный, Джессика. Никогда раньше не делил постель с восемью незнакомцами, пусть даже ни один из них не храпит. Я люблю компании и новые впечатления, но становится уж больно тесно.
– У нас больше гостей, чем у любого в нашем квартале, за исключением разве что семейки Скирви. Гости говорят, что мы им нравимся больше остальных. Миссис Скирви принимает четыре вида таблеток плодовитости. Она почти уверена, что сможет родить тройню. Я бы тоже хотела…
– Джессика, все магазины опустели, а так же все леса и лесопилки. Зернохранилища опустеют через пару дней. Скандийцы рассчитываются наличными, но никто не понимает, что написано на их банкнотах. Я не привык ходить по телам мужчин и женщин, но как тут быть – они покрывают всю землю.
– Но они же не возражают, они привыкли. Они говорят, что по-настоящему тесно там, откуда они пришли.
Винтерфилдская «Таймс Трибьюн Телеграф» напечатала заметку о Скандии.
Как стало известно, за последние два дня со Скандии на Землю прибыло 10 миллиардов гостей. Очевидный факт: из-за их нашествия земной цивилизации грозит гибель. Они появляются при помощи невидимой транспортации и пока не собираются исчезать тем же способом. Скоро закончится продовольствие, потом закончится кислород, которым мы дышим. Гости разговаривают на всех земных языках, они вежливы, дружелюбны и покладисты. Из-за них мы все погибнем.
Высокий человек с улыбкой обратился к Бар-Джону, который отбывал очередной президентский срок в Большом Объединенном Государстве, ранее известном как США.
– Я президент скандийской гостевой общины, – пророкотал он. – Мы прилетели сюда в частности затем, чтобы поделиться с людьми знаниями, и обнаружили, что вы в этом крайне нуждаетесь. Коэффициент плодовитости у вас беспрецедентно низок, за пятьдесят лет вы едва удваиваетесь. Ваша медицина, развитая в других областях, здесь безнадежно отстала. Мы обнаружили, что некоторые из патентованных средств, распространяющихся среди людей, на самом деле препятствуют производству потомства. Пригласите министра здравоохранения и еще несколько толковых врачей, и мы начнем исправлять ситуацию.
– Вали отсюда на хрен, – огрызнулся Бар-Джон.
– Я уверен, вы не против того, чтобы ваши люди получили благословение плодовитости. Мы приложим все силы, чтобы оказать вам помощь. Мы хотим, чтобы вы жили счастливо, как и мы.
– Джарвис! Кадельман! Сапсакер! – выкрикнул президент Бар-Джон. – Расстреляйте этого типа. Приказ я оформлю позже.
– Каждый раз вы так говорите, а потом ничего не оформляете, – пожаловался Сапсакер. – У нас из-за этого неприятности.
– Хорошо, не расстреливайте, если у вас все так сложно. О, где вы, старые добрые времена, когда пустяковые вещи решались быстро и просто? Черт побери, скандийский скотовод, ты разве не в курсе, что в Белом доме уже расквартировались девять тысяч ваших?
– Мы немедленно это исправим, – заверил скандийский президент. – Разобьем помещения с высокими потолками на два, три и более этажей. Заверяю вас, что к полуночи мы расквартируем в Белом доме не менее тридцати тысяч наших сограждан.
– По-твоему, я в восторге оттого, что принимаю ванну в компании восьми незнакомцев? А ведь они даже не мои избиратели! Думаешь, приятно есть втроем или вчетвером из одной тарелки? Или утром, промахнувшись, брить чужое лицо?
– Почему бы и нет? – пожал плечами скандийский президент. – Люди – наша главная ценность. Президент должен любить свой народ.
– Ну все, парни, – обратился к охранникам президент Бар-Джон, – Пора прикончить этого любвеобильного отца народов. Время от времени нам полагается один расстрел без протокола.
Джарвис, Кадельман и Сапсакер дали залп по скандийцу, не причинив тому ни малейшего вреда.
– Мы невосприимчивы к огнестрельному оружию, – объяснил скандиец. – Когда-то мы проголосовали против эффекта, который оно оказывало на нас. Ну хорошо, раз вы не расположены сотрудничать, тогда я обращусь к народу напрямую. Значительного вам прибавления, господа!
Трумэн Тракс вышел прогуляться и теперь сидел в парке на скамейке.
Но в действительности он сидел не на скамейке, а в полутора метрах над ней. На самой скамейке сидела словоохотливая скандийская дама. На ее коленях восседал крепкий скандийский мужчина – попыхивая трубкой, он читал «Спортивные новости».
На нем посиживала скандийская женщина помоложе. Вот на этой женщине и сидел Трумэн Тракс, а на нем примостилась черная скандийская девушка; она красила ногти и напевала мелодию. На нее, в свою очередь, взгромоздился пожилой скандийский мужчина. В переполненном мире трудно рассчитывать на индивидуальную скамейку.
Ступая по отдыхающим на траве людям, подошли парень и девушка.
– Вы не против, если мы присядем? – спросила девушка.
– Без проблем, – ответил пожилой мужчина сверху.
– Не-е, не против, – протянула девушка, занятая ногтями.
– Конечно, садитесь, – согласился Трумэн. Остальные закивали, а человек со «Спортивными новостями» пропыхтел в трубку, что согласен со всеми и во всем.
Движение транспорта в городе полностью прекратилось. Люди передвигались по набитым битком улицам и тротуарам в три слоя. Нижний слой двигался медленнее, чем средний. Те, кто шли по плечам среднего слоя, двигались быстрее всех, потому что объединяли скорости трех слоев. На перекрестках движение становилось немного сумбурным, и иногда там накапливалось до девяти слоев в высоту. Жители Земли, те, что еще выходили на улицу, быстро осваивали методы скандийцев.
Землянин, известный своими экстремальными воззрениями, взобрался в одном из парков на монумент и обратился к жителям Земли и Скандии. Трумэн Тракс решил послушать оратора. Ему удалось удобно устроиться на пятом уровне на плечах красивой скандийской девушки, которая сидела на плечах другой… и так далее до земли.
– Вы – нашествие саранчи! – надрывался землянин. – Вы забрали у нас все!
– Бедняга, – вздохнула скандийская девушка, служившая опорой для Трумэна. – Наверное, у него не более двух детей, поэтому он так озлоблен.
– Вы украли нашу сущность и уничтожили нашу жизнь! Вы – одиннадцатое бедствие, апокалипсические кузнечики!
– Вот амулет плодовитости для вашей жены. – Скандийская девушка протянула амулет вверх Трумэну. – Если он вам не ко времени, тогда сохраните на будущее. Этот амулет для тех, у кого больше двенадцати детей. На нем надпись по-скандийски «Зачем останавливаться сейчас?». Он очень сильный.
– Спасибо, – сказал Трумэн. – У жены уже много амулетов от добрых людей, но такого еще нет. У нас пока еще один ребенок, девочка.
– Какой стыд! Вот вам амулет для вашей дочери. Только пусть не использует слишком рано.
– Уничтожение, уничтожение и еще раз уничтожение вас всех! – кричал земной чудак с вершины монумента.
– Довольно убедительно, – заметила скандийская девушка. – К какой школе красноречия он принадлежит?
Толпа зашевелилась и начала расходиться. Трумэн почувствовал, как опустился на один уровень вниз, потом еще на один.
– Вам в каком направлении? – спросила скандийская девушка.
– Это подойдет, – сказал Трумэн. – Мы движемся как раз в сторону моего дома.
– Зачем идти домой, ведь парк значительно опустел! – воскликнула девушка. – Вряд ли у вас дома столько простора.
Теперь они опустились на самый нижний уровень – девушка шла только по телам тех, кто лежал на траве.
– Можете слезть и идти самостоятельно, если хотите, – предложила девушка. – Здесь есть зазор между пешеходами, вполне можно втиснуться. Ну ладно, поки.
– Хотите сказать «пока»? – спросил Трумэн, сползая с ее плеч.
– Верно. Никак не запомню последнюю букву.
Какой все-таки дружелюбный народ эти скандийцы!
Президент Бар-Джон и десяток других руководителей мирового масштаба приняли решение о применении грубой силы. Из-за того что гости со Скандии тесно смешались с населением Земли, выполнение задачи поручили малым и средним подразделениям. Сложнее всего было собрать скандийцев на открытых площадках, но в назначенный час они сами начали стекаться в миллионы парков и площадей по всему миру. Именно это и было нужно. Военнослужащие рассредоточились, заняли позиции и вступили в бой.
Затрещали пулеметы, засвистели пули. Но воздействовали они на скандийцев совсем не так, как ожидалось.
Вместо стонов раненых раздались приветственные возгласы.
– Продолжайте салют! – закричал скандийский лидер, взбираясь на памятник в одном из парков. – Ура, это в нашу честь!
Несмотря на то, что скандийцы не валились на землю под шквалом свинца, их ряды заметно поредели. Они исчезали так же таинственно, как и появились неделей раньше.
– Мы уходим! – прокричал скандийский лидер с головы памятника. – Но мы помним каждую минуту, проведенную с вами. Не расстраивайтесь! Мы не бросим вас наедине с вашей пустотой. После возвращения домой мы отчитаемся об успехе пробного визита. Через неделю мы вернемся, и тогда нас будет гораздо больше! Мы подарим вам абсолютное счастье человеческой близости, полный восторг высокой плодоносности и благо адекватного заселения жизненного пространства. Мы научим вас заполнять зияющие пустоты вашей планеты.
