Текст книги "Чувство древнее, как мир"

Автор книги: Полина Шаховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Октавиан начинает хитрить. Делая вид, что не придает значения постигшей Антония неудаче, он воздвигает огромную его, а заодно и свою статуи в римском храме Согласия. Начинает сам и с помощью окружения бомбардировать соперника письмами – возвращайся, возвращайся в Рим.

Написала письмо и брошенная супруга Октавия. Она смиренно сообщала своему мужу, коего продолжала считать таковым, что намерена сопровождать когда-то обещанные ее братом Антонию войска. Дескать, они уже выступают, и она готова встретиться с ним в его любимых Афинах. Антоний понял, что это ловушка. Если он встретится с Октавией и примет помощь Октавиана, значит, разорвет с египетской возлюбленной, со своей настоящей семьей, со своими планами, со всем, что ему дорого. Он сохранит мир, но потеряет себя.

И все же он колебался. Клеопатра же чувствовала, что вот-вот земля ускользнет у нее из-под ног, что она тоже все потеряет. И она начала свой женский военный маневр. Снова свидетельствует Плутарх:

"Чувствуя, что Октавия вступает с ней в борьбу... она прикидывается без памяти влюбленной и, чтобы истощить себя, почти ничего не ест. Когда Антоний входит, глаза ее загораются, он выходит – и взор царицы темнеет и затуманивается. Она... утирает свои слезы, словно бы желая скрыть их от Антония"

Но за этими уловками стояли настоящие, истинные чувства. Женщина имела на это право. Антоний не устоял. Он остался с ней и с Александрией. И, как следовало ожидать, царица вновь подпитала его своей неистощимой энергией.

Зализав раны неудачной парфянской кампании, в 34 году Антоний одерживает победу в Армении, захватывает коварного армянского царя в плен. И устраивает триумф, разумеется, не в Риме, а в своей настоящей столице Александрии, пронося по ее улицам богатую добычу для ее казны. Восток ликовал. Но это была победа еще не над Западом.

А затем в Александрии был устроен еще более грандиозный праздник, который можно было считать одновременно и фактическим венчанием Антония на царство, и его полным разрывом с Римом, и инсценировкой его завещания. Праздник Дарения. На нем он, презрев всякое мнение Октавиана, Сената и римского народа, с легкостью подарил своим детям от Клеопатры – Александру, Клеопатре Луне и Птолемею Филадельфу, а также сыну Цезаря Цезариону земли, которые Рим подчинял себе на протяжении столетия.

Эта сакрально-политическая церемония происходила под сводами Гимнасии, одного из самых величественных зданий Александрии. Клеопатра предстала публике в наряде Исиды. Антоний был в воинских доспехах и красном плаще триумфатора. На возвышении установили два трона, чуть поодаль еще четыре трона поменьше для детей. Старший сын Клеопатры Цезарион был облачен в египетские фараонские одежды, так как считался соправителем царицы. Клеопатра Луна была в богатом тонкой работы с двойным напуском греческом пеплосе, Александр Солнце – в расшитом жемчугом персидском кафтане и высокой шапке и, наконец, двухлетний Птолемей Филадельф был облачен в македонскую одежду. Костюмы олицетворяли ту часть мира, которая пока находилась под властью Антония и которую он был намерен оставить детям в наследство.

Антоний произнес торжественную речь, в которой поклялся продолжить дело Цезаря по объединению мира под властью Рима, но Рима с египетским лицом. Настоящий Вечный город и его власть как бы выносились за скобки. Антоний, не называя себя впрямую царем, тем не менее слагал полномочия римского консула и объявлял себя родоначальником именно царской династии, правящей в восточной части Римской формально еще республики, но фактически уже империи. Он провозгласил передачу под полное управление египетских царей и их наследников территорий, которые еще недавно были римскими провинциями. Отныне Птолемей Цезарион будет царствовать со своей матерью над Египтом, Кипром, Галилеей, Ливаном и Иудеей. Птолемей Филадельф будет владеть Киликией, Финикийским побережьем, доброй частью Анатолии. Клеопатре Луне достанутся Крит, Киренаика и Ливия. Александру Солнцу выпадают земли, простирающиеся от Армении до Инда. Эти территории еще не завоеваны, но... какие наши, а тем более наших детей годы?..

И наконец, Марк Антоний объявляет:

– Моя супруга, мать моих детей, владычица Египта должна именоваться царицей царей и матерью детей, которые суть цари.

Затем это завещание было должным образом оформлено письменно, заверено ближайшими боевыми товарищами Антония Планком и Титом и... отправлено в Рим на хранение в храм Весты, как документ государственной значимости. Понятно, что Марку Антонию было уже под пятьдесят и пора было подумывать о смерти, хотя он был еще здоров и силен. Он следовал законам римлян – нужно улаживать дела наследства, находясь в здравом уме и твердой памяти. Только это, наверное, были ум и память не римлянина, а нового греко-египетского Антония, если он так легко расточал то, что сам не завоевывал. Он сознательно подписывал себе смертный приговор.

Но поначалу Антоний еще верил в собственную удачу и победу. Верила и Клеопатра. Но все же, едва ей минуло тридцать пять лет, начала возводить свою усыпальницу. Это было в традициях египетских фараонов – заранее готовить свой последний дом, становившийся предметом культа. Царям древнего Египетского царства, строителям пирамид, едва хватало жизни дождаться окончания возведения своих грандиозных усыпальниц. Но все же поступок Клеопатры с точки зрения римлян выглядел несколько пораженческим.

* * *

Вызов Антония не мог не остаться незамеченным. Октавиан тут же начинает войну. Вначале холодную. Или, как теперь выразились бы, войну компроматов. И главную ненависть желчного, завидующего чувствам александрийских влюбленных молодого человека вызывает, конечно же, Клеопатра.

Он называет ее не иначе как "самая коварная опасность". Она опоила Антония своими гнусными восточными приворотными зельями, в то время как у этого благороднейшего человека есть настоящая семья и настоящая родина. С подачи Октавиана в Риме Клеопатру честят проституткой, и настоящие проститутки соперничают за право взять себе в псевдоним имя египетской царицы.

Выступая в Сенате, Октавиан также заявляет, что Цезарион не сын Цезаря, находит даже свидетелей, подтверждающих эту клевету. Хотя все отмечают поразительное сходство четырнадцатилетнего Цезариона со своим отцом.

Долгое время Антоний и Клеопатра игнорировали гордым молчанием ругань Октавиана, которая доходила до них через агентуру в Риме. В принципах гордой Клеопатры было не отвечать на нападки хулителей, но Антонию показалось, что в Риме его молчание будет воспринято как бессилие. И он включился.

Антоний пишет Октавиану письмо, которое приводит Гай Светоний Транквилл в "Жизни двенадцати цезарей":

"С чего это ты так окрысился? Оттого что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титезенией, или со всеми сразу, – да и не все ли равно, в конце концов, где и с кем ты путаешься?"

Антоний поручил своим остававшимся в Риме сторонникам из числа сенаторов напомнить коллегам, и в форме пооскорбительнее, известный слух о том, что Октавиан был в юности любовником Цезаря, и чему, как не этому, он обязан своим нынешним положением. Также грязными выпадами были обвинения Октавиана в совращении многих благородных дам и девиц (основательные) и даже жриц-девственниц богини Весты (безосновательные). И как в подражание их с Клеопатрой "Обществу неподражаемого образа жизни" Октавиан устроил в Риме пиршество, где вырядился Аполлоном. Как раз во время перебоев со снабжением столицы хлебом. Причем египетским. К войне компроматов добавилась экономическая война.

Октавиан называет Антония Дионисом Каннибалом. Антоний в ответ нарекает Октавиана Аполлоном Мучителем. Как похожи эти игрища сильных мира сего на ругань двух соседок по двору. Только у сильных это обычно заканчивается не тем, что они вцепляются друг другу в волосы, а тем, что они посылают тысячи людей биться насмерть за свои интересы.

Октавиан отказался ратифицировать завещание Антония, более того, в Сенате он публично наложил на него вето, облив своего соперника дополнительными ушатами грязи. К концу этого заседания Антоний фактически объявлен врагом римского народа. Все сторонники Октавиана явились в Сенат вооруженными. Уже немногочисленные сторонники Антония сочли за благо бежать из Рима. Власть теперь была целиком в руках Октавиана. Он объявляет войну. Причем не гражданскую, а внешнюю – египетской царице и ее другу Антонию, который теперь римлянином не считается.

* * *

Чтобы досадить Октавиану еще сильнее, Антоний разводится с Октавией. И зиму 32-31 года проводит с Клеопатрой в Греции, готовясь к боевым действиям. Поначалу казалось, что преимущество на стороне Антония. Он обладал огромным флотом, почти стотысячной армией, хорошо оплаченной деньгами Клеопатры. Он контролировал все Восточное Средиземноморье. Заранее уверенный в победе, Марк Антоний устраивает на острове Самос шикарные празднества, военные парады, похожие на репетиции триумфа.

А у Октавиана солдаты, бывает, месяцами не получают жалованье. Но зато это прошедшие огонь и воду настоящие воины, все римские граждане, в большинстве своем ветераны Юлия Цезаря. А у Антония разномастная армия, набранная со всех концов его владений, треть войска – повара, снабженцы, слуги.

Начинается новая стадия войны – война нервов. Агенты Клеопатры стараются подкупить легионеров и командиров Антония. А лучшие офицеры и солдаты родом из Италии перебегают к противнику, верные патриотическим призывам. И морально Марк Антоний ослаб. За тридцать лет почти беспрерывных войн он просто устал. Именно этим объясняется то, что он не напал первым, пока имел преимущество.

А Октавиан сумел достроить флот, как следует подготовиться. Когда 2 сентября 31 года до н.э. флот Антония двинулся вдоль западных берегов Греции, чтобы высадить десант в Италии, пятистам его и египетским кораблям противостояло четыреста самых современных судов Октавиана. В узком проливе у мыса Акций состоялась крупнейшая морская битва древности, в которой Антоний и Клеопатра потерпели страшное, позорное поражение. Чисто по-женски испугавшись зрелища горящих кораблей, сотен и тысяч гибнущих людей, Клеопатра повелела развернуть свои корабли, благо ветер подул как раз в сторону Египта. Антоний последовал за ней.

Это было начало конца. Антоний послал приказ своим полководцам в Греции отступить на азиатскую территорию, но... оказалось, что почти все его легионы перешли на сторону победителя. А Октавиан поклялся добить противника и, в предчувствии особенно сладкой для него мести – унизить Клеопатру, провести великую женщину во время своего триумфа в цепях, как рабыню.

У Антония осталось вскоре ровно столько войск, чтобы только достойно погибнуть в сражении. И ровно столько сил, чтобы покончить с собой. Но до этого еще оставалось время. Им с Клеопатрой судьба отвела еще год жизни.

В Александрии "Общество неподражаемого образа жизни" превращается в "Общество неподражаемого образа смерти". Как писал Плутарх: "...вновь созданный кружок стремящихся к смерти никак не уступал в роскоши первому. В него записывались друзья, решившие умереть вместе с ними, а пока жизнь их обернулась чередою радостных празднеств, которые они задавали по очереди". Они дают клятву – умереть в один день в усыпальнице царицы, как только станет ясно, что враг стоит на пороге. И все выглядели счастливыми. И радовались каждому оставшемуся дню. Наполняли кубки вином, смеялись, устраивали маскарады, предавались разврату. Все, как прежде, только каждый из этих богатых бездельников уже имел при себе яд или кинжал или договорился с верным рабом, что тот нанесет в нужный момент смертельный удар. Современному человеку иногда трудно понять этих эпикурейцев-стоиков-циников-фаталистов. Народ Александрии, который также чувствовал приближение катастрофы, подхватил настроения знати. И в городе праздник сменялся праздником. Может быть, именно это время имел в виду Пушкин:

Царица голосом и взором

Свой пышный оживляла пир,

Все, Клеопатру славя хором,

В ней признавая свой кумир,

Шумя, текли к ее престолу,

Но вдруг над чашей золотой

Она задумалась – и долу

Поникла дивною главой.

Клеопатре оставалась одна задача – поддержать, успокоить, убаюкать Антония, как ребенка. Коль скоро она втравила этого могучего человека, этого ненасытного любовника в свою игру, в их общую игру – она, только она может теперь уберечь его от самых горьких разочарований при расставании с величием и жизнью.

Этот период их любви можно считать самым прекрасным и бескорыстным в их жизни. Клеопатра в свои тридцать девять лет вдруг становится прекраснее и обольстительнее, чем прежде. Она меняет прическу. Становится больше, чем когда-либо, похожей на египетскую царицу с искусно завитыми черными, как смоль, волосами, не утратившими блеска с годами.

Как в юности, царица возобновила посещения Мусейона. Но теперь с особой целью. Даже умереть она решила величественно, придав этому акту сакральный характер. В Египте издавна почитались змеи. Исида, богиня жизни и материнства, была одновременно и богиней легкой смерти. В этой ипостаси ее священным животным была ядовитая змея. Клеопатра читала труды о действиях змеиного яда, экспериментировала на рабынях, пытаясь узнать, укус какого гада наиболее действен и безболезнен.

Антоний периодически переживал приступы страха, малодушия, строил фантастические планы бежать в пустыню, в Индию или еще дальше. И тогда, чтобы отвлечь любимого, Клеопатра устроила необычайно пышный праздник в честь его дня рождения. По окончании праздника из царской сокровищницы одаривали всех подряд. По словам Плутарха, "многие из приглашенных, явившись на пир бедняками, ушли богатыми".

* * *

Финал наступил в конце июля 30 года до н.э. Легионы Октавиана, не встретив в пути серьезного сопротивления, оказались у ворот Александрии. Незадолго до этого Антоний отправил Октавиану письмо, в котором просил пощадить Клеопатру и их детей в обмен на его собственную жизнь. На что Октавиан ответил, что, если Антоний твердо решил расстаться с жизнью, "ему открыто много дорог к смерти". Но насчет остального ничего не обещал. И тогда Антоний, к которому вернулись силы духа, решается на последнюю в жизни битву. Он задумал атаковать Октавиана и на море, и на суше, разом бросив в бой все, что имеет.

Накануне решающего дня во время ужина с друзьями и любимой женой он сказал:

– Наливайте вина полнее и куски кладите жирнее. Что будет завтра? Кого вы станете потчевать, когда я обращусь в прах?

Но когда кто-то при этом заплакал, Антоний постарался сказать пооптимистичнее:

– Я пойду сражаться не для того, чтобы найти себе славную смерть, но чтобы обрести спасение и победу.

Но вместо победы получился полный крах, причем постыдный. На глазах Антония весь его флот перешел на сторону Октавиана. И большая часть армии тоже. Всадники Антония атаковали противника, но силы были слишком неравными. В сопровождении верного раба Антоний бежал в Александрию, во дворец.

В этот момент там появился посланник Клеопатры. Она велела передать Антонию, что находится в своей гробнице и ждет мужа, чтобы вместе умереть. Но гонец перепутал и сказал, что она уже умерла.

– Ах, Клеопатра, не разлука с тобою меня сокрушает, ибо скоро я буду в том же месте, где ты, но как мог я, великий полководец, позволить женщине превзойти меня решимостью?!

Так, по крайней мере, передает его, точно заимствованные из греческой трагедии, слова Плутарх. Он просит раба заколоть его, но раб вместо этого сам кончает с собой. Тогда традиционным для мужественных римлян способом Марк Антоний всей тяжестью наваливается животом на свой укрепленный на полу вертикально меч. Истекавшего кровью, но все еще живого Антония по приказу Клеопатры принесли к мавзолею, в котором она забаррикадировалась вместе с двумя служанками, и с помощью веревок втащили внутрь через окна второго этажа. Заглянув последний раз в любимые глаза, Антоний умер на руках Клеопатры.

Клеопатра закрыла его глаза, рыдания душили ее. Она пообещала следом за Антонием поспешить на встречу с вечностью и... не поспешила. История знает сотни мужественных, величественных фигур, украшающих ее страницы, но кто сейчас подтвердит, действительно ли все они были мужественны и величественны? Человек слаб, и это ему простительно. Особенно женщине. Она создана дарить жизнь, а не быть жрицей смерти.

У Клеопатры вдруг родилась дикая, почти фантастическая надежда на лучший исход, и она, не покидая своей гробницы, начала переговоры с Октавианом через парламентеров. Он оставался верен своей идее – оставить Клеопатру в живых, чтобы провести по Риму, закованную в цепи и привязанную к колеснице. Парламентеры, посланные им, разумеется, скрывали это, но обещали царице, что, если она отречется от трона, император поступит с ней милосердно. Клеопатра соглашалась только при условии, что царем Египта будет Цезарион. Клеопатра грозила, что в случае отказа Октавиана она покончит жизнь самоубийством и лишит его главного удовольствия. В свою очередь, Октавиан грозил, что убьет детей Клеопатры, захваченных им.

Переговоры затягивались. Октавиан старался соблазнить ее тем, что трон независимого Египта останется за кем-нибудь из ее и Антония детей. Только жизнь юного Цезариона его ни в коем случае не устраивала. Октавиан именовался сыном Цезаря, но не был им на самом деле. А Цезарион был. Чтобы смягчить царицу, Октавиан устроил пышные похороны Антония и позволил ей участвовать в них.

Существовало мнение, что Клеопатра своими руками забальзамировала тело возлюбленного, чтобы похоронить его по египетскому обряду в своем мавзолее. Но это маловероятно, Октавиан бы этого не допустил. По обычаям римского народа, душа должна была отлететь с дымом погребального костра.

Также обязательным обычаем была поминальная речь, которую произнес, конечно же, Октавиан:

– О, горе нам, римляне, горе! Нас покинул доблестный воин, храбрейший муж, гордость и краса славного народа Ромула. Подпав под обольстительные чары властолюбивой владычицы Египта, задумавшей захватить власть над Римом, он обратил свой меч против собственной страны, он, соратник Цезаря, патриций и триумвир, сделавший больше, чем кто-либо из нас, для укрепления могущества и расширения Римской державы!.. Всем известно, сколь тягостна была для нас эта война и сколь нежеланна, сколько усилий мы приложили, чтобы вырвать несчастного Антония из колдовской паутины, в которой он очутился помимо своей воли...

Он еще довольно долго распинался, выражая свою скорбь по поводу безвременной кончины "друга" и "соратника", и даже выдавил из себя несколько слез, косясь на историков, которые присели на походные стульчики и быстро записывали его заготовленные заранее стенания. Кончив речь, Октавиан в знак траура накрыл свою голову краем тоги.

Выслушав все это, Клеопатра вернулась в мавзолей. Несколько раз на дню она решалась на самоубийство, но мысль о детях-заложниках останавливала ее.

Весь август 30 года Клеопатра страдала от лихорадки, жары и душевных мучений. 28 августа ее посетил сам Октавиан.

"Когда он вошел, – пишет Плутарх, – она вскочила с ложа и, как была, в легкой одежде бросилась к его ногам. Волосы ее были растрепаны, лицо искажено, а под глазами темные круги. Вокруг грудей виднелись рубцы от ритуального бичевания во время похорон Антония, и ее внешний облик отражал состояние души. Но, несмотря ни на что, очарование и вызывающая красота юности не оставили ее, и она вся светилась обаянием".

Во время беседы Октавиан уверял царицу в своей благожелательности и ушел с уверенностью, что почти убедил ее отречься от всех прав, но остаться в живых. При этом он приставил к ней людей, следивших, чтобы она ничего над собой не совершила. Тем временем в Клеопатру влюбился один из них, римский офицер Корнелий Долабелла. Он и раскрыл ей план Октавиана, сказав, что тот считает царицу уже оправившейся от болезни и собирается через несколько дней перевезти ее в Рим вместе с детьми. Но Цезариона он в любом случае убьет. И тогда Клеопатра наконец решилась умереть.

На следующий день, 29 августа, она испросила у Октавиана разрешения посетить могилу Антония, а затем, вернувшись в мавзолей, приняла ванну из теплого ослиного молока с медом. Верные рабыни Ирада и Хармион натерли ее бальзамом из семян тикового дерева и акации. Едва заметные морщины скрылись под кремом из свежих персиков, нанесенным золотой ложечкой в виде обнаженной девушки. Царица сама умастилась духами из флакона в форме ястреба с митрой. Посмотрелась в серебряное зеркало. Остались последние штрихи – подвести глаза черной и зеленой краской, нанести бледно-розовые румяна. В этом священном для каждой женщины ритуале сегодня был особый смысл. Она должна была хорошо выглядеть для встречи с Антонием. Он ее уже заждался.

Последний туалет Клеопатры был завершен. Она надела полупрозрачное золотисто-зеленое египетское платье калазирис, собранное в складки под левой грудью, при этом правая грудь осталась обнаженной.

Наступило время обеда. Возле дверей мавзолея появился слуга с корзинкой и сказал римским стражникам, что принес для царицы свежие фиги. Кто-то из стражников проводил его в комнату Клеопатры. Увидев корзину, Клеопатра громко воскликнула:

– А, вот и она!

Стражники решили, что Клеопатра говорит о корзине, а не о ее содержимом, и вышли. Царица легла на низкое ложе, сунула руку под листья фруктов. Словно приветствуя ее, внутри что-то зашевелилось. Одни считали, что там была кобра, другие – африканская гадюка.

Спустя некоторое время к стражникам вышла служанка и попросила отнести во дворец Октавиану папирус с посланием царицы. Получив послание, Октавиан пришел в бешенство. Там было написано: "Хочу быть похороненной рядом с Антонием".

Когда римские офицеры ворвались в мавзолей, они увидели мертвую Клеопатру с короной Птолемеев на голове. На ее руке были обнаружены две крохотные ранки от змеиного укуса. Октавиан попытался спасти царицу, послав к ней псиллов, членов североафриканского племени, считавшихся целителями змеиных укусов, чтобы они высосали яд. Считалось, что псиллов никакие яды не берут. Но разумеется, это не помогло.

Раздосадованный, Октавиан в тот же день казнил Цезариона. Ему доложили, что сын Юлия Цезаря и Клеопатры во дворе стоит, прижавшись к подножию статуи своего отца. Цезарь был причислен к богам, а значит, его изображение давало право убежища для ищущих правосудия.

Октавиан, услышав это, усмехнулся и выразил желание лицезреть гибель сына своего названого отца, своего кумира. Права за которым ни на жизнь, ни на наследие ни в коем случае не желал признавать. Он, Октавиан, будущий Август, великий римлянин, основатель великой империи, боялся и ненавидел женщину. И боялся семнадцатилетнего юношу, безоружного сироту.

– Пусть его выманят вот на эту площадь под окном, – негромко сказал он. – Законы предков для нас дороже всего, и глаза Цезаря, пусть даже и мраморные, не должны видеть его смерть...

Лишь на несколько минут его развлекло зрелище убийства. Молодой человек, очень похожий на своего знаменитого отца, метался, как затравленный зверь, по площади, и всюду его встречали направленные на него клинки. Наконец он упал, обливаясь кровью...

Непонятно, по какой причине детей, рожденных Клеопатрой от Антония, он оставил в живых. Их усыновила Октавия.

А саму царицу он все же протащил за колесницей во время триумфа в Риме. Но только в виде золотой статуи. Это тоже доставило ему немного удовольствия. И не помешало Клеопатре войти в вечность.

Рыцарь злосчастного образа

– Мария... – это были последние слова короля Шотландии Иакова V. Перед самой своей кончиной он узнает о рождении наследницы. На дворе стоял холодный ветреный декабрь 1542 года. Не предвещавший ничего хорошего.

Мария Стюарт, ее судьба – кладезь для астрологов, хиромантов и ясновидцев. Судьба, сотканная из зловещих знамений, родовых проклятий, счастливых взлетов и роковых падений. Можно сказать, что ей, женщине, одаренной красотой, талантами, истинно королевским величием, даже обычно несвойственной дамам своего рода рыцарственностью, не повезло с семьей, родиной и временем. Хотя если бы повезло, то, может быть, она и не вошла бы в историю как символ трагической красоты.

Что ее семья? Над шотландским родом Стюартов определенно висело какое-то проклятие. Никому из королей этого рода не было суждено дожить до старости. Четыре предшественника отца Марии, также Иаковы, – были убиты либо кинжалом заговорщика, либо на поле брани. Иаков V умер от лихорадки и усталости от борьбы с непокорными баронами в 31 год. Его дочь сложит голову на плахе. Его правнук, английский король Карл I, также лишится головы уже по воле Английской революции.

Что ее страна? В общем, европейское захолустье. Малонаселенный гористый север острова Британия, гордый народ, во всем старающийся отличаться от своих ближайших родственников англичан. Небольшие редкие города, стада овец на склонах холмов, неприступные замки. На первом плане проблемы религиозные. Но в Шотландии, как 500 лет назад во времена Макбета, так и до сих пор, барон поднимается на барона, клан на клан. И король в этой непрерывной сваре кажется иногда лишним. Причем непрерывные войны не способствуют воспитанию хороших воинов. Показушники в знаменитых юбках-кильтах регулярно бывают биты англичанами. У южной соседки Шотландии тоже хватает проблем, но там после войны Алой и Белой розы уже скоро век нет междоусобиц, там растут мануфактуры, строят корабли, ищут счастья за океаном, а тут все дерутся.

Что ее время? Для драк добавилась веская причина. Весь католический мир раскололся на католиков и протестантов, и шотландские бароны не исключение. Все началось в том же XVI веке. В 1517 году немец Мартин Лютер прибил к воротам Виттенбергского собора свои знаменитые тезисы, и по всей Европе покатилась волна религиозных гражданских войн за реформу церкви, за отмену или сохранение главенства Римского Папы над душами прихожан. Хитрее всех оказался английский король Генрих VIII. Сделав английскую церковь независимой, он объявил ее главой самого себя. Этим соперничество католиков и протестантов он не прекратил даже у себя в стране. Но с удовольствием поддерживал протестантов Шотландии. Там, правда, не в среде баронов, а в народных низах начало набирать силу особенно радикальное течение протестантизма – кальвинизм, пришедшее из Швейцарии.

Жить в постоянной конфликтной ситуации новорожденная крошка Мария, в пеленках объявленная королевой Шотландии, была обречена. Ее отец и мать, французская герцогиня Мария де Гиз, были ревностными католиками, и она сама оказалась столь же ревностной. В то же время Мария Стюарт как правнучка английского короля Генриха VII по отцу имеет права на английский престол. Причем эти права больше, чем у некоторых родных детей короля Генриха VIII. Это обречет ее на несчастья. Но судьба еще подарит ей счастливую юность.

Девочка еще не научилась говорить, не научилась даже ходить, даже держать головку, как оказалась сосватанной. Генрих VIII предложил обручить ее со своим пятилетним сыном Эдуардом. Это было, в общем, разумно. Объединить две страны, положить конец бессмысленным войнам. Но для регентши престола, католички Марии де Гиз, выдать дочь за сына еретика? Она предпочитает более благочестивый матримониальный союз, предложенный ей в родной Франции. С дофином Франциском, сыном ныне царствующего Генриха II Валуа. В доказательство серьезности своих намерений английский король в 1547 году посылает 40 тысяч вооруженных сватов. Те громят шотландскую армию, но не получают главную добычу, маленькую принцессу. Мать сначала прячет ее по отдаленным замкам и монастырям, а на следующий год шестилетняя Мария Стюарт уже плывет на французском корабле навстречу своей первой, трогательной и короткой любви.

* * *

13 августа 1548 года корабль бросил якорь близ города Брест в Бретани. На берегу гарцевал отряд рыцарей на белых конях. Из кареты вышел кардинал Лотарингский из рода Гизов, родной дядя Марии Стюарт. Он возглавлял великолепную процессию, призванную встретить маленькую невесту французского наследника. Девочке казалось, что эта теплая, веселящаяся, шикующая страна и есть ее настоящая родина. Так, по сути, оно и получилось.

Мария сидела в шлюпке в окружении подруг – четырех Марий, ее ровесниц, отпрысков четырех знатнейших шотландских семей Ливингстон, Сетон, Флемминг и Битон. Они чуть не захлопали в ладоши, когда, сияя своим белоснежным атласным колетом, усыпанным драгоценными каменьями, кардинал вошел в воду, чтобы бережно перенести свою племянницу на берег.

– Дражайшее дитя мое, я счастлив встретить и препроводить вас в объятия ваших сиятельных близких, очам которых вы скоро предстанете. Не могу не сказать, что своей красотой вы превосходите все возможные ожидания, – изысканно отметил он при этом.

Белокурая зеленоглазая Мария растерялась лишь в первый момент. Оказавшись на твердой почве, гордо вскинув голову, она присела в грациозном реверансе. Она всем нравилась, и ей нравилось все. В Шотландии даже епископы – это пропахшие луком и пивом мужики в латаных сутанах, а тут...

Торжества и роскошь сопровождают Марию в путешествии до Парижа. По приказу французского короля Генриха II для встречи нареченной его наследника в каждом городке возводятся грандиозные триумфальные арки со статуями языческих богинь, нимф и сирен, украшенные гирляндами живых цветов. Приветствуя ее, палят из пушек, пускают в небо фейерверки. Ее сопровождает почетный эскорт мальчиков-пажей с трубами и барабанами. Широко раскрытыми глазами она впервые видит во всей красе Ренессанс и влюбляется в него. Это было чудесное время превращения Франции из средневековой страны грубых полуграмотных суеверных королей и дворян в страну вечной куртуазности, в законодательницу мод.

Ренессанс, пришедший во Францию из Италии, принес духовно-чувственный культ роскоши, расцвет изящных искусств. В цене жизнелюбие, беззаботность и красота. Но в то же время не забыта еще рыцарственность, беззаветная верность сюзерену, самозабвенное восхищение дамами сердца... Время и облик страны, еще не испорченный религиозными войнами католиков с гугенотами, не испорченный революциями.

Встреча обрученных была назначена во дворце Сен-Жермен на окраине Парижа.

– Ваше величество, сейчас наконец вы увидите того, кто предназначен вам судьбой, – прошептал в пылающее ухо разгоряченной Марии ее семнадцатилетний единокровный брат Джеймс Меррей, бастард Иакова V, рожденный до брака покойного короля с Марией де Гиз.