Текст книги "Чувство древнее, как мир"

Автор книги: Полина Шаховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Размах театральных представлений, показательных сражений, гладиаторских боев превзошел все ожидания. На специальной арене, построенной на Форуме, была устроена травля сразу четырехсот львов. Всякий желающий мог попробовать свою ловкость и силу в этом деле. Для защиты зрителей и бойцов от солнца Цезарь приказал над всей площадью растянуть тент. Причем не из чего-нибудь, а из ужасно дорогого по тем временам шелка, привозимого из далекого Китая.

Празднества закончились. Клеопатра на правах фактической жены поселилась на шикарной загородной вилле Цезаря в Трастевере, где провела неполных два года. У законной жены Кальпурнии римский диктатор бывал эпизодически, а у египтянки так часто, как только мог. Потому что окунулся в привычную пучину дел. Его присутствия требовали и проблемы в провинциях, и ставшие для него будничными войны. В частности, в Испании подняли восстание сыновья Помпея.

Но когда он находился в Риме, то неуклонно проводил политику на укрепление собственной единоличной власти, на сохранение лишь видимости республики и установление по-восточному величественной монархии. Империи, как ее будут называть в Риме. Полная власть вплоть до обожествления персоны императора. Эта мысль особенно пришлась по вкусу Гаю Юлию после посещения Египта. Хотя республиканская партия в Риме была еще сильна, Цезарь пребывал в уверенности, что ее сторонники либо примирятся с его властью, либо вымрут сами собой.

Он преобразовал календарь. И переименовал месяц своего рождения квинтилий в свою честь в юлий. Он так до сих пор и называется – июль. Цезарь присвоил себе десятки титулов, подобно фараонам. И готовил почву в Сенате, чтобы ему преподнесли титул покруче царского – отец отечества, отец нации. А где отец, там и мать. Родители-цари, народ-дети – извечная идея и символика монархии. Статуи Цезаря стояли почти во всех храмах, в том числе и одном из самых почитаемых – храме божественного основателя города Ромула Квирина. А в новом храме Венеры рядом с изваянием богини, которая считалась прародительницей рода Юлиев, Цезарь велел воздвигнуть вторую статую из чистого золота. Все находили, что она имела удивительное сходство с Клеопатрой.

На вилле в Трастевере Клеопатра регулярно устраивала роскошные приемы и пиры, куда приглашался весь цвет римской знати. Теперь эти люди заискивали перед ней, сочиняли в ее честь панегирики, просили оказать содействие. А десять лет назад она с отцом униженно просила помощи у этих же людей и получала лишь отказ, слышала лишь презрение. Теперь пришел ее черед торжествовать. Она требовала отдания ей царских почестей, и самые закоренелые республиканцы кланялись до земли.

Иногда восхищение римлян, а иногда и опаску вызывали устраивавшиеся на вилле представления экзотических египетских танцовщиц, фокусников, магов, укротителей змей. В Египте змей обожествляли, а здесь боялись. Недоброжелатели, враги саму царицу за глаза именовали змеей, свившей свое гнездо на погибель их родины.

Особой популярностью пользовался постоянный спутник, друг и учитель Клеопатры Сосиген, который был не только астрономом, принявшим большое участие в создании юлианского календаря, но и астрологом. Как и все народы во все времена, римляне были озабочены приближением конца света. При ухудшении жизни эти ожидания особенно обострялись. Вот Цезарь, такой умный и величественный, да еще намеревается свергнуть святые республиканские устои, стать царем – не иначе близок конец, гибель Вечного города. Производились и различные вычисления, пытались разглядеть в математической магии, в нумерологии, особый смысл. Школа пифагорейцев, например, учила, что время делится не только на года и века, но и на "большие года", состоящие из 365 лет. Конец такой эпохи чреват особыми катаклизмами, если не гибелью всего сущего. Приближалось окончание второго такого "большого года" со времени основания Рима, и поэтому Сосигена заваливали вопросами.

Среди гостей Клеопатры можно было видеть и людей, гораздо более трезво мыслящих. Например, знаменитого оратора Марка Тулия Цицерона. Шестидесятилетний сенатор не любил Цезаря и невзлюбил вслед за ним и Клеопатру. Хотя и признавал необычайный ум и обаяние этой женщины. Но он в ней больше, чем даже в Цезаре, видел опасность тому, чему всю жизнь служил, в защиту чего произносил страстные речи, писал книги, придумывал новые законы. Опасность для аристократической республики. Оптимальная, по мнению Цицерона, система позволяла всем приличного происхождения мужчинам последовательно, в аккуратной очередности пройти все важные государственные должности, а в некоторых случаях и по нескольку раз. Это демократия, это великое достижение Запада. А величественная и высокомерная Клеопатра главный и, к сожалению, весьма привлекательный символ восточного деспотизма с его рабским унижением свободных людей, с его сложными церемониями, показной пышностью и обожествлением властителя и самой идеи власти. Священен не царь, а народ и его законы.

Цицерон не понимал, что время демократии прошло и вернется еще не скоро. Но он был очень авторитетной фигурой, теоретиком зреющего заговора, который Клеопатра не замечала, а Цезарь не хотел замечать. Верный тактике мелких укусов, Цицерон всячески пытался очернить и ее, и Цезаря. Распускал грязные слухи, которые делали свое черное дело. Теперь с его легкой руки ее везде величают superbia – высокомерная.

Наступил 44 год. Март. Первый месяц римского календаря. Цезарь готовился к походу на парфян. Завоевать Восток для него теперь стало просто необходимостью, а для Клеопатры – воплощением ее детской мечты. Цезарь еще видел в себе силы превзойти Александра Македонского. Дойти до Инда или вообще до края мира это пустяки. Вот удержать захваченные земли по-римски всерьез и надолго... Цезарь работал. Трудился на благо своего народа, который еще недостаточно оценивает его заслуги, но несомненно оценит.

В октябре прошлого, 45 года Цезарь одержал еще одну блестящую победу, в битве при Мунде в Испании, разбив Секста, сына Помпея. Цезарь отпраздновал очередной триумф. Победа совпала с днем основания города. Народ ликовал. Испанские трофеи, представленные взору толпы, по великолепию затмили все виденное раньше. В экстазе толпа стала скандировать: "Caesar rex!" ("Цезарь царь!")

– Я только Цезарь! – улыбался в ответ триумфатор, величественно возвышаясь над толпой.

Пятидесятипятилетний мужчина, полный сил и энергии, античный герой, достигший высшего могущества, облаченный в великолепную алую тогу, расшитую золотом, в золотом венце, обвитом белой лентой. Формой венец уже весьма напоминал корону египетского фараона.

Публика рукоплескала, выкрикивала славословия. Выкрикивали и те, кто уже назначил день его смерти. А Клеопатра была словно заколдована этим счастьем, испытывала невиданную эйфорию. Все было в высшей степени прекрасно: она у власти, она почти два года не видела свою страну, но ее власть незыблема, и страна процветает; ее возлюбленный также у вершины и славы, и любви; плод их любви Цезарион здоров и являет собой символ их великого будущего. Женщина была ослеплена счастьем, забыв, что "слишком хорошо" иногда плохо заканчивается.

Цезарь утвердил в Сенате свое решение в самом ближайшем будущем начать завоевание Парфии – Иранского царства, распростершегося от Евфрата до Инда. Также он собирался официально жениться на Клеопатре, сделать Александрию второй столицей. Разделить империю на Восточную и Западную. Империя о двух головах. Многим это казалось уродством. (На самом деле примерно таким способом ее начнут делить очень скоро и лет через четыреста разделят окончательно.) Но признаки этого уже четко просматривались. Цезарь стал дробить высшие должности. Появилось два начальника конницы: молодой, мало кому известный внучатый племянник Цезаря Октавиан и Марк Эмилий Лепид, старейший соратник диктатора.

Культ личности Цезаря достиг небывалых высот. Он теперь именовался Спасителем, Освободителем, Отцом отечества. Ему подарили золотое кресло, стоявшее выше прочих в Сенате. Он ввел правило, чтобы при его появлении на заседании сенаторы вставали. Небывалая дерзость для республиканских традиций.

Его дом в Риме был перестроен и украшен таким образом, что стал больше напоминать храм. Да он, по сути дела, таковым и являлся, потому что внутри на пулвинаре – месте, игравшем в римским доме роль красного угла, – выше статуй Юпитера, Венеры и ларов стояла собственная статуя Цезаря. Была введена воинская и государственная клятва Фортуне, единственной богине, в которую верил Цезарь. А также начала разрабатываться новая религия – культ гения Цезаря. Первым его жрецом назначен был верный Марк Антоний. Глядя на его могучую фигуру, многие понимали, что такой жрец легко заставит уверовать во что угодно при помощи кулака.

Большим событиям, особенно трагическим, часто предшествуют разного рода предзнаменования. Многие из них, конечно же, замечаются, описываются и даже придумываются уже post factum. Все биографы Цезаря наперебой отмечают, что в первые дни марта 44 года до н.э. и птицы как-то не так летали и зловеще садились на головы статуй богов и героев, и закат был какой-то кровавый, и лошади были слишком пугливы. Но все-таки судьба способна проявляться материально. И сгущать свою энергию, прежде чем разразиться событием. И многие люди это чувствуют.

А также странные происшествия, зловещие фразы – все это тоже признаки судьбы как реального явления.

Двадцать четыре сенатора составили заговор и дали клятву убить Цезаря. Среди них были и отчаянные республиканцы, и недобитые помпеянцы, и даже, казалось бы, преданные цезарианцы. Как раз в марте многих из них Цезарь осыпал милостями, наградил, повысил в должности.

До Цезаря доходили слухи о готовящемся заговоре. Он не боялся. Во-первых, политические убийства в Риме были обычным явлением, во-вторых, против Цезаря тайный заговор составлялся не впервые. Он даже знал, откуда дует ветер. Но враги, стараясь отвести подозрения, распускали слухи, что недоброе замышляют самые верные друзья императора – Долабелла и Антоний.

– Я не боюсь этих славных здоровяков с красивыми волосами и свежим цветом лица, – сказал Цезарь. – Те, кому я не доверяю, – хиляки с бледной кожей.

И действительно, главари заговора Гай Кассий Лонгин и братья Марк и Децим Юнии Бруты не отличались хорошим здоровьем и загаром. Особенно бледен и мрачен был Марк Брут. Поговаривали, что он незаконнорожденный сын самого Цезаря и у него есть личные основания для преступления.

Накануне его один из заговорщиков спросил Цезаря:

– Как бы ты хотел умереть?

– Неожиданно! – мудро ответил император.

Тихая незаметная законная жена Цезаря Кальпурния, из дома которой Цезарь после полудня 15 марта направлялся в Сенат, любящим сердцем предчувствовала беду и просила его остаться дома, отправиться в храм, на военные маневры, куда угодно, но только не в Сенат. Клеопатра, ослепленная счастьем, не предчувствовала ничего.

Перед началом заседания вошедший Цезарь остановился подле статуи Помпея. К нему приблизился сенатор Тиллий Цимбр, будто что-то спросить, и схватил за край одежды. Цезарь не успел разгневаться. Сенатор Каска нанес кинжалом первый удар в грудь. Диктатора окружила толпа заговорщиков. Остальные присутствующие в зале вскочили с мест, но ничего не смогли разглядеть и не сразу поняли, что происходит. Охрана бездействовала. Согласно клятве, каждый из заговорщиков должен был оказаться повязанным кровью, каждый нанес удар. Увидев замахнувшегося Марка Брута, Цезарь вроде бы сказал:

– И ты?..

Потом закрыл руками и краем тоги лицо, чтобы оно осталось неповрежденным для снятия посмертной маски...

В луже растекшейся крови великий Цезарь лежал у подножия статуи Помпея, когда-то его злейшего врага, будто принесенный памяти Помпея в жертву. Когда стало ясно, что произошло, девятьсот сенаторов в панике покинули здание Сената. Заговорщики убили тирана, но не убили его авторитет. И потому не решались что-либо предпринять. Только два раба первыми пришли в себя и отнесли тело Цезаря в дом его жены Кальпурнии. Затем пришли в себя цезарианцы. Точно принесенный в жертву, патрон пробудил их к деятельности. Через пару дней после похорон Цезаря на Марсовом поле кое-кто из заговорщиков был уже убит. Остальным пришлось бежать. Никто из них не прожил после этого и трех лет, никто не умер своей смертью. А некоторые закололись теми же кинжалами, которые обагрились кровью Гая Юлия Цезаря.

И еще одно убийство совершилось 15 марта 44 года до н.э. Египетская царица находилась в момент преступления на вилле в Трастевере. Когда ей обо всем сообщили, она почувствовала, как что-то оборвалось в ее душе. Это значило окончание пути наверх. Это было убийство мечты и будущего. Ей еще предстояло жить и жить. Но триумф закончился. Предстояла трагедия и длительная подготовка к ней.

* * *

Смерть Цезаря будто заморозила Клеопатру. Ей стало казаться, что не она прирожденная царица, а он был прирожденным царем, поднявшим ее из праха на сияющие вершины. В двадцать пять лет, находясь в расцвете своей женской и царственной притягательности, Клеопатра объявила траур на долгих три года.

В скорби она вернулась в Александрию, но вскоре нашла в себе силы заняться государственными делами. А они шли неплохо. Никто больше не покушался на ее власть, египетская армия и оставленные в стране римские легионы были верны необыкновенной царице. Нил разливался вовремя и вовремя входил в свои берега. На удобренных илом полях продолжали всходить богатые урожаи. А вся политика по-прежнему зависела от того, что происходит в Риме. И все внимание Клеопатры было обращено к этому.

Иногда она просыпалась в слезах и тоске, иногда она думала, что после Цезаря она кончилась как женщина. Но время лечит. И вскоре Клеопатра вновь чувствовала рядом поддержку своих невидимых помощников, двух страстей -власти и любви. И снова подумала, как бы в дальнейшей игре оставить Римскую Волчицу прирученной.

По завещанию Цезарь своим главным политическим наследником оставил внучатого племянника, которого теперь стали именовать Гай Юлий Цезарь Октавиан. Еще не скоро к этому будет добавлено "Август" и переименуют следующий за июлем месяц. А тогда... Покорный Сенат уже в январе 43 года делает двадцатиоднолетнего Октавиана сенатором и главнокомандующим. Все были безмерно удивлены, потому что Антоний и Лепид, лучшие друзья и соратники Цезаря, бывшие рядом и в испытаниях, и в радостях, оказались на втором месте.

Почему Октавиан остался жив? Почему Антоний и Лепид смирились с его первенством? Не осмелились идти против воли Цезаря, даже покойного? Судьбе было угодно распорядиться именно так.

Но и Октавиан не мог обойтись без влиятельной поддержки Антония и Лепида. Одному великое наследство было пока не потянуть. Они договорились править втроем. Составили триумвират.

Цезарь только однажды в своей жизни забыл о богине политики ради богини любви – когда влюбился в Клеопатру. И даже тогда ни на минуту не забывал внимательно следить, что творится вокруг и что может произойти. Он видел, что Марк Антоний – красавец, герой, опытный руководитель и полководец – часто бывает легкомыслен и непоследователен. На войне Антоний был неподражаем. Когда надо, хитер и осторожен, когда надо, безрассудно смел, всегда трезв, всегда внимателен. Но только боевой клич стихал, как Антоний тут же окунался с головой в непрерывные оргии, в беспробудное пьянство. Он мог легко забыть обо всех своих государственных обязанностях, расстаться с содержимым своего желудка прямо на публичном собрании. Что же касается Лепида, то за время дружбы с Антонием он усвоил все антониевские пороки.

Октавиан совершенно не походил на человека, который своим внешним обликом способен олицетворять власть. Всю свою немалую жизнь (он прожил 77 лет) он постоянно мучился простудами, лихорадками и обладал целым букетом хронических заболеваний. Он не мог подолгу находиться в море, его терзала морская болезнь, его иногда укачивало в седле. В отличие от Цезаря, Октавиан был никаким полководцем, в основном поручая ведение войн и сражений своим легатам. Он не отличался цезарским великодушием, иногда бывал циничным и жестоким. Он не был и великим любовником. Быстро разведясь с двумя первыми женами, Октавиан женился на Ливии Друзилле и, хотя иногда от нее погуливал, любил Ливию до конца жизни.

Молокосос, так его называл Цицерон, оказался хитрым и дальновидным политиком. Он не стремился к созданию мировой империи, стараясь сохранить, что есть. И был бы даже не прочь расстаться с какими-нибудь малоценными провинциями, вроде Белгики или Лузитании. Но прагматично стремился к приобретению настоящего сокровища – Египта.

Клеопатра быстро разглядела в нем врага, который горит желанием вынести приговор и ей, и ее с Цезарем планам присоединения Азии. И после долгого раздумья решила вместо Волчицы заполучить Волчонка – Антония. У того еще были многочисленные легионы, были и великодержавные амбиции. Он был красив, сравнительно молод и поддавался дрессировке.

Тем временем Октавиан начал наводить свои порядки. В Риме были казнены все видные республиканцы, в том числе и престарелый Цицерон. Цезарь причислен к богам. 16 ноября 42 года до н.э. в Македонии в битве при Филиппах объединенные легионы Октавиана и Антония разгромили последние силы республиканцев. Кассий и братья Бруты покончили с собой. После этого триумвиры поделили между собой управление империей. Антонию досталась Греция и все южнее и восточнее ее. Лепиду – Северная Африка. Октавиану все остальное. Египет удачно оказался в сфере влияния Марка Антония. Теперь оставалось ждать, когда эти трое передерутся между собой.

Царица кинула пробный камень, и, как оказалось, удачно. Верная традициям своего рода, Клеопатра отстранила от власти своего брата-мужа Птолемея XIV и провозгласила фараоном-соправителем своего сына Птолемея XV Цезариона. И Антоний, то ли в память о любви к ней Цезаря, то ли по своим собственным соображениям, помог ей добиться от римского Сената признания этой перестановки, равно как и подтверждения признания независимости Египта.

Антоний, с опаской оглядываясь на Октавиана, не отказался от плана Цезаря воевать с Парфянским царством и усилить экспансию Рима на восток. Но был несколько стеснен в средствах. Клеопатра же хорошо понимала, что без ее поддержки, без ее золота Антоний не обойдется, коль скоро он планирует новую войну. Мудрая царица правильно рассчитала, что скоро он призовет ее к себе. Антоний долго отдыхал в своей любимой Греции в Афинах, в Олимпии, в Эфесе. Он прекрасно владел греческим языком, понимал греческую культуру и пьяным даже походил на греческого сатира. Затем он сделал своей штаб-квар-тирой и лагерем для сбора войск портовый город Тарс в самом северо-восточном углу Средиземного моря. Туда он и пригласил Клеопатру, чтобы обсудить текущие и грядущие дела.

Могла ли тогда предположить Клеопатра, что ее корыстные намерения выльются в самую большую и сильную любовь, сладостную и болезненную страсть всей ее жизни, когда готовила свое яркое театральное возвращение на международную политическую арену? Марк Антоний был слабовольной личностью. В юности он во всем подчинялся матери. Затем супруге-мегере, властной Фульвии. Та не обращала внимания на его оргии и пьянство, но в своих интересах вертела им, как хотела. И мог ли он ожидать, что после всего пережитого, после сорока лет встретит такую любовь, которая станет и отравой, и воздухом, и смыслом его жизни, и что он станет тем же самым для возлюбленной? Для самой величественной женщины древнего мира. И это счастье и безумство, эта радость от вкушения плодов щедрой судьбы приведет их к неминуемой гибели, к краху всех их царственных амбиций. Алтарь любви потребует от них расстаться, один за другим, со всеми их честолюбивыми планами.

Со временем Клеопатра поняла, что сделала неверный выбор, поставила не на ту лошадь, не на того Волчонка. Новой Римской Волчицей станет Октавиан. Со временем ей стало понятно, что Антоний, в отличие от Цезаря, не обладает способностью просчитывать на несколько ходов вперед, понятно, почему Цезарь предпочел мальчишку Октавиана видеть кандидатом в новые отцы отечества. Но стоило ли об этом жалеть? Антоний зато стал отцом ее детей. А то, чтобы в согласии с цинизмом традиций своей семьи, традиций времени вовремя переметнуться на сторону сильнейшего, на сторону Октавиана, явиться к нему завернутой в очередной ковер, Клеопатре, кажется, и в голову не приходило.

Не сразу, но впервые в жизни Клеопатра полностью растворилась в любви и, напитавшись ее соками, не сразу, но расслабила железные тиски своей царственности. Для нее это была ошибка, но такая, которую совершает любая женщина, выбирая любовь – обжигающее чувство, парализующее волю наваждение, доводящее до гибели тогда, когда рядом нет Его – единственного.

И в награду за это блаженство – смерть, карающая десница, склонная еще и потерзать, помучить. Октавиан был неспособен так любить. Он преследовал Антония и Клеопатру не только ради утверждения величия Рима, не только из политических соображений, но и из зависти к чужому, заносчивому и великому чувству. Только разрушив все их замки, которые вдруг оказались выстроенными на песке, Октавиан мог почувствовать подобие удовлетворения, испытать наслаждение победителя, человека сильного, но где-то в самых своих глубинах чувствующего себя слабым.

* * *

Осенью 41 года до н.э. Клеопатра прибыла в Тарс. Это было самое великолепное зрелище, какое только можно вообразить. Триумф царицы и женщины, отпразднованный заранее, но с полной уверенностью в победе. В гавань входил корабль, чьи борта были украшены щитами из чистого золота, весла оклеены серебряной фольгой, паруса сшиты из самой дорогой шелковой ткани, причем красной, любимого цвета Цезаря. Аромат духов, благовоний и цветов распространялся на сотни метров вокруг этого плавучего чуда.

Моряков на судне изображали полуобнаженные красивые девушки в костюмах нимф. Им помогали самые розовощекие и прелестные дети из лучших семейств Александрии. Самые рослые и мускулистые черные невольники помахивали огромными опахалами над головой царицы, которая восседала на величественном золотом троне.

Вся роскошь, все величие Древнего Египта призвано было к одному соблазнению Антония. Он же стоял на берегу не в силах оторвать свой взор от этого великолепного зрелища. Да и сам Марк Антоний, которого друзья и поклонники не уставали сравнивать и с Геркулесом, и с Дионисом, выглядел в свои годы хоть куда – огромный, красивый, отрастивший себе по греческой моде бороду воин. Этот видавший виды мужчина, как мальчишка, был опьянен теперь не вином, а зрелищем воплощенной мечты. Вот она, та, которая заставила забыть обо всем на свете самого Цезаря. Вот она, женщина его грез во всей роскоши своего великолепия. Вот она, жрица безумных наслаждений и пороков. Вот она – его погибель.

Как и с Цезарем, с Антонием у Клеопатры роман вспыхнул сразу же. Зиму они проводят в Александрии. Это бесконечный праздник эпикурейства и сибаритства. Ночи любви, сменяющиеся дневными пирами, играми, беседами, плавно перетекающими в новые ночи любви. Чета влюбленных оказалась центром притяжения приближенных – убежденных эпикурейцев, греков и римлян. "Общество неподражаемого образа жизни", – назвала его Клеопатра. В него входили десять друзей. Днями и ночами, неделями напролет эти люди наслаждались жизнью, пировали, пели, любили, философствовали, предавались разврату, устраивали маскарады. Все делалось для того, чтобы остановить время, оставить где-то в другом измерении политику и экономику, Октавиана и парфян.

Клеопатра подарила Антонию золотой перстень с огромным бриллиантом и такой же надела на свой палец. "Сладостное опьянение", – прочитал Антоний на оборотной стороне кольца.

Плутарх, составляя жизнеописание Антония, опирался на надежный источник – дневники своего деда Филота, находившегося тогда в окружении римского полководца. Этот роман разворачивался у Филота на глазах, и он отмечал, как из властной правительницы, обожествляемой царицы Клеопатра превращалась в обыкновенную любящую женщину, которую теперь больше всего прочего заботило, вовремя ли поел ее драгоценный Марк, всем ли он доволен, хорошо ли она одета, достаточно ли свежа ее кожа, нежели какие-то планы соперничества с Октавианом или войны с Парфией. Когда они не были заняты любовью, то проводили время в разговорах о погоде, о запахах, о детстве, о ночных страхах, о незаживающей ране – смерти того, кого они оба любили.

Безвременье не может длиться бесконечно. И жизнь Антония, правителя более чем трети державы, не частная жизнь. Октавиан постепенно прибирал всю власть к своим рукам. Но с Антонием ему еще приходилось считаться. За тем стояла огромная армия, экономическая мощь Египта. Последнее особенно беспокоило Октавиана. Он вызвал Антония на переговоры в Брундизий на юге Италии. Там, помимо прочего, хитрый Молокосос решил скрепить союз триумвиров браком. Умерла Фульвия – жена Антония. Октавиану удалось выдать за друга-соперника свою сестру, добродетельную Октавию. Это ему казалось лучшим способом отвлечь римлянина от коварной восточной обольстительницы, а заодно и унизить ее.

Антоний не мог отказаться и женился на Октавии. Свадьба состоялась в августе 40 года до н.э. А уже в октябре добродетельная родила дочь. То есть, очевидно, не от мужа. Но Антоний этого почти не заметил. До того ли, когда он вернулся к своему обычному образу жизни. Опять нескончаемые пьянки, опять много женщин, сплошной разврат. Только теперь это, как ни цинично выглядит, с одной целью – отвлечься от постоянных мыслей, постоянной тоски о той, которая навсегда поселилась в его сердце. А та, которая в сердце... Уже в декабре 40 года она производит на свет двойню настоящих детей Марка Антония, мальчика и девочку. Она дала им имена Александр и Клеопатра.

Теперь в сложных матримониальных комбинациях эллинистического Востока возникает новая сложная деталь. Клеопатра становится родоначальницей сразу двух римских династий, претендующих на верховную власть, – Цезаридов и Антонидов. Она становится еще более опасной для Октавиана.

* * *

И снова началось безвременье, затянувшееся на три года. Внутри триумвирата царил мир. Но положение только с виду было определенным. Оно тяготило Антония, как тяготила нелюбимая супруга, нелюбимый Рим. Большую часть времени он проводил в милой ему Греции, в Афинах, где готовился к войне с парфянами, но подготовка как-то слишком уж затянулась. Октавиан тем временем в Западном Средиземноморье вел нудную и безуспешную войну с флотом неутомимого Секста Помпея, превратившегося в настоящего пирата. Антоний даже предоставил для этой борьбы Октавиану свой флот. А вдогонку еще отправил в Рим жену Октавию, которая была беременна уже наверняка от него.

Все три года он не только помнил о Клеопатре, но ему еще и напоминали о ней приближенные греки, бывшие агентами египетской царицы. И Антоний решился. Война с Парфией означает союз с Египтом. А у него лично с Египтом давно уже более, чем союз. Ему нужна Клеопатра. Он больше не намерен слушаться Октавиана. Он больше никогда не вернется в Рим.

В январе 37 года Клеопатра приезжает к Антонию в Антиохию, столицу римской провинции Сирия. Он признает ее близнецов своими детьми. Он признает Клеопатру своей любимой женщиной. И дальше происходит самое естественное – Антоний и Клеопатра женятся. И никто из них не отречется от свадебной клятвы.

Но потом происходит то, что вызывает ярость на берегах Тибра, ярость Октавиана и Сената. Антоний обещает царице вернуть земли, когда-то принадлежавшие Египту, но давно уже перешедшие в собственность Рима. Навязчивая мечта покорения парфян требует от полководца жертв в обмен на золото Клеопатры или же он просто не помнит себя от любви? Он выполняет обещание. К Египту отходит Кипр, Синайский полуостров, земли в Галилее и Ливане, Иерихон, порты Акко, Тир, Сидон, Берит – главнейшие города торговой Финикии.

В итоге Антоний кладет к ногам последней царицы из рода Лагидов такое богатство, что Лагиды уже ничего не должны Риму, а сами не прочь ссудить заносчивых латинян. Но вначале вся мощь нового союза должна обрушиться на Парфию, должен повториться поход Александра Македонского. Клеопатра для этого совершает еще один символический акт. Их с Антонием дети получают новые имена-титулы Александр Солнце и Клеопатра Луна. Это самонадеянный намек на предстоящую победу над парфянами. Царь парфян официально титулуется "братом Луны и Солнца". Ему готовится замена.

Амбиции блистательной пары достигают апогея, подкрепленного взаимной страстью и тем, что царица снова беременна. Клеопатра ликует. Она даже решает с первого сентября 37 года изменить календарь. Счет годов ее царствования отныне будет вестись следующим образом: четырнадцатый год, он же первый. Открыта новая эра.

А Марк Антоний весной 36 года начинает наконец новую Парфянскую войну. В его подчинении более шестидесяти тысяч солдат. Октавиан послал ему три легиона и осадные орудия. Армянский царь обещал ему свою помощь. Все уверены в успехе. Клеопатра даже некоторое время сопровождала своего мужа в походе, но затем уехала рожать в Александрию. Клеопатра была уверена, что у нее родится сын.

Блистательную пару ждала лишь половина успеха. Клеопатра действительно родила сына и назвала его Птолемеем Филадельфом в честь своего предка, при котором был построен Фаросский маяк. А Марк Антоний потерпел в Месопотамии жесточайшее поражение. Он осадил Ктесифон, столицу Парфии, но с ходу взять не смог. Армянский царь предал его, выдав парфянам маршрут движения обоза с осадными орудиями. Легионы Октавиана так и не появились. При отступлении армия страдала от голода, болезни косили больше людей, чем парфянские стрелы. Антоний понял, что Октавиан будет только рад этой трагедии и позору. К тому же до Антония дошли вести, что Агриппа, лучший полководец соперника, добил-таки пиратов Секста Помпея. В том же году Октавиан отстранил от власти давно потерявшего какое-либо значение третьего триумвира Марка Лепида. Октавиан стал абсолютным владыкой Запада.

* * *

Сама расстановка сил, все усиливающееся расхождение, враждебность двух римских властителей показывали: гражданской войны не избежать. Хотя, может быть, и не совсем гражданской. Антоний все в меньшей степени оставался римлянином, превращался в эллино-египтянина. Но превосходство в силах Запада над Востоком было еще очень относительным. У Антония были еще легионы, которые оставались ему по-прежнему верны.