Текст книги "Советы пана Куки"

Автор книги: Радек Кнапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Дорогие родители,

я уже несколько дней в Вене и неплохо устроился. Город великолепный. То ли потому, что на Западе все города такие, то ли потому, что это именно Вена. Не знаю – ведь пока я нигде больше не был. Один человек в автобусе сказал, что мне скорее всего будет здесь трудно. Такое впечатление, что люди тут моментально замечают, что у тебя хорошее настроение, и вместо того чтобы попытаться им заразиться, стараются его испортить. И все же я доволен, можно даже сказать, счастлив. А прошло всего лишь несколько дней. Знаю, это звучит высокопарно, зато верно отражает положение вещей. Сейчас, например, я сижу в кафе в центре города, дышу тем же воздухом, что и западные миллионеры, и ем очень вкусный торт. Мне здесь нравится, и нравится не просто Запад, и не просто Вена. В самую первую ночь со мной произошло нечто странное. Я забрался в фонтан и прижался щекой к животу мраморной статуи. Не спрашивайте, с чего вдруг, – сам не знаю. Только с тех пор у меня прекрасное настроение. И если поначалу мне хотелось просто увидеть Запад, то теперь – скорее понять причину хорошего настроения.

Правда, сплю я в парке на скамейке – пан Кука надул меня по полной программе. Автобус до странности напоминал перевернутый холодильник на колесах, а из-за талисмана я чуть было не угодил за решетку. Скоро пришлю вам еще одну открытку. А пока любуйтесь собором Святого Стефана.

Ваш Вальдемар.

P. S. Кстати, открытки здесь дешевле, чем почтовые марки.

Я пробежал глазами текст и решил, что просто сошел с ума. Если родители это прочтут, через два дня возле моей скамейки возникнет отец и немедленно увезет меня домой. Я взял еще одну салфетку и написал:

Дорогие родители,

добрался нормально, без сложностей. Мне повезло – я ехал вместе с оркестром Польской государственной филармонии. По-моему, они дают в Вене концерт. На границе я втянул таможенника в беседу об экономике. Он был в восторге от моего немецкого! Сразу же по прибытии устроился в гостинице «Четыре времени года», за что отдельное спасибо пану Куке. Его талисман неизменно приносит удачу. Город я знаю уже как свои пять пальцев, иногда даже ощущаю себя местным жителем. Это письмо я пишу, сидя в знаменитом венском кафе, со своими традициями, – меня обслуживают сразу три официанта. Вскоре начну искать работу, чтобы поправить финансы, хотя пока в этом нет необходимости. Но ведь вы меня знаете. Кашу маслом не испортишь. Так что, до следующего раза.

Ваш Вальдемар.

Этот вариант понравился мне гораздо больше. Особенно удалась шутка по поводу предстоящих поисков работы. Но я же не мог написать, что у меня осталось всего четыреста шестьдесят шиллингов. Да и то – пока я не заказал «кардинал».

10

Мои представления о приемлемой работе были весьма смутными. Возможные варианты покрывали чуть ли не весь спектр возможных предложений: от директора зоосада и почтальона до козьего пастуха.

В действительности это значило, что я готов взяться за любую работу – лишь бы платили. Каждое утро за завтраком, состоявшим из неизменного консервированного тунца, я просматривал газету «Кроненцайтунг». Помимо новостей, там содержалась масса другой полезной информации – например, оказывается, киты перед совокуплением нарезают по воде круги, а самый старый в мире человек связывает свое долголетие с давней привычкой съедать на завтрак вареный банан – плюс еще целая куча объявлений о найме на работу. Я отзывался на каждое.

Первая моя встреча с западными работодателями состоялась в колбасном магазине. Сам я не большой любитель мяса, можно сказать, почти вегетарианец, но едва мне на глаза попалось это объявление, я почувствовал, что именно туда и следует отправиться в первую очередь. Магазину требовался «молодой, энергичный продавец». Может, я и не особенно энергичный, но, несомненно, молод, а учитывая, что весь мой капитал на тот момент составлял четыреста шиллингов, в моей покладистости можно было не сомневаться. Колбасный магазин находился в четырнадцатом районе. Когда я туда добрался, выяснилось, что продажа колбасы – дело не столь уж и энергичное, как могло показаться на первый взгляд. Передо мной предстал небольшой магазинчик; снаружи над его дверью висел круглый щит из матового стекла и вывеска – «Колбасы всех сортов. Братья Влачек».

Войдя внутрь, я попал в помещение, по площади составляющее приблизительно половину вагона метро. Выкрашенные в желтый цвет стены были утыканы многочисленными крюками, на которых висели всевозможные колбасы и окорока. Шимански здесь бы определенно понравилось, ибо копченой колбасой пахло повсюду. Возле окна между двумя колбасными палками висел портрет президента Австрийской Республики, над ним в огромном количестве вились мухи. Под портретом стоял мясник, на вид лет пятидесяти, в окровавленном фартуке и с совершенно седыми волосами. Он колошматил мясо, словно хотел его изничтожить. Моего приветствия он попросту не услышал. Трудно сказать, как долго могла бы продолжаться немая сцена, если бы из соседнего помещения не вышел второй. Он оказался почти точной копией первого, немного, правда, моложе, и во взгляде у него нельзя было прочесть столь же глубокой концентрации, необходимой для разделывания мяса, – несомненно, она приобретается годами рубки шницелей.

Он вытер руки о фартук и подошел к конторке, возле которой я стоял.

– Что привело вас к нам, молодой человек? – вежливо спросил он.

Как и все жители Вены, он говорил на диалекте. Из-за их проклятого диалекта в первые дни я испугался, что мой школьный немецкий здесь совершенно ни к чему.

– Бог в помощь, – поздоровался я на австрийский манер. – Я пришел по объявлению.

Эту фразу я доводил до блеска все время, пока ехал в метро.

Мясник снова вытер руки о фартук и наморщил лоб.

– Из магистрата?

– Нет, по объявлению в газете «Кроненцайтунг».

– Ах, вот как. Тогда вам лучше поговорить с моим братом. Он тут главный.

И он закричал, обращаясь к мяснику с седыми волосами, будто хотел его разбудить:

– Роланд, пойди-ка сюда! Тут насчет места ученика.

Старший мясник положил топор и зашевелился, как в замедленной съемке. Несколько мух снялись с президентского портрета и сели на его окровавленный фартук. Роланд даже не попытался их согнать.

– Бог в помощь. Можно узнать, сколько вам лет?

– Двадцать пять, – соврал я, боясь спугнуть его слишком юным возрастом.

– Многовато, ну да ладно, – сказал он. – Мы, знаете ли, хотим надолго взять молодого помощника. Хорошо бы – на год. Требуется время, чтобы чему-нибудь научиться, а покупатели в нашем округе весьма привередливы.

Он посмотрел на брата:

– Верно, Антон?

– Да уж, ни грамма жира, пожалуйста, – подтвердил тот.

Я попытался представить себе, как в течение всего следующего года буду рубить шницели рядом с братьями Влачеками. Миллион мух над головой, и удар профессионального убийцы. Не получилось. Но с четырьмястами шиллингами в кармане поневоле станешь сговорчивым.

– Уверен, у меня получится, – сказал я.

Он вдруг вскинулся и пронзил меня взглядом:

– Вы не местный? Чувствуется по говору.

– Вообще-то нет.

Я твердо решил следовать третьему уроку пана Куки и только под пытками признаваться, откуда я на самом деле.

Мясник наморщил лоб. Похоже, это семейное. И стал вдруг изысканно вежливым:

– Знаете, дело, конечно, совершенно не в том, что вы приезжий, моя собственная бабушка была родом откуда-то с юга. Но как иностранец вы не сможете пройти медицинское освидетельствование. А без справки не имеете права взять в руки ни одного куска мяса. Замкнутый круг, понимаете?

– А без справки никак нельзя? Даже на неделю?

– Ни в коем случае! Знаете, что сделают из меня в городской управе? Котлету. А ведь это не идет ни в какое сравнение с тем, что сделают с вами! Вас немедленно вышлют из страны. Загляните в газету, в ту же «Кроненцайтунг». Каждый день высылают по нескольку ни в чем не повинных иностранцев, прежде чем те успевают досчитать до пяти. К сожалению, таково сейчас положение вещей. Позор, если вам интересно мое мнение, но речь идет о вашей же безопасности.

– А если я готов пойти на риск?

– Нет. Я, может, и хотел бы вас взять, но не имею права.

– А если мне удастся добыть справку?

– Тогда конечно! Ждем вас! Что вы думаете? Мы тут попусту не болтаем. Принесете бумажку, и за работу. Антон вам первым делом покажет, как вешать колбасу на крюк, правда, Антон?

Антон мрачно кивнул.

Старший мясник указал на деревянную тумбу позади него и сказал:

– А теперь, уж извините, мясо стынет, как говорят профессионалы. Приходите, как только получите справку. Я придержу для вас место, идет?

Он дружелюбно посмотрел на меня и вернулся к разделочной тумбе. Через две секунды пространство вновь огласили ритмичные удары.

Антон, младший из братьев Влачеков, наклонился ко мне через стол и знаком предложил подвинуться поближе:

– Послушайте, он не возьмет вас, даже если вы принесете десять справок. Я хорошо его знаю, точно говорю.

– Почему?

– Если б я знал, стал бы миллионером. А я, уж поверьте, очень хотел бы стать миллионером.

– А кто не хотел бы?

– До свидания, молодой человек. Попытайте счастья в другом месте. С ним вы только время потеряете.

Он развернулся и молча прошел мимо брата туда, откуда недавно вышел. Старший брат, Роланд, уже опять позабыл обо всем на свете со своими шницелями. Я даже не пытался кричать ему «до свиданья», настолько он был погружен в работу.

Выйдя на улицу, я обнаружил, что весь взмок. Несмотря на кондиционер, в лавке парило, как в сауне. Наверное, это к лучшему, что меня не взяли. В глубине души мне казалось, что из меня вышел бы весьма скверный продавец колбасы.

С этого дня я неизменно следовал третьему совету пана Куки, выдавая себя за итальянца или голландца. Жители Вены умеют распознавать только, венец вы или нет. Прочие нюансы для них – темный лес. Я стал еще гибче подходить к оценке своих данных. Если, например, искали двадцатипятилетнего курьера со знанием английского, я был среди кандидатов. Если нужен был вчерашний выпускник с водительскими правами, я тоже был тут как тут. При необходимости решался даже приписать себе владение слепой машинописью и умение водить автопогрузчик с вилочным захватом. Возраст мой увеличивался и уменьшался подобно показаниям барометра – в соответствии с требованиями работодателя. Еще немного, и моя квалификация возросла бы настолько, что я вполне смог бы руководить фирмой. В течение недели я двадцать восемь раз предпринимал попытки стать официантом, семнадцать раз – распространителем рекламы и три раза – банщиком. Везде со мной разговаривали очень дружелюбно. Владелец кафе угостил меня творожным пирогом. В турфирме мне подарили настенный календарь с фотографиями морских раковин. Но работы не дал никто. Рано или поздно директор очередной фирмы, глянув вниз, что-то такое там замечал и сразу же умолкал, будто увидев змею. И когда вновь поднимал глаза на меня, о работе уже можно было забыть. Сомнений не было. Какая-то деталь выдавала меня с головой.

И хотя я довольно быстро вычислил, какая именно, мне потребовалось немало времени, чтобы в это поверить. Просто в голове не укладывалось: все дело оказалось в паре нелепых кроссовок! Ну да, они сделаны на Востоке, и черный кантик вряд ли их украшает. Но ведь кроссовки можно всегда сменить в отличие от человека. Впрочем, сказать проще, чем сделать. Как последний идиот, я не взял другой обуви, а оставшихся денег едва хватило бы на один ботинок. Да и то на распродаже. Теперь я наконец прочувствовал, что имела в виду моя соседка по автобусу, предрекая мне трудности.

Впрочем, едва я сделал это открытие, случилось нечто, переполнившее чашу моего терпения, – я чуть не оказался в весьма двусмысленном положении. Ближе к концу недели на глаза мне попалось объявление: в парикмахерском салоне нужен помощник. Салон располагался в самом центре, позади собора Святого Стефана, и после завтрака я отправился прямо туда. Клиентов еще не было. Лишь ученик в белом халате ворошил шваброй гору волос в углу.

– Бог в помощь. Я пришел по объявлению. Можно поговорить с вашим начальником? – спросил я.

Ученик прислонил метлу к стене и исчез в соседней комнате. Парикмахерский салон представлял собой полную противоположность энергичному предприятию братьев Влачеков. Я огляделся. Здесь пахло духами и шампунями. В центре зала стояли четыре страшно дорогих и очень удобных кожаных кресла. Рядом с каждым помещались раковина и оригинальной формы столик. Повсюду в огромном количестве лежали гребни и фены. Все очень стильно. На стенах висели фотографии известных людей, под каждой надпись: «Моего любимого парикмахера зовут…». Далее следовало одно и то же весьма экзотическое имя. Единственное, чего я так и не обнаружил, это ножниц. Правда, потом мне пришло в голову, что ведь парикмахеры, наверное, никогда с ними не расстаются, даже в душ берут. Такая уж у них заморочка.

Из соседней комнаты вышел ученик, за ним – пожилой господин в белом халате. Похоже, главный парикмахер. К тому времени я уже научился узнавать начальников за километр. У этого оказались тонкие усики, очки в золотой оправе и коротко стриженные седые волосы. Под халатом – костюм и галстук.

– Добрый день. Чем могу служить? – спросил он. Первый житель Вены, который разговаривал на нормальном немецком языке.

– Бог в помощь. Я по объявлению. В газете, – сказал я.

– Вот как. Пожалуйста, садитесь, – он указал на кожаное кресло, явно предназначенное для клиентов.

– Эрих, принеси из соседней комнаты табуретец, – сказал он ученику. Так и сказал – «табуретец», я даже не сразу понял, но прозвучало весьма и весьма утонченно. Ученик со скоростью света выскочил из комнаты, вернулся с табуреткой и поставил ее рядом с кожаным креслом. «Табуретец» оказался обыкновенным трехногим стулом без спинки.

Мы сели.

– Вас заинтересовало место ученика? Можно узнать, сколько вам лет?

– Двадцать четыре.

– М-мм. Вы выглядите моложе. У вас есть опыт в нашем деле? – улыбаясь, он посмотрел на мои коротко остриженные волосы. – Помимо, разумеется, обычных походов в парикмахерскую.

– Честно говоря, нет.

– Честность – это хорошо.

Довольно долго он молча рассматривал меня, изучал, как какую-то «проклятую книгу». Предосторожности ради я засунул ноги под стул, чтобы случайный взгляд на кроссовки не оказал негативного влияния на его впечатление.

Он ухмыльнулся:

– Могу я поинтересоваться, откуда вы родом?

– А это важно? – спросил я, чтобы выиграть время. Я еще не решил, назваться мне итальянцем или шотландцем.

– Мне почему-то кажется, что вы француз. Я прав?

Это был шанс, и я за него ухватился. Я сказал:

– Да. Вы совершенно правы. Как вы догадались?

– Вы прекрасно говорите по-немецки, но акцент все-таки есть, – он улыбнулся. – А знаете, как оно тут у нас. Вы можете обмануть венца в чем угодно, кроме акцента. Иногда мне кажется, мы специально изобрели собственный акцент, чтобы в наши ряды не смогли пробраться чужаки. Вообще-то я ничего не имею против иностранцев.

Напротив. А к французам – так просто питаю слабость.

– В самом деле?

– Да. Много лет назад я жил в Париже и никогда этого не забуду. Скажите, как вам мое произношение, – он вытянул губы трубочкой. – Mon chien ne mange rien! [2]2
  Моя собака ничего не ест (фр.).Известное фонетическое упражнение для начинающих изучать язык.


[Закрыть]

Я не знал, что сказать, и потому промолчал, изобразив изумление.

– Что, так плохо? Да, язык забывается быстрее, чем нам кажется.

– Нет, что вы, это гораздо лучше, чем мой немецкий. Хотя, конечно, вас тоже выдает акцент, – любой ценой следовало отбить у него охоту говорить по-французски.

Он улыбнулся, будто понял мои намерения.

– Позвольте спросить, как вас зовут?

– Вальдемар.

Он ненадолго умолк и положил руки на колени.

– Хорошо. Давайте подведем итог, Вальдемар. Вам двадцать четыре года, вы из Франции и хотели бы у меня работать. У вас нет опыта, но вы, так сказать, будете стараться изо всех сил. Я ничего не упустил?

– Думаю, нет.

– Так вот, прежде чем сообщить вам свое решение, я хочу, чтобы вы поняли: работа в парикмахерской не так уж проста. Вот Эрих, например, готов слагать об этом песни. Верно, Эрих?

Эрих кивнул, подтверждая, что и впрямь готов слагать песни.

– Приходится рано вставать, нередко поздно ложиться. На долю ученика выпадает уборка помещения. Пока вопросов нет?

Сердце забилось быстрее:

– Никаких.

– Для нас очень важно хорошее обхождение с клиентами. Давно прошли времена, когда парикмахер был просто цирюльником. Теперь ему порой приходится исполнять обязанности исповедника, которому клиенты рассказывают о своих проблемах. Вы следите за мыслью?

– Конечно.

– Отлично. Разумеется, пока я не могу обещать вам место надолго, но мне кажется – а у меня глаз наметанный в том, что касается людей, – при определенных условиях я мог бы вас взять. На испытательный срок, скажем, на месяц?

Я просто потерял дар речи. Не мог даже вымолвить «спасибо».

Шеф снисходительно улыбнулся.

– Вы удивлены?

– Очень.

– Но почему? – поддел он меня. – Такому симпатичному молодому человеку, должно быть, очень просто найти подходящую работу?

– Боюсь, как раз наоборот.

– Как бы там ни было, теперь проблема решена. – Он сделал рукой приглашающий жест. – Если хотите, ваш новый дом будет здесь. Кстати, вам понравился мой салон?

Я огляделся по сторонам, будто только что вошел.

– Очень понравился. Высший класс.

– Отлично. Теперь, когда мы договорились, я расскажу вам поподробнее. Только мне придется сперва задать вам один личный вопрос: вы сами-то человек в принципе толерантный? Ну вы меня понимаете… – Он ткнул пальцем мне в грудь. – Вот там, в глубине души.

– Когда не можешь найти работу, быстро приобретаешь толерантность и смирение.

– Очень неглупо, Вальдемар, очень, очень неглупо. – Он повернулся к ученику, который с любопытством прислушивался к разговору. – Тебе бы кое-чему поучиться у Вальдемара, Эрих.

Он снова повернулся ко мне.

– Речь вот о чем. Наш салон – не просто лучший в городе, он еще и имеет определенную репутацию. И я бы хотел, чтобы вы всячески способствовали поддержанию этой репутации.

– С удовольствием. Сделаю все, что вы скажете, – сказал я.

И вдруг Эрих, тот самый ученик, как-то странно хихикнул. Это прозвучало ужасно. Шеф наградил его строгим взглядом и, будто бы извиняясь, посмотрел на меня. Внезапно лицо его приняло загадочное выражение. Я улыбнулся в ответ и скромно отвел глаза. Взгляд мой упал на зеркало, и я был потрясен, как сильно изменился за прошедшие две недели. Впалые щеки, покрытые редкой щетиной, делали меня похожим скорее на преступника. И уж никак не на француза. Скорее на человека, который от отчаянья изображает француза, чтоб только получить работу. В мою голову закралось подозрение – неужели он не понял, что я никакой не француз? А что если он с самого начала нарочно разыгрывал из себя простачка? Почему, несмотря ни на что, он все же решил меня взять? И к чему все эти разговоры о толерантности и особой репутации? Что-то здесь не так. Взгляд мой упал на ученика. На губах его по-прежнему витала странная улыбка. И тут на глаза мне попался постер над головой у Эриха. На нем был изображен юноша, немного похожий на Эриха. Я взглянул на соседний постер. Потом на следующий. На всех картинках в этой комнате были изображены юноши, улыбавшиеся примерно так же, как сейчас Эрих.

И вдруг я понял, почему меня берут на работу. Я так испугался, что думал теперь лишь об одном, как бы скорее оказаться на улице.

Я потер лоб и спросил:

– Когда приступать к работе?

– О, я думал, вы начнете уже сегодня. Прямо сейчас, – сказал шеф, не сводя с меня глаз.

– Отлично. Только сперва мне нужно переставить машину, вы позволите?

– У вас есть машина, Вальдемар?

– Машина моих родителей. И они очень рассердятся, если ее поцарапают.

– У нас тут машины не царапают. Пусть стоит, где стоит.

– Она во втором ряду.

– Вальдемар, мы с вами оба прекрасно знаем, что у вас нет никакой машины. Прекратите глупости, давайте вести себя, как взрослые люди.

Я был уже почти у двери.

– Вальдемар, если вы выйдете за дверь, можете не возвращаться. Подумайте хорошенько, мой мальчик, – он смотрел на меня печальными глазами.

– Мне очень жаль. Мне правда ужасно жаль. Но я не могу иначе. Просто не могу.

Я был уже за дверью. Мне пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не побежать со всех ног. Я не хотел, чтобы это выглядело, как бегство. Хотя на самом деле это и было настоящее бегство. Самое настоящее малодушное бегство, и я ничего не мог с этим поделать. Завернув за угол, я помчался быстрее гоночного автомобиля и в следующие пять минут побил все рекорды скорости. Чтобы отдышаться я остановился лишь через два квартала. Прислонился к стене и посмотрел на кроссовки. Я был им так благодарен, что чуть не сказал вслух «спасибо». Но вообще-то настроение было хуже некуда. Мне стало стыдно, что я удрал, как мальчишка. Отказался от единственной работы, которую мне предлагали в этом городе.

Тут я заметил на другой стороне улицы продуктовый магазин «Билла» [3]3
  Сеть дешевых продуктовых магазинов в Австрии.


[Закрыть]и вдруг потерял самообладание. Без лишних раздумий, перешел улицу, вошел в магазин и двинулся прямиком к холодильнику, где лежали самые дорогие продукты. На верхней полке стояли банки с лососем и икрой. При этом я даже не смотрел, видит меня кто-нибудь или нет. Я взял банку икры, засунул под рубашку за пояс и направился к выходу.

Возле кассы остановился, показал кассирше пустые руки, мол, я ничего не купил. Это выглядело очень подозрительно. Только слепой мог не заметить, что я кое-что прихватил.

Кассирша подняла глаза и посмотрела на меня. Никогда не забуду этого взгляда. Она знала про меня все. Откуда я приехал, что со мной только что приключилось у парикмахера, все. Это читалось в ее глазах. Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть, заметил ли кто-нибудь еще, и прошептала: «Чтоб я тебя больше не видела!»

Я рысью помчался к выходу. Мне повезло, что двери открывались сами, иначе я врезался бы в них головой. Несколько раз завернув за угол, я наткнулся наконец на пустую скамейку и уселся на нее. Что-что, а подходящую скамейку в Вене всегда можно найти, когда требуется. Кассирша не шла у меня из головы. Она ведь говорила со мной не по-немецки. Но кроме немецкого, я понимал только один язык. И это просто не укладывалось в голове. Среди тысяч венских кассирш я умудрился наткнуться на соотечественницу. Я вытащил банку икры и уставился на нее. Самая элегантная банка, какую мне приходилось держать в руках. Никакого сравнения с консервированным тунцом. Не без сожаления я выбросил ее в ближайшую урну. Банка упала на дно с таким грохотом, что я вскочил с места. Кое-чем я был ей обязан. Впрочем, в любом случае эта икра мне в горло бы не полезла. Не нужно было пробовать ее, чтобы понять: несмотря на распространенное здесь представление о моих соотечественниках, лично я не имею ни малейшей склонности к воровству.

11

Все эти события как-то притупили мой страх перед «ярмаркой поденщиков». Несмотря на предостережения девушки с пилкой для ногтей, теперь это представлялось мне чем-то вроде детской забавы. Несколько соотечественников, которых я разыскал возле костела, объяснили, что делать там ничего не нужно – просто ждать. Работа сама найдет тебя, пока ты просто греешься на солнышке и бьешь баклуши. По описанию сильно смахивало на рай и оставалось совершенно неясно, по какой такой причине следует его избегать. На следующий день я отправился прямиком туда. А так как ехать нужно было за город, в местечко под названием Герарсдорф, мне в первый раз пришлось прокатиться на западной электричке. Вагон метро по сравнению с электричкой предстал теперь чем-то вроде шикарного магазина. Единственным преимуществом последней оказался буфет прямо в вагоне – там-то и сидел обычно кондуктор, проверявший билеты после каждой остановки. Оказалось, к такому режиму приспособиться не так уж и сложно: удается даже поберечь нервы, не дергаясь постоянно, как в метро, когда едешь зайцем.

В остальном поездка хорошенько меня встряхнула. Большую часть времени мы ехали мимо фабрик, заводов и рабочих поселков. На каждой станции в вагон входили еще, по крайней мере, сто новых рабочих, одержимых единственным желанием – найти свободное место. Когда им удавалось добраться до скамейки, они усаживались на нее, как на трон, водружая на колени свои чемоданчики. Чемоданчики, все как один, были из кожи вишневого цвета и выглядели весьма элегантно. Правда, когда владелец открывал такой чемоданчик, на свет являлись отнюдь не бриллианты, а бутерброд с колбасой и сложенная вчетверо газета «Кроненцайтунг».

И пока рабочие читали статью о влюбленных китах, плавающих по кругу, я разглядывал плакаты у них над головами. Среди них попадались весьма и весьма интересные. Больше всего было рекламы турфирм и страховых компаний. Но один действительно выделялся. Жирными буквами там было написано: клещи людей не разбирают.

А под надписью – фотографии разных людей, неожиданно вступивших в контакт с клещом. Все они взирают на несчастное насекомое так, словно перед ними, по меньшей мере, динозавр. В первый момент мне стало смешно, но чем дольше я разглядывал плакат, тем крепче во мне становилось желание сделать прививку против всех болезней, переносимых клещами.

А ближе к концу случилось еще кое-что. За одну остановку до станции Флоридсдорф в вагон вошел сумасшедший бродяга. В Вене, кстати, довольно много сумасшедших бродяг – некоторые из них расхаживают по улицам с гроздьями полиэтиленовых пакетов в руках, другие – в венках из цветов. Вообще-то они совершенно безвредны. Только вот запах от них отвратительный. Если, к примеру, в переднюю дверь вагона войдет такой тип, все пассажиры немедленно скапливаются у задней двери. Но в электричке публика покрепче, и их так просто с места не сгонишь. Бродяга спокойно поставил в угол свои пакеты и стал расхаживать взад-вперед по вагону, спрашивая всех подряд: «Ты жрал голубей? Ты жрал голубей?»

У всех хватало ума не отвечать. И только один подросток – ему бы самое время заняться выведением прыщей – легкомысленно ответил, что съел уже целую кучу.

Сумасшедший замахал руками и заорал:

– Тогда я сейчас сам сожру тебя, голубь ты сраный, козел вонючий!

Подросток сделал вид, будто ничего не произошло. Но надо было видеть его лицо. Никогда в жизни он больше не вступит в спор с бездомным.

Я был рад, когда объявили мою станцию. Поездка доставила мне массу удовольствия. Но чем повторить ее еще раз, я уж лучше возьму такси. Даже если придется отдать последние деньги.

Чтобы добраться до «ярмарки поденщиков», нужно было пройти еще немного вперед. Сперва я шел по узкой тропке, потом она сделала петлю, и передо мной открылась просторная площадка для парковки. Правда, автомобилей на ней не было, зато мусорных контейнеров хватало – их трудно было не учуять. Возле контейнеров толпились несколько мужчин, по виду моих земляков, одетых в серые свитеры и джинсы. Они что-то между собой обсуждали. Сперва я не удивился: ну земляки и земляки, но когда подошел поближе и смог разглядеть лица – остановился как вкопанный: это были не просто земляки, а Арнольд с его приятелями собственной персоной.

В обычных обстоятельствах я бы тут же развернулся на сто восемьдесят градусов и отправился восвояси, в распрекрасный свой Бельведер, но сейчас я не мог себе этого позволить.

Чем ближе я подходил, тем любопытнее мне становилось – а эти-то что тут делают? Они же контрабандисты, а не рабочие. Наверное, у них тоже что-нибудь сорвалось. Когда я был уже достаточно близко, до меня долетели несколько фраз: «Раз так, по винтикам всю его колымагу разберем» и «В первый раз со мной такое – сигарет просто тьма, и все будто в воздухе растаяли». Похоже, не мне одному крупно не везло в последнее время.

Один из мужчин меня заметил. «Правая рука» Арнольда. Я хорошо запомнил его – тогда, в автобусе, он один был не в джинсах. Он ткнул в мою сторону пальцем и закричал:

– Кого я вижу!

Остальные повернулись и уставились на меня. Последние сомнения развеялись: вся компания тут как тут, включая вожака.

Арнольд выступил вперед и спросил помощника:

– Кто это? Ты его знаешь?

– Тот комик из автобуса. Забыл, что ли? Ну таможенника из себя вывел, прямо как ты.

– Что у меня компьютер с собой, чтобы помнить всех, кто когда-то кого-то вывел из себя?

Арнольд окинул меня взглядом человека, чьи воспоминания простираются не далее вчерашнего дня. Потом ухмыльнулся:

– Здорово ты исхудал, сопляк. Чего притащился?

Я развел руками:

– Ну как вам сказать. В Пратере я уже был, чуть было не попал в Оперу. Решил вот заглянуть заодно и на «ярмарку поденщиков».

Кое-кто засмеялся, но Арнольд сохранял каменное выражение лица:

– Почему бы не сказать прямо, что тебе прищемили хвост? Раз уж ты даже нами не брезгуешь. Мы ведь тебе не очень-то по нраву?

Я в свою очередь тоже хотел спросить, что тут делает он. Похоже, хвост прищемили не только мне. Но я сдержался. Ведь он как-никак Арнольд, а я – коротышка.

– В городе с работой туго. Вот, собственно, и все.

Арнольд схватился за живот, будто сейчас умрет от смеха, но при этом даже не улыбнулся. Напротив, казалось, он раздражен. И его раздражение каким-то образом было связано со мной.

– И ты заявляешься к нам и думаешь, что все твои проблемы сразу улетучатся? Вот так, – он щелкнул пальцами и посмотрел вокруг. – Ты что, не видишь, где оказался? Это мир взрослых. И в этом мире на всех мест не хватит, я популярно излагаю?

– Ага.

Я испугался, что сейчас он меня вышвырнет. Для меня это был бы конец. Но его лапа вдруг упала мне на плечо и стала медленно поворачивать меня вправо.

– Видишь зеленые контейнеры на той стороне? – он указал на несколько мусорных контейнеров на самом краю площадки. – Можешь приткнуть свою задницу там. А до красных – наша территория, ясно?

– Ясно.

Как можно осторожнее я высвободился из его лап и побрел к зеленым контейнерам. Воняли они страшно – в них были органические отходы, а жители Вены, как и все на Западе, подходят к сортировке отходов весьма серьезно. Но я был рад, что мне вообще разрешили остаться. А то я уж было подумал, что ничего не выйдет. Хотя вообще-то Арнольд несколько превысил полномочия. В конце концов, «ярмарка поденщиков» – не оперный театр, где все места по билетам.

Тем временем Арнольд с дружками вовсю старались заполучить работу. Сам он, стоя на обочине, упорно пытался останавливать машины. Время от времени вся их компания по одному прикладывались к бутылке из-под кока-колы. Едва на горизонте появлялась машина, тот, у кого в этот момент оказывалась бутылка, прятал ее под свитер. Подобные меры предосторожности трогали чуть не до слез. Тем более что, заметив у обочины Арнольда и его команду, машины не только не замедляли ход, а, напротив, заметно ускорялись. Добровольно остановиться мог, кажется, только слепой, тот, кому жить надоело, да еще тот, кто просто-напросто заблудился, как один голландский турист. Минут через пятнадцать возле Арнольда и компании остановился автомобиль с голландскими номерами, видимо, по ошибке. Оттуда высунулся симпатичный голландец в надежде спросить дорогу. Но завидев Арнольда с компанией, он вдруг осознал, что заблудиться – еще не самое страшное из того, что может с ним произойти, быстро поднял стекло и рванул с места. Из заднего окна машины, которое быстро уменьшалось вдали, долго еще высовывалась маленькая голова собачки, отчаянно лаявшей на Арнольда.