Текст книги "Имбирь и мускат"

Автор книги: Прийя Базил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Раджан молчал. Вот в чем загвоздка: какой разговор в этой семье ни заведи, обязательно всплывут щекотливые темы.

– Я просто скажу, что знаю. – Он засунул руки в карманы.

– Молодец, Радж! – насмешливо похвалила его Пьяри. – И что это изменит? Мама единственная, кто знает правду. Только ей можно верить. Все остальные – просто несведущие дураки.

Они молча повернули к дому. Донесся запах Сарниной готовки, зовущий всех к столу. Раджан принюхался, и его желудок снова заворчал в предвкушении пира. В дверях стоял отец.

– Поторопитесь-ка, – сказал он. – Обед стынет, а ваша мать, наоборот, кипятится.

36

Найна стояла под кленом в саду и поводила плечами. Горячее июльское солнце проникало сквозь густой полог из ветвей и, будто светомузыка в стиле диско, желтыми кругляшками падало на землю. Найна, усыпанная яркими пятнами, потянулась вверх. Полчаса работы в саду – и у тебя ощущение, что ты весь день делал гимнастику. Приподнявшись на носках, она прогнулась назад и вздохнула – райская птица, исполняющая брачный танец. Оскара бы непременно соблазнил вид ее пышных форм и покачивающихся бедер, но он стоял к Найне спиной и подвязывал бечевкой огненные георгины. Белая футболка Оскара натянулась и обрисовала бугристую дорогу позвоночника: каждый позвонок словно «лежачий полицейский», ждущий, когда по нему проедет ласковая Найнина рука.

После смерти Притпала она совсем забросила сад. Не сказать, что у мужа были «зеленые» пальцы, но лужайку он стриг регулярно. Теперь же на месте сада выросли настоящие джунгли – по-своему красивые, конечно, – и все же отдыхать здесь в теплые летние деньки, как любил Оскар, было не очень удобно. Покончив с домоседством, он стал много времени проводить на улице и последний год что есть силы обуздывал дикий сад Найны. Он и ее подключил к этому занятию: показывал, где какие сорняки, и вместе с ней выбирал семена растений. Найна и представить не могла, что возня с землей доставит ей столько удовольствия. Хотя она еще визжала при виде червей и слизней, плоды своего труда несказанно ее восхищали. Заметив бутон, она радостно вскрикивала, словно прямо на ее глазах рождался новый мир. Вместе с Оскаром Найна выбралась из безопасных, обитых плюшем стен рутины и обнаружила, что открытия поджидают ее на каждом углу. Даже прогулка до автобусной остановки казалась теперь отдыхом на экзотическом пляже, если Оскар был рядом.

Она оглядела сад и улыбнулась. На узкой клумбе пока расцвело лишь несколько бархоток, и ей не терпелось увидеть их во всей красе: две буквы из цветов – ОК. Имя, золотом озарившее ее сад и судьбу. Найна с радостью представила, как эти буквы будут гореть здесь год за годом. Навеки. Эту картину омрачило чувство вины: она ведь до сих пор никому не сказала про Оскара, даже Пьяри. Отчасти потому, что не знала, как это сделать, а отчасти – ей не хотелось ничего говорить. Теперь она, чья-то тайна, стала хранительницей собственного секрета. Найна начала понимать, как тяжела ноша обманщика. Самые простые и повседневные вопросы родных оказались ловушками. Как ты? Что делала в выходные? Почему не звонила? Когда приедешь? Хорошо. Как обычно. Занята. Скоро. Даже эти уклончивые ответы были ложью. И как легко они ей давались! Нет, она обязательно все расскажет семье. Чуть позже.

– Мама заболела, – сказала Найна, выходя в сад. На улице уже который день стояла невыносимая жара. Такого знойного июля давно не бывало.

– Опять? – Оскар нахмурился.

Она любила складочку, появившуюся на его лбу.

– Да, на этот раз все серьезно. У нее опухоль в горле.

– О…

– Она давно жаловалась на хрипоту и першение, а я не слушала. Думала: простуда, пустяки.

– Ну, ты ведь не могла предположить такое. Ты же не врач. – Оскар продолжал поливать клумбу.

– Знаю, знаю. Зря я не… я… – Найна умолкла.

– Что такое? – Он положил шланг и подошел ближе.

– Ей снова будут делать операцию.

– Зачем? То есть какую? Что это за опухоль? Это ведь не… не рак?

– Она так думает. – Найна закусила дрожащую губу.

– А что говорит доктор?

– Да… я не знаю. Мы беседовали по телефону. Когда она сказала «рак», я очень расстроилась, она начала плакать, и я совсем перестала соображать…

– Погоди, не волнуйся. – Оскар взял ее за руку. – Не делай поспешных выводов. Она уже ставила себе такой диагноз, а потом выяснилось, что все хорошо.

Два года назад Сарна несколько раз падала в обморок, набивала себе шишки и неделю после этого валялась в постели. Не найдя подходящего медицинского термина для того, что в действительности было комбинацией возраста, чрезмерных нагрузок и ожирения, Сарна возомнила, будто у нее рак. Она слышала, что у этой болезни множество разновидностей: груди, желудка, кожи и даже пальца. Поэтому Сарна предположила, что у нее обморочный рак. Все домашние так или иначе выразили свое недоверие к ее диагнозу. Дочери сказали, что при раке больные сильно теряют в весе, а у Сарны ничего такого и в помине нет. Карам отметил, что неграмотные кенийцы всякую хворь называют малярией: малярия я тумбо, малярия я кичва, малярия я мугуу – боль в желудке, головная боль, боль в ноге. Сарна отказалась от страшного диагноза только тогда, когда Раджан заявил, что у нее рак воображения.

– Помнишь обморочный рак? Ты же мне сама рассказывала, – успокаивал ее Оскар. – Да и вообще, почему сразу операция? У нее взяли биопсию? Извини, конечно, но это очень похоже на очередную попытку привлечь к себе внимание.

– У матушки был такой расстроенный голос по телефону. И она просила меня приехать и помочь. Не стала бы она так…

– Стала бы, уж поверь. Она все еще пытается тобой управлять, Найна. Просто успокойся и все обдумай. Наверняка Сарна заметила, что ты держишься от нее на расстоянии. Думает, что если будет серьезный повод, ты обязательно приедешь. Скорей всего она просто хочет, чтобы ты почувствовала себя виноватой и примчалась в Ло…

– Вода, – вдруг сказала Найна.

– Что?

– Шланг, шланг! Выключи его скорее!

– О Господи! – Вода хлынула на амарант, жадно облизывая его алые косы. Излишки страсти уже стекали по тропинке ко входу в дом.

Оскар схватил шланг, чтобы направить поток в другое место, он скользнул в его руке и обрызгал Найну. Та завизжала. Оскар рассмеялся и побежал закрывать воду. Когда он вернулся, Найна уже пришла в себя.

– Ты прав, странно все это, – сказала она, не замечая прилипшей к телу рубашки. – Но что-то неладно, потому что голос у мамы ужасный, да и операция уже назначена.

– Ну так перезвони. Разузнай все подробней. Спроси Карама – он, наверное, объяснит, что происходит на самом деле, – предложил Оскар.

Карам взял трубку и, услышав Найнин голос, тут же объявил, что в Лондоне почти тридцать градусов жары.

– А у вас как? – осведомился он с легким азартом в голосе. Впервые Найна не ответила на его излюбленный вопрос, а напрямую спросила, что стряслось с Сарной.

– Я точно не знаю, – ответил Карам. – Она заходит к врачу одна, а я жду в коридоре. У нее небольшая опухоль в горле, узелок, что ли. Погоди, она мне машет, хочет поговорить с тобой.

– Минутку, б-джи. Это очень серьезно? Это… рак?

– Рак?! Ну что ты! Нет, конечно. Пустяки, ей сделают операцию, а на следующий день уже выпишут. Ну все, она у телефона…

– Глупенькая, она совсем перепугалась, – услышала Найна голос Карама, прежде чем в трубке раздался хрип Сарны:

– Ты приедешь или нет?

– Матушка, я очень переживаю. Ты меня напугала, когда заявила, будто у тебя рак. Что происходит?

– А почему ты спрашиваешь? Твое решение зависит от тяжести моей болезни, так получается? Если у меня не рак, то всем плевать, да? – Командные нотки слышались в Сарниных словах, даже несмотря на хрип.

– Нет, матушка, нет. – Найна попалась в ее западню.

– Прекрасно, можешь не приезжать, – скрежетала Сарна. – Мне никто не нужен, я сама справлюсь. Как всегда.

– Я приеду, – отчетливо проговорила Найна и под руководством Оскара продолжила: – Я ведь не об этом говорю. Мне просто нужно знать, что не так.

– Да все не так! – вскричала Сарна, позабыв о больном горле, и сразу же зашлась в приступе кашля.

Найна в отчаянии поглядела на Оскара.

– Я только сказала, что это похоже на рак, – прохрипела трубка.

Найне не хотелось ехать к матери.

– Вот и не надо. Ты вроде бы решила, что больше не будешь ей помогать, – напомнил Оскар.

Она поджала губы. От постоянного прикусывания они побагровели и стали похожи на переспелые вишни.

– Знаю. Что же мне делать?

– Как – что? Откажись.

– Это не так-то просто. Я себя чувствую плохой… виноватой, – сказала Найна, опустив сразу несколько определений, которые Оскар увидел в ее глазах: никчемной, подлой, напуганной, злой. – Не могу я отказать, когда она нуждается в моей помощи.

Сомнительный диагноз Сарны был в определенном смысле правдой. Внутри ее жил и рос страшный обман. С годами он укреплялся в сознании, отравлял душу и постепенно поражал все доброе и правдивое. Ибо это были не просто лживые слова, а целый клубок чувств: вины, стыда, гнева и страха. Их железная хватка отбирала последние силы. В Сарне эти чувства не пробуждались и угасали, как у обычных людей, а жили в ней постоянно, стали ее главной движущей силой и, точно раковые клетки, быстро росли, принимая всевозможные формы и размеры. Каждая ее мысль, поступок, слово или физическая боль уходили корнями в ложь. Сарна боролась со своим прошлым, как с инфекцией, с чем-то, что надо выкорчевать и истребить. Она так увлеклась этой войной, что стала уязвима перед другим вирусом: смертельной напастью отрицания, которая дала метастазы и заняла ее душу.

* * *

Пока Сарна лежала в больнице, семья узнала, что за операцию ей сделали. Сарна была еще под наркозом, когда в палату вошел врач, делающий обход. Она полулежала на груде подушек: волосы убраны в тугой хвост, отчего бледное лицо казалось еще более строгим. Пока доктор ее осматривал, она не двигалась, и только глаза вяло перекатывались под веками. Найне это движение показалось зловещим: Сарна будто бы пыталась очнуться и увидеть, что происходит вокруг ее ложа.

Хирург снабдил их краткими сведениями:

– Анестезия еще действует, все прошло хорошо. Она скоро поправится. Завтра мы ее выпишем. – Он черкнул что-то в блокноте. – Пусть поменьше говорит в первые дни. Некоторое время голос будет хриплым, потом все пройдет само собой. Через несколько недель – точно.

– Так быстро? – Карам поправил галстук.

– Да, миссис Сингх очень повезло. Она ведь не певица? – поинтересовался врач.

– Смотря что вы считаете вокалом, – ответил Карам. – Она довольно часто берет высокие ноты, если честно.

Хирург сдержал улыбку.

– Я только хотел сказать, что обычно узелки в горле образуются у певцов, чаще оперных. Они так и называются – «узелки певцов». Понятное дело, их удаление часто приводит к нежелательным последствиям.

Сбитый с толку, Карам попросил врача рассказать поподробнее. Выслушав доктора, он спросил:

– То есть выходит, моя жена заработала себе опухоль тем, что много разговаривала? – Его губы растянулись в злорадной усмешке.

– Хм, довольно трудно сказать наверняка, мистер Сингх. – На этот раз врач не выдержал и улыбнулся. – Я не знаю вашу жену и ее вокальные… привычки. Но подобные узелки часто возникают от перенапряжения голосовых связок.

Карам ухмыльнулся и чуть не захлопал в ладоши от восторга. Когда хирург вышел из палаты, он повернулся к Найне и Пьяри, которые сидели по обе стороны от Сарниной кровати и тоже улыбались. Увидев, что глаза матери снова задвигались под веками в молчаливом упреке, Найна тут же посерьезнела.

– Я всегда удивлялся, как ей удается столько кричать. Хоть бы раз сорвала голос! У меня даже возникало чувство, что у нее изо рта вот-вот вывалится язык – так она усердно им работала. – Карам подошел к кровати и присмотрелся к Сарниному горлу.

– Теперь ясно, почему она не пускала тебя к доктору Джасгулу. Не хотела, чтобы мы знали, – предположила Пьяри.

– Точно! – Карам хлопнул ладонью по железному каркасу кровати. – Я должен ей что-нибудь сказать. Она убеждена, что никогда не повышает голоса. А я, видите ли, всегда ору. Надо поставить ее на место.

– Питхаджи, она тебе не поверит.

– А я еще раз спрошу доктора – при ней.

К сожалению, врач больше не заходил в палату во время их визитов, а значит, преподать жене урок Карам не смог. Первые дни дома она очень страдала, и Караму опять не удалось с ней поговорить.

– Не понимаю, почему она так плохо себя чувствует? Можно подумать, ей заменили бедренную кость, – жаловался он Найне и Пьяри, которых посещали похожие мысли.

Желание разговаривать в Сарне было таким сильным, что она то и дело пыталась что-нибудь сказать, но за слабым шепотом следовал приступ кашля.

– Матушка! Несколько дней тебе вообще надо молчать! – ругалась Найна, а Карам давал жене ручку с бумагой. Сарне пришлось последовать их совету, а потом она нашла иной выход из положения. Когда Сарне что-нибудь требовалось, она брала пульт управления и включала телевизор на всю громкость.

Спустя три дня, не в силах больше сдерживаться, Карам поднял вопрос о природе ее болезни. Сарна лежала на диване, скрестив ноги. В одной руке у нее был пульт, а другой она поглаживала горло, словно нащупывая признаки выздоровления.

На кухне, где Найна варила суп, было слышно, как Карам начал пересказывать Сарне свой разговор с хирургом. Найне захотелось, чтобы рядом была сестра – вдвоем намного проще переносить семейные ссоры. Но Пьяри с мальчиками уехали отдыхать в Турцию. Понадеявшись, что в ее присутствии Сарна не закатит скандал, Найна вошла в гостиную и стала накрывать на стол. Карам как раз повторял жене слова врача, немного их приукрасив: «Ваша супруга слишком много говорит». Сарна злобно нахмурилась, ее ноздри задрожали, как у кролика. Зная, что не сможет заглушить голос мужа сама, она сделала громче телевизор. Карам тут же его выключил, загородил собой экран и погрозил жене пальцем: «Если ты не перестанешь ругаться и кричать, у тебя опять исчезнет голос – вероятно, навсегда!» Сарна снова и снова жала на кнопки пульта, будто с их помощью пыталась управлять мужем. Когда ничего не вышло, она закашляла.

Карам пренебрег первым приступом и продолжил ее поучать. Тогда Сарна хрипло скомандовала: «Баста! Хватит!» В то же мгновение кашель ухудшился. Через минуту она уже задыхалась: отчаянно хватала губами воздух, а по ее красным щекам струились слезы. Найна бросилась к ней и велела Караму принести воды. Только через полчаса Сарна задышала нормально и попыталась произнести несколько слов – с ее губ не слетело ни звука. Даже слабый шепот, сохранившийся после операции, исчез. Карам и Найна были в ужасе. Они испуганно переглянулись.

Сарна не делала тщетных попыток заговорить. Карам побледнел. Всю жизнь он мечтал укоротить острый язычок жены и невольно в этом преуспел, но теперь победа казалась ему преступной. Внезапно Сарна схватила бумагу с ручкой, написала: «Пропал» – и вцепилась рукой в горло. Затем вырвала из блокнота листок и на чистой странице нарисовала стрелку, указывающую на Карама. Вуаля! – ответственность за ее болезнь мгновенно легла на чужие плечи.

– Позвать врача? – Карам виновато ковырял пуговицу на рубашке.

Сарна решительно покачала головой.

– Может, голос еще вернется. – Найна быстро протерла зеркало на стене – в приступе кашля Сарна его забрызгала. Отказ матери успокоил Найну. Если бы у Сарны действительно пропал голос, она сразу вызвала бы «скорую». Получается, она опять изображает жертву. Спор, разгоревшийся полчаса назад между ней и Карамом, продолжался без единого слова, и выигрывала его Сарна.

Следующие несколько дней Карам и Найна поджидали, когда Сарна потеряет бдительность и проговорится. Они все время уверяли друг друга, что Сарна выздоровеет, но не сознавались открыто в своих подозрениях. Оба чувствовали себя виноватыми за то, что обрекли ее на молчание.

Через два дня после выписки она выглядела и чувствовала себя замечательно. Найна вошла на кухню после душа и застала Сарну за неблаговидным занятием: та возилась с едой, которую дочь приготовила утром. Тайком добавляла в дал лимонный сок, потом макала в него пальцы и с довольным видом их облизывала. Удивленная Найна замерла в дверях. Обычно ее расстраивала мамина привычка переделывать любое блюдо на свой лад, сегодня же она была рада: если Сарна вмешивается куда не просят, стало быть, идет на поправку.

Когда Найна вошла, Сарна испуганно обернулась и выдала: «А я думала, ты в душе!» Слова получились невнятными, сиплыми и слегка надтреснутыми, будто печенье, которое передержали в печи. Звук уже давно пекся в ее горле, ожидая, когда его выпустят наружу. Сарна тут же поднесла руку к губам. Этот жест подтвердил подозрения Найны: мама притворялась.

– Твой голос вернулся, матушка!!! Невероятно! Какое чудо! – Не дожидаясь ее ответа, Найна позвала Карама: – Бхраджи! Бхраджи! Голос вернулся! Она снова говорит! Какое счастье!

– Слава Вахегуру, – сказал Карам, войдя на кухню.

– Матушка, твой голос звучит чудесно, как будто он уже давно сидел в горле, зрел и ждал своего часа! – Найне было отвратительно ее лицемерие.

Сарна, которая сначала выглядела оробевшей, теперь изображает счастливое изумление. Она медленно заговорила, как бы пробуя свой голос:

– Он еще не совсем нормальный.

– Ничего страшного, врач сказал, что пройдет несколько недель, прежде чем он полностью восстановится. Только не волнуйся больше, ладно? Не «потеряй» его снова, – предупредил Карам.

После операции речь Сарны изменилась. Приходилось часто прочищать горло, а слова перемежались густым хрипом. Голос, некогда бывший ее самым острым оружием, притупился болезнью, метафорическим раком, который снедал изнутри душу Сарны. Словам теперь приходилось пробиваться сквозь слизь отрицания.

37

Отношения между Оскаром и Найной развивались. Их близость подпитывалась многолетней разлукой, а не долгими годами, проведенными вместе, как это бывает обычно. Давным-давно они поженились, не обмолвившись друг с другом и словом, заключили союз, в котором беседы и прикосновения были недопустимы. Теперь же судьба снова свела их вместе, и в них проснулось желание наверстать упущенное. Они стали видеться каждый день. Через некоторое время у Оскара и Найны не осталось друг от друга секретов, а спустя месяц они спали в одной постели. Так должно было быть, говорили себе влюбленные. Через год их связь укрепилась, когда Найна забеременела. Конечно, они не отдавали себе отчета, что столь быстрое развитие событий ведет к скорому и неминуемому концу.

О ребенке они не смели даже думать, не то что говорить. Вырастив целый сад, Оскар и Найна не догадывались, что самое драгоценное семя посеяли в другом месте. Найне больше сорока, и скорее всего она бесплодна, О каком ребенке может идти речь? Вероятно, ее неспособность иметь детей была связана с ложью о собственном рождении. Пока Найна не хотела признать саму себя, казалось вполне понятным и уместным, что ей нельзя становиться матерью. Это вызвало некое замыкание в ее организме: жизнь обходила стороной органы размножения. Перед Оскаром Найна не таилась, и все вернулось на круги своя. Как еще объяснить ее беременность? Наука не нашлась с ответом на этот вопрос. Даже врачи были поражены. Они советовали сделать аборт, так как рожать в таком возрасте опасно и для матери, и для ребенка. Найна стояла на своем: «Нет. Я уже все решила. Я буду рожать, несмотря ни на что».

Оскар прекрасно понимал ее решимость. Найна всегда мечтала о детях, да и он хотел малыша. Чудесное осознание того, что их воссоединение стало началом новой жизни, было для него настоящим открытием, даром, о котором он и не мечтал. Поэтому Оскар нисколько не колебался. Сначала он переживал из-за предостережений докторов, потом его с головой захлестнул Найнин оптимизм. Скоро он тоже не видел иного будущего, кроме счастливого семейного. Однако рождение ребенка заставило его задуматься о том, как известить мир об их любви с Найной.

– Может, пора рассказать все твоим родителям, – предложил Оскар. Найна посмотрела на него и ссутулилась. Она поняла, о чем он: пришло время сообщить Караму и Сарне об их отношениях и о ребенке. – Мы не сможем долго это утаивать. Скоро твоя беременность будет очевидна. – Он показал на ее живот. Найна молчала, закусив губу. Она все решила.

– Что такое? О чем ты думаешь? – Оскар провел рукой по своим волосам с серебристыми прядками.

– Я не хочу, чтобы они знали, – ответила Найна.

– Что? Ты шутишь! Ты с ума сошла, Найна. Конечно, про нас можно было и не рассказывать, но куда ты спрячешь ребенка?

– Они теперь редко приезжают.

– Найна, подумай хорошенько. – Оскар отставил свою чашку с чаем и взял ее за руку. – Люди тебя увидят. Вдруг кто-нибудь проговорится. А о друзьях своих ты подумала? От них ты тоже будешь прятаться? Это глупо. Тебе нечего стыдиться, мы скоро поженимся. Ты сможешь поделиться своим счастьем с семьей.

– Да не хочу я с ними делиться!!!

Оскар не ожидал такого отпора.

– Всю жизнь за меня решали, где жить, за кого выходить замуж, кем работать… даже могу ли я называть свою родную мать мамой. Теперь я впервые почувствовала, что моя жизнь принадлежит мне. Это мое! – Она обхватила руками живот.

«И мое тоже», – подумал Оскар, чувствуя себя слегка обделенным. В конце концов, женщина не решает, беременеть ей или нет, это происходит само собой. Найна стала удовлетворенной, когда в ней появился ребенок. Оскару было досадно, что с ним она никогда не была так счастлива.

– Ты хочешь, чтобы мы воспитывали малыша втайне от твоих родителей? – Он заставил себя успокоиться и снова взял Найну за руку.

– Нет. Я знаю, что сказать все равно придется. Но мы сделаем это после родов. А это время пусть принадлежит только мне, нам. Ты знаешь матушку, она не привыкла молчать. «Ох-хо, я так и знала! Вот почему я тебя первой замуж выдала!» Обязательно скажет что-нибудь в этом духе. Не хочу, чтобы она вмешивалась и оскорбляла меня. Эти месяцы должны быть мирными.

Оскар сомневался, что Сарна отреагирует именно так. Скорее всего она будет убита. Не зря Найна боялась рассказать матери об их отношениях.

– Вдовы моего возраста не должны влюбляться. Что скажут люди? Мама от стыда под землю провалится, – часто говорила она, оправдывая свой обман. Теперь Оскар понял: страх перед Сарниными упреками все еще мешал Найне открыть правду. И то, что они скоро поженятся, ничуть не уменьшит позора. Легко догадаться, что было у Найны на уме.

– Почему бы тебе не поговорить с Пьяри? – Оскар попытался подавить нетерпение в голосе, но Найна все-таки его услышала и отвернулась. За долю секунды Оскар вспомнил о колоссальной пропасти между ними, о разнице культур и жизненного опыта. Любовь может проложить мост через пропасть, хотя время от времени она зияет чернотой. Сначала Оскар пытался переманить любимую с другого берега, где Найна сидела в темной узкой лощине древних поверий и пагубных предрассудков. «Приди ко мне! – молил он. – Приди сюда, где горы мягко перетекают в море, а сверкающий горизонт сулит новые возможности. Сюда, где песок греет ноги и ветерок насвистывает песнь признания. Явись в мою беспечную страну». Найне же было сложно даже любоваться его внутренним миром, не то что жить в нем, хотя порой она все-таки шла на зов любви.

– Я же сказала: не хочу, чтобы они знати.

– При чем тут Пьяри? – Оскар обошел вокруг стола и сел рядом с Найной. – Она будет очень рада за тебя, я уверен. Даже поможет, если надо – например, сама сообщит о нас Караму и Сарне. Найна, подумай об этом.

– Нет. Прошу. Прошу! – Она взяла его за руку.

– О чем?

– Разве ты не понимаешь? Сбылась моя мечта. Почему я не могу насладиться ею, пока кто-нибудь все не испортит? Ты же знаешь, ничего не получится, если хоть один человек узнает.

Да, она боялась того, что подумают люди. Точнее, как дурная молва повлияет на ее жизнь. Найне была невыносима мысль о позоре, который постигнет ее вместе с радостью беременности.

– Почему не получится? Никто не встанет между нами. – Оскар ее поцеловал. – Я буду рядом, несмотря ни на что, и твои родные смирятся и привыкнут ко мне. Нужно дать им возможность порадоваться твоей новой жизни. Пока никто о ней не знает, ты, словно воришка, будешь красть у других свое счастье. Иногда обстоятельства вынуждают людей измениться. Если мы скажем правду, то все устроится. Если же что-то пойдет неладно, то мы по крайней мере будем уверены, что поступили правильно…

– А что может пойти неладно? – Она тревожно всмотрелась в его лицо. Морщинки ходили по его лбу, точно волны, движимые течением мыслей.

– Много чего. – Увидев страх в глазах Найны, он туг же сменил тактику. – Ничего плохого не произойдет, если мы будем вместе. Все наладится. Все будет просто прекрасно.

Зачем усложнять и без того нелегкое положение? Оскар обнял Найну. Почувствовав, как он расстроен, она ласково прошептала:

– Мы обязательно все им расскажем. После родов. Представляешь, как они удивятся?

Месяцы ожидания ребенка были самой счастливой порой их любви. Вновь став мужем и женой, они вместе строили планы и восхищались переменами, происходившими в Найне.

Казалось, у них впереди целая вечность. Они даже не проявляли отснятых фотографий: зачем торопиться и запечатлевать друг друга на бумаге, если они и так принадлежат друг другу?

Оскар с Найной придумывали, куда поедут летом, искали кварталы с хорошими школами и мечтали о переезде. Все это время Оскар был невольным соучастником извечного преступления истории: повторения. Он этого не замечал. А может, как и Найна, просто не хотел замечать. Оскар не видел чудовищной иронии происходящего: снова тайная связь, скрытая беременность, несчастный ребенок.

Разве Оскару следовало давить на Найну, чтобы она наконец вступила в схватку с внутренними демонами? Может быть. Однако старые привычки неохотно покидают обжитые места. Годы, проведенные в безучастном наблюдении, притупили его чувства: он до сих пор гораздо лучше слушал, чем спорил. Оскар считал, что все должно идти своим чередом. Полагал, будто делает Найну счастливой – вероятно, это было не так. Любовь, прошедшая сквозь призму отречения, – уже не чистый свет.

Позднее Оскар будет сокрушаться, что не помог Найне разорвать порочный круг. Это станет его горчайшим и вместе с тем пустым сожалением – ведь что бы тогда изменилось? Все и Ничего.