Текст книги "Хроника царствования Карла IX. Новеллы"

Автор книги: Проспер Мериме

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 56 страниц)

Глава пятнадцатая

Утром около шести часов слуга префекта постучался у дома Орсо. Принятый Коломбою, он сказал, что префект сейчас едет и ждет ее брата. Коломба, не колеблясь, ответила, что ее брат только что упал с лестницы и вывихнул себе ногу, что, не будучи в состоянии ступить шагу, он умоляет г-на префекта извинить его и будет очень признателен ему, если он будет так добр, что потрудится прийти. Вскоре после этого Орсо спустился вниз и спросил у сестры, не присылал ли за ним префект.

– Он просил вас подождать здесь, – ответила она самым уверенным тоном.

Прошло полчаса, но в доме Барричини не было заметно ни малейшего движения; тем временем Орсо спросил у сестры, не сделала ли она какого-нибудь открытия; она ответила, что все расскажет префекту. Она была очень спокойна, но цвет лица и глаза выдавали лихорадочное волнение.

Наконец отворилась дверь в доме Барричини; префект в дорожном платье вышел первым; за ним шел мэр со своими двумя сыновьями. Велико было изумление пьетранерских обывателей, карауливших с восхода солнца отъезд первого чиновника в департаменте, когда они увидели, как он в сопровождении троих Барричини пересек площадь и вошел в дом делла Реббиа.

– Они мирятся! – закричали деревенские политики.

– Я говорил вам, – прибавил один старик. – Орсо Антонио слишком долго жил на континенте, чтобы поступить решительно.

– Однако, – возразил один реббианист, – заметьте, что ведь Барричини идут к нему. Они просят прощения.

– Это префект одурачил их всех, – отвечал старик, – теперь уже нет мужества в людях, и юноши так же мало заботятся об отцовской крови, как если бы все они были незаконными детьми.

Префект был немного удивлен, увидя, что Орсо на ногах и ходит совершенно свободно. Коломба созналась в своей лжи и попросила извинения.

– Если бы вы остановились в другом месте, господин префект, – сказала она, – то брат еще вчера пошел бы засвидетельствовать вам свое почтение.

Орсо рассыпался в извинениях, уверяя, что он ни при чем в этой нелепой хитрости, которая его глубоко оскорбила. Префект и старик Барричини, казалось, верили искренности его сожалений, доказывавшейся и его смущением и упреками, обращенными к сестре, но сыновья мэра не были удовлетворены.

– Над нами издеваются! – сказал Орландуччо настолько громко, чтобы его услышали.

– Если бы моя сестра сыграла со мной подобную шутку, – сказал Винчентелло, – я скоро отбил бы у нее охоту повторить ее.

Эти слова и тон, которым они были произнесены, не понравились Орсо и испортили ему настроение. Он обменялся с молодыми Барричини взорами, отнюдь не выражавшими благосклонности.

Тем временем все сели, кроме Коломбы, которая стояла у дверей в кухню. Префект заговорил и после нескольких общих фраз о предрассудках страны напомнил, что в большинстве случаев самая закоренелая вражда основана только на недоразумении. Потом, обращаясь к мэру, он сказал ему, что господин делла Реббиа никогда не верил, что семейство Барричини принимало прямое или косвенное участие в плачевном событии, лишившем его отца; что, правда, он питал некоторые сомнения относительно одной частности процесса, шедшего между двумя семействами, что эти сомнения объяснялись долгим отсутствием г-на Орсо и характером полученных им известий; что, убежденный последними показаниями, он считает себя совершенно удовлетворенным и желал бы вступить с г-ном Барричини и его семейством в дружеские и добрососедские отношения.

Орсо принужденно поклонился; Барричини пробормотал несколько слов, которых никто не расслышал, его сыновья смотрели в потолок. Префект готов был обратиться к Орсо с продолжением речи, которую он начал, обращаясь к Барричини, как вдруг Коломба, вынув из-под косынки несколько бумаг, важно подошла и стала между договаривающимися сторонами.

– Я с искренним удовлетворением увижу конец войны между нашими двумя семействами, – сказала она, – но чтобы примирение было полным, нужно объясниться и ничего не оставлять под сомнением… Господин префект, я имела полное право считать показание Томмазо Бьянки подозрительным, так как оно исходит от человека с такой дурной славой… Я сказала, что сыновья синьора Барричини, может быть, видели этого человека в Бастии, в тюрьме…

– Это ложь, – перебил Орландуччо, – я его не видел.

Коломба бросила на него презрительный взгляд и продолжала, по-видимому, очень спокойно:

– Вы объяснили цель, с какой Томмазо угрожал синьору Барричини, желанием сберечь для своего брата Теодора мельницу, которую мой отец отдавал ему внаем за дешевую цену.

– Это ясно, – сказал префект.

– От такого негодяя, как этот Бьянки, всего можно ожидать! – сказал Орсо, обманутый наружным спокойствием своей сестры.

– Подлинное письмо помечено одиннадцатым июля, – продолжала Коломба, и глаза ее заблестели ярче. – Томмазо тогда был у своего брата на мельнице.

– Да, – сказал мэр с некоторым беспокойством.

– Какая же выгода была Томмазо Бьянки? – воскликнула Коломба торжествующе. – Срок аренды его брата истек первого июля, мой отец не возобновил с ним договора. Вот запись моего отца, вот расторжение, вот письмо одного делового человека из Аяччо, предлагавшего нам нового мельника.

И, говоря это, она подала префекту бумаги.

Все были удивлены. Мэр заметно побледнел. Орсо, нахмурив брови, подошел, чтобы посмотреть бумаги, которые префект очень внимательно читал.

– Над нами издеваются! – воскликнул снова Орландуччо, вставая в гневе. – Пойдем отсюда, отец, нам не нужно было приходить сюда.

Барричини довольно было мгновения, чтобы успокоиться. Он попросил посмотреть бумаги, префект, не говоря ни слова, подал их ему. Тогда, подняв на лоб свои зеленые очки, он пробежал бумаги с довольно равнодушным видом. Коломба в это время смотрела на него глазами тигрицы, видящей, как лань приближается к логовищу ее детенышей.

– Но… – сказал Барричини, опуская свои очки и передавая бумаги префекту, – зная доброту покойного полковника, Томмазо подумал… Он, должно быть, надеялся… что господин полковник передумает отбирать мельницу… И действительно, он удержал за собой мельницу, следовательно…

– Это я оставила ее за ним, – сказала Коломба презрительным тоном. – Мой отец умер, и мне в моем положении нужно было беречь клиентов.

– Однако, – сказал префект, – этот Томмазо признался, что он написал письмо. Это ясно…

– Для меня ясно то, – перебил Орсо, – что во всем этом деле кроется много всяких подлостей.

– У меня есть еще кое-что, противоречащее уверениям этих господ, – сказала Коломба.

Она отворила дверь в кухню, и тотчас же в залу вошли Брандолаччо, лиценциат богословия и пес Бруско. Оба бандита были безоружны, по крайней мере с виду; на поясах у них были одни патронташи без пистолетов, составляющих их необходимое дополнение. Войдя в залу, они почтительно сняли шапки.

Невозможно представить себе эффект, произведенный их внезапным появлением. Мэр едва не упал навзничь; его сыновья храбро заслонили его, опустив руки в карманы за стилетами. Префект шагнул к двери, а Орсо схватил Брандолаччо за ворот, крича:

– Чего тебе здесь нужно, подлец?

– Это засада! – кричал мэр, пытаясь отворить дверь, но, как потом оказалось, Саверия по приказанию бандитов заперла ее снаружи.

– Добрые люди! – сказал Брандолаччо. – Не бойтесь меня: я вовсе не такой черт, каким кажусь с виду. У нас нет никакого злого умысла. Господин префект, я ваш покорнейший слуга… Осторожнее, поручик, а то вы меня задушите… Мы пришли сюда как свидетели. Ну, патер, говори ты: у тебя язык без костей.

– Господин префект, – сказал лиценциат, – я не имею чести быть с вами знакомым. Я Джоканто Кастрикони, более известный под именем патера. Теперь вы понимаете, с кем имеете дело? Синьора, которую я также не имел счастья знать, передала мне просьбу сообщить ей, что мне известно о некоем Томмазо Бьянки, вместе с которым я сидел три недели тому назад в тюрьме в Бастии. Вот что я могу вам сказать…

– Не трудитесь, – сказал префект, – я не желаю слушать такого человека, как вы… Господин делла Реббиа, я все еще хотел бы думать, что вы ни при чем в этом гнусном заговоре. Но хозяин ли вы в своем доме? Прикажите отпереть эту дверь. Вашей сестре, может быть, придется отдать отчет в ее странных сношениях с бандитами.

– Господин префект! – воскликнула Коломба. – Удостойте выслушать, что скажет этот человек. Вы здесь затем, чтобы оказать всем правосудие, и искать правду – ваша обязанность. Говорите, Джоканто Кастрикони.

– Не слушайте его! – закричали хором трое Барричини.

– Если все будут говорить разом, – сказал бандит, улыбаясь, – то мы друг друга не поймем… Этот Томмазо, о котором идет речь, был в тюрьме моим товарищем – не другом. Его часто там посещал синьор Орландуччо.

– Это ложь! – закричали разом оба брата.

– Два отрицания равны утверждению, – холодно заметил Кастрикони. – У Томмазо были деньги; он ел и пил в свое удовольствие. Я всегда любил хорошо поесть (это еще не худший из моих недостатков) и, несмотря на то, что мне было противно общаться с этим негодяем, я много раз позволял себе обедать с ним. В благодарность я предложил ему бежать со мною… Одна малютка… к которой я был благосклонен… доставила мне средства для этого… Я не хочу никого компрометировать… Томмазо отказался, он объявил мне, что он за себя не боится, что адвокат Барричини просил за него всех судей, что он выйдет из тюрьмы белее снега и с деньгами в кармане. Что касается до меня, то я решил подышать свежим воздухом. Dixi [438]438
  Я кончил (лат.).


[Закрыть].

– Все, что сказал этот человек, от первого до последнего слова, ложь, – решительно повторил Орландуччо. – Если бы мы были в чистом поле, каждый со своим ружьем, он не говорил бы так.

– Вот это уж глупо! – воскликнул Брандолаччо. – Не ссорьтесь с патером, Орландуччо.

– Да выпустите ли вы меня наконец отсюда, господин делла Реббиа? – сказал префект, топая от нетерпения ногой.

– Саверия, Саверия! – кричал Орсо. – Отвори дверь, черт тебя возьми!

– Минутку, – сказал Брандолаччо. – Уходить надо сперва нам. Господин префект, когда люди встречаются у общих друзей, то, по обычаю, дают друг другу полчаса перемирия.

Префект бросил на него презрительный взгляд.

– Слуга всей честной компании, – сказал Брандолаччо. И, вытянув горизонтально руку, он приказал своей собаке: – Ну, Бруско, прыгни в честь господина префекта.

Пес прыгнул, бандиты проворно забрали на кухне свое оружие, убежали через сад, и по резкому свистку дверь залы отворилась как будто по волшебству.

– Синьор Барричини, – сказал Орсо со скрытой яростью, – я считаю вас за мошенника. Сегодня же я пошлю на вас королевскому прокурору жалобу с обвинением в подлоге и сообщничестве с Бьянки. Может быть, у меня найдется против вас и более тяжкая улика.

– А я, синьор делла Реббиа, подам на вас жалобу с обвинением в засаде и сообщничестве с бандитами. А покуда господин префект прикажет жандармам задержать вас.

– Префект исполнит свой долг, – сказал префект строгим тоном. – Он будет следить, чтобы в Пьетранере не был нарушен порядок; он позаботится, чтобы правосудие совершилось. Я говорю это вам всем, господа!

Мэр и Винчентелло уже вышли из залы, а Орландуччо пятился к дверям. Орсо сказал ему тихо:

– Ваш отец – старик, и я раздавил бы его пощечиной. Я назначаю ее вам и вашему брату.

Вместо ответа Орландуччо выхватил стилет и, как бешеный, бросился на Орсо, но прежде, чем он мог пустить в дело свое оружие, Коломба схватила его за руку и скрутила ее, а Орсо, ударив его кулаком по лицу, отбросил на несколько шагов, так что тот сильно стукнулся о косяк двери. Стилет выпал из руки Орландуччо, но у Винчентелло был свой, и он вернулся в комнату. Коломба, схватив ружье, доказала ему, что борьба неравна. Префект стал между врагами.

– До скорого свидания, Орс Антон! – закричал Орландуччо. И, яростно хлопнув дверью, он запер ее на ключ, чтобы дать себе время уйти.

Орсо и префект с четверть часа молча сидели в разных концах залы. Коломба с торжеством победителя смотрела то на того, то на другого, опираясь на ружье, решившее исход дела.

– Какой край! Какой край! – воскликнул, стремительно вставая, префект. – Господин делла Реббиа, вы виноваты. Дайте мне честное слово в том, что вы воздержитесь от всякого насилия и будете ждать, пока суд не решит этого проклятого дела.

– Да, господин префект, я виноват, я ударил этого негодяя. Но раз я его ударил, я не могу отказать ему в удовлетворении, которого он потребует.

– О нет, он не захочет драться с вами… Но если он вас убьет… вы сделали для этого все.

– Мы будем беречься, – сказала Коломба.

– Орландуччо, мне кажется, храбрый малый, – сказал Орсо, – и я думаю о нем лучше, господин префект. Он выхватил свой стилет, но на его месте, я, может быть, сделал бы то же, и счастлив я, что у сестры не дамская ручка.

– Вы не будете драться! – воскликнул префект. – Я запрещаю вам!

– Позвольте сказать вам, милостивый государь, что в деле чести я не признаю никакого авторитета, кроме своей совести.

– Я говорю вам, что вы не будете драться.

– Вы можете арестовать меня, господин префект… то есть если я дамся. Но и в этом случае вы только отсрочите неизбежное дело. Вы понимаете, что такое честь, господин префект, и хорошо знаете, что иначе и быть не может.

– Если вы прикажете арестовать брата, – прибавила Коломба, – то половина деревни вступится за него, и у нас будет славная перестрелка.

– Предупреждаю вас, господин префект, и умоляю вас не думать, что это пустая угроза, предупреждаю вас, что, если Барричини злоупотребит своею властью мэра и прикажет меня арестовать, я буду защищаться.

– С этого дня, – сказал префект, – Барричини некоторое время не будет исполнять свои обязанности. Я надеюсь, что он оправдается… Послушайте, господин делла Реббиа, я принимаю в вас участие. Я прошу у вас очень немногого: не выходите из дома до моего возвращения из Корте; я проезжу только три дня; я возвращусь с королевским прокурором, и мы разберем это печальное дело. Обещаете ли вы до тех пор воздерживаться от каких бы то ни было враждебных действий?

– Я не могу обещать вам этого, – я думаю, что Орландуччо вызовет меня на дуэль.

– Как, вы, французский офицер, вы будете драться с человеком, которого вы подозреваете в подлоге?

– Я ударил его, милостивый государь.

– Но если б вы ударили каторжанина и он стал бы требовать от вас удовлетворения, неужели вы бы дрались с ним? Полноте, господин Орсо! Ну хорошо, я прошу у вас еще меньшего: не ищите встречи с Орландуччо… Я позволю вам драться, если он вызовет вас.

– Я нисколько не сомневаюсь в том, что он меня вызовет, но я обещаю, что не дам ему еще пощечины, чтобы побудить его драться.

– Какой край! – повторял префект, расхаживая большими шагами. – Когда же я вернусь во Францию?

– Господин префект, – сказала Коломба самым нежным голосом, – уже поздно; не сделаете ли вы нам честь позавтракать с нами?

Префект не мог удержаться от смеха.

– Я здесь уже слишком долго; это будет похоже на пристрастие… И этот проклятый «первый камень»!.. Мне нужно ехать… Синьора делла Реббиа, виновницей скольких несчастий вы, может быть, стали сегодня.

– По крайней мере, господин префект, вы должны отдать сестре справедливость в том, что ее доказательства вески, и я уверен, вы согласитесь, что они хорошо обоснованы.

– До свидания, господин делла Реббиа, – сказал префект, делая ему прощальный знак рукой. – Предупреждаю вас, что я прикажу жандармскому бригадиру следить за каждым вашим шагом.

Когда префект вышел, Коломба сказала:

– Орсо, вы здесь не на континенте. Орландуччо ничего не смыслит в ваших дуэлях, да, кроме того, этот негодяй и не должен умереть смертью храбрых.

– Коломба, милая моя, ты сильная женщина. Я обязан тебе спасением от доброго удара ножом. Дай мне твою маленькую ручку, я ее поцелую, но, видишь ли, я буду действовать сам. Есть вещи, которых ты не понимаешь. Дай мне позавтракать и, как только уедет префект, прикажи позвать ко мне маленькую Килину, которая, кажется, чудесно исполняет поручения. Мне она нужна, чтобы снести одно письмо.

Пока Коломба присматривала за приготовлениями к завтраку, Орсо поднялся в свою комнату и написал следующую записку:

«Вы, вероятно, с нетерпением ждете нашей встречи, точно так же, как и я. Завтра утром мы можем встретиться в долине Аквавива. Я очень хорошо владею пистолетом и не предлагаю Вам этого оружия. Говорят, что Вы хорошо стреляете из ружья; возьмем каждый по двуствольному ружью. Я приду с кем-нибудь из деревни. Если Ваш брат пойдет с Вами, то возьмите другого свидетеля и предупредите меня. Только в этом случае у меня тоже будут два свидетеля.

Орсо Антонио делла Реббиа».

Префект, пробыв около часа у помощника мэра и зайдя на несколько минут к Барричини, отправился в Корте в сопровождении только одного жандарма. Четверть часа спустя Килина отнесла письмо, только что прочитанное читателем, и передала его Орландуччо в собственные руки.

Ответа долго не было; он пришел только вечером. Он был подписан Барричини-отцом, который извещал Орсо, что он препроводит письмо с угрозами его сыну к королевскому прокурору. «Я жду с чистой совестью, – прибавлял он в конце, – что скажет правосудие о Вашей клевете».

Между тем пять или шесть пастухов, призванных Коломбой, пришли и заняли башню делла Реббиа. Несмотря на протесты Орсо, в его окнах, выходящих на площадь, устроили archere, и целый вечер к нему являлись жители местечка с предложением услуг. Пришло письмо даже от бандита-богослова, который от своего имени и от имени Брандолаччо обещал вступиться, если мэр призовет на помощь жандармов. Он кончал письмо следующим постскриптумом: «Осмелюсь спросить Вас, что думает господин префект о превосходном воспитании, которое дал мой друг псу Бруско. После Килины я не знаю ученика, более послушного и более способного».

Глава шестнадцатая

Следующий день прошел без враждебных действий. Обе стороны придерживались оборонительной тактики. Орсо не выходил из своего дома, и дверь Барричини была постоянно заперта. Пятеро жандармов, оставленных в Пьетранере в качестве гарнизона, прогуливались по площади или вокруг деревни в сопровождении полевого сторожа, единственного представителя местной стражи. Помощник мэра не снимал с себя шарфа; но, кроме archere, в окнах враждующих домов ничто не указывало на войну. Только корсиканец заметил бы, что на площади около зеленого дуба были одни женщины.

Перед ужином Коломба с радостью показала Орсо следующее письмо, только что полученное ею от мисс Невиль:

«Дорогая синьора Коломба, я с большим удовольствием узнала из письма Вашего брата, что Ваша вражда кончилась. Поздравляю Вас. Мой отец не может выносить Аяччо с тех пор, как здесь нет Вашего брата, и ему не с кем говорить о войне и охотиться. Мы отправляемся сегодня и будем ночевать у Вашей родственницы, к которой у нас есть письмо. Послезавтра в одиннадцать часов я буду у Вас, и Вы угостите меня Вашим горным bruccio, который, как Вы утверждаете, намного лучше городского.

До свидания, дорогая синьора Коломба. Ваш друг

Лидия Невиль».

– Значит, она не получила моего второго письма! – воскликнул Орсо.

– Видно по дате письма, что мисс Лидия должна была быть в дороге, когда ваше пришло в Аяччо. Разве вы писали, чтобы она не приезжала?

– Я писал ей, что мы на осадном положении. По-моему, нам теперь совсем не до гостей.

– Ничего! Эти англичане – странные люди. Она говорила мне в последнюю ночь, когда я спала в ее комнате, что она была бы недовольна, если бы уехала из Корсики, так и не увидев хорошенькой вендетты. Если бы вы захотели, Орсо, можно было бы доставить ей любопытное зрелище: пусть бы она посмотрела, как берут приступом дом наших врагов.

– Знаешь ли, Коломба, – сказал Орсо, – природа ошиблась, сделав из тебя женщину. Из тебя вышел бы отличный военный.

– Может быть. Во всяком случае, я пойду делать bruccio.

– Не нужно. Надо послать к ним кого-нибудь предупредить их и остановить, прежде чем они тронутся в путь.

– Да? Вы хотите послать в такую погоду, чтобы какой-нибудь поток унес посланного вместе с вашим письмом? Как мне жаль бедных бандитов в такую грозу! Хорошо еще, что у них хорошие piloni [439]439
  Плащ из очень толстого сукна с капюшоном. (Прим. автора.)


[Закрыть]. Знаете что, Орсо? Если гроза кончится, поезжайте завтра пораньше и постарайтесь приехать к нашей родственнице, прежде чем ваши друзья пустятся в путь. Это вам легко будет сделать, потому что мисс Лидия всегда встает поздно. Вы расскажете им, что у нас случилось, а если они будут настаивать на своем приезде, мы будем очень рады принять их.

Орсо поспешил изъявить свое согласие, а Коломба после некоторого молчания заговорила снова:

– Вы, Орсо, может быть, думаете, что я шутила, говоря о нападении на дом Барричини? Вам известно, что мы сильнее – по крайней мере двое на одного? С тех пор, как префект отставил мэра, все здешние за нас. Мы могли бы искрошить их. Завязать дело очень нетрудно. Если бы вы захотели, я пошла бы к фонтану и начала бы насмехаться над их женщинами – они бы вышли. Может быть… потому что они такие подлецы… они стали бы стрелять в меня из своих archere. Они бы промахнулись. Ну, вот и довольно. Нападающие они. Тем хуже для побежденных. В суматохе не разберешь, чей выстрел оказался более метким. Поверьте сестре, Орсо. Эти судейские, что приедут, напортят бумаги, наговорят множество ненужных слов. Из этого ничего не выйдет. Старая лисица найдет средство сделать белое черным. Ах, если бы префект не заслонил Винчентелло, одним из них было бы меньше!

Все это она говорила с таким же хладнокровием, с каким за минуту до того говорила о приготовлении bruccio.

Ошеломленный Орсо смотрел на сестру с удивлением, смешанным со страхом.

– Моя кроткая Коломба[440]440
  Моя кроткая Коломба… – Коломба по-итальянски и по-корсикански – голубка.


[Закрыть], – сказал он, вставая из-за стола, – я боюсь, что ты сам сатана. Но будь покойна. Если я не добьюсь того, что Барричини повесят, я найду средство достигнуть цели другим путем. Горячая пуля или холодная сталь![441]441
  Palla calda и farru freddu – весьма распространенное выражение. (Прим. автора.)


[Закрыть] Видишь: я еще не разучился говорить по-корсикански.

– Чем скорее, тем лучше! – сказала Коломба, вздыхая. – На какой лошади вы завтра поедете, Орс Антон?

– На вороной. Зачем ты спрашиваешь меня об этом?

– Чтобы дать ей ячменя.

Когда Орсо ушел в свою комнату, Коломба отослала Саверию и пастухов спать и осталась одна в кухне, где готовился bruccio. От времени до времени она прислушивалась и, казалось, нетерпеливо ожидала, когда ляжет спать брат. Наконец решив, что он заснул, она взяла нож, попробовала, остер ли он, надела на свои маленькие ножки толстые башмаки и совершенно бесшумно вышла в сад.

Сад, обнесенный стеною, примыкал к довольно обширному огороженному пространству, куда загоняли лошадей: корсиканские лошади не знают, что такое конюшня. Большей частью их пускают в поле и рассчитывают на их смышленость в отыскании себе пищи и убежища от холода и дождя.

Коломба так же осторожно отворила садовую калитку, вошла в загон и, тихонько свистнув, подозвала к себе лошадей, которым она часто давала хлеб с солью. Как только вороная лошадь подошла к ней настолько, что она могла ее достать, она крепко схватила ее за гриву и ножом разрезала ей ухо. Лошадь сделала страшный скачок и убежала, испустив резкий крик, как иногда кричат лошади от острой боли. После этого Коломба вошла в сад; в это мгновение Орсо открыл свое окно и закричал:

– Кто там?

Одновременно она услышала, как он взводил курки. К счастью для нее, садовую калитку прикрывало большое фиговое дерево. Вскоре по вспыхивавшему в комнате брата свету она догадалась, что он старается зажечь лампу. Тогда она поспешила запереть калитку и, скользя вдоль стен, так что ее черная одежда сливалась с темной листвой шпалерника, успела войти в кухню на несколько секунд раньше Орсо.

– Что там такое? – спросила она.

– Мне показалось, что кто-то отворял садовую калитку, – сказал Орсо.

– Не может быть. Собака бы залаяла. Впрочем, пойдем, посмотрим.

Орсо обошел сад и, убедившись, что калитка хорошо заперта, и немного стыдясь этой ложной тревоги, решился вернуться в свою комнату.

– Я рада, брат, – сказала Коломба, – что вы делаетесь осторожнее, как и следует в вашем положении.

– Это я тебя слушаюсь, – отвечал Орсо. – Покойной ночи.

На другой день Орсо встал с рассветом и был готов к отъезду. В его костюме можно было видеть и стремление к изяществу, свойственное человеку, который хочет понравиться женщине, и осторожность корсиканца во время вендетты. Сверх ловко облегавшего его стан сюртука он надел через плечо жестяную лядунку на зеленом шнурке, в которой были патроны; в боковом кармане у него был стилет, а в руках – превосходное ментоновское ружье, заряженное пулями. Пока он торопливо пил кофе, налитый Коломбой, один из пастухов пошел оседлать и взнуздать лошадь. Потом и Орсо с Коломбой пошли в загон. Пастух поймал лошадь, но уронил седло и узду и, казалось, был в ужасе, а лошадь, помнившая рану прошлой ночи и боявшаяся за свое другое ухо, становилась на дыбы, лягалась, ржала и бесилась.

– Ну, торопись! – крикнул ему Орсо.

– Ах, Орс Антон! Ах, Орс Антон! Клянусь кровью мадонны! – кричал пастух и сыпал бесчисленными и бесконечными, по большей части непереводимыми ругательствами.

– Да что случилось? – спросила Коломба.

Все подошли к лошади, и когда увидели ее в крови и с рассеченным ухом, то разом вскрикнули от неожиданности и негодования. Нужно сказать, что изувечить лошадь врага у корсиканцев означает и месть, и вызов, и угрозу. Только ружейным выстрелом можно отплатить за такое преступление. Орсо, долго живший на континенте, меньше, чем кто-нибудь другой, чувствовал огромное значение обиды, но если бы в это время ему попался один из барричинистов, он сейчас же заставил бы его искупить обиду, которую приписывал им.

– Подлые трусы! – воскликнул он. – Вымещать на бедном животном свою злобу, а встретиться лицом к лицу со мной не смеют!

– Чего мы ждем? – воскликнула Коломба. – Они оскорбляют нас, калечат наших лошадей, и мы не ответим им? Мужчины ли вы?

– Мщение! – отвечали пастухи. – Проведем лошадь по деревне и возьмем приступом их дом.

– К их башне примыкает овин под соломенной крышей, – сказал старый Поло Гриффо, – он запылает у меня с одного маху.

Другой предлагал идти за лестницей от церковной колокольни; третий – высадить двери дома Барричини бревном, лежавшим на площади и предназначенным для какой-то постройки. Среди всех этих бешеных голосов слышен был голос Коломбы, объявлявшей своим телохранителям, что перед тем, как приняться за дело, каждый получит от нее большую чарку анисовки.

К несчастью, или, скорее, к счастью, эффект, на который она рассчитывала, поступив так жестоко с бедной лошадью, не достиг цели. Орсо не сомневался, что это варварское увечье было делом рук его врагов, и особенно подозревал Орландуччо; но он не думал, что этот молодой человек, которого он ударил и вызвал на дуэль, решит, что он стер свой позор, разрезав ухо у лошади. Напротив, эта мелкая и низкая месть усиливала его презрение к противникам, и теперь он мысленно соглашался с префектом, что подобные люди не стоят того, чтобы с ними драться. Как только он смог заставить слушать себя, он объявил своим смущенным сторонникам, что им следует отказаться от своих воинственных намерений и что суд накажет того, кто разрезал ухо его лошади.

– Я здесь хозяин, – строго прибавил он, – и я требую, чтобы мне повиновались. Первого, кто осмелится заговорить еще об убийстве или поджоге, я самого подожгу. Оседлать мне серую лошадь!

– Как, Орсо, – сказала Коломба, отведя его в сторону, – вы терпите, чтобы нас так оскорбляли? При жизни отца никогда Барричини не посмели бы изувечить нашу лошадь.

– Обещаю тебе, что им еще придется раскаяться, но наказывать негодяев, у которых хватает храбрости только для нападения на животных, должны жандармы и тюремщики. Я сказал тебе: суд отомстит им за меня… в противном случае тебе не придется напоминать мне, чей я сын.

– Терпение! – сказала Коломба со вздохом.

– Помни, сестра, – продолжал Орсо, – что если я, вернувшись, узнаю, что против Барричини была допущена какая-нибудь выходка, я тебе этого никогда не прощу. – Потом он прибавил мягче: – Весьма возможно, даже весьма вероятно, что я вернусь с полковником и его дочерью; постарайся, чтобы их комнаты были в порядке, чтобы завтрак был хорош и вообще, чтобы гостям у нас было как можно лучше. Очень хорошо быть храброй, Коломба, но нужно, кроме того, чтобы женщина умела быть хозяйкой в доме. Ну, поцелуй меня! Серую лошадь уже оседлали.

– Орсо, – сказала Коломба, – вы не поедете один!

– Мне никого не нужно, – возразил Орсо, – я ручаюсь, что не дам отрезать себе ухо.

– О, я ни за что не пущу вас одного, когда идет война! Эй, Поло Гриффо! Джан Франче! Меммо! Возьмите ружья! Вы проводите брата.

После довольно жаркого спора Орсо согласился, чтобы его сопровождал конвой. Он взял из своих пастухов самых сердитых, тех, которые громче всех советовали начать войну, и, повторив свое приказание, пустился в путь, на этот раз сделав объезд, чтобы избежать дома Барричини.

Они были уже далеко от Пьетранеры и быстро подвигались вперед, когда при переезде через ручеек, терявшийся в болоте, старый Поло Гриффо заметил несколько свиней, комфортабельно улегшихся в грязи и наслаждавшихся солнцем и холодной водой. Он сейчас же прицелился в самую толстую, выстрелил ей в голову и уложил на месте. Подруги убитой поднялись и побежали с удивительной легкостью, и, несмотря на то, что и другой пастух тоже выстрелил, они целыми и невредимыми добежали до чащи, где и исчезли.

– Глупцы! – закричал Орсо. – Вы принимаете домашних свиней за диких.

– Вовсе нет, Орс Антон, – отвечал Поло Гриффо, – это адвокатово стадо: пусть знает, как калечить наших лошадей.

– Как, негодяи! – закричал Орсо вне себя от ярости. – Вы делаете такие же подлости, как и наши враги? Прочь от меня, презренные! Вы мне не нужны. Вы годны только со свиньями драться! Клянусь богом, я разобью вам головы, если вы осмелитесь ехать за мной.

Пастухи переглянулись в смущении. Орсо пришпорил лошадь и ускакал галопом.

– Вот тебе и раз! – сказал Поло Гриффо. – Стоит любить людей, если они так обращаются с тобой! Его отец, полковник, рассердился на тебя за то, что ты однажды прицелился в адвоката. Дурак, что не выстрелил… А сынок… ты видел, что я для него сделал… хочет разбить мне голову, как кубышку, в которой больше нет вина. Вот, Меммо, чему учатся на континенте!

– Да, а если узнают, что ты убил свинью, тебя потянут в суд, и Орс Антон не заступится за тебя и не заплатит адвокату. Счастье, что никто не видел, святая Нера выручит тебя из беды.

После краткого обсуждения они пришли к заключению, что самое благоразумное – бросить свинью в овраг, и привели этот проект в исполнение, само собою разумеется, предварительно вырезав каждый по нескольку кусков свинины из невинной жертвы взаимной ненависти семей делла Реббиа и Барричини.