Текст книги "Советы пана Куки"

Автор книги: Радек Кнапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Радек Кнапп

Советы пана Куки

1

Если бы я вдруг задумался, почему птицы не летают задом наперед, мне достаточно было бы просто посмотреть в окно. События двух последних месяцев пронеслись бы тогда у меня перед глазами с такой ясностью, будто я уже на смертном одре. Я разглядел бы такие вещи, что сам бы не смог сказать наверняка, было это на самом деле или нет, а все действующие лица предстали бы перед моим внутренним взором как наяву. Отчетливее всего я, конечно, увидел бы себя, сомнительного героя длинной истории, которая началась в тот самый день, когда я постучал в дверь пана Куки – мошенника и хитрована, заварившего всю эту кашу.

Хотя дверь у пана Куки была ничуть не толще, чем все прочие двери в нашем доме, прошло немало времени, прежде чем он услышал мой стук. Лишь через несколько минут дверь слегка приоткрылась, и показалось лицо пана Куки, который с недоверием оглядел меня с ног до головы.

– Ты пришел на десять минут раньше, – сказал он, пропуская меня в квартиру.

Несмотря на то что было уже пять часов, на нем красовалась пижама – котята на его животе без устали гонялись за бабочкой.

Я собрался было пройти в комнату, но пан Кука меня остановил:

– Минутку, ты что, забыл, о чем мы договаривались?

Я вытащил из сумки бутылку водки и отдал ему. С видом знатока осмотрев ее со всех сторон, он кивнул:

– Ладно… Входи.

Мы прошли через кухню, где по какой-то непонятной причине пахло бензином, а потом попали в комнату, обставленную весьма скудно: круглый стол да четыре стула.

Пан Кука снял с полки два стакана и поставил на стол. Передо мной оказался стаканчик размером не больше солонки, а перед ним – с хорошее ведерко. Взявшись за пробку, он заговорил:

– Твои родители, люди культурные, считают меня пьяницей. Поглядели бы лучше, что вытворяет нынешняя молодежь. Новые богачи – биржевые маклеры – клюшками для гольфа до смерти забивают собак. А посмотри на голубых! Ничего не боятся, разгуливают в женских платьях и гоняют с качелей малышню. Эти-то как раз не пьют ничего, кроме кока-колы. А знаешь, что в ней содержится? Углекислота, – он слегка коснулся пальцами висков. – Она вредна для клеток серого вещества. В Америке, где изобрели эту штуку, нормальных мозгов давно не осталось. Если не хочешь к началу следующего тысячелетия позабыть, сколько будет дважды два, беги от нее как черт от ладана.

Он уселся на стул и уставился на меня.

– Что стоишь, как пень? – спросил он. – На что тебе задница? Кто пьет стоя, рискует заработать инфаркт.

Я сел. Стулья у пана Куки были рассчитаны на великанов, хотя сам он ростом не больше метра пятидесяти.

Он налил свой стакан до краев и потер ладони, будто мы в Антарктиде:

– На таком горючем можно три раза облететь вокруг света. Ну выкладывай, что тебе нужно от старого Куки.

– Хочу вот смотаться на Запад.

– Да ну? И на черта тебе понадобился их дерьмовый Запад?

– Интересно, как там у них. Тянет туда чуть ли не с первого класса.

– А чем же тебе, такому культурному юноше, может помочь старый Кука?

– Да хотя бы тем, что пан Кука знает Запад вдоль и поперек. Как никто.

На столе стояло маленькое зеркало. Пан Кука глянул в него и сказал своему отражению: «Да, я и сам не смог бы сказать лучше». Потом вдруг подозрительно глянул на меня:

– Странно, что твои культурные родители не протестуют. Или нет, постой-ка, пару дней назад я, кажется, слышал у вас ссору?

Пан Кука жил как раз под нами. В нашем доме не только двери тонкие, как облатки, но и потолки. Когда в квартире тремя этажами выше, позвякивая чашками, садятся пить чай, мы слышим все, что там происходит.

– Они ничего не имеют против, – соврал я.

– Гм, ясно, – он взял стакан с водкой, поднес к глазам и посмотрел сквозь него. Нос его стал раза в три длиннее. – Будем считать, что ты уже подготовился к путешествию: накупил всяких путеводителей и выучил наизусть все, что там написано. Значит, о Франции знаешь уже больше, чем французы, помнишь, сколько стоит билет в любой музей Амстердама, и легко отыщешь камень, на который мочился Пикассо, пятьдесят лет назад оказавшийся в Берлине. Правильно?

Я покраснел.

– О камне там, кажется, ничего не написано, но вообще-то я, конечно, кое-что почитал.

Пан Кука махнул рукой, словно перечеркивая что-то невидимое.

– Все забудь. Это годится для туристов, новых богатеев и биржевых маклеров, а того, что следует знать нормальному человеку, в путеводителях нет. Там ты не найдешь трех советов пана Куки. А не усвоив их, не стоит даже садиться в поезд. И раз уж ты мне нравишься, парень, так и быть, расскажу тебе все совершенно бесплатно. Первый совет на твой благовоспитанный слух прозвучит странно: «Важно, не куда именно ехать, – Запад, он везде Запад, – а как вернуться назад». Ни в коем случае не возвращайся в футболке с надписью «Чем могу служить?», даже если тебе это будет стоить переднего зуба. Как вышло, например, со мной. Гляди…

Пан Кука осклабился и продемонстрировал, что имеет в виду. Но так как спереди у него не было вообще ни одного зуба, я так и не понял, какой из них остался на Западе.

– Этот урок я усвоил в Англии. Цепочка малоприятных событий привела к тому, что мне пришлось некоторое время поработать в супермаркете. В свои пятьдесят шесть лет я носился на роликах, словно сопляк какой, напялив на себя футболку с надписью по-английски «Чем могу служить?». Моей работой было перевозить замороженных индюшек с термометрами в задницах и складывать их в морозильник. Однажды я слишком долго раскатывал по магазину с очередной индюшкой под мышкой, и птица начала подтаивать. Термометр выскользнул у нее из задницы, и я, как дрессированный пес, нагнулся за ним… На следующий день, когда я рассматривал в зеркале место, где еще вчера был зуб, мой взгляд упал вдруг на надпись «Чем могу служить?». И тут до меня дошло, что я не только складываю тушки, но и телевизор смотрю, и сплю иногда в этой футболке, и в один прекрасный день, может статься, прямо в ней и помру. Тут моя славянская душа ушла в пятки, и я сказал себе: «Мало что ли на свете идиотов, готовых напяливать на себя такие футболки? Неужели тебе обязательно быть одним из них?» На следующий день я собрался с силами, пошел к директору и уволился. Первое, что я сделал, вернувшись домой, – натянул пижаму и почистил оставшиеся зубы. И знаешь, оно того стоило: посмотри на меня, – пан Кука с гордостью ткнул себя пальцем грудь, – никакого «Чем могу служить?» Невинные котята, мечтающие сцапать бестолковую бабочку.

Пан Кука поднес стакан ко рту. И стало ясно, что не все в Англии было так плохо – ведь он выпил не залпом, а сидел и потягивал водку, как настоящий англичанин – свой пятичасовой чай. Он вообще был одним из самых утонченных ценителей водки, каких мне когда-либо доводилось видеть.

После паузы он продолжил:

– Следующий урок я усвоил уже на обратном пути. Решил на пару дней задержаться в Париже. Хотел поглазеть на Эйфелеву башню и на квартал проституток, но мои глубокоуважаемые земляки зачем-то потащили меня на могилу Шопена. И вот – погода мерзейшая, мы стоим под дождем и пялимся на надгробье. Тут кто-то говорит, какое, мол, счастье для Шопена, что его сердце покоится на родине. Я было подумал, его просто на поэзию потянуло, ан нет, парень начинает в деталях расписывать, как у того после смерти вырезали сердце, положили в стеклянную колбу и привезли к нам. Так вот, значит, пока мои земляки потчуют меня байками, я вдруг замечаю, что стою в огромной куче дерьма. Меня чуть удар не хватил! Ведь я приехал в Париж вовсе не затем, чтобы стоять в дерьме у могилы Шопена. Тот, кто рассказывал про сердце Шопена, тоже заметил кучу. Он подошел ко мне и сказал: «Знаешь, Кука, французы считают себя избранной нацией, но французское дерьмо воняет точно так же, как наше. Мне понадобились годы, чтобы это понять. Ты узнал это сразу и даже не представляешь, как я тебе завидую». Я навсегда запомнил его слова. Это и есть мой второй урок: и на Востоке, и на Западе дерьмо абсолютно одинаковое.

– Честно говоря, я не собирался ни в Англию, ни во Францию, – перебил я пана Куку. – Я ведь сказал вам по телефону, что хочу в Германию. Во-первых, близко, и потом, в школе я все же учил немецкий…

– Именно поэтому я и оставил Германию напоследок, – кивнул пан Кука. – Там я усвоил третий, самый важный урок.

Пан Кука вновь оценивающе посмотрел на меня:

– Что ты за человек, Вальдемар? Знаешь, вот я встречаю тебя в лифте, вижу, как ты несешь газету отцу, но, по сути, я ведь ничего о тебе не знаю. Ты случайно не из этих самых патриотов, которые за стол не сядут, не взмахнув прежде три раза государственным флагом? Ты способен выслушать правду?

– Я где-то читал, что патриотами становятся обычно лет в тридцать. Для этого нужно сперва обзавестись женой и детьми…

– А у тебя что, нет детей?

– У меня и жены-то нет.

– Тогда слушай внимательно. Того, что ты здесь услышишь, не найти в путеводителях, вообще нигде не найти. А зря. Раньше, пока наш электрик Валенса не коротнул как следует поганых коммуняк, немцы относились к нам очень даже неплохо. Может, их мучила совесть из-за Второй мировой, не знаю. Во всяком случае, едва заслышав, что ты из Польши, они тебя окружали вниманием. Повсюду на Западе. Но все изменилось, когда крестьяне из польской глубинки в одну ночь сделались европейцами. Они стали повсюду ездить и тырить, что плохо лежит. Люди на Западе поняли, что просто так им за добром не уследить, и ввели для нас обязательные въездные визы, а то ведь их «мерседесы» скоро оказались бы в Красной книге. Теперь-то уж все в Европе поняли, что мы кто угодно, только не европейцы. Так что, никогда никому не говори, откуда ты приехал. Даже под пытками. Говори, что из Англии или, на худой конец, из Китая. Стоит тебе признаться, что ты поляк, можешь собирать манатки и топать домой. Это и есть мой третий совет.

Пан Кука замолчал и, меланхолически уставившись в зеркальце, стал разглядывать свою челюсть.

– Я полагаю, первые два совета подходят и для Германии?

– Как закон притяжения. Действуют даже на Луне, – он оторвал взгляд от зеркала. – Но существует еще одна причина, четвертая, почему не надо ехать в Германию. Совсем недавно немцев стало больше на двадцать миллионов, куда более капризных, чем моя вторая жена. И дела там сейчас обстоят хуже некуда. Будучи славянином, я бы туда ни за что не поехал.

– Понятно.

И все-таки мне трудно было скрыть разочарование: неужели я не увижу Берлин и камень, на который мочился Пикассо? Я взял свой стакан, но, едва почуяв запах водки, поставил обратно. Я не люблю водку. Что ж, теперь могу лелеять разочарование, сколько захочу. Я сказал:

– Но мне нужно туда, где говорят по-немецки. В Швейцарию, что ли?

– Про Швейцарию ничего не скажу. Там почти нет иностранцев, но все три совета остаются в силе. Да еще как!

– Что ж тогда? Других вариантов нет.

– Есть. Ты никогда не слыхал об Австрии? Правда, в Вене, конечно, говорят на каком-то своем языке, но, если знаешь немецкий, это немного помогает. Вопрос только в том, не слишком ли ты молод для такого огромного музея, как Вена? На маленькой территории там живут два миллиона музейных смотрителей, постоянно говорящих о смерти. И ведь они не такие, как мы, славяне. Они не просто сотрясают воздух, но кое-что и воплощают в жизнь. Как раз когда я там был, нашли труп какого-то пенсионера – он прострелил себе голову. Три дня провалялся в квартире, и хотя у него уже не было головы, и читать он не мог, ему по-прежнему регулярно доставляли рекламные проспекты из магазинов. Ты уж только, пожалуйста, не своди там счеты с жизнью. Твои родители мне этого не простят.

– Знаю, что вы невысокого мнения о путеводителях, – сказал я. – Но и в них есть кое-что о соборе Святого Стефана, о Шенбрунне и о конфетах «Моцарт».

– Это аргумент. Конечно, помимо самоубийц, в Вене довольно много достопримечательностей и деликатесов. Не говоря уже о липиццанерах.

Пан Кука снова спрятался за стакан, и нос его вытянулся, как огурец.

– Это такой австрийский десерт из мороженого. Обязательно закажи, когда зайдешь в кафе. Да, пока не забыл, есть еще довод в пользу Вены. Один мой приятель организует туда довольно приличные и дешевые автобусные туры. Его фирма называется «Dream Travel», «Мечта путешественника».

– Та самая «Мечта путешественника»?

– Нет. Если ты о знаменитой немецкой турфирме. Мой приятель просто позаимствовал у них название.

– А разве так можно??

– Все можно, если есть желание. Знаешь, как это вышло? Он сидел в очереди к зубному, хотел взять со стола майский «Плейбой». Но из-за боли промахнулся и ухватил лежавший рядом каталог Неккермана. И вместо голой Саманты Фокс верхом на огромном банане увидел двухэтажный автобус с надписью «Мечта путешественника». Килограмм масляной краски, и все дела.

Я задумался. Почему бы и впрямь не отправиться в Вену? В конце концов. Запад – везде Запад. К тому же выбор у меня невелик. В Германию мне, славянину, напрашиваться не хотелось, да и в Швейцарии я ощутил бы враждебность, едва переехав границу. Не стоило забывать и о дешевом автобусе. Я ведь не сын миллионера. И я сказал:

– Предположим, я действительно поеду в Вену. Может, вы знаете там какую-нибудь гостиницу?

– А на какую сумму ты рассчитываешь?

– Поменьше бы. А лучше совсем ничего.

– Ну тогда – гостиница «Четыре времени года».

– А что насчет работы? Я хотел бы немного подзаработать.

– С этим уж сам разбирайся. Работы там, как в море ракушек. Но только не говори таможенникам, что собираешься работать. И если они станут тебе улыбаться, не улыбайся в ответ! Они могут устроить личный досмотр. Скажи спокойно «jawohl» несколько раз. Идиоты в форме это любят. Да, когда попадешь в Вену, не пугайся оттого, что у них горят сразу все световые рекламы. На Западе так везде. Не удивляйся и тому, что конечная остановка автобуса как раз рядом с польским костелом. Кстати, мне вдруг подумалось, что ты мог бы оказать мне любезность – передать кое-что моему другу.

– Конечно. Но как я найду его среди двух миллионов музейных смотрителей?

– Он священник в костеле.

– Вы дружите со священником?

– Когда приспичит, и черт дышит ладаном. Так вот, увидишь его, скажи: «Пакет давно прибыл». Запомнишь?

– Легко. Нет проблем.

– Ну вот, я поведал тебе все, что знал сам. Вернешься, расскажешь.

– Конечно.

Пан Кука меланхолически указал на полупустую бутылку.

– На этом месте и прервемся. И если тебе больше ничего от меня не нужно, иди собирай чемоданы. Что-то я подустал.

Я поднялся и поблагодарил его.

– Я слышал, что люди о вас говорят. Они неправы. Когда я вернусь, я непременно все вам расскажу, да еще и бутылку принесу.

– А иначе я тебя на порог не пущу, – пан Кука устало махнул рукой в сторону кухни. – Выход найдешь. Твой старый приятель Кука живет не во дворце, верно?

Я хотел было пожать ему на прощание руку, но он, очевидно, не придавал значения такого рода формальностям и спрятал руки под стол. Я только сказал «до свиданья» и двинулся к двери.

Когда я уже поворачивал ручку, он вдруг крикнул:

– Постой! Чуть не забыл самое главное.

Он выкарабкался из-за стола и подошел ко мне.

– Раскрой ладонь, – попросил он.

Я выполнил его просьбу, и пан Кука вложил в нее какую-то серебристую вещицу.

– Бензиновая зажигалка, – сказал он. – Она сломалась, но как талисман работает отлично. Совет номер четыре гласит: не езди на Запад, не подстелив соломки.

Я хотел отказаться, но пан Кука так настаивал, что взять подарок пришлось.

– Спасибо огромное, – сказал я. Мне не удалось выдавить из себя ничего, кроме этого самого «огромного спасибо». Но я был просто сражен: пан Кука, бедный, как церковная мышь, делает мне подарок! Все остальные слова просто вылетели у меня из головы. Я сунул зажигалку в карман и покинул его жилище, не подозревая, сколь тяжкими окажутся последствия его советов.

2

Два дня спустя в теплый июньский вечер я уже стоял на автовокзале. Чтобы отыскать «Мечту путешественника», рекомендованную паном Кукой, пришлось обойти всю площадь. И меня чуть не хватил удар: ведь рюкзак, набитый банками с консервированным тунцом, которым я собирался питаться в Вене, весил целую тонну, а я отнюдь не штангист.

В конце концов, я обнаружил нужный автобус возле рекламного щита кока-колы. С первого же взгляда стало ясно: пан Кука кое о чем умолчал. По виду автобус больше всего походил на опрокинутый холодильник, к которому кто-то по-быстрому приделал четыре колеса. Кузов во многих местах был покорежен, а сзади вообще имелась очень странная вмятина, по форме в точности совпадавшая с человеческой головой. Мне захотелось убедиться, что я пришел по адресу, и я обошел вокруг автобуса. Сбоку под толстым слоем грязи виднелась надпись: «·еч·а ····шест·ен··ка».

Догадаться, что это значит, почти так же просто, как и вычислить, что неоновые буквы над входом в автовокзал – «·аршав···· в··во··ал» – означают «Варшавский автовокзал». Было похоже на какую-то детскую игру. По статистике, мы, славяне, самые тренированные кроссвордисты в Европе.

Шатаясь, я влез по ступеням в автобус. В нем оказалось полно народу, хотя снаружи никого видно не было. Как всегда я оказался последним. Я подошел к водителю, совершенно лысому мужичку лет сорока, который, глядя в зеркальце заднего вида, самозабвенно выдергивал пинцетом волосы из ноздрей, и сказал:

– Простите… Я хотел бы купить билет до Вены.

– Восемьдесят шиллингов, – пробормотал тот, не отрываясь от зеркала. Мне показалось странным, что приходится расплачиваться шиллингами, – ведь мы пока никуда не уехали. Но, может быть, так и надо. Я достал деньги и отсчитал нужную сумму.

– А туда и обратно сколько? В два раза больше?

– Кажется, у нас свой Эйнштейн объявился!

Он выдрал из носа особенно толстую волосину и стал рассматривать ее на свет.

– Куда положить деньги? – спросил я.

– Все равно.

Я положил их возле руля. Хотел было еще спросить, когда мы прибудем в Вену и все такое, но он, похоже, принадлежал к тем натурам, которые не любят, когда их отвлекают во время косметических процедур.

Я развернулся и прошел в хвост автобуса в надежде отыскать свободное место. Мне пришлось продираться через кучу сумок, загромоздивших проход. Изо всех сил я старался на них не наступать – ведь мы, славяне, чертовски трепетно относимся к личной собственности. А пассажиры этого автобуса, как мне показалось, относились к своим вещам еще трепетнее, чем в среднем по стране. Особенно некоторые мужчины в серых шерстяных свитерах. Эти, все как один, были отлично сложены и сидели друг за другом вдоль прохода. Двое или трое из них мне улыбнулись, показав, что ценят мою осторожность, и я заметил, что кое у кого не хватает зубов, совсем как у пана Куки. Правда, было непохоже, что они потеряли зубы, гоняясь на роликах по универмагу с замороженными индюшками под мышкой.

Когда я добрался-таки до конца автобуса, выяснилось, что талисман пана Куки и в самом деле приносит счастье.

Рядом с женщиной, занятой подпиливанием ногтей, имелось свободное место. Дама была настолько погружена в свое занятие, что даже не взглянула на меня, когда я плюхнулся рядом.

Я хотел было сказать «добрый день» или что-нибудь в этом роде, но почему-то не смог произнести ни слова.

Нет-нет, вообще-то я очень люблю женщин и все такое. Но я не люблю им мешать, когда они заняты. И потом, у нее была очень густая и длинная челка, скрывавшая от меня лицо, – и я никак не мог понять, сколько ей лет. Если бы я вдруг ни с того ни с сего заговорил с пятидесятилетней дамой, она, скорее всего, тут же захотела бы узнать, почему это я один еду в автобусе, и задала бы мне кучу других трудных вопросов, на которые так сразу и не ответишь.

Удобно устроившись, я огляделся по сторонам, чтобы получше рассмотреть попутчиков. Они все явно были старше меня. Похоже, я оказался самым юным в автобусе. Но меня удивило, что никто, кроме меня, не походил на туриста. Почти все в джинсах и толстых свитерах – что само по себе довольно странно в такую жару. Мужчины, мимо которых я только что пробирался, передавали друг другу двухлитровую бутыль «кока-колы». Сделав глоток, каждый протягивал ее дальше, за спинку сиденья. Очевидно, углекислоты там не было, потому что, прикладываясь, они приговаривали что-то вроде: «Вот покажу я сейчас моим микробам…»

Среди них был один в красной кепке с надписью «Тойота». Другие обращались к нему с подчеркнутым уважением, а один, передавая бутыль, сказал: «Хлебни, Арнольд. Пока до границы доедем, дыхание вновь станет чистым, как у младенца».

Но мужчина в кепке, и впрямь немного похожий на Арнольда Шварценеггера, молча помотал головой. Он то и дело оглядывался по сторонам, будто ему угрожала какая-то загадочная опасность, известная ему одному. Похоже, он постоянно был начеку – потому что, когда я от нечего делать стал пересчитывать сумки, стоявшие рядом с ним, он вдруг повернулся ко мне и процедил: «Следи лучше за своими зубами, чтобы не растерять».

Я покраснел и отвернулся к окну. Если не вышел ростом, дипломатию осваиваешь быстро, – не хуже, чем в министерстве иностранных дел США, Но с этого момента я точно знал, что кое-что пан Кука от меня намеренно скрыл.

Водитель вдруг оторвался от зеркала заднего вида, убрал пинцет в небольшой черный футляр, извлек из него же ключ и вставил в зажигание.

Сначала мне показалось, что заработала целая фабрика. Потом на первой передаче автобус медленно объехал всю площадь автовокзала – отчего все, кто в радиусе километра от нас еще спал, вне всякого сомнения, проснулись. Правда, когда через полчаса мы выехали на шоссе, мотор стал работать гораздо тише. Таблички на обочине теперь сообщали нам преимущественно смешные названия местечек, которыми так богата наша страна.

Я с облегчением вздохнул. Мне просто повезло, что родители не пошли меня провожать. Стоило им увидеть этот «холодильник» на колесах, и мое путешествие закончилось бы, не успев начаться.

Вообще-то мои родители – самые безобидные люди на свете. Отец сидит по вечерам в плетеном кресле и читает газету, а мать где-нибудь рядом перебирает своими спицами. Так, год за годом, течет их семейная жизнь, и они никому не сделали ничего плохого. Когда я сообщил им, что хочу поехать в Вену, причем самостоятельно, отец отложил газету, а мать замерла, уставившись в самую середину только что связанной розочки. С того вечера и до моего отъезда не было ни дня, когда они не пытались бы меня отговорить.

Отец умело целился в самое слабое место.

– Мы беспокоимся о тебе, – говорил он, – впрочем, это не так уж важно, но ты подумай: денег тебе едва ли хватит и на неделю. А здесь на те же самые деньги ты можешь жить, как барон, целых две.

– Я стану изо всех сил экономить, – отвечал я, – и найду работу. Я так и хотел с самого начала.

Тут мой отец демонстративно подносил ладонь к уху, делая вид, что не расслышал:

– Что-что? Когда я в прошлое Рождество посоветовал тебе открыть накопительный счет, чтобы «сэкономить» на собственный дом, тебе пришлось заглянуть в словарь, чтобы понять, о чем я толкую. А работал ты, насколько мне известно, всего один раз в жизни.

В этом месте, самое позднее, в разговор вступала мать, приводя возражения чисто практического характера:

– Ты хоть подумал, где будешь ночевать? Нельзя же ехать в чужую страну просто так, не обращаясь в турфирму, которая позаботится о твоем ночлеге.

– Пан Кука посоветовал мне гостиницу. Она называется «Четыре времени года». Конечно, гостиница не роскошная, но уж точно лучше, чем большинство наших.

Тут отец складывал газету, шурша страницами, и переводил взгляд на мать:

– Так я и знал, что сам он не мог до этого додуматься. Алкоголик его с толку сбил. Что он там еще тебе насоветовал?

– Рассказал, как подешевле добраться, дал пару советов, как себя вести на Западе. А на прощание даже подарил мне талисман.

– Похоже, придется серьезно с ним поговорить, – сказал отец.

А мама добавила:

– Твой пан Кука ни разу в жизни не сказал правды. Его вторая жена только через три года узнала, что он так и не развелся с первой.

Отец, чувствуя, что разговор отклоняется от темы, вернулся к сути:

– Даже если тебе удастся найти работу и гостиница «Четыре времени года» действительно существует, случиться с тобой может все, что угодно. Жизнь на Западе – вовсе не сплошное мороженое с каруселью.

– Я не люблю мороженое, а на карусели катался в последний раз десять лет назад.

– Ты прекрасно понимаешь, что имеет в виду отец, – сказала мама. – Просто мы не можем понять, почему, впервые отправляясь в самостоятельное путешествие, нужно непременно ехать за тысячу километров от дома: отпуск можно было бы провести, не выезжая из страны.

– Каникулы. У меня каникулы, а не отпуск, – по какой-то непонятной причине я терпеть не могу слова «отпуск». – А до Вены отсюда меньше семисот километров.

– Не надо ловить меня на слове, малыш. Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Почему бы для начала не съездить в Гданьск, или в Краков, или просто в летний лагерь вместе с друзьями?

– Все мои друзья в этом году поехали в Германию или Швецию. А мне чего ждать? Того и гляди, окажешься в кресле-качалке с вязальными спицами в руках или, того хуже, проснешься однажды утром, а ты уже покойник…

С моей стороны это было очень резко. Но родители казались слишком расстроенными, чтобы обращать внимание на грубость.

И так каждый день. Потом мать снова вцеплялась в спицы, а отец углублялся в газету. Но когда они все-таки осознали, что отговорить меня не удастся, они вдруг растрогали меня до слез – до сих пор ком стоит в горле.

Вечером перед моим отъездом отец вошел ко мне в комнату и положил на кровать конверт. Там была тысяча шиллингов – на первые дни в Вене. Половина его зарплаты. Обычно не склонный к проявлению отцовских нежностей, он положил руку мне на плечо и сказал:

– Когда доберешься, пошли матери открытку с собором Святого Стефана. Это ее порадует.

Потом он встал и как-то странно уставился в пол, будто что-то потерял.

А я смотрел в окно автобуса: мимо проплывала моя страна. Дома медленно росли, потом на какой-то момент замирали и снова исчезали вдали. В небе уже появились звезды, а из лесов ветер доносил теплый запах смолы. Нигде леса не пахнут так, как у нас. Вдруг прямо в мое окно стукнулся ночной мотылек. Он застрял в оконной щели и погиб. Но его крылышки долго еще трепетали на ветру, словно он все еще жив. Внезапно я ощутил прилив счастья. Теперь я за все отвечаю сам.

3

Приключения начались раньше, чем я ожидал. До Вены еще ехать и ехать. Около девяти утра, когда до австрийской границы оставалось несколько километров, я очнулся от дремы и заметил, что место, где прежде сидел Арнольд, пустует. Его самого я вскоре засек в самом конце автобуса, причем за очень странным занятием. Он стоял на коленях посреди прохода и тихонько откручивал что-то в полу. Потом сдвинул в сторону одну из панелей и принялся быстро запихивать внутрь тайника содержимое своих сумок. Оказалось, он везет с собой по меньшей мере годовой запас водки и сигарет, достаточный для небольшого городка. Блок за блоком засовывал он в люк сигареты, а потом аккуратно выкладывал сверху бутылки. Все остальные еще спали, и, кроме меня и водителя, никто его манипуляций не видел. Водитель наблюдал за процессом в зеркало заднего вида и даже немного сбросил скорость, чтобы Арнольд успел все как следует спрятать. Это заняло не более пяти минут. Потом Арнольд прикрутил панель на место и вернулся туда, где сидел. Вскоре стали просыпаться остальные, и все повторялось снова и снова, хотя и чуть-чуть иначе. Вытащив из сумок сигареты, они засовывали их под сиденья или прятали в небольшом желобке над багажной полкой.

Оказалось, что всем, кроме меня, в этом автобусе есть что прятать. Это контрабандисткое безумие не обошло стороной даже мою соседку. Она вытащила из сумки блок сигарет «ким» и сунула себе под задницу. И села сверху, как курица на яйца. При этом она, похоже, не сомневалась, что это самое надежное место на земле. Поймав мой взгляд, она покраснела и, пожав плечами, сказала:

– Всего два блока, но рисковать все равно не хочется.

Тут-то я и увидел впервые ее лицо. Она была всего лишь на пару лет старше меня и красотой не блистала. Правда, у нее были зеленые глаза, а более мощного женского оружия я не знаю. Я хотел было с ней заговорить, но, заметив, сколь сосредоточенно она высиживает свой блок сигарет, решил отложить беседу на потом.

Когда через десять минут мы доехали до австрийской границы и остановились перед полосатым красно-белым шлагбаумом, ничто в нашем автобусе уже не напоминало о недавней суете. Пассажиры мирно сидели на своих местах и смотрели в окно. Арнольд с непонятным выражением лица внимательно разглядывал надпись на своей кепке, его товарищи тоже придумали себе занятие: считали птиц, влетавших в Австрию. Когда мимо нас в западном направлении пролетала птица, они хором кричали: «Пятнадцать! Шестнадцать! Семнадцать!» – и так далее. Всего, пока они считали, в Австрию влетело тридцать три птицы. И ни одна не вернулась.

А меня больше всего занимал пейзаж, открывавшийся за шлагбаумом. Там раскинулось поле – ни единого строения, только вороны разгуливают. И все же оно сильно отличалось от всех полей, виденных мною до сих пор. Ведь это был первый кусочек Запада, увиденный мною собственными глазами, и мысленно я сделал запись в путевом дневнике: «В одиннадцать тридцать по средне-европейскому времени я впервые увидел Запад. Не собор Святого Стефана и не дом, а обыкновенное поле, которое ничем не отличалось от наших. И все же оно было другим. Я не знаю, в чем разница. Но знаю точно, что именно ради этой разницы я сюда и приехал».

Открылась дверь будки, и к нам направились трое таможенников. На них была темно-зеленая форма, а через плечо свешивались сумки. Последний вел на поводке немецкую овчарку. Едва завидев автобус, собака изо всех сил рванула к нам. Потом со скрипом дверь автобуса открылась, и все трое вошли внутрь так неторопливо, будто у них в запасе был целый месяц. На поясах у них ненавязчиво висели наручники и пистолеты. Оружия не было только у овчарки, но зато она, видно, выдрессирована была здорово и грозно скалила зубы на каждого, кто не имел гражданства какой-нибудь из стран Западной Европы. При столь явном превосходстве в силах сразу стало понятно, что рано или поздно все сигареты и водка будут извлечены на свет божий и попадут в руки таможенников – это только вопрос времени. Тогда я еще не подозревал, какие способности дремлют в моих попутчиках.

Двое таможенников прошли в хвост автобуса, третий, с собакой, остался на входе и бдительно следил за происходящим. Сначала таможенники потребовали предъявить паспорта и внимательно сверили каждое лицо с фотографией. Так как все пассажиры были в джинсах и смиренно опускали глаза под взглядом офицеров, паспортный контроль прошел без сучка без задоринки. В отличие от таможенного. Для начала каждый пассажир должен был открыть сумку и показать содержимое. При этом почти в каждой сумке оказывалось на один блок сигарет и на одну бутылку водки больше, чем разрешалось провозить через границу. Сперва я принял это за простое совпадение, но потом понял, что это своеобразный отвлекающий маневр, призванный уберечь истинные сокровища, спрятанные под сиденьем. За первые десять минут досмотра таможенники изъяли более тридцати блоков «Мальборо» и кучу бутылок водки, что, казалось, стало для них приятной неожиданностью.