Текст книги "История Парижской Коммуны 1871 года (ЛП)"

Автор книги: Проспер Оливье Лиссагарэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

Во время выступления его часто прерывали. Что! Они посмели говорить о мятеже! Кто начал гражданскую войну, кто напал первым? Разве Национальная гвардия не ответила лишь на ночную агрессию, отбила пушки, за которые сама же и заплатила? Разве ЦК не следовал лишь воле народа и занял уже опустевшую ратушу?

Член ЦК отвечал: – У ЦК есть нормальный, обязывающий мандат. Этот мандат запрещает ему позволить правительству или Ассамблее покушаться на свободы парижан или на Республику. Ассамблея же никогда не прекращала ставить под вопрос существование Республики. Она поставила командовать нами бесчестного генерала, лишила Париж статуса столицы, пыталась дезорганизовать его торговлю. Она фыркала на наши страдания, отрицала преданность, отвагу и самоотречение, которые Париж продемонстрировал во время осады, освистывала его лучших представителей, Гарибальди и Гюго. Заговор против Республики очевиден. Его попытка началась с затыкания рта прессе. Закончить его хотели разоружением наших батальонов. Да, наше дело заключалось в законной обороне. Если бы мы склонили головы перед этим новым оскорблением, Республике пришел бы конец. Вы только что говорили об Ассамблее Франции. Срок мандата Ассамблеи истек. Что касается Франции, то мы не претендовали на то, чтобы навязывать ей законы – мы слишком часто страдали от ее законов – но мы не подчинимся ее провинциальным плебисцитам. Понимаете, вопрос больше не состоит в том, чтобы знать, какой из мандатов наиболее действительный. Мы говорим вам: революция состоялась, но мы – не узурпаторы. Мы хотим призвать парижан назвать своих представителей. Вы будете помогать нам, и давать свои рекомендации относительно выборов? Мы очень хотим вашего сотрудничества. – Когда он говорил об автономных коммунах, Милье предупредил: – Будьте осторожны, если вы развернете этот флаг, на Париж натравят всю Францию. Я предвижу время, столь же роковое, как июнь (1848 года). Час социальной революции еще не наступил. Прогресс достигается малыми шагами. Спуститесь с высот, на которые вы забрались. Победоносный сегодня, мятеж может быть подавлен завтра. Используйте обстановку в своих интересах, насколько можете, но без колебаний довольствуйтесь малым. Заклинаю вас предоставить свободу действий союзу мэров и депутатов. Ваше доверие окупится сторицей.

Один член ЦК отвечал: – Поскольку здесь упомянута социальная революция, я заявляю, что наш мандат не простирается так далеко. – (Другие члены ЦК: – Да! Да! Да! – Нет! Нет! Нет!) – Вы говорили о федерации, о Париже как свободном городе. Наши обязанности проще. Они состоят в проведении выборов. Потом народ сам определит свои действия. Что касается уступки власти депутатам и мэрам, то это невозможно. Они непопулярны и неавторитетны в Ассамблее. Выборы состоятся при их согласии или без него. Будут они нам помогать? Мы примем их с распростертыми объятьями. Если же не будут, обойдемся без них. Если же они попытаются чинить препятствия, то мы знаем, как довести их до полного бессилия.

Комиссары упорствовали. Спор становился горячим. – Короче, – говорил Клемансо, – каковы ваши требования? Сводится ли ваш мандат к требованию от Ассамблеи муниципального совета?

– Нет! Нет! – Возражали многие члены ЦК. – Мы, – говорил Варлен, – хотим не только выборов муниципального совета, но и реальных муниципальных свобод. Хотим обуздания префектуры полиции. Хотим обеспечения права Национальной гвардии выбирать собственных лидеров и реорганизовывать себя, провозглашения Республики как единственного легитимного режима правления, простого и полного аннулирования долгов по ренте, справедливого закона о просроченных счетах и запрещения дислоцирования армейских подразделений на территории Парижа.

Малон: – Я разделяю ваши устремления, но обстановка опасна. Ясно, что Ассамблея ничего не будет слушать, пока ЦК занимает ратушу. Наоборот, если Париж снова доверится своим законным представителям, полагаю, они смогут сделать для него больше, чем вы.

Дискуссия продолжалась до 10.30. ЦК отстаивал свое право провести выборы, комиссары – свои претензии на замещение ЦК. Наконец, они согласились, чтобы ЦК послал своих представителей во второй округ. Эту миссию поручили Варлену, Моро, Арнольду и Журду.

Там посланцы ЦК обнаружили весь штат либерализма: депутатов, мэров и их помощников, Луи Блана, Шельхера, Карно, Пейра, Тирара, Флокве, Десмарета, Вотрена и Дюбэя, общим числом в 60 человек. Народное дело имело там немногих сторонников, искренних, но ужасно удрученных неопределенным будущим. Председательствовал мэр второго округа Тирар, либерал. Это был нервный, надменный деятель, один из тех, которые стремились парализовать Париж, когда он был во власти Трошю. Во время своего свидетельства перед Аграрным комитетом расследования он пытался исказить, выставить на посмешище ход этого заседания, во время которого радикальные буржуазные либералы обнажили свою подлинную сущность. Мы теперь ради информирования и во имя справедливости по отношению к простому народу, дадим об этом заседании полностью правдивый отчет.

Делегаты: – ЦК не желает ничего другого, кроме как придти к согласию с муниципалитетами, если они будут содействовать выборам.

Шельхер, Тирар, Пейра, Луи Блан, все радикалы и либералы хором: – Муниципалитеты не будут иметь дело с ЦК. Есть только одна власть – союз мэров, наделенный полномочиями правительства.

Делегаты: – Не будем обсуждать это. ЦК существует. Нас назначила Национальная гвардия, и мы владеем ратушей. Вы будете содействовать проведению выборов?

– Но, какова ваша программа?

Варлен изложил ее. Его атаковали со всех сторон. Четверо делегатов подверглись нападкам со стороны двадцати критиков. Главный аргумент либералов состоял в том, что Париж не может созывать своих представителей, но должен ожидать разрешения Ассамблеи. Напоминание о периоде осады, когда все легли ничком перед правительством обороны.

Делегаты настаивали на обратном: – Народ имеет право на созыв своих представителей. Это – неотъемлемое право, которым он не однажды пользовался в нашей истории в моменты величайшей опасности, а в настоящее время мы переживаем такой момент, поскольку Ассамблея в Версале стремится к монархии.

Затем последовали взаимные обвинения: – Сейчас вы сталкиваетесь лицом к лицу с силой, – говорили делегаты. – Опасайтесь своим сопротивлением развязать гражданскую войну. – Именно вы хотите гражданской войны, – отвечали либералы. В полночь Моро и Арнольд удалились в крайнем унынии. Когда за ними собрались последовать их коллеги, некоторые помощники уговаривали их остаться. – Обещаем, – говорили мэры и депутаты, – приложить все усилия для проведения муниципальных выборов при минимальной задержке. – Прекрасно – отвечали делегаты, – но мы сохраняем свою позицию, мы хотим гарантий. – Депутаты и мэры становились упрямее, рассчитывая на то, что Париж примет безоговорочную капитуляцию. Журд собирался уйти, но какой–то из помощников удержал его. В какой–то момент они, казалось, пришли к взаимопониманию. ЦК должен был уступить все административные службы мэрам и позволить им занять часть ратуши, продолжая, однако, заседать там. ЦК должен был располагать исключительным правом на руководство Национальной гвардией и заботиться о безопасности города. Это соглашение требовалось утвердить выпуском совместного заявления. Но, когда пришло время обсудить начальные строки документа, спор разгорелся с еще большей силой. Делегаты предлагали: «Депутаты, мэры и их помощники в согласии с ЦК». Между тем, оппонирующие им господа хотели выступать под маской. Целый час Луи Блан, Тирар и Шельхер укоряли делегатов в недостойном поведении. Луи Блан кричал: – Вы подняли мятеж против свободно избранной Ассамблеи (92). Мы располагаем законными мандатами и не можем признать сделку с мятежниками. Мы готовы предотвратить гражданскую войну, но не выступать в роли ваших подручных на глазах Франции. – Журд ответил этому карлику, что данная сделка, чтобы быть одобренной парижанами, должна публично отразить согласие сторон. Отчаявшись добиться какого–либо результата на этой встрече, он удалился.

И среди этой элиты либеральной буржуазии, бывших эмигрантов, публицистов, историков нашей революции, не раз раздавались протестующие голоса: – Давайте прекратим эти яростные споры, этот лай на революцию. Горе нам, если мы не признаем силу, проявляющую себя через представительство непубличных деятелей! Якобинцы 1794 года отвергали эту силу и погибли! Монтаньяры 1848 года бросили ее и погибли. Левые Империи и правительство национальной обороны презрели ее, и погибло единство нации. Давайте раскроем глаза, распахнем наши души. Давайте сойдем с ошибочного пути. Нет, мы не расширим пропасть, существовавшую в июне 1848 года, которую Империя поместила между нами и рабочими. Нет, с учетом несчастий Франции мы не позволим себе напасть на ее резервные жизнеспособные силы. Чем более уродливым, чудовищным становится наше положение, тем более настоятельной становится необходимость найти выход, даже на глазах у пруссаков. Вы, члены ЦК, которые выступают от имени Парижа, и мы, к которым прислушивается республиканская Франция, обозначим поле совместных действий. Вы даете силу, воодушевление масс, мы – знание реальности с ее неумолимыми требованиями. Мы представим на рассмотрение Ассамблеи эту хартию, свободную от утопических взглядов, равно учитывающую права страны и ее столицы. Если Ассамблея отвергнет ее, мы первыми выступим за проведение выборов, за признание вас законной властью. И когда Франция увидит, как Париж высвобождает свои силы, которые уравновешиваются сдержанностью в ратуше, когда Франция увидит энергичных новых политиков в союзе с деятелями прочной репутации, единственно возможный плацдарм борьбы с роялистами и клерикалами, то она поднимется как во время Федерации, и Версаль будет вынужден подчиниться ее требованиям.

Но что можно было ожидать от деятелей, которые не смогли даже найти в себе достаточно мужества, чтобы избавить Париж от влияния Трошю? Варлен был вынужден в одиночку противостоять их коллективным нападкам. Утомленный и измученный – спор длился пять часов – он, наконец, уступил, но вызвал протесты. Вернувшись в ратушу, он снова обрел необходимую энергию, спокойную рассудительность и сказал членам ЦК, что сейчас видит, в чем ловушка. Он рекомендовал ЦК отвергнуть претензии мэров и их помощников.

V. Реорганизация государственных учреждений

Я полагал, что парижские мятежники не смогут управлять собственным кораблем.

(Жюль Фавр, Следствие по делу 18‑го марта.)

Итак, никакого соглашения достигнуто не было. Лишь один из четырех делегатов из–за явной усталости пошел на некоторые уступки. Поэтому утром 20‑го марта, когда мэр Бонвале и два адъюнкта, посланные мэрами, пришли, чтобы овладеть ратушей, члены ЦК единодушно заявили: – Мы не договорились. – Но Бонвале, симулируя веру в достигнутое соглашение, ответил: – Сегодня депутаты Ассамблеи собираются потребовать право участия в муниципальных выборах. Их переговоры не принесут успеха, если административная власть в Париже не будет передана мэрам. Чтобы не потерпели крах усилия, которые спасут вас, вам следует выполнить обязательства, взятые вашими делегатами.

Один из членов ЦК: – Наши делегаты не получали мандата брать на себя такие обязательства. Мы не просили спасать себя.

Другой: – Слабость депутатов и мэров – одна из причин революции. Если ЦК отойдет от своей позиции и разоружится, Ассамблея ничего не сможет гарантировать.

Третий: – Я вернулся только что из Кордери. Комитет второго округа проводит заседание. Он умоляет ЦК оставаться на своем посту до проведения выборов.

Хотели высказаться и другие, но Бонволе, заявив, что пришел занять ратушу, а не дискутировать, удалился. Его высокомерие подтвердило худшие опасения. Те, кто вечером раньше склонялись к достижению соглашения на определенных условиях, говорили: – Эти люди хотят нас предать. – Помимо мэров ЦК учитывал неумолимые обстоятельства. Во всяком случае, приглашение мэров в ратушу ставило его в критическое положение, поскольку Национальная гвардия посчитала бы членов ЦК предателями и расправилась бы с ними на месте. Словом, компромисс становился невозможным. Впервые газетаOfficielоказалась в руках народа, а плакаты с новостями гласили:

«ЦК постановил, что выборы в муниципальный совет пройдут в следующую среду, 22‑го марта». В манифесте ЦК говорилось: «Будучи детищем Республики, чей девиз братство, ЦК прощает своих хулителей, но он раскроет глаза честным людям, которые верили их клевете по неведению. Не секрет, что члены ЦК ставили подписи под своими именами на всех его прокламациях. Это не скрывалось, поскольку было выражением избирательного права 215 батальонов. Это не провоцировало беспорядок, поскольку Национальная гвардия не совершала эксцессов. И все же провокаций не удавалось избежать. Правительство клеветало на Париж и настраивало против него провинции. Оно захотело навязать нам генерала, пытавшегося разоружить нас, и говорило Парижу: – Ты проявил героизм, мы боимся тебя, поэтому лишим тебя короны столицы Франции. – Что предпринял ЦК в ответ на эти нападки? Он основал федерацию батальонов, проповедовал умеренность и великодушие. Одна из основных причин гнева против нас безвестность наших имен. Увы! Многие имена были известны, хорошо известны, и эта известность была для нас роковой. Известность достигается легко. Часто достаточно пустых фраз или некоторой трусости. Недавние события подтвердили это. Теперь, когда наша цель достигнута, мы скажем людям, которые достаточно нас уважили, чтобы выслушать совет, который слишком часто противостоял их нетерпению: – Вот мандат, который вы нам доверили. Там, где начинаются наши личные интересы, заканчивается исполнение нами своего долга. Осуществляйте свою волю. Вы освободили себя. Безвестные несколько дней назад, безвестными мы вернемся в ваши ряды и покажем нашим правителям, что вполне возможно сойти со ступенек ратуши с гордо поднятой головой, с уверенностью, что внизу можно ощутить пожатие ваших верных и натруженных рук (93). – Рядом с этой прокламацией, столь красноречивой, живой и необычной, депутаты и мэры поместили свои плакаты, содержащие несколько сухих и бесцветных строк. Они пообещали просить в тот же день Ассамблею провести выборы всех командиров Национальной гвардии и учредить муниципальный совет.

В Версале депутаты и мэры увидели крайне возбужденную толпу. Напуганные функционеры, прибывшие из Парижа, передали свой страх версальцам, сообщалось о 5–6 мятежах в провинциях. Коалиция была удручена, Париж торжествовал, правительство в изгнании было не тем, что обещали. Эти заговорщики, подорвавшиеся на мине, которую они сами заложили, подняли крик о наличии заговора, говорили о том, что укрывались в Бурге. Пикар, конечно, телеграфировал во все провинции: «Армия численностью в 40 000 человек, сосредоточена в Версале». Но единственная армия, которую можно было наблюдать, представляла собой конфликтующие банды солдат, бродящих по улицам. Все, что смог сделать Виной, это поместить несколько постов вдоль дорог из Шатильона и Севра, и установить на подходах к Ассамблее несколько пулеметов.

Президент Греви, укрывавшийся в течение всей войны в провинциях и настроенный сугубо враждебно к обороне, открыл заседание тем, что заклеймил преступный мятеж, «который ничем нельзя оправдать». Затем потянулись к трибуне депутаты от Сены. Вместо коллективного манифеста они выдвинули на обсуждение Ассамблеи серию фрагментарных предложений, не связанных между собой, без обобщений и преамбулы, разъясняющей эти предложения. Во–первых, это был законопроект о проведении в самое ближайшее время выборов в Париже, затем, предоставление Национальной гвардии права провести выборы своих командиров. Один лишь Милье вспомнил о просроченных законах, касающихся коммерческой деятельности, и предложил продлить их действие на шесть месяцев.

До тех пор раздавались только восклицания и приглушенные оскорбления Парижа, но никакого официального обвинения не выдвигалось. На вечернем заседании один из депутатов восполнил этот пробел. Вылазку совершил Трошю. Разыграв ужасную сцену, достойную пера Шекспира, этот мрачный деятель, благополучно ускользнувший из великого города, переложил свою собственную вину за измену на революционеров, обвиняя их в том, что они десять раз приводили пруссаков в Париж. И Ассамблея, благодарная за его услуги, за ненависть к парижанам, оценила его заслуги, вознаградила его бурными аплодисментами. Прибыл еще один деятель, чтобы раздуть ярость депутатов Ассамблеи. Вечером раньше национальные гвардейцы арестовали в поезде, прибывшем из Орлеана, двух генералов в соответствующих мундирах. Один из них был Шанзи, незнакомый толпе, принявшей его за Д’Ауреля. Генералов нельзя было отпустить, не поставив их жизнь под угрозу расправы толпы, но депутата Турке, сопровождавшего их, отпустили немедленно. Он ворвался в Палату и рассказал ее членам фантастическую историю. Его весьма ободрило сочувствие коллег. – Я надеюсь, – воскликнул лицемер, – что их не убьют. – Его выступление сопровождалось дикими воплями депутатов Ассамблеи (94).

С первого же заседания можно было видеть, какая борьба должна была развернуться между Версалем и Парижем. Заговорщики–монархисты, оставив на время мечты о реставрации, поспешили сделать наиболее срочное дело: спастись от революции. Они окружили господина Тьера и пообещали ему полную поддержку в подавлении Парижа. Таким образом, это министерство, которое бы осудила истинная Национальная Ассамблея, стало даже посредством своих преступлений всемогущим. Едва придя в себя от критики по поводу их панического бегства, господин Тьер и его министры осмелились демонстрировать свою чванливость. И, действительно, разве не спешили к ним на помощь провинции в 1848 году? А пролетарии без политического образования, без административного руководства, без денег, как бы они смогли вести государственный корабль?

В 1831 году эти пролетарии, мастера Лиона, потерпели провал в попытках организовать самоуправление. И насколько же труднее была эта задача для пролетариев Парижа! Все новые державы находили до сих пор административный аппарат в рабочем состоянии, в готовности для победившей силы. 20‑го марта ЦК нашел его разбитым вдребезги. По сигналу из Версаля, большинство функционеров покинуло свои посты. Налоги, охрана общественного порядка, освещение, рынки, общественная благотворительность, телеграфная связь, вся дыхательная и пищеварительная система города численностью в 1 600 000 душ, все предстояло сымпровизировать. Ряд мэров утащили свои печати, реестры и наличность своих мэрий. Военное интендантство оставило без единого гроша шесть тысяч больных в больницах и лечебницах (95). Господин Тьер постарался дезорганизовать даже управление кладбищами.

Несчастный человек! Он ничего не знал о нашем Париже, о его неистощимых силах, о его удивительной эластичности. ЦК ощущал поддержку со всех сторон. Комитеты округов обеспечили персонал для мэрий, часть нижнего слоя среднего класса поделилась своим опытом и наиболее важные службы были запущены в кратчайший срок людьми здравого смысла и энергии, которые быстро овладели рутиной. Предприниматели, оставшиеся на своих постах, чтобы передать свои фонды Версалю, были разоблачены и вынуждены бежать.

ЦК преодолел более серьезную трудность. Триста тысяч человек без работы, без каких–либо средств к существованию, ожидали тридцать су, на которые жили последние семь месяцев. 19 марта Варлен и Журд, делегированные в финансовое ведомство, взяли под контроль это министерство. Казна, согласно переданным им отчетам, составляла 4 600 000 франков. Но ключи от сейфов находились в Версале и в виду предпринимавшихся усилий в целях примирения, делегаты не осмелились взламывать замки. На следующий день они пошли упрашивать Ротшильда открыть им кредит в банке, и он дал слово авансировать фонды. В тот же день ЦК поставил вопрос более решительно и направил в банк трех делегатов потребовать необходимые ссуды. Им ответили, что миллион франков переведен на депозит Варлена и Журда, которых в шесть часов вечера принял управляющий, господин Рулан. – Я ожидал вашего визита, – сказал он. – В утро, последовавшее за сменой правительства, банку приходится постоянно находить деньги для новых пришельцев. Не мое дело давать оценку событиям, банк Франции не имеет ничего общего с политикой. Вы – де факто правительство, и банк выделяет вам сегодня миллион. Только будьте любезны упомянуть в вашей расписке, что эта сумма переведена на счет города Парижа (96). – Делегаты получили миллион франков в банкнотах. С утра все служащие банка не появлялись на своих местах, но, благодаря дружеской помощи, эта сумма была быстро распределена среди платежных учреждений. В 10 часов утра делегаты смогли сообщить ЦК, что деньги были переданы во все округа.

Банк поступил благоразумно: ЦК твердо контролировал город. Мэры и депутаты не смогли объединить более чем три–четыре сотни человек, хотя они и поручили организацию сопротивления адмиралу Сэссе. ЦК был настолько уверен в своих силах, что санкционировал ликвидацию баррикад. К нему тянулись все, перешел на его сторону гарнизон Винсенна вместе с фортом. Победа ЦК была слишком убедительной, чтобы не быть рискованной, вынуждающей его распылять войска с целью восстановления боеспособности оставленных фортов на юге. Лулье, по поручению ЦК, взял под контроль форты Иври, Бисетр, Монруж, Ванв и Исси. Они были заняты 19‑го и 20‑го марта. Последний форт, в который он послал национальных гвардейцев, был Мон—Валерьен, ключ к Парижу и тогдашнему Версалю.

В течение тридцати шести часов неприступный форт оставался пустым. Вечером 18‑го марта, после приказа об эвакуации, для его защиты оставалось лишь двадцать мушкетов и несколько стрелков из Винсенна, внедренных туда для мятежа. В тот же день они открыли запоры форта и вернулись в Париж.

Когда в Версале стало известно об эвакуации Мон—Валерьена, генералы и депутаты просили господина Тьера вновь занять его. Тот упорно отказывался, заявив, что этот форт не имеет стратегической важности. В течение всего 19‑го марта положение оставалось неопределенным. Наконец, Виной, побуждаемый ими, в свою очередь, предпринял попытку вырвать приказ у господина Тьера в 1.00  20‑го марта. Немедленно после этого в форт направили колонну войск, и в полдень его заняла тысяча солдат. Лишь в 8 часов вечера появились батальоны Терне. Командир батальона легко расстался со своими офицерами. Лулье, отчитываясь перед ЦК, заявил, что занял все форты, и даже упомянул батальон, который, по его словам, владел тогда Мон—Валерьеном.