Текст книги "Советы пана Куки"

Автор книги: Радек Кнапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Когда мне было столько лет, сколько теперь вам и Ирине, я проводил все свободное время в шахматном клубе – упражнялся в сицилианской защите. Другие юноши давно ухаживали за девушками. А я все ждал, что кто-то придет и скажет: «На старт. Твоя жизнь началась». Но никто не пришел. Единственной женщиной, в которую я к двадцати пяти годам был влюблен, оставалась шахматная королева. Представьте, она являлась мне в эротических снах. Если бы тогда мне хоть чуть-чуть было свойственно Иринино отношение к жизни, сейчас я не был бы тем старым хреном, которого вы видите перед собой.

Бернштейн допил свой кофе и резко встал. Он взял под мышку пиджак, как всегда, когда собирался уходить.

– Господин Бернштейн, – сказал я, – прежде чем вы уйдете, я должен вам кое-что сообщить.

– Я еще не закончил, – перебил он меня. – Все это я рассказал только для того, чтобы вам стало понятно мое душевное состояние. Я хочу вас кое о чем попросить. Это тоже связано с Ириной. Вы не могли бы сами взять из сейфа ту жестянку и выбросить ее куда-нибудь подальше.

– Простите? Выбросить недельную выручку?

– В жестянке не деньги. Перед отъездом я вложил туда несколько писем к Ирине и посвященных ей стихотворений. Я не хотел, чтобы они оставались у меня дома, пока меня не будет. Ведь моя жена – бывшая парашютистка.

– И вы не хотите взглянуть на эти бумаги еще разок?

– Лучше не надо. В Дунай их. Больше они ни на что не годятся. Окажите мне любезность, Вальдемар.

– Ну если вы настаиваете…

– Может, потом я об этом и пожалею, но сейчас мне хочется, чтобы вы это сделали, – Бернштейн кивнул, будто ему предстояло неприятное, но совершенно необходимое дело. – Так что там у вас? Вы что-то хотели сказать? Что-то как будто важное?

Я был ошарашен тем, как ловко те сорок тысяч шиллингов, которые я задолжал своему начальнику, растворились в воздухе, и голова моя вдруг стала совершенно пустой – больше всего мне хотелось расхохотаться. К счастью, я быстро придумал нечто вполне подходящее:

– Я хотел поблагодарить вас, господин Бернштейн, – сказал я. – Благодаря вам, я понял, что на свете существуют такие вещи, как везение в невезении. Честно говоря, раньше я в этом сомневался.

Бернштейн положил руку мне на плечо:

– Вы хотите меня утешить. Спасибо. Вы отличный продавец, даже если не принимать в расчет вашу удачливость. Вы продали столько водяных пистолетов, сколько до вас никому не удавалось.

– Правда?

– Несмотря на все свои неприятности, я не забыл, что сегодня истек ровно месяц с того дня, как вы начали у меня работать, и вы, возможно, захотите получить расчет. Обдумайте все как следует, и если хотите, оставайтесь у меня хоть навсегда, – он грустно улыбнулся. – А теперь, простите, мне надо поспать. К сожалению, я уже не самый молодой продавец игрушек в нашем районе.

Он направился к двери.

– Господин Бернштейн! Шеф! – Я помчался за ним, на ходу вытаскивая из сумки маленький серебряный предмет. – Раскройте, пожалуйста, ладонь.

Бернштейн не без удивления выполнил мою просьбу, и я вложил ему в руку сломанную зажигалку пана Куки.

– Это талисман, и он действительно приносит удачу. Мне он больше не нужен. А вам может пригодиться.

Он заметно растроган.

– Талисман? Правда? То-то бы Ирина посмеялась над нами!

– Ей необязательно об этом знать.

Он повернулся к двери и открыл ее.

– Заприте, пожалуйста, магазин сами. До завтра.

Он вышел на улицу. Я подошел к окну и, глядя ему вслед, пока он не скрылся за углом, пытался понять, что же произошло. Но никак не мог сосредоточиться, потому в голове у меня остались только две мысли. Во-первых, я вдруг ясно увидел, как где-то в городе двое скинхедов читают вслух еврейскую любовную лирику. А во-вторых, я так и не попрощался с Йозефом Бернштейном. Хотя именно сегодня это было бы более чем уместно.

25

Был теплый сентябрьский вечер, свежий воздух со стороны Пратера врывался через раскрытое кухонное окно. Мы втроем сидели за столом и отмечали счастливое спасение моей чести. На столе стояли тарелки с лососиной и другими деликатесами. Впервые в жизни я попробовал трюфель, настоящее красное «Крымское шампанское» и еще некоторые деликатесы – если бы их увидела фрау Симачек, она немедленно удвоила бы квартирную плату.

Только вот Лотар и Болек выглядели не особенно счастливыми. За целый вечер они ни разу не посмотрели мне в глаза, предпочитая рассматривать настенный календарь за моей спиной. Третье сентября было обведено синими кружком. И это мешало им собраться с мыслями.

Наконец в пятый уже раз за вечер Лотар поднял стакан и провозгласил:

– Выпьем за его небывалую везучесть.

– Лучше уж за то, чтобы он снова приехал в Вену, – поправил его Болек, и они осушили стаканы. Отставив свой, Болек взял сэндвич с лососиной – так осторожно, словно это была редкая бабочка. Он откусил кусочек и с полным ртом обратился ко мне:

– Зачем тебе уезжать? Наша страна – отнюдь не то место, где можно нормально жить. На каждом углу там строят «Макдональдсы» и дрожат над ними, как над памятниками архитектуры, а новые богатеи сидят в них, потягивая молочные коктейли, словно шампанское.

– Он прав, – поддержал его Лотар, – ты уедешь в страну, где самая яркая мечта жизни – купить «мерседес». Ниже пасть невозможно. Поверь мне, все-таки я из Штуттгарта. Конечно, у нас тоже кое-что смыслят в воровстве и в коррупции. Не отрицаю. И все же такие люди, как фрау Симачек или доктор Хефтль, должны рождаться в первую очередь там. А здесь даже богатые кончают жизнь самоубийством. Западный мир, конечно, болен, зато вполне предсказуем.

– Если забыть о вполне здоровой, но совершенно непредсказуемой «ярмарке поденщиков», – парировал я.

– Ну это в прошлом. Бернштейн ведь хочет, чтобы ты работал у него до конца дней. И кто знает – может статься, когда он протянет ноги, ты унаследуешь лавку…

– И всю жизнь буду продавать игрушки?

– Я хочу только сказать, что здесь у тебя есть возможность стать совершенно другим человеком.

– Вы правда хотите, чтобы я стал другим человеком?

– Да никто этого не говорил!

– Я должен вернуться. Не могу вам объяснить, просто должен и все. Кроме того, обещал родителям.

Болек и Лотар переглянулись.

– Мы догадывались, что ты будешь упрямиться, – сказал Лотар, – поэтому заготовили кое-что, чтобы твой обратный путь стал потруднее.

Он взял в руки полиэтиленовый пакет, стоявший все это время под столом, вытащил маленькую фарфоровую лошадку и поставил ее рядом с моей тарелкой:

– Настоящий мейсенский фарфор, – сказал он.

Я взял лошадку и не без удивления повертел в руках.

– Я не фанат фарфора, но все равно спасибо. Хорошенькая лошадка.

– Это не просто лошадка. Это Липиццанер.

Тут я увидел ее другими глазами.

– Ну, теперь кое-что прояснилось. Очень может быть, что вскоре в «Кроненцайтунг» вы прочтете о том, как в Варшаве «один турист, только что вернувшийся из Вены, убил бывшего шахматиста».

– Это еще не все, – сказал Лотар и вытащил из пакета большую стеклянную банку, похожую на банку с джемом: на боку у нее красовалась яркая этикетка, – кто с тунцом к нам придет, уедет с икрой.

Он поставил банку рядом с Липиццанером.

– Два килограмма белужьей икры. Было непросто. Повсюду камеры. Когда съешь, сделай из нее аквариум. Мне бы хотелось, чтобы ты, вернувшись домой, купил золотую рыбку и назвал ее Лотаром. Сделаешь это для меня?

– Конечно, – сказал я растроганно, рассматривая банку с икрой. Похожую банку, только гораздо меньших размеров, я сам стащил когда-то в магазине «Билла».

– Спасибо вам за все, – патетически начал я, – но ведь я еще не умер и в ближайшее время не собираюсь. Давайте лучше сделаем то, что делают в такие моменты настоящие мужчины. Подойдем к окну.

Я потащил их за собой. Встал посредине. Справа от меня был Лотар, слева – Болек. Мы смотрели в окно. Перед нами простирались венские крыши. До нас доносился уличный шум. Звезды были так близко, что, казалось, их можно потрогать.

– Что вы видите? – спросил я.

– Вопрос кажется мне знакомым, – сказал Лотар.

Я повторил:

– И все-таки, что вы видите?

– Вижу множество улиц, до которых скоро доберется мой отбойный молоток, – сказал Болек.

– Я по-прежнему вижу озеро и множество рыбаков-идиотов.

– А еще? – спросил я.

– Кучу крыш, явно нуждающихся в ремонте. А если я немного поднапрягусь, то увижу внизу симпатичную венку, которую вскорости подцеплю, – сказал Болек.

– Что за спектакль, Вальди? – спросил Лотар. – Мы пытаемся удержать тебя от самой большой ошибки в жизни, а ты устраиваешь какую-то странную игру во «что вы там видите». К чему?

Сделав вид, что не расслышал, я продолжал:

– Просто я хочу рассказать вам, что вижу я. Давно уже я вижу совсем не то, что увидел, когда только приехал сюда. Не вижу ни Запада с большой буквы, ни Рая, который так сильно манил меня прежде. Я вижу город, где выкопал бассейн, оказавшийся вовсе и не бассейном, город, где я пережил больше, чем за всю предшествующую жизнь. Вижу парк: где-то там под кустом дремлет утка, – я указал пальцем в темноту, – она направлялась как раз туда, когда скрылась за серой крышей. Благодаря вам она пережила самое яркое приключение за всю свою утиную жизнь и после этого стала совсем другой уткой. Но теперь медленно наступает время возвращения.

Болек и Лотар не проронили ни слова.

Потом Лотар закашлялся:

– Сегодня был длинный день. Лично я иду спать. Не забывай кормить золотую рыбку, если заведешь ее. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Лотар вышел из кухни и скрылся в комнате.

– Я тоже иду спать, – сказал Болек. – Да, у меня тоже есть для тебя кое-какая мелочь, – он вытащил из сумки скомканную записку и подал мне. На бумажке были нацарапаны несколько цифр. – Позвони до отъезда по этому телефону, – сказал он, – тебе сегодня звонили и просили передать этот номер.

– Кто?

– Позвони, и узнаешь. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Болек вслед за Лотаром скрылся в комнате.

Я вернулся кокну. Передо мной простирались тысячи городских крыш. Около полуночи, когда я собрался ложиться, мне вдруг пришло в голову, что я кое о чем забыл. А ведь собирался непременно сделать это, пока не произошла дурацкая история с жестянкой.

Я внимательно вгляделся в цифры на Болековой бумажке и ощутил облегчение. Я понял, чей это номер.

26

В тот вечер костел выглядел заброшенным. Запертые ворота, и повсюду, даже в ризнице, темнота. Священника, похоже, не было.

Облокотившись об ограду, я ждал. Было без четверти восемь, и я начал считать минуты. Может быть, самые важные для меня минуты в этом городе. Потом расслабился – увидел, как она вышла из-за угла и направилась по улице в мою сторону. Одета совсем не так, как в последний раз. В темно-зеленом платье и сандалиях. Высокая прическа, которая, наверняка держалась благодаря множеству шпилек. Из-за прически она казалась выше чуть ли не на голову. Остановившись рядом со мной, она оглядела меня с ног до головы, будто не узнавала.

– По-моему, – произнесла она, – вы здорово изменились, Вальдемар.

Я указал на ее прическу.

– Вы тоже. Спасибо за телефон.

– Не за что, – она улыбалась. Указав на костел, спросила: – Вы что, собрались вести меня к алтарю? Женщину, которая в прошлой жизни была ведьмой? Вы хорошо подумали?

– Костелы существуют не только для венчания. Иногда они играют роль автобусных остановок.

Брови ее поползли вверх.

– Вы позвали меня, чтобы я посадила вас на автобус и помахала ручкой? Это наглость, вы не находите?

– Посмотрите вокруг. Вы видите где-нибудь автобус?

Она огляделась.

– Я не собираюсь венчаться с вами и не хочу, чтобы вы меня провожали, – сказал я и махнул рукой через дорогу. – Я просто хочу пригласить вас на прогулку по Бельведеру.

– Опять вы меня удивляете, ученик продавца. Я и не подозревала, что ваши культурные интересы столь обширны.

– Ну да, не ожидали встретить меня в музее, и чем это кончилось?

– Лекцией о женской красоте, насколько я помню, – она посмотрела на Бельведер. – Ладно, пойдемте, любопытство должно быть удовлетворено.

Я не понял, что она имеет в виду. Но меня это и не очень-то интересовало. Единственное, чего я хотел, – это успеть войти с нею в парк до восьми вечера.

Мы перешли улицу и через главные ворота вошли в парк. Час закрытия приближался, людей почти не было. Последние туристы брели к выходу. Мы свернули на боковую аллею и некоторое время молча шли рядом. А я хотел поболтать с ней, прежде чем мы доберемся до цели. Это оказалось проще, чем я думал.

Она сама начала разговор:

– Бернштейн сказал, что вы скоро уезжаете. Пахнет осенью. Когда же ждать вас к нам снова, господин продавец игрушек?

– Ну, это зависит…

– От чего?

Я сделал неопределенный жест.

– От некоторых людей и от некоторых обстоятельств. Кстати, вы слышали, Бернштейн предложил мне работать у него, сколько я захочу?

– Он к вам на удивление расположен, – в ее голосе слышалось подозрение. – Он проболтался?

– О чем?

– Не прикидывайтесь идиотом. Я этого не люблю. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на притворство. Он рассказал вам о нашей поездке?

– Ну кое-что.

– Значит, вы все знаете. Если уж Бернштейн что-то рассказывает, то во всех подробностях. Он обожает подробности.

– Еще сильнее он обожает вас.

– Фантастика. Задушила бы старого болтуна.

– А вы жестоки.

– Это вам тоже Бернштейн сказал?

– Нет, сам догадался.

– Я не просто жестока. Я сама Жестокость.

– Это не делает Бернштейна счастливее.

Она остановилась.

– К чему этот вздор? Или в сердечных делах вы ему тоже помогаете? Это входит в ваши обязанности?

– Нет. С чего вы взяли? И вообще, вы сами заговорили о нем, а вовсе не я.

Я испугался, что она разозлится и повернет к выходу. Мне ведь уже приходилось сталкиваться со странной переменчивостью ее нрава.

Но она продолжала идти вперед.

– И я же этот разговор закончу. Сейчас, например, вы раскроете рот и расскажете, для чего притащили меня сюда. Вы что, хотите меня трахнуть, раз уж я теперь свободна?

– Здесь? Под открытым небом?

– Оставьте глупые комментарии и отвечайте на вопрос, господин продавец.

– Я хочу вам кое-что показать. Вот и все.

Я свернул на узкую дорожку. Ирина шла за мной, да так энергично, что галька прямо-таки выпрыгивала из-под ее сандалий. Я незаметно рассматривал ее профиль, узнавая каждую черту, несмотря даже на то, что уже стемнело. Она нисколько не боялась. На лице ее было написано живейшее любопытство. Мы все углублялись в парк, и чем ближе подходили к цели, тем ощутимее становился запах плюща. Вот и фонтан со статуями четырех времен года, за ним – скамейка.

Я остановился и огляделся:

– Вот что я хотел вам показать: место, откуда все началось, – торжественно сказал я.

– Я вижу только старый фонтан и садовую скамейку.

– И ошибаетесь. Здесь я обитал, когда только приехал в Вену.

Она пожала плечами.

– Ну и что? Не вы первый и не вы последний затаскиваете меня в свое жилище. Это вам не поможет. Я думала, у вас получше с фантазией.

Я сделал вид, что не расслышал, обежал вокруг фонтана, потом подошел к скамейке и погладил ее.

– Целый месяц она служила мне кроватью, – сказал я. – В этих кустах у меня был шкаф. Порой, когда сюда забредал какой-нибудь турист, я сам туда залезал. А там, – я указал на фонтан, – я регулярно принимал ванну. Иногда приходилось держаться за скульптуры, чтобы не поскользнуться. На Лето я вешал полотенце. Но моей любимой статуей сразу же стала Осень. А ведь с вами я тогда еще не был даже знаком.

– При чем здесь это?

– Посмотрите сами. Осень – ваша копия. Ваша трехсотлетняя мраморная сестра-близняшка.

Она подошла к фонтану и внимательно посмотрела на статую Осени. От усердия чуть не свалилась в фонтан. Потом вернулась.

– Вы преувеличиваете. Некоторое сходство есть, но не больше.

– А для меня вполне достаточное, – сказал я и сел на скамейку.

– Для чего? – спросила она, садясь рядом.

– В первую свою ночь в этом городе я вдруг повел себя не совсем обычно: залез в фонтан, подошел к статуе Осени и прижался щекой к ее животу.

Она захлопала в ладоши.

– К животу вот этой самой статуи, которая якобы на меня похожа? Боже милостивый, беру свои слова обратно. У вас есть фантазия. Хотя, конечно, весьма претенциозная. Я вся внимание.

– Едва я прикоснулся к ее животу, меня накрыла волна тепла, накопленного мрамором за день. Ничего странного, но меня словно током ударило. И я вдруг задал себе вопрос: зачем я здесь? Я не имел в виду Запад, или там Вену, я имел в виду именно этот фонтан, несколько десятков квадратных сантиметров, где находились в тот момент мои ступни. Ведь мир так велик. Я мог бы оказаться в Лондоне или в Берлине. Но оказался здесь. И это не могло быть случайностью. С тех пор я искал истинную причину моего приезда в Вену. Мне ведь немало довелось пережить. Я приобрел хороших друзей, которые не хотят отпускать меня домой, оказался в гуще таких невероятных событий, что даже, расскажи я вам все, вы бы мне ни за что не поверили. Как в книжке. Но ответа я так и не нашел. Правда, нашел человека, который, возможно, знает ответ. Вас.

– Меня? – Она засмеялась. – Что ж, это лучшая история; которую мне приходилось слышать от мужчины, желавшего за мной приударить. У меня было много женихов: умных, хитрых, коварных, но болвана, одержимого подобным романтическим бредом, мне еще не доводилось встречать.

– Я не болван. И это вовсе не романтический бред.

– А что же? Судьба? Привет от Бернштейна?

– Нет. Это жизнь.

Она замолчала и посмотрела на меня. Никогда еще меня так не сверлили глазами. Когда Ирина поняла, насколько это для меня важно, она удивленно сказала:

– Не верю своим ушам. Он совершенно серьезен.

– Скажите же мне, почему я здесь оказался.

Она потрясла головой и казалась настолько ошарашенной, что не могла вымолвить ни слова – открыла рот, но так ничего и не сказала. Потом встала, огляделась по сторонам и произнесла:

– Ладно. Раз уж вам так нужен ответ, вы получите его. Но предупреждаю. Это только один из возможных ответов. Универсального ответа не существует.

– Я весь обратился в слух.

Она снова огляделась.

– Может меня кто-нибудь здесь увидеть?

– Только я. Главные ворота давно закрыты.

– Вот как? Об этом вы тоже подумали? Браво! Ну, тогда раскрывайте глаза пошире, господин продавец.

По траве она подбежала к фонтану и опустила в воду ладонь:

– Да она ледяная!

Потом залезла в фонтан, и все, что происходило в следующие несколько минут, я буду помнить до самой смерти. Она сняла через голову платье – бюстгальтера под ним не было, – стянула трусики и бросила их в траву. Обнаженная, подошла поближе к статуе Осени, заглянула ей в глаза и нежно погладила лоб. Потом очень, на мой взгляд, эротичным движением прижалась к ней, вытянула руку в моем направлении и тихонько позвала:

– Идите же к нам!

Я встал и двинулся к фонтану. Когда до него оставалось несколько метров, я услышал:

– Залезать сюда в одежде запрещено.

Я остановился и начал раздеваться. И тут со мной что-то случилось. Пока одну за другой я снимал с себя все надетые на мне вещи, время остановилось, и перед глазами поплыли события последних двух месяцев в обратной последовательности. Вот я вместе с Ириной задом наперед выхожу из парка, вот жду ее возле церкви, стою в игрушечном магазине перед Бернштейном, который возвращает мне зажигалку пана Куки. Потом Болек рассказывает историю про аиста, мы встаем с кровати, в окно влетает утка и прячется под пиджаком Лотара. Мы с Лотаром в кабинете доктора Хефтля, и фройляйн Нич, улыбаясь, уносит чай. Жестянка Бернштейна выпрыгивает из рук «Начала конца» и попадает прямиком ко мне в карман.

Фильм стал крутиться быстрее. Вот закапывается сам собой бассейн, я еду в «Мечте путешественника» назад, к австрийской границе, на глазах Арнольда и его друзей тридцать три птицы возвращаются с Запада на Восток. Мотылек, разбившийся о стекло, оживает и исчезает в ночи. Я возвращаю пану Куке его зажигалку, а он в обратной последовательности произносит свои наставления, пока под его хитрющим взглядом от каждого соприкосновения со стаканом постепенно наполняется бутылка водки и в конце концов оказывается в моей сумке.

Но на этом фильм не заканчивается. Он продолжается, я становлюсь все меньше, вот я уже размером с монету пана Куки и вдруг оказываюсь в той точке, когда в прошлом еще нет ничего, и все только предстоит.

Находясь во власти ненасытного любопытства, что же будет дальше, я поднял глаза на Ирину.

– Поторапливайтесь, – тихонько позвала она. – А то я заработаю воспаление легких.

Я залез в фонтан и побрел к ней. Она протянула мне руку, чтобы я не поскользнулся на кафельном полу бассейна. Я стоял в окружении пяти обнаженных женщин.

Ирина посмотрела мне в глаза. Я чувствовал тепло ее дыхания. Она прошептала:

– Так ты все еще не знаешь, зачем сюда приехал?

– Не знаю.

Она надавила руками мне на плечи, чтобы я опустился на колени, потом накрыла ладонью мою голову, будто собиралась благословить и прошептала:

– Чтобы оказаться здесь.