Текст книги "За любовь, которой больше нет (СИ)"
Автор книги: Полина Раевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
Кто-то скажет: "Это не любовь". А это, ребята, давно уже не любовь, это вся жизнь, которая медленно утекает из меня. И если уж убивать себя, то не все ли равно каким способом? Что с третьего этажа прыгать, что с первого – один фиг, лучше уж тогда сразу с небоскреба.
Покончив со своими терзаниями, я вышел из душа, на ходу вытираясь и набрасывая план действий на сегодняшний день, но был сбит с толку Ким, застывшей в коридоре. Обнаженная, переминающаяся с ноги на ноги и прикрывающая тоненькими ручками грудь, она вызывала у меня жалость, отвращение, прежде всего к себе, и чувство сожаления, мне ведь она действительно нравилась. Да, нравилась, но теперь это в прошлом. Стало не по себе, и я отвел взгляд, словно не ее вчера вертел, как хотел. А вот такой он секс без обязательств, вроде бы претензий никаких, а в душе, как не стараешься, чувствуешь всю неправильность ситуации, потому что секс по природе своей не может быть без обязательств. Хотя в молодости меня ничего не смущало, но тогда мне и не приходилось смотреть в глаза, в которых застыло затравленное выражение. Твою же маму, лучше бы шлюху снял, и проблем меньше, и выхлопа с нее больше. И что прикажите теперь делать? Похоже я старею, но не получается у меня просто махнуть рукой на нее и свалить. Жалко девчонку, все же обошелся с ней не лучшим образом и то, что сама она напросилась, не облегчает задачу. Женщины они ведь все такие – с кудряво-шоколадными мечтами о сраном принце и любви после траха, даже самого жесткого. А потом еще мы – мужики виноваты, что они приняли желаемое за действительное. Но самое парадоксальное, что мы и чувствуем себя виноватыми, сами не понимая в чем собственно наша вина. Вот и я стою перед ней и думаю, как бы все объяснить, ну не скажешь же: "Извини, что реальность не такая, какой тебе хочется ее видеть!" или такой вариантик: "Мне жаль, но твой диагноз – женщина! Это, конечно, проблемно, но поверь, жить можно!". Шутить изволишь, Беркет? Ага, ну а что еще делать? Когда ситуация хуже некуда, остается либо смеяться, либо выпрыгнуть в окно! Кстати, последний вариант меня привлекает больше. Но я беру Ким за руки, пытаясь этим жестом сгладить грубость прошедшей ночи, целую их и прошу прощения, не уточняя за что. Неважно, что, в общем-то, не за что и я ничего ей не обещал, просто не будем подвергать сомнению общепринятые истины, что все мужики – козлы. Она согласно кивает. Еще бы она отрицала! И я наконец-то могу быть свободен от мук совести, запоздалого сожаления, а также от необходимости утешать обиженную девочку.
Попросив консьержа вызвать такси, вышел на улицу, не в силах больше находиться даже в одном доме со своей очередной ошибкой. Солнце резало по глазам, словно насмехаясь надо мной. Контраст между моим внутренним состоянием и погодой был издевательским. Я себя ощущал призраком, оказавшимся по какой-то нелепой причине в мире живых людей. Растрепанный, в куртке на голое тело, без носков, которые я так и не нашел, забыв о такси, плетусь по улице, не замечая ничего вокруг. Где ты, Эни? Думаешь ли ты обо мне в эту минуту? Или он занимает все твое внимание? Неужели в нем есть все, что тебе нравится в мужчине? Я положил к твоим ногам весь мир, ты же знаешь, я был весь твой! Так почему же ты разлюбила меня? Нет, я ни о чем не прошу, я просто не могу молчать, так хреново, родная! Как же мне хреново без тебя! Ты ревновала к Ким? Боже, Эни! Какая же ты глупышка, да и я не лучше. Все они лишь отголоски тебя, которые никогда тобой не станут, как бы я не мечтал об этом. Но к чему этот треп? Сам не знаю. Наверно, до сих пор не могу поверить, что мы просто скажем другу "прощай" после всего, что между нами было, но... мы это сделаем, родная! У всего есть срок годности. Кажется, наша любовь давно из него вышла, и мы отравились. Страшно это признавать, но всем давно известно как аукнется, так и откликнется. У нас с тобой плохая кредитная история жизни, слишком долго мы искушали судьбу, ее банк отказывает нам в очередном займе, теперь пора платить по счетам.
Не знаю, сколько я бродил по городу без цели, разговаривая сам с собой, люди косились на меня, пару раз попадались папарацци, но мне было все равно, я впервые, пожалуй, смог просто пройтись по улице, никуда не спеша и не торопясь, только вот никакого удовлетворения от этого не получал, жизнь казалась пустой, все потеряло смысл.
Кое-как собрав себя, я отправился домой, где меня недовольным взглядом встретила экономка и с ходу обрушила на меня новость:
– Мистер Беркет, миссис Беркет уже десять раз звонила. Я ей сказала, что вас не будет дома, но она настойчиво просила вам передать, что она у бабушки, и чтобы вы встретили ее в семь вечера в аэропорту...
Она еще что-то щебетала, я же кинул ей куртку и пошел к себе в спальню, дыша через раз. Услышав возглас экономки, обернулся и увидел в зеркале напротив собственную спину, и сам ужаснулся. Да уж девчонка не хило постаралась, хорошенько наследила, вспахав спину. И что у баб за прикол – царапать спину? Кэтрин же осуждающе качала головой, но мне и на это было плевать, афишировать свои похождения я не собирался, но и скрывать не собираюсь, я ведь все решил для себя? Решил, и то что Анна была у Маргариты ничего не меняет, верно? Верно! – отвечал я, разлетаясь на куски, вены выворачивало от сознания этого. Еще один повод уйти, ибо мне вновь было показано , насколько я слаб! А она...Сильная женщина, полюбившая не того мужчину. Но раз она не нашла в себе силы уйти, то это сделаю я, хотя бы что-то я должен сделать правильно! Есть время действовать, а есть время принимать обстоятельства такими, какие они есть, сейчас как раз тот самый случай. В нашем браке больше уже ничего не попишешь.
Все остальное время до вечера я провел с Дианой, страшась того, что мне предстоит сделать. Все боятся менять свою жизнь, и я не счастливое исключение. Ко мне вообще слово "счастливый" не применимо, за крохи счастья я почему-то всегда плачу в двойном размере. Настроив себя на нужный лад, приготовившись к последнему рывку, я отправился в аэропорт. Я был спокоен, знал, что смогу выдержать встречу с ней, каких бы усилий мне это не стоило. Единственное, чего мне хотелось, чтобы этот вечер прошел без происшествий. Дополнительные проблемы с Войтом были сейчас ни к чему. Он и так уже начал наглеть, почувствовав , что прижал меня , но кажется, я нашел выход из этой ситуации. Мне не хотелось зависеть от кого-то, а это неминуемо случится, если я обращусь к своим ребятам. Пока же я в любой момент могу уйти, если меня не устраивают их требования, но когда они получат в свои руки такой козырь, так просто я от них не отделаюсь. Войт в сравнении с этими акулами просто речной карась, хотя и за ним стоят немаленькие люди. Если раньше дело стояло из-за Анны, то теперь мои руки развязаны, и я могу действовать теми же методами, что и Войт. Я уже отправил мать и сестер, чтобы избавить себя от переживаний и действовать смело, осталось только обезопасить Анну и Диану, но этим я займусь чуть позже, сейчас не нужно вызывать подозрений.
Все мысли вылетели у меня из головы, когда я увидел Анну и ее ублюдка, выходящих из аэропорта. Меня переклинило, и я ничего не мог понять. Она что прикалывается так? Ничего себе у нее шуточки! У бабушки была? А этот хмырь каким таким невероятнейшим образом вновь нарисовался? Чудеса да и только!
Я негодовал про себя, пока она не подошла к машине, но это уже было скорее слабенькое возмущение, предсмертные судороги, так скажем. Какая уже разница с ним она прилетела, без него ? Так даже легче. Жертвой ситуации быть проще, чем агрессором.
Она села в машину, я старался не смотреть на нее, в салоне разнесся шлейф ее духов, закрыв глаза, втянул любимый аромат. Душа болезненно заныла, когда я, наконец, посмотрел на Эни. Такая далекая она и в то же время такая невыносимо близкая, до боли хотелось обнять ее, зарыться пальцами, лицом в густые волосы, покрыть поцелуями щеки, каждую черточку и никогда не отпускать. Держать в объятиях всегда, чтобы вместе слушать ритм наших сердец, дыхание, вместе слушать тишину, все что угодно, только вместе.
Но отсутствие кольца больно ударило, стало стыдно за свои желания– очередное малодушие. Я резко поинтересовался, куда она дела символ нашего брака, хотя было уже все равно, она смущенно отвела глаза, что-то ответила, но я уже не слушал. Ибо все это не имеет значение. Последний вечер в нашей совместной жизни. Давай же похороним ее под звук оглушающей тишины, ибо она правдивее всех слов, ибо нам больше нечего друг другу сказать. Черт, скорбь из кого угодно может сделать лирика.
Натянув маску безмятежности и семейной идиллии, мы вышли из машины. Вспышки ослепляли, крики оглушали, но мы продолжали улыбаться и вежливо отвечать на вопросы журналистов, пока какой-то придурок не спросил у Анны что-то про измену. Я обалдел от этого вопроса, да и не я один. Все замерли, одна Анна невозмутимо улыбнулась и ответила, так ответила, что повергла всех в еще больший шок. Я, конечно, уже на себе прочувствовал какой она бывает стервой, но не думал, что она сможет и открыто показать коготки, точнее остро заточенные когтищи. Оставалось только аплодировать стоя. Но глянув на позеленевшего Войта, я понял, что эта выходка выйдет нам боком. Ох, Эни, что же ты творишь?! Шумиха в прессе обеспечена, скандал , сплетни и прочая грязь...Твою же мать!
Я чертыхнулся и рыкнул на Анну:
– Ты вообще соображаешь, что несешь?
Она же невозмутимо пожала плечами и ответила вопросом на вопрос:
– И это говоришь мне ты?! Знаешь, с недавних пор я кладу на всех х*й, тем самым обеспечиваю себе спокойствие. Поэтому мне плевать. Да и что, в конце концов, я такого сказала, что не было бы правдой?
И что тут возразишь? Правильная позиция и еще более правильное сравнение. Смешно, но как она метко охарактеризовала мои отношения с Ким. Жаль, конечно, девчонку, куда ей тягаться с выкованной жизнью и закаленной скорбями женщиной, но сейчас меня заботил только ее папаша?!
Хоть я и волновался, но ничем этого не показал. Люди шептались об последнем инциденте, строили предположения и догадки. Все, как обычно, но все же это был худший вечер в моей жизни. Войт прожигал меня взглядом полным ненависти и обещанием скорой расправы, Ким словно побитая собачонка, украдкой поглядывала в мою сторону, куча народу вокруг, дурацкие разговоры ни о чем и Анна – квинтэссенция красоты и какой-то внутренней силы. Покой среди этого хаоса. Смотрел на нее и чувствовал невероятную гордость с привкусом горечи, но не за нее, а за себя, да и любой рядом с такой женщиной чувствовал бы тоже самое. Любовался ей, запоминал, хотя ее образ на всю жизнь отпечатался в сердце и памяти.
Пытка уже подходила к концу, я и хотел этого, и страшился. Анна ушла куда-то, меня же, наконец, оставили в покое, но ненадолго. Тут же, как черт из табакерки появился Войт.
– Зря ты меня не послушал, Беркет! Знаешь, человек должен нести наказание, совершив преступление – таков закон! – усмехнувшись, заявил Войт и, отсалютовав бокалом, ушел.
Я же и бровью не повел. Посмотрим кто кого, дорогуша! Не хотелось, конечно, впутывать в это дело Ким, но ее папаша не оставил мне выхода. Жестоко по отношению к ней, но увы.
Только вот эти мысли вылетели из моей головы, когда ко мне подошла Анна. Она была бледной, губы и руки тряслись, а взгляд был расфокусирован.
– Эни, в чем дело ? – спросил я, но в это же мгновение она начала падать, кто-то подхватил ее, я же резко вырвал ее из рук. Меня самого трясло так, что голова кружилась. Выскочив с ней на руках из душного зала, я стал бить ее по щекам, через несколько минут подъехала скорая. Все происходило в ускоренном режиме: больница, я, мечущийся по коридору, со страхом поглядывающий на дверь. Но вскоре все закончилось, вышел врач и сообщил мне, что Анна пришла в себя, ей вкололи успокоительное, и теперь она спит. Он сказал, что у нее нервное истощение и ей требуется отдых, выдал мне рецепт и ретировался. Я же гадал, что так потрясло Анну. Ничего на ум, кроме ублюдка Войта, не приходило. Вот с*ка! Ну ничего, я тебе тоже устрою горяченький вечерок. Только для начала мне нужно решить вопрос с Анной. Позвонив пилоту, сказал, чтобы готовил самолет, после был звонок домой, чтобы попросить экономку прислать упакованные чемоданы и Диану вместе с няней в аэропорт. Я подготовил все еще днем, просто не думал, что так скоро придется расставаться. Но раз Войт решил спустить тормоза, то медлить нельзя.
Договорившись с врачом, я забрал спящую Анну и поехал в аэропорт. Водитель не задавал лишних вопросов, а просто выполнял мои указания, понимая, что случилось нечто серьезное. Я же сидел с Анной на руках и не мог оторвать от нее взгляд. По-прежнему бледная, с потекшим макияжем, она выглядела больной. Взял ее тоненькую руку и прижался губами к месту, где прощупывают пульс. Гладил ее волосы, пальцами обводил контур ее губ, боясь прикоснуться. Я был рад, что она спит. Потому что вряд ли бы смог посмотреть ей в глаза и сказать то, что должен. У меня не хватало на это смелости, и никогда не хватит, поэтому я как конченый трус оставил ей голосовое сообщение. Думаю, она все поймет правильно и перевернет страницу в своей жизни, которая носила мое имя. Когда мы приехали в аэропорт, едва сдерживая себя, чтобы не улететь вместе с ними, я быстро попрощался с дочерью и, поцеловав Эни в последний раз, вернулся в машину, не оглядываясь назад. Все внутри меня ныло от потери и боли, но я терпел. Самолет взлетел, а я дал сигнал водителю ехать, закусывая кулак, чтобы сдержать отчаянье рвущееся в голос. Конечно, это не последняя наша встреча, но, когда мы увидимся в следующий раз, все будет иначе.
Глава 16
«Вчера еще – в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, -
Жизнь выпала – копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою – немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
"Отцеловал – колесовать:
Другую целовать", – ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил – в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе – я сделала?»
Отрывок из стихотворения М. И. Цветаевой .
Вдох-выдох, еще раз и снова так.. «Давай, Ань, дыши! Дыши, мать твою!» Вот так, судорожно втягивать в себя воздух, но не получать ни грамма кислорода. Горло дерет от встрявшего где-то на уровне глотки острого комка, голова кружится, глаза печет от невыплаканных слез, а кору головного мозга проедает это чертово: «Я беременна от Маркуса».
С*ка, шалава подзаборная! Чтобы ты и твой бл*дский выродок сдохли!
"Боже! Что ты несешь, Ань? Это же ребенок, маленький ребенок! Разве он виноват, что Беркет гребанный кобель?"
Да посрать! Она не хотела искать правды. В эту минуту Аня ненавидела весь мир, ненависть по венам разносилась, отравляла, впивалась острыми шипами в сердце, выдирала оттуда с корнем кусище. И смехом заливалась над ней, дергая за больные ниточки. "Вот, Анька, допрыгалась, довыделывалась? Думала, он терпеть будет? Ну ты, дура, конечно! Прожила с ним десять лет и до сих пор в нем прекрасного принца видишь. Ха-ха. Ну, пожирай теперь плоды своего... Чего? Чего ты вообще добивалась? Не припомнишь? Нет? Ты ведь хотела, чтобы он исчез, чтобы оставил тебя в покое, потому что сама не в силах это сделать. Только вот не учла, точнее, забыла, что уйдет он, и ты сдохнешь от нехватки его в крови. Хочешь обвинить его? В чем? В измене?! Три раза ха-ха. А не припомнишь, свои мыслишки относительно Андрея? И ведь прав Беркет – ты ничтожество. Ты бы и сама изменила, да кишка тонка, боишься, трясешься, как мелкая шавка от страха. Ты такая Анька... В мыслях уже изменила, а вот на деле не можешь. Лицемерка херова. Пусть он жесток, но не лицемер, и никогда им не был. Как он сказал? "Я тебе не святой?" И ведь не соврал, да и сама это знаешь. Так почему же ты связки готова сорвать, вопя от потери? Думала он на коленях будет ползать, умолять, просить, изо всех сил биться? Так он ползал.. Забыла? Умолял тебя, просил, бился, как мог, иначе и не знал, и не умел... Ты ведь не хотела ничего слышать, закрылась в своей ракушке, и думала, что по глазам твоим все прочтет. А ты прочитала хоть что-то по его взгляду? Спросила его хоть раз? Ты хоть раз подошла к нему, села рядом , взяла за руку и просто спросила: "Марусь, как ты родной?"
Ты же упивалась своим горем и считала, что все тебе должны. А она села рядом, взяла за руку и спросила. Она делала то, что ты должна была... Должна была и не сделала.
О, давай, выгораживай его!
А какой уже смысл?
Он ушел, к ней ушел! И хоть выгораживай, хоть об стену разбейся, обвиняя его, но суть неизменна – все кончено.
И тебе не хуже меня известно, кто в этом виноват!"
Все кончено. Два слова, а раздирают до мяса, до агонизирующей боли, до помешательства.
Она поняла это сразу, как только очнулась в незнакомой комнате с видом на море. Смотрела ошалелым взглядом, пытаясь восстановить события прошлого вечера, и дрожала. Каждая жилка в теле тряслась от яростной, жалящей волны ужаса. Стоило только вспомнить злую ухмылку с*ки, как кишки наружу выворачивало, словно эта бл*дь своими грязнющими руками в нутре поковырялась, воспаляя его и заражая неизлечимой болезнью. В этом мире слабым быть нельзя. Нет никому дела до того, что ты пережил самую большую утрату. Каждый рвет за свое, а мораль... "Какая мораль, Ань? Срала эта дрянь, что душа не дышит у тебя, что ты подыхаешь, и единственное, что тебя в этом мире держит, это он. А он... Боже, ты же говорила сама, сама... что не нужен он тебе! И он поверил. Как не поверить, если ты так упорно вселяла в него эти мысли?! Но сердце кричало: "Почему ты поверил, почему? Я же не могу без тебя. Я без тебя не умею, Марусь! Я бы забыла все и забуду! Не живу я без тебя! Неужели же ты этого не видел? Ты же знал это... Я же тобой жила всегда, всё тебе отдала... И сейчас, все эти месяцы ради тебя я только и дышала. Вот так, по-уродски, обжигая тебя, смрадом опаляя, но только благодаря тебе. Я знаю, я оступилась, но не в силах я жить без тебя... Как это может закончится? Как это может прекратится, когда тобой пропитана душа, когда ты под кожей у меня, в каждой клетке моего тела? Как ты мог поверить в мой бестолковый треп? Ты же никогда наивным не был... Почему именно сейчас?"
Зубы впиваются в губы до крови, сдерживая скулеж, пальцы скрючиваются, цепляются мертвой хваткой за простынь. Сердце огнем жжет.
"Пожалуйста... умоляю, я прошу, пусть это будет сон, пусть я съехала с катушек, и сейчас он зайдет в эту комнату и скажет, что блондинистая с*чка, чтоб ей твари подавится, просто ведет свои с*чьи игры."
И словно кто-то услышал ее, дверь осторожно приоткрылась. Аня перестала дышать, сердце заколотилось, как сумасшедшее. Мысли вихрем закружились в голове, она пыталась придумать, что сказать мужу, но как только на пороге появилась худая женщина в дорогом костюме, все это ухнуло вниз с огромной высоты и разлетелось на осколки, на меленькие такие, остро заточенные осколки, отражающиеся в холодном, словно бритва, взгляде вошедшей женщины, кричащем, что Он не войдет сюда и не надо, не сметь смотреть просяще.
Аня не знала ничего наверняка, но интуиция никогда не подводила ее, потому... Горло рвет крик, а на губах лишь шелестит сиплый звук. Но все же она спрашивает, приподнявшись на подушках:
– Где мы, где Мар... мой муж? Что вообще происходит?
Женщина поджимает губы, что-то обдумывает и тихо произносит:
– Как вы себя чувствуете? Доктор прибудет с минуты на минуты...
Аня нетерпеливо втянула воздух, женщина прокашлялась и продолжила:
– Меня зовут миссис Флетчер, я буду вашей компаньонкой, так скажем, на непродолжительное время, пока ваш муж не уладит некоторые дела... Мы на Майорке... мистер Беркет в Лондоне, он...
Женщина отвела взгляд, а потом подошла ближе, обдавая терпким запахом дорогих духов и напыщенным взглядом. Протянула костлявую руку, с бугрящимися под синюшно белой кожей венами. Звякнули тяжелые браслеты на тонком запястье, а длинные пальцы с красными ноготками сжали сотовый телефон. Аня попыталась сглотнуть, чтобы смочить пересохшее горло, но слюны не было. Дрожащей рукой забрала телефон, стараясь не касаться руки бабы Яги, так мысленно обозвала ее. Она не понимала, где Маркус откапал эту заносчивую бабку, но если он рассчитывал, что с ней она будет держать себя в руках, то, как никогда, попал в точку, сукин сын. Аню эта женщина одним своим взглядом замораживала и заставляла задирать голову так высоко, пока боль не разольется вдоль позвоночника. Этой грымзе уж точно не видеть ее унижение, она и так на нее смотрит, как на мусор.
Голова кружилась от непонимания, кучи вопросов, тревоги, страха... Коктейль был взрывной, он бурлил под кожей, вызывая зуд и жжение. Глаза лихорадочно метались в поисках ответов, но их не было. Спрашивать у Яги не хотелось, но было слишком страшно, а потому, наплевав на мнение высокомерной бабки, пусть в ж*пу себе засунет, Аня торопливо поинтересовалась, стараясь выглядеть спокойной:
– Что это все значит? Какие дела? Почему мы...
– Я ничего не знаю, мистер Беркет просил вам передать телефон, сказал, что он вам все объяснит сам! – отчеканила старуха, перебивая Аню.
– Где моя дочь? – интонация холодная, высокомерная и повелительная. Женщина стушевалась. Аня удовлетворенно про себя хмыкнула, захлебываясь ядом злости: "Правильно! Место, Старуха! Место!"
Раздражение было таким острым и невыносимым, что хотелось стены крушить. Непонимание и сумбур в голове достигли критической точки. Аня чувствовала себя беспомощной.
Что если он, как тогда, забрал у нее ребенка? Что если...
– Мисс Беркет в соседней комнате с няней, вам не нужно волноваться, у вас очень...
– Оставьте меня одну! – оборвала Аня поток наигранных речей, с облегчением вздыхая, услышав новость о том, что Диана с ней, иначе бы она просто не знала, что делать. Но в то же время все стало еще более запутаннее. Ей нужно было остаться одной, чтобы разобраться в сложившейся ситуации, она должна позвонить Маркусу. Миссис Флетчер недовольно поджала губы, но ничего не сказала и вышла. Аня же вцепилась намертво в телефон и с паникой взирала на уведомление о голосовом сообщении.
"Давай, открывай, Ань! Не тяни, не издевайся над собой."
Удары сердца эхом отдавались в ушах. Руки тряслись, как у алкоголички, в которую она, собственно, и превратилась. Желудок скручивало до тошноты.
Сейчас она узнает приговор. Хотя и так знала, он его вынес, когда они ехали на прием. Но мы же не верим, пока нас носом не ткнут. "Так давай, ткни себя, Ань, чтобы больше никаких сомнений! Открывай!"
Осторожно прикоснулась к дисплею, и перестала дышать, когда из динамиков раздался хрипловатый голос с холодными нотками, от которых озноб пробежал по позвоночнику. Стальной и чужой...
– Не знаю с чего начать, Анна...
Аня нажала на стоп, и закрыв глаза, откинулась на спинку кровати, ловя воздух ртом, пытаясь унять грохочущее сердце.
"Трус, гребанный трус! Не знаешь с чего начать? Может с того, что пока я лежала в психушке, ты... забывался? Настолько забылся, что обрюхатил эту с*ку? Как ты... Стыдно, ублюдок, настолько, что не смог даже в лицо это сказать? Чтоб ты..."
Истерика накатывала, душила, грудь тряслась от сдерживаемых рыданий, а в голове стучал его голос, его шепот. За закрытыми глазами он... трахает блондинистую с*ку... Поджарое, сильное тело, умелые руки скользят по белой коже, медленно, наслаждаясь, ласкающе, томно, длинные пальцы зарываются в платиновые локоны и тянут на себя, заставляя прогибаться под собой. Слух режут тихие, эротичные стоны и хлюпающие звуки. Наверняка дрянь текла под ним, как последняя шл*ха... "Нет, не думай об этом, что ты делаешь?" Жмурится, но картинка не исчезает, а продолжает с яростной силой вибрировать в голове.
Он целует грудь, всасывает в рот розовый сосок, играет с ним, пока шл*ха не начинает задыхаться, спускается ниже, нежно проводит влажным языком по животу, еще ниже... "Нет, пожалуйста! Все ведь не так, он не мог с ней так! Не мог..."
Аня отчаянно вертит головой в разные стороны, ударяясь затылком о дерево кровати, слезы текут по щекам, дыхание сиплое, прерывистое. Концентрат боли и унижения мчится по сосудам, сворачивая кровь, кроша кости и выворачивая наизнанку.
"Ты ее также, да? До отчаянной мольбы, до униженных просьб, до готовности на все, что не попросишь?"
Еще удар головой, но боли нет, совсем ничего, только искры в глазах, да туман от слез, а сердце рвет, еще чуток, еще немного и изолиния на кардиограмме.
А он продолжает... Резко переворачивает хрупкое тело на живот, размах, и нежная кожа ягодиц воспаляется, след его ладони наливается кровью, буреет все сильнее... Грубо наматывает на кулак белые патлы с*ки, та сопротивляется, и в ответ получает еще более сильный удар, визжит, а он смеется своим тягучим, с хрипотцой смехом, от которого между ног влажно. Тянет ее к себе, пока у той вены на шее не выступят, в колено-локтевую ее и по самые гланды вгоняет. От чего та кричит, словно бешенная, а он долбит, пока у той голос не сорвется до скулежа. "С*чки и должны скулить, когда их тр*хают. Да, вот так, как шл*ху ее, как последнюю шалаву еб*!
И ...Легче стало?"
Аня задыхается, трясется, падает, зарывается в постель, чтобы заглушить вой подушкой. Ни хера не легче!
Тошнит, во рту привкус грязи, мертвечины. А в душе смерть. Жжет огнем грудь, надышаться не может, втягивает в себя спертый воздух, да только он душит, в глазах начинает темнеть. И горит все огнем бесчеловечным, жестоким... дотла. А на губах его имя.
"Маркус, милый, родной, за что же ты так со мной? Что же ты со мной сделал? Я ведь тебя до конца буду любить, пока мое безумное сердце, любящее такого подлеца, как ты, не перестанет биться. Видишь, что со мной стало..? Измученная, добитая, разорванная, обманутая ползу к тебе даже после всего. Я же тебе разум, тело и душу... все отдала.. Когда же ты поймешь, что единственный в этом мире для меня? Боже, что же это... Неужели конец? Неужели это случилось?"
Аня не знала, сколько она пролежала, закусив подушку. Сердце замедлило ход, внутри поселилась какая-то пустота. Невидящим взглядом посмотрела на телефон, сдержала всхлип и коснулась дисплея, чтобы продолжить прослушивание сообщения. По натянутым нервам ударил его кашель, а потом тишина, оглушающая, звенящая, с тихим шипением тяжелого дыхания. Аня вслушивалась, впитывала даже его, чувствуя, как разум покидает ее.
– Глупо так все... – усмешка, ударившая в самое сердце. Аня вздрогнула, глаза вновь наполнились слезами, согласно качнула головой и продолжила впитывать его голос.
– Думаю, что объяснения излишни, ты и сама все понимаешь... – голос затих, затихла и душа, слезы покатились по щекам.
"Нет, не понимаю... Объясни мне, пожалуйста!"
– Так больше нельзя! – уверено сообщает он. И со звоном рассыпаются десять лет боли, сумасшедшей тяги, одержимости, страсти и любви, которая выжгла все нутро... Хочется ногами топать, вопить, протестовать, но она лишь закрывает глаза, подавляя крик.
– Прости, что все вот так по-уродски... И, возможно, ты сочтешь это неуважением или еще чем-то... Но ты ведь знаешь, что просто...
Сердце замирает вместе с его голосом, и словно жизнь останавливается, но он лишь добавляет:
– Мне не хватит на это сил... Давай не будем усложнять. Все ведь к этому и шло!
Горло дерет, словно она заглотила крюк, и теперь его с силой потянули обратно, вспарывая все там. Боже, как же больно!
"Все ведь к этому и шло!...
Много ты понимаешь, Беркет!
Ни хрена ты не понимаешь! Ни хрена..."
Снова слезы ручьями по сердцу, снова адское пекло в груди.
"Почему ты вновь все решил? Почему?.."
"Ну, ты ведь сама хотела!"
Калейдоскоп противоречий, пока голова не начнет раскалываться, пока не взвоешь от ужаса, пока не свихнешься. А он добивает из динамиков.
– Я не буду подавать на развод. Если тебе он нужен, подпишу бумаги. Насчет Дианы... Думаю, что с матерью ребенку лучше. Но с тем условием, что ты завязываешь пить и глотать таблетки. Если мне сообщат, что не справляешься, то у нас будет другой разговор. Надеюсь, ты будешь благоразумна. И последнее.. Некоторое время вы с Дианой поживете на Майорке... Я не хочу вдаваться в подробности, но у нас возникли проблемы и серьезные, Анна, они связанны с Джо...
Аня встрепенулась и прислушалась. Последние несколько минут, она сверлила пустым, умирающим взглядом стену, не в силах как-то реагировать на слова мужа. Каждое из них загоняло в сердце яд. Но она еще трепыхалась. Русские женщины они такие – живучие. И сейчас это упоминание о Джо морозом прошлось по телу, сковало душу леденящим ужасом, взорвавшись массой вопросов в голове. Что это значит, что происходит, почему? Руки затряслись, стоило только вспомнить злорадную улыбку, лихорадочный блеск глаз, приближающегося к ней мужчины, а потом срыв... Легкий нажим на курок, и по ненавистному, искаженному ужасом и непониманием лицу стекает кровь, а во лбу аккуратная дырочка...
"Нет, прекрати!"
Аня всхлипнула, затрясла головой, сдавливая виски и вновь обратилась в слух .
– Ты пробудешь на Майорке, пока я их не решу! Не смей никуда лезть и пытаться что-то узнать... Я сам со всем разберусь, твоя задача – просто сидеть и ждать моего звонка. Анна, я не шучу. Не усложняй мне решение этого вопроса!
Аня растерянно хлопала ресницами. Боже, что происходит? Где он? И что за люди его окружают?
Страх скручивал и не отпускал, паника нарастала. А еще это чувство полнейшего бессилия и неведения. Ждать? Чего ей ждать? Как он может так спокойно просить об этом?
Но он не только спокойно просил, но и продолжал спокойно диктовать ей указания, словно она какая-то незнакомка с улицы.
– Как только это дело будет улажено, я позвоню, и мы обговорим денежные вопросы. Ты сможешь выбрать город, где бы хотела жить, если захочешь остаться в нашем... в доме на Белгрейв-сквер, я съеду. А вообще я собирался продать его, он мне ни к чему, если конечно , ты не против.
Аня закусила губу. Рот открывался и закрывался, хотелось что-то сказать, но не могла. Да и кому сказать? Все за нее решили, как и всегда. Да что это за жизнь-то такая проклятая?! Шок не отпускал, она не ожидала этого. Вот так просто, вот так холодно и спокойно... "Беркет, это ты? Где ты, Маркус? Что с тобой ? Ты ведь никогда бы так не сделал, никогда бы не отпустил!"
– Мы обговорим все позже, если ты этого захочешь, Анна... Хотя к чему травить душу? – его горький смешок пролился в ее слезах.
