Текст книги "За любовь, которой больше нет (СИ)"

стихотворение от Глафирка.

Она не знала, сколько времени лежит и смотрит в одну точку. Она не могла точно сказать, в какой момент поняла, что очнулась. Вокруг суетились врачи и медсестры, но ей было все равно. Хотя в ее голове происходило нечто подобное. Сознание, словно золотоискатель, суетливо копалось своими торопливыми ручонками в памяти, пытаясь отыскать тот самый клад, который поможет понять, что происходит. Но он все время ускользал. Казалось еще чуть-чуть и вот она разгадка, но память, как легковерная кокетка всего лишь дразнила, а потом со смехом махала ручкой. Ослабленная и раздраженная, Анна все же не сдавалась. Проще конечно было спросить у этих людей, что мельтешили вокруг нее, создавая в глазах рябь, но она боялась. Чего? Наверное, боли. Ане казалось, что если она произнесет хотя бы звук, то физический дискомфорт, который заставлял морщиться, превратиться в мучительную лавину . Все это было на уровне неосознанных рефлексов, и сейчас у Анны не было сил идти против них, поэтому она продолжала лихорадочно вспоминать. Писк приборов и мелькание людей в белых халатах раздражали и возрождали ужас былого, тело покрывалось холодным потом, а пульс учащался от ужасающих образов и чувства, что подобное уже с ней происходило. Но даже кошмарное дежа вю отступало перед каким-то неосознанным страхом, рожденным той тайной, что хранила в себе предательница или же спасительница память, как спустя пару мгновений поняла Аня, потому что мозг намертво вцепился в картинку, которая всплыла где-то в уголке ее затуманенного сознания. Картинка завертелась, закрутилась и как снежный ком начала нарастать, снося на своем пути все, захлестывая, вызывая удушье и первобытный ужас. Панику внутри усиливали голоса врачей. С каждым мгновением Ане становилось все хуже и хуже, она уже ничего не слышала, кроме звона в ушах и душераздирающего крика Мегги, перед глазами был лишь летящий на огромной скорости грузовик. Физическая боль уступила место отчаянию. Аня металась, стонала, а главное, она искала. Она ловила воздух руками, пытаясь нащупать хрупкое тело своего малыша, но ничего не было, она зажмурилась, чтобы прогнать наваждение, но тогда страх сильнее накатывал, ибо она не знала, где сейчас ее муж и сын. Кто-то схватил ее за руки, кожи коснулся холодный кончик иглы, тело начало расслабляться, а сознание туманиться, но сквозь надвигающуюся пелену , Аня все же услышала тихий успокаивающий голос:

-Миссис Беркет, успокойтесь ,скоро ваш муж будет здесь.

Аня почувствовала, как волны облегчения и покоя накатывают на нее, потому что Маркус жив, значит, и Мэтти тоже. Она была в этом уверенна. Почему-то это казалось логичным. С этими мыслями она провалилась в спасительную темноту.

Когда Анна открыла глаза, все расплывалось перед взором, но склоненное над ней лицо было невозможно не узнать. Она попыталась протянуть руку, но та тут же упала обратно.

-Маркус?-прохрипела она еле слышно.

-Я здесь милая!-услышала она дрожащий голос в ответ. В нем было столько страха и волнения, что они передались и ей. Аня сжала крепкую руку и попыталась улыбнуться.

-Как ты родной?-все так же свистящим шепотом спросила она, все еще боясь говорить громче. Взор постепенно становился яснее, и Анна с ужасом вглядывалась в посеревшее лицо мужа, его глаза были красные, впавшие щеки покрыты многодневной щетиной.

-Жив! –как-то обреченно вздохнул он.

Аня взволнованно дернулась к нему, живот скрутило, словно ее изнутри коснулась чья-то холодная и костлявая рука, вызывая ощущения мерзости и ужаса. Она тут же опустила руки на живот и вздрогнула, он оказался непривычно впавшим и ...пустым. Боже! Аня судорожно вздохнула, но Маркус не позволил скользким мыслям завладеть ею.

-У нас дочь, Эни. Я назвал ее Дианой.-он вновь вымученно улыбнулся, Аня подумала, что наверно, он просто устал. Она же второй раз за этот день облегченно вздохнула и прижала руку любимого к щеке. Ей вдруг стало так спокойно, что захотелось спать.

– Как Мэтти? Надеюсь ничего серьезного? Главное , что он жив, а все остальное это ерунда!-уверенно сказала она, но удивленно замерла, когда почувствовала, как напряглась рука мужа. Аня взглянула на него и задрожала, он, словно на что-то решался.

-Что-то с Мэгги, Маркус?-предположила Аня, иное просто не могло прийти в голову. Но когда Маркус посмотрел на нее, его глаза блестели, и в них был приговор, в них была ее смерть. Аня открыла рот, пытаясь что-то сказать, но тут же схватилась за горло.

-Эни...я.. –его голос прервался, он сглотнул, а она замерла в ужасе. Ее начало колотить, все расплывалось перед глазами, дыхание сбилось, она начала задыхаться. –Он... у него не было ..

-Замолчи!-сдавленно прошептала она. Боже, Боже! Нет! Она не принимала, она даже не хочет предполагать, такого просто не могло случиться. Глаза метались в поисках спасения, мир с каждой секундой мерк, меркла жизнь. Боль вскрывала, сердце разрывалось. Ужас парализовывал и расползался по крови.

-Эни любимая, послушай!-доносилось до нее, но она уже не слышала, она пыталась отгородиться, она зажала уши ладонями и замотала головой, боль пронзила искалеченное тело, но она была ничем в сравнении с тем адом, что разгорался в душе, которая заходилась от надрыва, от свербящей и скручивающей агонии.

-Нет!-твердо сказала она. Аня отчаянно посмотрела на Маркуса, а потом дернулась , схватила его руку прижала к губам, ее трясло от бессилия и слабости. –Пожалуйста, умоляю... умоляю тебя, Маркус, скажи ...скажи, что ты просто пошутил, просто пошутил, просто ...скажи! Умоляю, я же .. я же , Боже, просто скажи , прошу, не трави мне душу! Не надо..нет! Я же не смогу...

Он молчал, его трясло, как и ее. Она смотрела на него и молилась, что это кошмарный сон, что это все от наркоза. Иначе не может быть! Господь не допустит, нет! Она не чувствовала, как ее вновь уложили, она не слышала голоса, что ей шептали слова утешения, она проваливалась в темноту. И эта тьма была спасением, ее прибежищем. Каждый день она просыпалась, чтобы замкнуться, чтобы завернуться в кокон, обороняться от реальности, которая была хуже смерти. Ее тело заживало, набиралось сил, но душа слабела с каждой минутой, растворяясь во времени, которое было тем противником, что осаждало ее оборону. Она просыпалась, чтобы гореть лишь одним желанием –уснуть вновь. Она не знала, зачем встает, зачем ест и пьет. К ней приходили родственники, но она не замечала, она просто отворачивалась к окну, смотрела на мерно качающиеся от ветра деревья и отключалась от происходящего, как отключают слуховой аппарат, и она не слушала, что ей говорят. Но с каждым днем она все яснее ощущала приближение бури, приближение конца, когда все краны будут сорваны и ее погребет под собой то, что нарывает в ней, просачивается как предатель сквозь щели ее хрупкой самозащиты.

Люди были для нее особенно опасны, потому что их взгляды были пропитаны чувствами, слова болью и утешением, которые она отрицала. Ее незачем жалеть, у нее все хорошо, все хорошо! Но больше всего она боялась посещений Маркуса, потому что его слова жалили, как укусы, его глаза били наотмашь, а нежность и забота рвали душу. Вот и сейчас она еле держалась, чтобы не попросить его уйти, но она боялась что-то сказать, боялась разрушить тот барьер, что возвела вокруг себя, поэтому отвернувшись к окну, она сжимала до боли подоконник. Но спустя пару мгновений почувствовала горячее дыхание на своей щеке и жар мужского тела. Аня застыла, как статуя, паника захлестывала.

-Эни, девочка моя, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Умоляю. Мне так тяжело без тебя родная, нам без тебя тяжело. Нашей малышке нужна мама, милая, очень нужна! Я знаю Эни, знаю, как тебе больно, любимая, но прошу тебя, не держи в себе! -его голос был тих, но он оглушал сильнее крика. Его руки сжимали ее с каждым словом все крепче, Аня напрягалась все сильнее, слова били по ней, но она сопротивлялась. Она сгибалась под гнетом этих слов, но не ломалась, не сдавала позиций, ей было не до смысла, ей просто нужно было продержаться, она не хотела понимать значение, не могла. Это не было трусостью, это был просто инстинкт самосохранения. Если она поймет, если примет, то ничего не останется для нее в этой жизни. Но и Маркус не сдавался, он словно чувствовал, какая борьба идет внутри нее и он наседал, осаждал и не давал спуску. И сейчас она ненавидела его за это. Аня развернулась и оттолкнула его от себя. Он изумленно уставился на нее, потому что это было первое за месяц проявление активности и вообще какого–то чувства у Анны. Глаза его загорелись, и он заговорил с еще большим упорством.

-Просто поговори со мной, мы же всегда все друг другу рассказывали, помнишь?! Мы же семья в конце концов! Ты мне нужна, Эни , очень нужна...-его губы задрожали, он с силой их сжал и двинулся к ней. Аня отскочила, она как загнанный в угол зверь металась в отчаянии.

-Пожалуйста, уйди! Уйди...

-Эни..

-Умоляю, я не могу, не могу, прошу! Дай мне время. Я не хочу...Просто уйди... пожалуйста, хоть раз сделай, как я прошу !-Аня лихорадочно шептала еще что-то, закрывая уши. Маркус обнял ее и стал укачивать, она не сопротивлялась, просто сжималась в его объятиях и не смела шелохнуться.

-Я уйду, Эни. Уйду, если ты так хочешь ! –он шумно втянул воздух , поцеловал ее в макушку и устало прошептал –Я все для тебя сделаю, ты же знаешь!

Она знала. Он ушел, как и обещал. Она же облегченно вздохнула, будто казнь отсрочили на неопределенный срок. Но срок был определен давно и тем человеком, от которого Аня этого никогда не ждала.

Меган вошла в палату и увидела невестку в обычном положении – вот уже месяц Аня сидела на подоконнике и смотрела невидящим взглядом в окно. Картина была пугающей и в то же время такой до боли сжимающей душу, но сегодня Мегги не была настроена на понимание и сочувствие, сегодня она была, прежде всего, матерью. Матерью, которая смотрела, как ее сын с каждым днем все упорнее бьется о глухую стену в бессилии, как он разрывается между заботой о новорожденной дочери и замкнувшейся в себе жене. Если днем он забывался в работе, ребенке и Анне, то ночь была предназначена горю и тревогам, это Мегги видела по красным глазам, по измученному виду. Сын постоянно засыпал рядом с Дианой днем, когда оставался дома, что делал в последнее время часто. Чем глубже Анна уходила в себя, тем больше времени Маркус проводил с девочкой, а в последние дни он вообще не отходил от нее, словно пытался компенсировать малышке отсутствие матери. Мегги и Маргарита приехали на Белгрейв –сквер, чтобы помогать Маркусу с дочерью и Анной сразу после похорон, но он практически со всем справлялся сам. Мегги никогда не думала, что увидит сына возящегося днем и ночью с грудным ребенком, меняющим ему памперсы, поющим колыбельные песенки и несущим всякий милый бред для своей малышки. Подобные картины умиляли, а также вызывали волну бесконтрольной злости у Мегги. Они все переживали смерть Мэтти, все болело внутри от невыносимой утраты, но они, а главное, Маркус находил в себе силы жить дальше. Так почему же этого не может сделать и Анна?! Сейчас Маркусу как никогда нужна ее поддержка, Диане нужна мать, а она способна лишь жалеть себя и это тогда, когда ради ее жизни Маркус пошел против закона, против себя, позволив коснуться сына ,чтобы провести эту кощунственную операцию! Весь месяц с Анной работали специалисты, с ней разговаривали и Маргарита и Белла, и Маркус, но все напрасно, она словно никого не слышала. Мэгги не ездила, она боялась, что не выдержит и она не выдержала, когда увидела сына после очередной поездки в больницу. В лице не осталось ничего живого, он был похож на ходящего мертвеца, только сейчас Мэгги заметила, как некогда красивый и статный парень, превратился в измученного, избитого жизнью мужчину. Ее так резануло это открытие, сердце сжалось, а в душе разгорелась злость. Почему, черт возьми, Анне позволено страдать, а ему положено тащить все на своих плечах. Ах, ну да! Он же мужчина. Да только женщине предписано быть его помощницей, а не обузой. Почему эта девчонка вечная жертва, а ее сын должен взвалить все на себя и за все быть в ответе? Хватит, довольно! Пощечины всегда приводят человека в чувство и если для того, чтобы помочь сыну, ей придется надавать Анне этих пощечин, значит, она это сделает!

Анна смотрела на уплывающее за горизонт солнце, пытаясь отгонять от себя ненужные сравнения, думать не хотелось ни о чем. Ей сказали, что на днях ее выпишут и это пугало ее так, что хотелось спрятаться . Она не хотела перемен и тех чувств, что они за собой повлекут, но ее никто не спрашивал и как оказалось давно. Ее уединение было нарушено, резким голосом Мэгги:

-Здравствуй, Анна!

Анна лишь кивнула, в окне она увидела решительное лицо свекрови, которая не смутилась таким холодным приемом, а, напротив, будто вдохновилась и спокойно спросила:

-Так и будешь сидеть, и жалеть себя?

Аня вздрогнула, но Мэгги продолжала, как ни в чем не бывало.

-Сколько ты собираешься прятаться от реальности, Анна? Сколько будешь делать вид, что ничего не произошло и не происходит?-голос становился все громче. Аня попыталась зажать уши, но Мэгги проворно подскочила к ней и схватила ее руки, не позволяя ей этого сделать.

-Слушай меня! Ты будешь меня слушать, Анна, потому что я смотреть не могу, как из-за тебя страдает мой сын, ему и без этого хватает.

Анна начала вырываться, но Мэгги не сдавалась:

-Хватит, Анна, довольно!

-Нет!– всхлипнула Аня, со всей силы оттолкнув от себя свекровь.

-Да, черт возьми, ты будешь слушать! Ему тоже тяжело, но он почему-то не может себе позволить целыми днями ныть! Мэтт умер и его не вернешь, но как бы не было больно, ты должна помнить, что у тебя есть муж и дочь.

Аня побледнела, ее словно пнули в живот. Впервые эти слова были сказаны вслух. Впервые боль материализовалась в слова, которых она так боялась. Аня задыхалась, хваталась за крупицы своей крепости, но она рассыпалась, как карточный домик, под напором безжалостной правды, под утратой, что врывалась в душу, обжигая все нутро до мяса, до костей. Сердце заныло, так заныло от безысходности, которая накрывала с головой, что хотелось волком выть вместе с ним. Аня заметалась по палате, пытаясь подавить эмоции, спрятаться, зарыться с головой, но Мэгги была безжалостна.

-Он умер, Анна!

-Нет, нет! Мой мальчик жив!-истерично замотала она головой, заламывая руки, и взглядом умоляя свекровь замолчать, но та была неумолима.

-Прекрати, Анна! Мы все потеряли не меньше тебя! Возьми себя в руки, ты нужна Маркусу, ты нужна Диане!

-Я не могу.

-Можешь!

-Нет!

-Да, черт возьми! Ты возьмешь себя в руки! Ты хоть знаешь, что пришлось сделать Маркусу, чтобы ты выжила, ты знаешь, на что он пошел, чем пожертвовал?!– закричала свекровь, хватая ее за плечи. Аня замерла, что-то оборвалось внутри, она содрогнулась, потому что последние слова повергали в пучину кошмара, предчувствие страшило, но Анна прохрипела:

-Что это значит?

Мэгги замолчала, отпустила ее и отошла. Анну же трясло от боли, от ощущения реальности, которая давила непосильным грузом, камнем на шее тянула в болото острой боли и отчаяния. Да только теперь от этого уже не спрятаться, да и что-то вдруг проснувшееся в ней, хотело все оборвать, а для этого нужно знать все, все до мельчащих подробностей.

-Что же вы замолчали? Говорите, вы же пришли , чтобы ткнуть меня носом!-вскричала Анна, не в силах больше терпеть, она горела в каком-то безумном огне, не способная больше быть безучастной, теперь она как мазохистка требовала еще одну порцию яда, только она не ожидала, что это будет удар ножом в спину.

Мэган повернулась и сказала:

-Я пришла не за тем, «чтобы ткнуть» тебя носом, а за тем, чтобы ты поняла, что твоя жизнь далась не просто так. И чтобы ты постаралась сделать так, чтобы выбор, на который пошел мой сын в пользу тебя, не был напрасен. Ты живешь благодаря своему сыну, Анна, так что возьми себя в руки и живи!

Аня молча слушала кошмарные, кощунственные вещи, которые говорила свекровь и не смела что-то возразить. Нож входил в нее все глубже и глубже, Аня заходилась от боли и ужаса. Крик рвался из горла, она не могла поверить. Злость и негодование, с какими свекровь держала свою речь, были ничем, но тот смысл, что в себе эта речь содержала, потрясал. Аня ловила воздух, она больше не слышала ничего, хотя Мэган что-то энергично говорила. Мозг разрывала лишь одна мысль, что у ее мальчика был шанс, что он мог выжить, если бы не Маркус, если бы не она. Боль, отчаянье и ужас наслаивались друг на друга и отравляли своим гремучим коктейлем. Горе, потеря, которую она только-только начала понимать и это предательство, нет, не предательство, это...это...Этому нет названия. Боже, да есть ли ты вообще? Где же глаза твои, когда такое творится? Когда мужчина жертвует сыном ради ...ради чего? Ради чего можно это сделать? Ради чего, черт возьми? Она не понимала. Это какое-то святотатство, какой-то сатанизм, скотство.

Аня захлебывалась горечью и отчаянием, все внутри разрывалось, хотелось умереть.

-Анна!-ворвался громкий крик Мэган, Анна дернулась и тут ее охватила злость.

-Почему же вы молчали, когда он...когда.... -голос сорвался.

-Ты неправильно поняла меня, Анна, выбора не было!

-Выбор есть всегда!-закричала Аня. Она знала это из медицинской практики. Только сейчас к ней пришло понимание, что где-то в глубинах подсознания она думала, что сын умер сразу, но это оказалось не так, значит... значит, у него был шанс. Шанс, которого его лишили ! И кто?! Господи, родной отец!

-Анна...

-Убирайтесь! Вон отсюда!

-Послушай...

-Нет! Ничего я слушать не буду больше, пошла вон отсюда, вон! Не подходите ко мне, убирайтесь к чертям вы и ваш дьявольский выродок!

-Боже, что ты несешь?!

-Вон!-заорала Анна и вытолкнула шокированную свекровь за дверь, от ярости появились физические силы. Но вот в душе этих сил не было нисколько, она чувствовала ,что еще чуть –чуть и сорвется, все, что она подавляла так долго вырвется наружу. Она знала, что сейчас здесь появятся врачи, чтобы успокоить ее, а потом и Он. А у нее все вывернуто наизнанку, душа голая и разорванная на куски, которые разбросаны небрежно и повсюду. И это только ее , настолько личное, что показать кому-то подобно смерти, да и не в этом суть. Ей хотелось умереть.. И опять же не в том дело. Ведь два раза люди не умирают. А казалось, она тихонько весь месяц это делала , но ее убили еще давно, сегодня же добили окончательно, осталось только похоронить. Господи, как же больно! Разве и после смерти больно? Чему болеть-то? Что у нее может болеть, когда сердце и душа покинули ее вместе с сыном?! Но что-то, какие-то трепыхающиеся останки ныли и выкручивали. И хотелось бы прекратить все махом, да только теперь это не представлялось возможным, ибо за ее жизнь, точнее существование, заплачено ее же жизнью. Что ей теперь осталось ? Ей ничего не оставил этот зверь. Он не изменился, лишь успокоился на миг, а когда пришло время, вновь показал свою эгоистичную голову. Ему нет и не было дело до других, он думал лишь о себе, о том, как ему будет больно. Ему неважно, что будет с ней, он просто скажет, что любит, вновь прикроет свой эгоизм этим затрепанным словом. Любовь! Да разве это любовь, когда вырывают сердце и преподносят тебе же на блюдечке со словами : «На – полюбуйся, я тебя спас!»

К чертям такую «любовь», от которой хочется удавиться!

Анна заметалась по палате, шквал эмоций захлестывал. Каждая из них перекрывала другую, повергая куда-то в бездну, заставляя, барахтаться в вонючей клоаке, что расползалась в груди. Хотелось вырвать все, хотелось облегчения от этого гнойного комка, что встрял и не давал дышать, да только душа не ж*па– ср*ть не может. А даже если и может, то не здесь. Но необходимо было сейчас, потому что терпеть было невозможно. Она должна что-то сделать, должна покончить с собой, ибо трепыхаться в предсмертных судорогах просто невыносимо.

Сама не понимая, что делает, Анна выскочила из палаты, озираясь, как вор. Сейчас она была рада, что ее перевезли в Лондон , эту больницу она знала, как свои пять пальцев, так как однажды работала в ней. Поэтому через несколько минут она была уже в ординаторской. Она не удивлялась, что никто не удосужился ее закрыть. Халатность– обычное явление, но сейчас она была рада этому факту. Порывшись в шкафу, она быстро накинула на себя чье-то пальто и побежала прочь. Ей было все равно, что она кого-то обворовала. Она ведь Беркет, а Беркеты могут позволить себе даже вершить судьбы, могут брать на себя роль Бога. Впрочем , ее ублюдок –муж достойный сын создателя. Жестокая, эгоистичная с*ка! А кто этот создатель бог или дьявол –неважно. Нет ни бога, ни ср*ного дьявола в этом унитазе под названием жизнь, потому что если кто-то из них существует, то лучше захлебнуться д*рьмом, чем поклоняться такому чудовищу. Она бежала, а в голове рушилась, трескалась вся картина мира, ломалось мировозрение, все в ней ломалось и переворачивалось. Сердце истекало кровью обманутое, преданное всем , чему верило, всем, что любило. Но боль усиливалась, гнула и казалось сейчас переломит. Аня бежала и бежала, думая, что так она оторвется от боли, да только та не отставала. Запрыгнув в такси, Аня пугливо озиралась вокруг, представляя, что вот сейчас она посмотрит в глаза смерти, но наткнулась только на недоуменный взгляд таксиста.

-Куда поедим мисс?

Куда же ехать, когда подыхаешь? Когда сердце кричит, надрывается о своей кровиночке, о самом себе?

-К сыну.. Отвезите меня к сыну!-прошептала Аня.

Мужчина шокировано уставился на нее.

-Мэм у вас все в порядке? Вам плохо?

-Да... мне плохо, мне очень плохо! –отрешенно сказала Аня самой себе.

-Может, отвезти вас в больницу? Вам там помогут.-мужчина уже с каким-то страхом смотрел на нее. Когда до Ани дошли его слова, она захохотала, смеялась до слез и истерики, повергая мужчину в еще больший ужас . Боже, какая ирония! Она всхлипывала, утирала слезы, а потом начинала вновь хохотать. Но когда сил уже не осталось, безразлично прохрипела :

-Мне никто уже не поможет! Отвезите меня на Хайгейт...

Мужчина попытался возразить, но Анна перебила:

-Просто отвезите и все!

-Мне кажется..

-Засуньте себе в задницу свое « кажется»! –отрезала она со злостью и отвернулась к окну. Мужчина махнул на нее рукой, Аня же усмехнулась. Стоило ли начинать прикидываться добрым самаритянином, чтобы при первом же сопротивлении спасовать?! Хотя о чем это она? Это же мужик! Существо, пекущееся только о своих яйцах.

Ярость снова полосонула по живому или уже по мертвому? Скорее всего, по мертвому, живое так не смердит. Но все это вновь отступило, когда перед окнами начали проплывать серые тени кладбища. Анна сжалась, внутри все сковало от страха. Она превратилась в деревянную, машинально сунула водителю деньги, которые были в кармане, и двинулась к сторожке смотрителя.

-Мне нужен Мэтт Беркет!

Грузная баба, сидевшая в коморке, оторвала взгляд от телевизора и окинула ее негодующим взглядом.

-У нас тут кладбище, а не общежитие милочка! –выплюнула она грубо и продолжила смотреть какое-то шоу.

Вот так. Словно звонкая, похабная пощечина хлестанула в самое сердце, вырывая невольный вскрик. Аня зажала рот, чтобы не выдать свое состояние на грани безумия. Смотрела на эту жирную жабу и задыхалась от жестокой насмешки, от ярости и шока. Ели сдерживая себя, чтобы не вцепиться в эту тварь и не порвать на куски, зубами впиваясь в ее отвратительное тело. Аня задрожала, впилась побледневшими пальцами в подоконник маленького оконца и процедила, будто не своим голосом:

-Ты– мразь, если не хочешь лишиться работы, подними свою жирную ж*пу и отведи меня к моему сыну!

-Тихо девушка тихо! –осторожно поднялась толстуха, успокаивая ее, как сумасшедшую, глазки трусливо забегали. Аня была доведена до предела, а потому ее раздражало даже малейшее промедление, и она заорала:

-Живо, мать твою, иначе клянусь, утром здесь станет на одну могилу больше!

Женщина попыталась закрыться, но Аня подскочила и намертво вцепилась в дверь. Через несколько минут они торопливо шли по аллеи. Дождь накрапывал, деревья качались из стороны в сторону и скрипели, как бы вторя жуткому вою ветра. Ане казалось, что это воет ее душа. Когда они остановились около высокого холма, душа стала стынуть. Аня смотрела, не отрываясь, боясь перейти за холм.

-За холмом ваш сын!– тихо сказала женщина.-Вы не задерживайтесь, потому что скоро...

-Уйдите!-отрешено оборвала ее Аня и двинулась к холму.

Ноги были ватными и подкашивались, все замерло, кроме ветра, который ревел, как безумный. Ее лихорадочно трясло, но когда показался белый мрамор памятника, все оборвалось. Кислород словно перекрыло, она открыла рот, из горла рвался беззвучный крик. Она шла вперед, смотрела на улыбающееся лицо своего малыша на фотографии и до крови закусывала губы, чтобы хоть чем-то заглушить нарастающее отчаянье. Колени подкосились, и она упала . Подползла к памятнику и заорала, завыла нечеловеческим голосом, надрывая связки и душу. Слезы прорвались и все, что копилось весь этот месяц вместе с ними. Только сейчас пришло осознание, что больше ее мальчика нет. Больше он никогда не скажет: «мама», больше никогда не улыбнется и не обнимет. Больше никогда, больше его нет, просто нет. На всей Земле его нет!

И от этого казалось, что ее вздернули на крюке и заставили смотреть на медленно вываливающиеся из живота кишки. А она пытается их собрать, а они выскальзывают. Она заходится от боли и отчаянья и понимает , что умирает, что больше ее нет, хотя она все еще здесь, только сделать ничего не может, разве что любоваться на свое нутро и выть, реветь от бессилия и ужаса. Аня лежала на могиле, тряслась, корчилась, рыдала до рвоты с кровью. Вытираясь мертвыми цветами, вдыхая запах сырой земли. И начиная по новой вскрываться от боли.

-Сынок, сыночек...-захлебывалась она, целуя холодное надгробье, умывая его своими слезами и горем. –Почему ты меня оставил, почему....

Перед глазами проносились годы. Она вспоминала себя беременной, вспоминала первое шевеление своего малыша, ту связь, что неразрывно их связала, которая начала укрепляться, как только он впервые дал о себе знать. Она как сейчас помнила тот миг, когда впервые увидела его и отдала ему сразу же в его крохотные ручки всю себя и с каждым годом любила его все больше, отдавала все больше, терпела ради него все и еще бы терпела , все бы вынесла, жизнь бы отдала ради него. Да есть ли что-то на свете сильнее материнской любви?! Есть ли на свете больше горе, чем пережить свое дитя?!

Как же можно лишить мать ее ребенка?! За что такая жестокость, за что?

Аня царапала по мрамору, сдирая руки до крови. Она не чувствовала холода, не чувствовала боли, ее словно опустили в кипящий чан с водой, и она варилась в своем отчаянье, разрывая тишину всхлипами и воем обезумевшей от горя женщины, матери. Лицо было в земле, она скрипела на зубах, отравляла своей сыростью и пресным, мерзким вкусом. Вот так теперь пахнет ее мальчик . Мысль вызвала очередное удушье. Она терялась, зарывалась в землю, в цветы и рыдала не переставая. Но чьи-то сильные руки вырвали ее из этой безумной агонии.

-Нет! –заорала она. –Не трогай меня, я хочу к нему! Я хочу к моему мальчику!

-Эни!-услышала она ненавистный голос, посмотрела на белое, словно мертвое, отчаянное лицо и ударила по нему со всей силы. Он дернулся, но не более.

-Пошел вон! –закричала она и хотела ударить его вновь, но он схватил ее за руки и прижал к себе.

-Не уйду! Эни не надо, пожалуйста...

-Уходи, оставь меня, оставь !-провыла она, ярость обернулась бессилием, душа была вывернута наизнанку. Уткнувшись в шею Маркуса, она прохрипела, заикаясь. –Он боится темноты, он же ее боится, как он там один, он же совсем один...

-Он не один, не один!-сдавлено прошептал Маркус, раскачиваясь с ней в объятиях. Аня не могла ничего больше сказать, силы оставляли ее, она выплакала все без остатка.

-Как ты мог Маркус, как ты мог...-тихо всхлипывала она, устало ударяя по его спине. –За что ты меня так ненавидишь, за что?

Он содрогнулся, обхватил ее лицо руками, по его щекам бежали слезы.

-Не надо, прошу тебя, ... не надо ...

И она замолчала, чувствуя пустоту, слезы тихонько текли по лицу, а душа покидала тело. Аня смотрела на лицо своего мужа и чувствовала, как по крови расползается яд ненависти и жажда убивать. Он вновь предал ее, он вновь отобрал у нее самое дорогое, оставил медленно подыхать, но только теперь она не будет тихо скулить и лить слезы, теперь она будет мстить! Как и любая мать, она готова была убить за своего ребенка, но смерть была бы слишком легким наказанием. Нет, Маркус на сей раз ты ответишь за свою жестокость! Ты пожалеешь, что такое чудовище , как ты просто родилось на свет.

Аня сжала губы, глаза вспыхнули, но внутри все погасло, потому что сейчас она похоронила не только сына, но и свою любовь к человеку, который назывался ее мужем. Но она уже ничего не чувствовала, потому что тот, кого она любила никогда не существовал. Лишь образ, который она с таким упорством и наивностью взращивала в своем сердце. Теперь маски окончательно скинуты и ничего не осталось, ничего. Маркус поднял ее с земли на руки и понес, она не сопротивлялась, она с отчаяньем смотрела на удаляющийся памятник, и беззвучно шептала:

-Сыночек мой, прости меня милый, что не была в час смерти рядом с тобой.

Слезы вновь покатились по щекам, а дыхание сбилось. Ей даже не удалось проститься со своим мальчиком, не удалось прижать его в последний раз и поцеловать. А впрочем, она и не хочет, она не будет прощаться, потому что слова эпитафии правдивы, Аня всмотрелась в надпись на надгробье, прежде чем они скрылись за холмом, и согласно кивнула, признавая правильность мудрых слов, которые вечно будут охранять покой ее мальчика. А на белом мраморе было затейливыми буквами выведено:

«Сын никогда не умирает. Лишь рядом быть перестаёт»

» Глава 6

"Да гори оно все синим пламенем ! 

Перешла за приличий рамку 

Алкоголь стал нектаром и знаменем 

Жизнь теперь проживать наизнанку