Текст книги "Имбирь и мускат"

Автор книги: Прийя Базил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

40

Когда в среду Оскар приехал в Лондон, ему сказали, что Карам еще ничего не знает.

– Пожалуйста, не говори ему. Мы пока не решились, – предупредила Пьяри по дороге в больницу, где лежала Сарна.

– Вот это да! Ты постарел! – Карам критически осмотрел Оскара. Какой он седой! И глаза серые, и даже куртка.

– Здравствуйте, мистер Сингх. – Они пожали друг другу руки. Карам тоже состарился, правда, не разительно, а как-то элегантно.

– И все-таки… это ты. Это правда ты.

Наступила неловкая тишина. Ее нарушила Пьяри, взяв на руки Умид и восторженно воскликнув:

– Гляди, питхаджи, она вылитая Найна!

Сердце Оскара подпрыгнуло в груди. Он тоже заметил это удивительное сходство, но подумал, что болезненное воображение играет с ним злую шутку. Карам бросил на девочку беглый взгляд и повернулся к жене.

– О, она опять открыла глаза! – закричал он и кинулся к Сарне. Когда все столпились вокруг кровати, та уже мирно спала. – Она и раньше их открывала. Сестра сказала, это хороший знак. – Карам разгладил простыню и сквозь ткань почувствовал изгиб Сарниной руки. Он снова мог ласкать жену, не боясь упреков.

Оскару не верилось, что эта бледная женщина когда-то была кулинарной искусительницей. На прикроватной тумбочке в кувшинах с водой стояли цветы. Оскар воткнул туда же свои белые лилии. Они печально склонили головки и пролили оранжевые слезы пыльцы на его ладонь.

В тот вечер они сидели в гостиной на Эльм-роуд и ждали Раджана.

– Он сейчас очень раздражительный, – предупредила Оскара Пьяри. – Ему тяжело, он знает, что сегодня мы должны все сказать питхаджи. Думает, что ему придется хуже всего, потому что говорить будет именно он.

Было видно, что она волнуется. Ей не сиделось на месте, и даже ее брови танцевали от беспокойства, выписывая тревожные арабески. Они с Раджаном решили открыть Караму правду, но постоянно искали повод, чтобы отложить разговор. Оскар был не рад, что приехал в день их признания.

– Как мама? – спросил Раджан после того, как поздоровался с Оскаром.

– Ты с работы? – Карам внимательно осмотрел сына. С каких это пор управлять компанией можно в таком виде? На Раджане были джинсы, зеленая футболка и коричневая спортивная куртка. Ему давно следовало побриться и постричься. Выглядел он хорошо, хотя немного неухоженно и неопрятно.

Почувствовав отцовское неодобрение, Раджан не ответил на его вопрос.

– Как мама? Ей лучше?

– Она сегодня на секунду открыла глаза, – доложил Карам.

– Мне кажется, она не смогла удержаться, чтобы хоть мельком не взглянуть на Умид. – Раджан погладил ее щечку. – Как же она похожа на Найну!

– Пойдем, поможешь мне принести чай, – позвала Пьяри брата.

Оскар уселся на диван, поставил перед собой колыбель Умид и тихонько подтолкнул. Карам устроился в кресле Сарны и поглядел на часы в форме Африки. Много лет они напоминали ему, откуда он родом и как далеко забрался! Теперь они стали символом его любви. Их форма повторяла очертания того континента, где они с Сарной провели самую счастливую пору.

Раджан вернулся в гостиную с подносом в руках. Пьяри шла следом.

– С молоком и без сахара? – спросила она у Оскара и дала ему чашку. От этого вопроса он едва не разрыдался: некому больше тайно подслащивать его жизнь.

– Питхаджи, на кухне что-то протекло. – Пьяри села по другую сторону колыбели.

– Да? – Карам встал, чтобы сходить и проверить, в чем дело.

– Не беспокойся, ерунда. – Раджан жестом усадил его обратно. – Лужу мы вытерли. Потом посмотрим. – Он поглядел на часы, сунул руки в карманы и подошел к камину. – Отец, нам надо поговорить…

– Я знаю, – перебил Карам.

– Знаешь?

– Мне известно, что вы хотите сказать.

Раджан сглотнул, словно физически пытался проглотить слова отца.

– Про… Найну? – уточнила Пьяри.

– Она – дочь вашей матери, верно? – Карам провел пальцем по четкой стрелке на брюках. Странная и удивительная ирония судьбы: человек, который так любил историю и преследовал ее по всему миру, отрицал собственную хронику. Быть может, он искал драмы глобального масштаба в надежде, что с их помощью забудет о прошлом жены?

– И давно ты в курсе? – Пьяри обхватила чашку обеими руками.

– Еще с тех пор, когда жил с семьей в Кении. – Он бросил взгляд на тикающую медную карту. – Однажды я подслушал разговор между Биджи и вашей чачаджи Персини.

Их слова по сей день звучали в его ушах с докучливым упорством мелодии, которую невозможно выбросить из головы.

– Она самая настоящая чалаако. Хитрая бестия. Я сразу поняла, что у нее душа нечиста. Точно тебе говорю: когда всех вокруг подозреваешь, тебе и самой есть что скрывать! – ликовала Персини.

Биджи была сдержанней:

– Вот что происходит, когда посылаешь сына на поиски жены. На красоту клюнул, дурак! Зачем только я отпустила его одного! Семейка Сарны любого и на обезьяне женит. Такие болтуны, просто ужас! Они говорить умеют – своим горячим дыханием воздушный шар быстрее надуют, чем ты поджаришь пури! Слышала бы, что щебетала их мать. «Отец был старшим офицером округа, а дочери чисты, как монашки». Ох-хо, пошутила так пошутила! Они нас одурачили как пить дать. А Карам, бедняжка, – самый большой дурак. Он в этой лгунье души не чает.

– Ну ничего. Многие уже знают правду. Да почти все! Джагиндер в курсе – а уж ей рот не заткнешь, – сказала Персини.

Биджи сокрушенно покачала головой:

– Нельзя остановить то, что уже пришло в движение, хотя можно повлиять на сам путь. Люди, конечно, станут судачить, но с нами они говорить не осмелятся, пока мы не спросим. А мы не будем обсуждать этот позор ни с другими, ни между собой. Ясно? – Увидев, как Персини разочарована, Биджи добавила: – Надеюсь, ты еще ничего не сказала братьям Карама?

– Нет, конечно! – соврала та и сразу же замела следы: – Они ведь могли услышать от кого-нибудь другого.

– Вряд ли. Они скандалов не ищут, не то что ты. И вообще, они бы мне уже доложили. Молчи как рыба. Даже Сукхи не говори, понятно?

Персини надеялась на открытое противостояние с Сарной, чтобы раз и навсегда поставить чертовку на место. Ей не терпелось закатить скандал, а Биджи обрекла ее на пожизненное молчание. Персини не видела в этом смысла, но Биджи понимала, что делает.

– Я не хочу, чтобы Карам знал. Да, он ошибся и еще поплатится за это, однако знать ему не обязательно. Что толку? Это ничего не изменит.

– Можно выбросить ее на улицу, эту сали шензи! – выругалась Персини.

– Хаи, попридержи язык! Ты что, с ума сошла? Не понимаешь, какой это будет позор? Нет уж!

– Надо же ее как-то проучить! – взорвалась Персини. – Нужно вывести ее на чистую воду! Или ты хочешь, чтобы мы притворялись, будто она и не чалаако вовсе? Будто бы мы знать не знаем, что у нее есть незаконнорожденный ребенок?

– Ах! Ш-ш-ш!!! – Биджи схватила ее за плечи. – Пообещай, что никому про это не расскажешь. Обещаешь? Клянись! – Ее ногти впились в кожу Персини.

– Хорошо!

Биджи на этом не успокоилась:

– Поклянись жизнью своей матери! Давай!

– Клянусь! – Слово оказалось таким горьким, что Персини захотелось сплюнуть. Она пошла к двери, и Карам, услышав это, незаметно скрылся из виду.

– Невероятно. Почему ты молчал? – Чай Пьяри совсем остыл.

Раджан потерял дар речи. Целую неделю он не спал, пытаясь придумать, как лучше сообщить Караму о Найне. А отец между тем спокойно направил яркий свет истины прямо им в глаза.

– Почему я молчал? Ну, знаешь ли, это не совсем то, чем можно хвастаться. Я просто выбросил эти мысли из головы. Последовал мудрому совету Биджи. – Карам выглядел совершенно спокойным.

– Как же ми? Почему ты ей не сказал? – изумилась Пьяри.

Карам не знал, что ему когда-нибудь придется объяснять одно из самых важных решений в жизни. С тех пор как он последний раздумал об этом, прошло много лет.

– Причин было немало. Во-первых, долг. Я чувствовал ответственность за семью и за ту жизнь, к которой привыкла Биджи. Я и представить не мог, что станет с вашей матерью – с нами, – скажи я ей что-нибудь. Чем дольше я откладывал разговор, тем тяжелей мне было на него решиться.

– И поэтому ты поехал в Лондон на курсы? – Пьяри отставила чашку.

– Да. И напрасно. – Карам кивнул. – Ты ведь знаешь, у тебя была сестра-близняшка, Пхулвати. Мама не любит о ней вспоминать… Вернувшись из Лондона, я не смог поговорить с Сарной по душам. Ваша мама была в ужасном состоянии. К ней плохо относились в семье, она горевала. Я не мог причинить ей боль. Это было бы слишком жестоко. К тому же… – Карам собрался с духом. – Я ее любил.

Он вспомнил ту невероятную, всепоглощающую страсть, которую испытывал к Сарне. Стыд и боль почти не уменьшили ее. Порой случалось, что Карам презирал себя за любовь, словно то был недостаток: знать скверные подробности чьего-то прошлого и все равно желать этого человека.

– У себя в душе, – сказал он, – я создал образ нас с Сарной, бьющихся против моей семьи и всего мира. Мы объединились в этой борьбе. И выжили.

– Это ужасно. – Пьяри плакала. – Если бы ты сказал… было бы проще… вы стали бы счастливее. К чему все эти тайны…

– Возможно… – Карам на минуту закрыл глаза. – Да, с этой трагедией мы справились вместе, но поодиночке. Нас погубило молчание. Теперь я хорошо понимаю и могу легко представить, насколько все было бы проще, поговори мы тогда. Мы жили бы лучше, с честью и достоинством преодолевали бы трудности. Поймите, в те дни делиться друг с другом было не принято. Да и ваша мама никогда бы не призналась мне, даже если б захотела: это было страшным позором для семьи. Мужу и жене не пристало обсуждать такие вещи. Ну, мы и не говорили.

– Да, вместо этого вы кричали, – наконец-то вымолвил Раджан.

– Я имею в виду чувства. Страхи, переживания – все это держалось при себе. Иное дело – скандалы и ссоры: в этом ваша мама знала толк. Разве когда-нибудь у нее были серьезные причины для обиды? Нет. Она всегда кипятилась по пустякам. О многих важных проблемах мы с Сарной ни разу не поговорили. Вы не поверите, мне и самому это кажется теперь странным. Мы никогда не обсуждали смерть нашего ребенка. Ни словом не обмолвились про это. И все же нельзя сказать, что мы не были близки. Мы любили друг друга. Иначе. По-другому…

– Да. – Раджан вынул руки из карманов и громко хлопнул в ладоши. – Вы лгали.

– Раджан! – одернула его Пьяри.

– По твоим словам, папа, все выходит очень благородно. А мне кажется, что ты просто струсил. Не захотел мириться с фактами и сбежал в Лондон, когда стало невмоготу, вместо того чтобы разорвать брак, построенный на обмане.

– Имей уважение к родителям! – Карам повысил голос. – Думаешь, твой современный подход лучше? Мне стоило развестись с вашей матерью? Выкинуть ее на улицу, чтобы вы росли в распавшейся семье?

Для Раджана она и так распалась, хотя никто не смел это обсуждать.

– Я признаю, что действительно испугался. – Карам не отрывал глаз от пятнышка на ковре, словно это помогало ему держать себя в руках: так танцор сосредотачивается на одной точке, чтобы не потерять равновесие. – В душе я всегда стремился поступить правильно. Думаете, мне не хотелось высказать правду? Бесчисленное множество раз я еле сдерживался, чтобы не прокричать ее в лицо Сарне. Время тоже было не на моей стороне. Я сам выбрал жену. Биджи считала это моей ошибкой. Приняв решение молчать, я невольно стал соучастником преступления. Теперь, что бы я ни сказал, это обернулось бы и против меня. – Он поглядел на Пьяри, потом на Раджана. – Разве я мог просто взять и порвать в клочья всю свою жизнь? Что подумали бы люди?

– Люди, люди! – не выдержал Раджан. – Да какая разница, что они подумали бы?

– Мы не такие независимые, как ты. Нет! – Карам погрозил пальцем. – У нас еще осталась толика уважения к семье и друзьям. Жаль, что ты не научился следить за своими словами.

В миллионный раз Карам упрекнул себя за то, что когда-то разрешил постричь мальчишку.

– А мне, папа, жаль другого. Я всю жизнь восхищался твоим терпением и сдержанностью, а теперь узнал, что это фарс. Какой же я дурак! Все, что было между нами, оказалось спектаклем. – Его голос дрогнул.

– Радж, не надо… – сказала Пьяри.

– Получается, ты был не тем, кем мы тебя считали. И это самое ужасное. С мамой все было ясно, мы знали о ее тайнах, но я думал, что ты – это… ты. Все эти годы мы защищали тебя: прикусывали языки, молчали в ответ на мамины бредни и позволяли Найне страдать, потому что думали: «Главное, чтобы папа не узнал. Бедному папе будет очень плохо».

Раджану теперь казалось, что они напрасно несли свое бремя. Каждый из них пожертвовал собой ради несуществующей цели.

– Все эти годы?! О чем это ты? – Брови Карама сошлись в недоумении.

– Да, десятки лет, которые теперь кажутся мне вечностью обмана! С тех пор как приехала Найна. С того дня мы все знали – и пытались тебя защитить.

У Карама задрожали губы. Пьяри бросила на Раджана сердитый взгляд. Тот был слишком зол, чтобы увидеть перемены в папином лице.

– Все знают. – Раджан с трудом взял себя в руки.

– Все? – переспросил Карам.

Сын поглядел отцу в глаза:

– Да, папа, все. Семья мамы, твои братья, друзья, прихожане гурудвары. Все сикхское сообщество.

Карам скривился.

– Нет, не все. Только те, у кого есть знакомые или родные в Восточной Африке. Да и они наверняка давно позабыли об этом. – Пьяри попыталась смягчить удар.

Карам задрожал и схватился за подлокотники.

– Мои братья? Нет…

Раджан наконец увидел, как глубоко потрясен отец, и промолчал.

Карам раскрыл рот, обдумывая кошмарный факт: все знали. Он сжал в кулаке воротник рубашки, стянув ткань на груди.

– Какой же я болван. – Он опустил глаза. – Как это просто – думать, будто никто ничего не заподозрил! Я заблуждался не меньше вашей матери, только иначе. Весь мир смеялся у меня за спиной…

– Нет, питхаджи! – воскликнула Пьяри.

Умид заерзала в колыбельке, и Оскар, который, скрестив пальцы, сидел в кресле точно статуя, ожил. Он взял дочь на руки.

– Мы должны отдать Найне последний долг, – сказал Раджан.

– Как же Сарна? – Карам отпустил рубашку, оставив на груди цветок складок. Потом выпрямился и положил руки на колени.

– А что с ней?

– Она не вынесет публичного признания.

– Ее все равно не будет на похоронах… – Раджан замолчал. Он хотел сказать, что никто не возвращается из комы бодрым и здоровым, но осекся. Если кто и мог, так это Сарна. Она была потрясающе вынослива. Все врачи утверждали, что у нее был инсульт, однако Раджан никак не мог отделаться от подозрения, что она сама его вызвала, а теперь опять преувеличивает последствия. Ему было нетрудно представить, как мама мирно пережидает в коме неловкие и мучительные часы похорон, а потом снова оживает.

– Я нисколько не удивлюсь, если она поправится, – сказал он. – Но давайте не будем тешить себя пустыми надеждами на то, что она останется прежней. Скорей всего ее память станет еще более избирательной. Не исключено, что мама скажет, будто никакой Найны не существовало…

– Эй, придержи язык! – перебил его отец. Хоть Карам и знал о Сарнином прошлом, он не догадывался, насколько ее душа заражена былыми тайнами. Он все еще принимал ее слова и поступки за чистую монету.

– Ну не знаю, пап. А что ты предлагаешь делать? Сказать маме, что завтра на похоронах мы сделаем объявление? Что нам все известно?

– Ты с ума сошел? Она же в коме!

– Врачи говорят, она может нас слышать. А если нет, это будет нечто вроде символического признания, – ответил Раджан.

Карам покачал головой:

– Нет! Ей ничего нельзя говорить.

– Почему?!

– Почему, питхаджи? – эхом отозвалась Пьяри.

– Ваша мать этого не вынесет.

– Нет уж! – Раджан поднял обе руки, как полицейский на пропускном пункте. – Я не собираюсь ради нее играть в шарады. Так не пойдет. Даже думать об этом забудь. Меня тошнит от всех этих тайн и лицемерия. Нам нужно высказаться и жить дальше.

– Тогда тебе проще сразу ее убить. – Карам вытащил ручку из кармана и передал сыну. – Вот, подпиши ей смертный приговор.

– Питхаджи! – крикнула Пьяри.

– Сарна живет в особом мире, – попытался объяснить Карам. Умид заплакала громче, и Оскар вынес ее в коридор.

– Да, в очень запутанном и искаженном варианте реальности, – сказал Раджан.

– Другого мира она не видит и жить может только в нем. Вся ее жизнь была отрицанием единственного факта: что Найна – ее дочь. От этого зависело ее существование. Отобрать у Сарны эту ложь – все равно что перерезать ей горло.

– Почему ты защищаешь маму, отец?! – спросил Раджан.

– Потому что она уже не изменится.

– Я хочу поговорить с ней не для того, чтобы ее изменить, а чтобы она ответила за свои поступки. В этом суть правосудия. Нельзя же оставлять преступника в покое только потому, что он не исправится!

– Так ты теперь юрист! – Карам покачал головой.

Раджан всплеснул руками и упал на диван.

В комнату вошел Оскар с извивающимся и орущим свертком в руках.

– Она, кажется, проголодалась. Можно разогреть немного воды для смеси?

Он вытащил из сумки бутылочку, а Пьяри пошла на кухню.

– О Боже! – Она вбежала обратно в гостиную. – Там всюду вода!

Карам встал и быстро вышел из комнаты, Раджан через силу поднялся с дивана. Вечно в этой семье что-нибудь случается.

Пол кухни залило водой.

– Откуда это? – спросил Карам, осторожно ступая по мокрому линолеуму. Да, туфлям теперь несладко придется.

– Понятия не имею. – Пьяри закатала рукава бордовой кофты, так что стала видна желтая подкладка. – Теперь не определишь, везде вода. – Она достала швабру.

– Запах какой-то странный. – Нос Карама стал похож на сушеную фигу.

Стоило на кухню войти Раджану, как распахнулась дверь холодильника.

– Ох! – Он тут же зажал нос. Едкий запах сотни разных блюд заполнил комнату.

Карам глубоко вдохнул. В животе у него забурчало: он учуял свои любимые лакомства.

– Что ты сделала? – спросил он Пьяри. – Холодильник забит доверху. Ты случайно не выдернула шнур?

Полки, одна за другой, стали выскальзывать наружу, словно их открывала невидимая рука. Они с треском наклонялись, проливая друг в друга растаявшее содержимое.

– Вот это да… – Раджану в нос ударил Мускат – насыщенный запах всего, что когда-либо готовила Сарна. – Придется это выбросить.

Он проглотил слюнки. Ему вдруг захотелось маминой курицы с кокосом.

В дверях возник Оскар.

– Ух ты! – Он попятился, атакованный крепким ароматом. – Извините, но мне это нужно прямо сейчас. – Он показал бутылочку Умид, в которую уже засыпал сухую смесь. – Можно теплой кипяченой воды?

Раджан взял у него бутылку и передал Пьяри.

– Помощь нужна? – спросил их Оскар, хотя руки у него были заняты Умид.

– Придется все это выбросить, – ответил Раджан и поглядел на отца.

– Ваша мама очень расстроится. Столько добра пропадет. – Карам стоял на цыпочках. – А нельзя что-нибудь из этого съесть? – Он подумал, что Сарна вложила в стряпню всю себя.

– Вряд ли, питхаджи, – сказала Пьяри. – Кто знает, сколько дней холодильник был выключен?

Карам наклонился, чтобы достать из-под раковины мешки для мусора, и невольно схватился рукой за поясницу.

– Вот что, – сказал Оскар. – Я вам тут помогу, а мистер Сингх покормит Умид.

– Правильно! – одобрил Раджан.

– Э-э… ну… – Карам давно не держал на руках младенца. Амар и Арджун уже подросли.

– Да, питхаджи, так будет лучше. – Пьяри вручила ему молоко. Не в силах отказаться, Карам на цыпочках вышел из кухни.

– Я положу ее сюда, а вы садитесь рядом, – сказал Оскар. Он опустил Умид в колыбельку и начал кормить. – Вам нужно только держать бутылочку. – Он почувствовал, что мистер Сингх не знает, как относиться к малышке.

Карам посмотрел в зеленые глаза Умид, и его сердце сжалось. Девочка жадно впилась в соску. Как по-разному мы выживаем! Эта крошка глотает молоко, хотя оно не из материнской груди. А они с Сарной молчат – и терпят, терпят. Даже после всех неурядиц он не мог представить свою жизнь без нее.

Раджан и Оскар опустошили холодильник. Мокрые пакеты с овощами, капающие коробки дала, мясные бирьяни, пропитанные водой листья карри и кориандра в пищевой пленке, липкие куски теста – остатки роскошной Сарниной стряпни скоро заполнили все урны возле дома. Запах выбрался из-под крышек и поплыл по улице, через район Уондзуорт и Темзу. Легкий аромат попал даже в центр Лондона. Деревья приподнимали ветви и склонялись на север, чтобы ловить дуновения. Пешеходы останавливались как вкопанные и нюхали воздух. По всей столице в тот вечер индийские рестораны не знали отбоя от посетителей.

В доме на Эльм-роуд приводили в порядок холодильник. Пьяри споласкивала ящики, перепачканные маслом и куркумой, а Оскар отскребал внутренние стенки, иногда вытаскивая половинки зеленого чили, похожие на хвосты ящериц. Раджан домыл пол и посмотрел на часы в форме Индии. Стрелки показывали семь сорок. Хм, вроде похоже на правду. Он взглянул на свои часы и убедился, что кухонные идут правильно.

– Ты отдавала их в ремонт? – спросил он Пьяри.

Та повернулась и посмотрела, куда показывает Раджан.

– А, вон ты о чем! Нет, они уже давным-давно отстают. Только ми их понимает.

– Теперь они идут как надо.

Время Сарны наконец-то сравнялось с настоящим.

Карам покормил Умид и сидел рядом с ней, держа в руке пустую соску. Большой палец его второй руки был «в плену».

– Она просто схватила меня и уснула, – сказал он труженикам, когда те вернулись с кухни. – Теперь я не могу пошевелиться, иначе она проснется и снова заплачет.

Раджан кашлянул.

– Ну, так ты решил, что нам делать?

Маленький мальчик должен перейти ручей вброд, а взрослый мужчина может легко его перешагнуть. Карам осознал, что у него все иначе. Поток правды, быстрых вод которого он избегал всю жизнь, внезапно разлился. Он уже не мог прыгать с берега на берег и уклоняться от брызг истины. Карам снова стал ребенком, испуганно бредущим сквозь бурную реальность. Когда будет суша? В какую сторону идти? Как не предать Сарну и жить по правде?

Оскар видел, как Карам борется с собой, а Умид мирно спит, обхватив его палец. Дитя, рожденное в молчании и спящее под какофонию исповедей. Ее губки собрались бантиком, словно она посылала отцу воздушный поцелуй.

– Если никто не скажет, кем была Найна, ее дочь унаследует эту ложь. Я видел, что обман сотворил с Найной, и не хочу такого будущего для Умид. – Слова Оскара парили по комнате, точно ласточки в поисках гнезда, и с надеждой вились вокруг Карама. – Давайте позволим Найне стать собой хотя бы после смерти. – Оскар с горечью подумал, что любимой пришлось умереть, чтобы добиться признания.

Карам вспомнил, как Найна против его воли вошла в жизнь семьи. Покинула ее она тоже вопреки его желанию, ведь никому, даже родным детям, не удалось так крепко связать их с Сарной.

– Мы назовем Найну дочерью Карама и Сарны Сингх, – наконец проговорил он.

– Что?! Нет! – Раджан ударил себя кулаком по ладони. – Эти похороны должны покончить с обманом, а не наложить на правду слой глянца.

Карам не собирался прилюдно связывать имя Сарны с именем какого-то другого мужчины.

– У каждого ребенка есть два родителя. Мы должны указать мать и отца – таков обычай. Если же если мы назовем Сарну, то придется – и меня. В этом смысл брачных уз – наши судьбы скреплены печатью. Вы, современная молодежь, думаете, будто ничего не стоит ее сорвать, когда вам прискучит семейная жизнь. Но в мое время никто не мог так сделать. – Карам постепенно заканчивал путешествие, длившееся всю его жизнь, и пребывал в пункт назначения, туда, где он мог творить историю. Семейную хронику. – Я всегда буду рядом с вашей матерью. К тому же я вполне гожусь на роль Найниного отца, так что обман невелик.

– По мне, это жалкая увертка, – сказал Раджан. – А ты что думаешь, Оскар?

– Найна всегда хотела стать членом вашей семьи. Предложение мистера Сингха исполнит ее желание. Для Умид важны именно вы, а не какие-то биологические предки. – Он повернулся к Караму. – Я убежден, что Найне хотелось быть вашей дочерью. Она всегда говорила о вас с любовью и уважением.

Карам снова взглянул на Умид и увидел в девочке ее мать и бабушку. Он разглядел то, что так и не сбылось, и то, что еще можно было претворить в жизнь.

– Да, – заявил он. – Завтра мы назовем Найну дочерью Карама и Сарны Сингх, сестрой Раджана и Пьяри, женой Оскара и матерью Умид.