Текст книги "Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта"

Автор книги: Поль Зюмтор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Глава XXIV
Иноземцы и беженцы

Еще более обособленно, чем служители Марса, в Нидерландах проживали многочисленные колонии эмигрантов. По данным одного француза, иностранцы и их потомки, осевшие в Голландии, составляли к 1685 году половину населения провинции. ^{203} Эта колония была столь же разнородна по своему национальному составу (фламандцы, англичане, немцы, скандинавы, французы, швейцарцы), как и по социальному положению ее представителей. Брабантская и вестфальская голытьба пыталась вылезти из нищеты, вкалывая на отбеливании тканей в Гарлеме, а гольштинец Якоб Поппен, прибывший в Амстердам без гроша в кармане, окончил свои дни в 1624 году миллионером и бургомистром этого города. Франс Баннинг Кок, центральная фигура «Ночного дозора» Рембрандта, был в Амстердаме большим человеком, а происходил из семьи простого бременского рабочего. Регулярные торговые отношения, установленные между Нидерландами и восточным Средиземноморьем, привлекли в Амстердам армянских купцов. С 1644 года в Лейдене проживали кефалонский архимандрит и митрополит Эфеса, которым патриарх Иерусалима, с подачи нидерландского посланника (пытавшегося таким образом помешать росту влияния иезуитов на Ближнем Востоке), поручил перевести на греческий основы реформатского учения и катехизис Гейдельберга.

Протестантские беженцы – фламандцы и валлоны, хлынувшие в Нидерланды в конце XVI века, образовывали самую многочисленную группу инородцев, которая сильнее других влияла на развитие страны. Ворвавшись в ее экономическую жизнь, они принесли с собой умение вести дела, равно как и значительные ресурсы, явившиеся решающим фактором на заре «золотого века». Эмигранты внесли живую струю в затхлое болото ремесленных текстильных мастерских Лейдена и отбеливающие мануфактуры Гарлема, внедрив на них новые технологии. Если Амстердам и сумел занять место Антверпена как торгового центра, то во многом лишь благодаря притоку тысяч антверпенских ремесленников и купцов после падения этого города в 1585 году. Наиболее предприимчивые из них заложили основы политики торговой экспансии, принесшей Нидерландам их могущество. Среди них особо выделяется Вильям Уссенликс, богатый купец, который первым ухватился за мысль основать нидерландские колонии в Новом Свете. Были и другие светлые головы – Мушерон, Исаак Лемер… Фламандская волна эмиграции выбросила на голландский берег писателей и ученых. Все эти Хейсиусы, Воссиусы были выходцами из Бельгии. В ходе века Нидерланды становятся излюбленным пристанищем беженцев со всей Европы. Гонимые, сбежавшие из-под суда, ищущие свободы мысли встречались здесь с торговцами и ремесленниками, привлеченными жизнью, которая открывала для них – или только казалось, что открывала, – невероятные возможности. Для этих людей Республика предоставляла значительные преимущества: большинство городов, а Амстердам в особенности, считались неприступными; реальная политическая власть в руках муниципалитета была или, по крайней мере, выглядела гарантией против любого проявления тирании; торговая политика считалась по тем временам довольно либеральной; свобода совести казалась практически абсолютной; ничто не препятствовало ввозу капиталов, и любой желающий мог положить свои деньги в Амстердамский банк. Наконец, Штаты демонстрировали свое стремление гарантировать право убежища, – ни разу французским посланникам не удалось выторговать выдачу своего беглеца.

Большие города, особенно в провинции Голландия, обрели своеобразный космополитический характер, который был свойствен всем слоям населения. К середине столетия инородное население рабочих кварталов Лейдена, состоявшее ранее из потомков валлонов и фламандцев первой волны эмиграции, пополнилось французами, немцами, лотарингцами и англичанами. Интенсивная научная деятельность, развернувшаяся в нидерландских университетах, привлекла в их стены с 1600 года множество студентов со всей Европы. С 1615 по 1690 год на кафедрах Гронингена прошли обучение 2700 иностранных слушателей. Помимо зарубежных ученых, получивших кафедры в нидерландских университетах и в значительной мере представленных французами, в Нидерланды стекалось множество других служителей науки, искавших спокойного уголка. Декарт провел 30 лет (с 1618 по 1619 год и с 1620 по 1649 год) под гостеприимными сводами учебных заведений Лейдена, Амстердама и Франенкерка, завязав знакомство со всеми выдающимися личностями Республики. Менард стал капелланом при Вильгельме II и официальным историографом. Среди беженцев был даже один король – Фредерик Чешский, который, лишившись трона, попросил убежища у штатгальтера в 1619 году и избрал местом жительства Гаагу, где в 1632 году скончался. Его вдова с четырьмя очаровательными дочерьми и пятью сыновьями осталась без средств и была вынуждена вести скромное существование мещанки, однако продолжала пользоваться любовью и привязанностью писателей и артистов, которые составили ее «двор».

К середине века среди беженцев преобладали французы. Их число еще увеличилось с отменой Нантского эдикта. Многие гугеноты, которые могли заработать хлеб насущный исключительно благодаря родному языку, открыли «французские школы». Муниципалитеты распространяли на них действие общего права, требуя всего лишь принести присягу и предоставляя свободу выбора программ и методики обучения. Столь либеральный режим и хорошая репутация, которой пользовались учителя, способствовали широкому распространению таких школ в больших городах. После 1685 года их было уже столько, что, не в силах вынести жестокой конкуренции, многим пришлось закрыться. Другие французы зарабатывали на жизнь талантами, присущими, по господствовавшему мнению, только их нации. Одни преподавали фехтование, другие ходили со скрипкой под мышкой по дворам богачей, давая уроки танцев. Некоторые находили место шеф-повара у принцев или аристократов. Расположение модниц чуть позднее снискали французские парикмахеры.

Часть французских эмигрантов нашла радушный прием в так называемой «валлонской среде» – семьях хеннегауцев, льежцев и брабантцев. Сохранив, хотя бы частично, родной язык, эти семейства сплотились вокруг «Валлонской церкви», но образуемое ими общество далеко выходило за ее пределы. Эти круги особенно любил посещать Декарт. То влияние, которое картезианство стало оказывать с середины века на развитие голландской школы, следует вменить в заслугу именно стараниям ученых мужей из валлонской диаспоры.

Французские эмигранты, почти все родом из маленьких провинциальных городков, привнесли с собой в Голландию добродушие, любезность и жизнерадостность, которые невозможно было не оценить. ^{204} Тем не менее привыкнуть к нидерландским порядкам им было труднее, нежели немцам или англичанам. По словам Париваля, французам требовалось не менее двух поколений, чтобы полностью адаптироваться к местным условиям жизни. ^{205} Трудности, которые многие французы, похоже, испытывали с голландским языком, или легкомыслие, проявляемое в этом вопросе, только осложняли их внедрение в местное общество. Пример Пьера Ле Жолля, женившегося на голландке и изучившего язык новой родины, при всей своей кажущейся естественности является скорее исключением, нежели правилом. И это при том, что маленький голландский народ абсолютно не владел иностранными языками. Когда Сомез высадился в 1636 году в Бриле, ему пришлось пробродить по городу три часа под проливным дождем, прежде чем он нашел трактир, где смог кое-как объясниться.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
ГОЛЛАНДЦЫ ЗА РАБОТОЙ

Глава XXV
Богатый край

Несмотря на бедствия военных лет, Генеральные штаты нашли достаточно средств, чтобы выкупить у англичан в 1616 году порты Брилль и Флессинг. В «Трактате о политической экономике» Антуан де Монкретьен считал, что своим невероятным успехом Нидерланды обязаны усилиям людей, трудившихся не покладая рук в стране, едва пригодной для жизни. ^{206} Темпл в свою очередь подтвердил это суждение. ^{207} Процветание Нидерландов сначала приятно поразило Европу, затем заинтриговало и наконец испугало. Еще около 1700 года молодой герцог Роган обнаружил в этих провинциях больше признаков настоящего богатства, чем в Италии и Германии вместе взятых. ^{208} Именно анализ положения в Нидерландах послужил одной из основ экономической науки, разработанной английскими теоретиками XVIII века.

Организация богатства

Кроме трудолюбия и ловкости, благосостояние нидерландцев в не меньшей мере основывалось и на их умении разумно управлять своими доходами. Темпл пытался проанализировать положение вещей: «Нидерландец устраивает свое существование таким образом, что всегда тратит меньше, чем зарабатывает. Государство со своей стороны действует точно так же – поглощая за счет налогов значительную долю частных сбережений, оно, в свою очередь, накапливает средства. Эта система стоит на страже как частного интереса, так и общих нравственных принципов». ^{209} Семейный бюджет крупного буржуа делится на четыре составляющие: ведение хозяйства, приобретение обстановки дома, уплата налогов и прирост капитала. Всеми остальными расходами можно пренебречь. Налоговые документы позволяют проследить перемещение значительных средств в Амстердам и Гаагу между 1625 и 1675 годами. Благодаря такой системе накопления крупные состояния росли быстрее, чем небольшие. Капиталовложения крупных буржуа в целом ограничивались приобретением предметов роскоши, в то время как очень состоятельные люди вкладывали излишек средств в землю, а после 1650 года – преимущественно в ценные государственные бумаги.

В основе благополучия лежал кредит. Несостоятельных должников бросали за решетку. Однако правда и то, что два свободных города Вианен и Кулемборг предоставляли им право прибежища. Сбежать туда означало признать себя банкротом. Денежная анархия, при которой процветали незаконные махинации менял, еще около 1600 года представляла главное препятствие для развития страны. Поэтому в 1609-м власти Амстердама пошли на создание Обменного банка (Wisselbank), призванного заменить менял и контролировать кассиров, установив систему переводных платежей. Банк, задуманный как депозитарий и обменный пункт, вскоре превратился в учреждение по предоставлению кредитов и распределению ренты, чему главным образом был обязан сотрудничеству с Ост-Индской компанией. Его зона действия быстро распространилась за пределы Соединенных провинций.

На протяжении всего столетия Обменный банк был вторым после Биржи жизненно важным органом Амстердама и, соответственно, всей Голландии.

Ключи от обоих учреждений хранились у бургомистров вместе с ключами от городских ворот. Двери открывались только в присутствии одного из членов магистрата. О размере хранившихся там сумм ходили легенды. Люди давали полную свободу своему воображению. Париваль осторожно замечает, что тайна, которой банк окружал свои дела, не позволяла «точно знать или даже предполагать величину соотношения между размерами его реальных средств и суммами кредита». ^{210} Тем не менее в подвалах городской ратуши ему удалось увидеть «подобное чуду» количество слитков золота и серебра, предметов из ценных металлов и мешков с монетами. Именно там, в залах со сводчатыми потолками и дверями превосходной работы содержалась сокровищница банка, образованная вкладами богатых купцов и служившая источником кредита.

Раз в полгода банк на две недели закрывался. Заведующие подавали в бухгалтерию сводный отчет – поступления, переводы, сальдо. Кассир проверял их, опираясь на собственные выписки. Ошибка наказывалась пропорциональным штрафом. Банк превратился, таким образом, в общую кассу всех коммерсантов города. Эта система обеспечивала высокую надежность и предоставляла неоценимые услуги. Кредит банка гарантировался городской казной Амстердама, позволяя вести расчеты в твердой валюте. Поэтому самые крупные платежи в городе, внутри страны, а вскоре и в колониях стали осуществляться переводами в этот банк. ^{211} К 1700 году торговый оборот, в котором был задействован банк, достигал нескольких миллионов гульденов в день. ^{212}

С 1614 года соображения как социального, так и финансового плана подвигли муниципалитет Амстердама на создание еще одного Заемного банка (Bank van Lening), целью которого было выбить почву из-под ног частных ростовщиков. Понижая процентные ставки, этот банк препятствовал обнищанию мелкой буржуазии и усиливал кредит на местах. Получив от Обменного банка поддержку в виде авансов, Заемный банк играл, вплоть до 1640 года, роль учреждения коммерческого кредита. Впоследствии она мало-помалу перешла к частным банкам, создававшимся исключительно для этих целей.

Появление банков ничуть не изменило ситуацию в денежной сфере, которая, несмотря на все попытки оздоровления, почти до конца столетия оставалась нестабильной. В числе прочих пережитков Средневековья во многих местах сохранилось право обмена. Каждая провинция имела собственные деньги. В самой Голландии Хорн, Медемблик и Энкхёйзен пользовались единой денежной единицей, передавая друг другу право чеканки монет каждые семь лет. В стране обращались деньги, совершенно разные по своему происхождению, весу и номиналу, – фландрский фунт, дукат, риксдал, крейсдал, каролус и другие. Многие испанские и немецкие валюты имели официальный курс. Сам гульден, являясь основной денежной единицей, имел разную стоимость в зависимости от места выпуска – Голландии, Девентера, ^{213} Зволле или Кампена. В стране с интенсивными денежными потоками это создавало немыслимые неудобства. Темпл отмечал обилие наличных денег во всех слоях общества: «Хождение серебряных монет сильнее распространено среди здешних простолюдинов, нежели оное медяков во Франции». ^{214} Время от времени властям удавалось отменять хождение нежеланной единицы. В 1667 году Амстердам ввел фиксированный обменный курс для всех денежных единиц, находящихся в обращении. ^{215} С момента своего появления в 1544 году и до 1680 года голландский гульден прошел через несколько девальваций, утратив более 50 % изначальной стоимости. Наконец в 1681 году он был стабилизирован с помощью закона при содержании 9,45 грамма чистого серебра. ^{216} Однако фальшивомонетчиков в те времена хватало. Они подделывали золотые монеты, нанося золотую пленку, которую получали посредством ртутного сплава, на смесь свинца и серебра, олова и даже железа. Закон безжалостно наказывал преступников – виновный приговаривался к смертной казни и конфискации имущества.

Хаос, царивший в системе мер и весов, ни в чем не уступал анархии в денежной системе. Каждый город устанавливал свои порядки. В силу этого определения мер и весов оставались расплывчатыми. Так, «тонна», чрезвычайно часто использовавшаяся в оптовой торговле, изменялась в зависимости от происхождения и характера товара от 4 оксхофдов ( oxhoofd– около 213,75 литра) до 1/2 ласта ( last– примерно 15 гектолитров). Фунт ( pond) являлся привычной единицей измерения в розничной торговле и равнялся 494 граммам, но на флоте использовался другой фунт, превышавший первый в триста раз. ^{217}

Система морского страхования, покрывавшая транспортные риски, существовала с середины XVI века. Страховка, включаемая в продажную стоимость товара, составляла к 1650 году от 1,25 до 5 % от последней. ^{218} Транспортное судно считалось пропавшим, если о нем не поступало никаких известий в течение года и шести недель после выхода из европейского или ближневосточного порта и двух лет, если судно шло из Индии. Компенсация окупалась, таким образом, за три месяца.

Информация

Нидерландцы наладили две службы, замечательные для Европы того времени: регулярную почту и информационную газету.

С середины XVI века в Амстердаме содержалось несколько муниципальных гонцов, к которым впоследствии присоединились коллеги из торговых корпораций. В 1621 году с их помощью город регулярно сообщался с двадцатью торговыми центрами как в самой Республике, так и за ее пределами, вплоть до Ронена и Гамбурга. Другие города последовали этому примеру. Находясь в ведении муниципалитетов, почтовые отделения стремительно развивались. Гонцы обоего пола, от которых в смутное время требовалось внесение залога, специализировались на определенном маршруте. Увеличение числа гонцов привело к возникновению среди них некоей иерархии. Имевший много заказов гонец частью продавал их своим коллегам, несмотря на официальный запрет. Из массы служащих выделялись начальники пересылок, богатевшие не по дням, а по часам. Рост дела привел к созданию крупных почтовых предприятий, попавших в руки могущественных «почтовых магистров». Так, в 1665 году Хендрик Ван дер Гейде, удостоившийся почестей за установление почтовых линий ко многим городам, расположенным в труднодоступной местности, обладал правом монопольных почтовых перевозок во Францию, Италию, Германию и Англию. Подобные подряды приносили огромный доход. В конце века амстердамская почта приносила 168 тысяч гульденов в год. Неудивительно, что должность начальника почты становилась объектом интриг и нечистой игры. Бывали случаи, что она записывалась за женщинами и даже за детьми.

Каждая почтовая линия имела свое представительство. В Амстердаме их насчитывалось четыре. Назывались они соответственно Антверпенское, Гамбургское, Кельнское и внутреннее. Антверпенская линия связывала Нидерланды с Бельгией и Францией (из Гааги в Париж письмо шло четыре дня) и морем – с Испанией и Португалией; из Роттердама почта отправлялась к берегам Англии. Гамбургская и Кельнская линии шли в Скандинавию и рейнские государства. Амстердам находился, таким образом, на пересечении всех путей. Письмо из Гамбурга в Утрехт проходило через его отделения. Амстердамские купцы оставались от этого в выигрыше, первыми узнавая о колебаниях цен за рубежом, движении кораблей в далеких морях, природных катаклизмах и бурях – всех факторах спекуляции.

В рамках Союза гонцы изначально пользовались общественным транспортом. До 1663 года служащие линии Амстердам – Фрисландия пересекали Зёйдер-Зе на паруснике, что вызывало длительные задержки во время штиля. Затем гонцы развозили почту верхом. Те, кто работал на дальних линиях, привозили почтовые сумки к месту отправления дилижанса или корабля, которые доставляли их в пункт назначения. Линия Амстердам – Гаага, уходившая к Роттердаму и дальше в Англию, предназначалась в основном для дипломатической почты и была сильно перегружена. В 1659 году письма, поступавшие в отделение после отхода последней кочи, отсылались с верховым. Гонец выезжал из Амстердама в 21.30 и направлялся в Гарлем, где пересекал на лодке Спарн и поднимался до Лиссы навстречу своему коллеге, выбравшемуся из Гааги в 22.00. Они обменивались сумками с почтой, пропускали по стаканчику и пускались в обратный путь. В 1662 году ночная смена обслуживала линию уже до Роттердама. В этом городе корреспондент амстердамского отделения составлял график приливов и отливов, определяя время прибытия и отплытия кораблей, и обеспечивал почтовые перевозки морем. Существовала простая система, позволявшая работать напрямую с большими морскими кораблями, минуя почтовые службы. Служащий оставлял почту на борту специального судна, встававшего на якорь в устье Мааса, которое затем развозило ее по соответствующим кораблям. С последних на «челнок» передавали письма, адресованные в Голландию. При обмене почта помещалась в непромокаемые мешки, которые перебрасывали с борта на борт. Шлюпка доставляла с челнока собранную почту на мол, откуда она доставлялась верховым, а затем переправлялась в Амстердам.

Значение почты для торговли было столь велико, что вокруг этой службы в Амстердаме развилось множество прихлебателей. Причалы кишели бродягами, которые осаждали прибывавшие корабли, выпрашивая письма к богатым купцам; некоторые получали их за деньги, а затем вымогали с адресатов вознаграждение, с лихвой окупавшее все затраты. Эта система выродилась в открытую коррупцию. Письма перехватывали, чтобы втридорога перепродать покупателям. Чтобы положить конец царившему беспределу, власти нашли один действенный метод: запретили всей праздношатающейся публике находиться на территории пристани. Кроме того, лоцманов обязали сдавать почту в специальное отделение на Новом мосту, где письма заносились в реестр, копия которого затем вывешивалась на Бирже.

В начале века отправитель скреплял письмо восковой печатью. К 1625 году распространилось применение сургуча. Письмо относили в почтовое отделение или бросали в один из ящиков, установленных в городе в нескольких местах. Плата за доставку, устанавливаемая бургомистром, вносилась либо в отделении (служащий наклеивал на конверт марку с гербом города), либо производилась за счет получателя. ^{219} Тарифы были довольно высокими, что вводило почту в разряд дорогих услуг.

С конца XVI века Генеральные штаты содержали за границей (например, в Кельне) нескольких агентов политической разведки. Морские капитаны, вернувшись из плавания, составляли доклад обо всех услышанных новостях и подавали судовой журнал в адмиралтейство. К 1600 году многие муниципалитеты ряда городов, например Лейдена и Дордрехта, направляли своих информаторов в Италию, Германию, Англию и другие страны. Крупные коммерсанты получали последние новости из-за рубежа от собственных корреспондентов, а также имели осведомителей в Гааге, державших их в курсе событий при дворе штатгальтера и сообщавших о решениях правительства. В 1611 году на службе Амстердама состоял постоянный штат таких «писателей», строчивших донесения в Антверпене, Кельне, Гамбурге, Везеле, Мюнстере, Генте, Лилле, Турне и Валансьенне. В течение четырех лет один из них плодотворно трудился в Лиссабоне, пока его литературная карьера не оборвалась в португальской тюрьме. С 1613 года гильдия маклеров выпускала бюллетень колебаний мировых цен. Начиная с 1616 года Ост-Индская компания издает собственный листок с коммерческой информацией, который, однако, становится практически недоступным по причине очень высокой цены.

Народные памфлеты, часто в форме листовок, разъясняли широкой публике положение дел в стране. Благодаря войне и сопровождавшим ее политическим смутам они прочно вошли в нравы общества. Пачки памфлетов, по большей части иллюстрированных гравюрами или рисунками, неизменно выставлялись на развалах книготорговцев. Полные страсти и сенсационных сообщений памфлеты столь сильно влияли на общественное мнение, что с ними приходилось считаться и правительству. Комментируя, иногда в стихах, политические события или положение в армии, они сообщали также новости о природных катаклизмах, громких преступлениях, эпидемиях и чудесах…

Собственно газеты появились в Амстердаме между 1617 и 1619 годами. Их число быстро росло. В 1630 году конкуренция вынудила амстердамские издания искать расположения властей. Но муниципалитет относился к такого рода рекламе скорее враждебно. Зато у публики газеты пользовались невероятным успехом. Их чтение превратилось в национальное увлечение, так же, как употребление табака. В середине века в Гааге, Делфте, Лейдене, Роттердаме и Гарлеме издавались уже собственные газеты. Состояли они из двух колонок на половине листа и выходили один, а иногда даже три раза в неделю. В 1650 году появился ежемесячник «Голландский Меркурий».

Информация о международном положении черпалась прессой из официальной корреспонденции. Отсюда большая задержка сообщений. В Гарлемском издании от 9 января 1627 года были напечатаны новости, выходившие соответственно в Линце 12 декабря 1626 года, в Венеции – 18, Париже – 21 и Берлине – 22 декабря. К тому же в большинстве своем описываемые события не имели ровно никакого значения. Малейшие происшествия при дворе штатгальтера становились предметом пространных комментариев. Некоторые газеты, чьи статьи не знали «ножниц», после 1666 года крайне резко высказывались о политике Людовика XIV. Все попытки французских посланников положить конец этой оголтелой травле ни к чему не привели, и Ля Фар считал, что враждебность голландской прессы сыграла далеко не последнюю роль в развязывании войны 1672 года.

Надежда расширить круг читателей среди эмигрантов, а то и выйти на зарубежный рынок, подвигла многих издателей на выпуск периодики на французском языке – «Нувель экстраординэр де Лейд», «Газет д’Амстердам», «Меркюр галан», которые полюбились гаагской аристократии. Самые крупные из этих изданий имели скорее литературную, нежели политическую или коммерческую направленность.

Мелкие местные экономические интересы очень скоро проявились и в прессе в виде рекламных анонсов. Первый был напечатан 23 мая 1626 года в информационном листке Амстердама по случаю выхода в свет десятого тома «Истории» Вассенара. Начиная с 1631 года объявления становятся расхожей практикой. Они помещались под новостями, вставлялись на полях или обратной стороне листа. Шоколадник Елизар Бассан сообщал, что его «превосходный шоколад» еще несколько месяцев будет продаваться по старой цене; аптекарь расхваливал «чай на травах со швейцарских лугов, который высоко ценится по всему миру». Как правило, такие объявления были призваны убедить читателя в справедливости цены и качестве товара. Но со временем их функция становится универсальной: «На набережной Н. потерялась собака, померанская овчарка, нашедшего…» ^{220}

Налоги

Большинство иностранцев поражалось невероятной величине нидерландских налогов. Как только народ не задохнулся под столь тяжким бременем? ^{221} Как могла процветать торговля в таких оковах? На самом деле система била прежде всего по простым налогоплательщикам и скорее играла на руку крупным компаниям. Время от времени в бедных слоях общества происходили вспышки протеста. В 1618 году муниципалитет Амстердама был вынужден учредить налоговую инспекцию. После 1666 года действия этого органа вызвали ряд столкновений корпораций текстильщиков с властями. В основе сложившейся ситуации лежали огромные долги, сделанные государством в годы войны. Народ дорого платил за свое освобождение. К 1600 году Земли Генеральных штатов все еще оставались должны почти 13 миллионов гульденов. Кредиторами выступали главным образом регенты, которые, управляя государственными делами в собственных корыстных интересах, поддерживали высокую процентную ставку на сумму долга. ^{222}

Прямые налоги собирались с состояния («две сотых»), равно как и с недвижимости (пропорционально жилой площади), с хозяйства («выкупной налог»). Сумма сбора менялась в зависимости от принадлежности налогоплательщика к тому или иному классу по установленной шкале. Находившийся на самом верху так называемый «капиталистический» класс объединял граждан, имевших доход более 2 тысяч гульденов и живших на широкую ногу. Особо крупные сборы взимались с операций по продаже недвижимого имущества и долгосрочных арендных договоров. Время от времени к этим поборам добавлялись чрезвычайные налоги для финансирования военной кампании или широкомасштабных общественных работ. Удваивался или утраивался налог на недвижимость, повышался торфяной сбор или печной налог, вводилась временная подушная подать, взимался 1 % с капитала.

Косвенные налоги были более многочисленными и более тяжелыми. В Лейдене соляной сбор достигал почти 100 %; налог на пиво поднимался до 66 %, хлеб – 25 %, мясо – 14 %. Правила менялись в зависимости от места. Вино, проданное частным лицам, обходилось в Амстердаме в два раза дороже, чем пиво; с кабатчиков взималось податей в 1,5 раза больше, чем с простых мещан. Налогами облагались уксус, сахар, живность, рыба – все продукты потребления. В 1621 году был введен налог на растительное масло, в 1623-м – на табак, в 1625-м – на сливочное масло.

1624 год ознаменовался изобретением гербовой бумаги. Налогообложение достигло к концу века таких высот, что мясное блюдо в амстердамском трактире, еще не дойдя до посетителя, облагалось пятнадцатью разными сборами, а рыба под соусом – тридцатью. Акцизный контроль осуществлялся самым тщательным образом. В Утрехте муниципальный инспектор по налогам на пиво сам со свечой в руке обходил погреба пивоваров и пересчитывал бочки. Каждый бочонок, продававшийся заведением, должен был иметь акцизную печать и заносился в реестр с записью имени и фамилии получателя. В случае нарушения правил инспектор имел право проводить следствие, допрашивая под присягой самого торговца, его жену, детей, слуг и соседей. Проскочить сквозь такую сеть было весьма непросто. Бесчисленные ввозные и дорожные пошлины, плата за право выставлять товар на рынке больно били по товарообмену внутри страны, ухудшая и без того неважное положение на внутреннем рынке, в то время как большая портовая торговля расцветала при относительно невысоких таможенных сборах. ^{223}

Взимание налогов производилось властями провинций, вносивших определенную часть поступлений в казну Республики. В 1672 году сбор налогов был упорядочен путем создания административной службы. До того времени руководство провинций предоставляло право сбора налогов любому, кто больше за это право заплатит. Договор заключался на короткий срок – три, шесть или двенадцать месяцев. Откупщик нанимал помощников, выплачивая им достаточную сумму, чтобы взимаемые средства в целости поступали в его сундуки. В 1650 году, по свидетельству Париваля, право сбора налога на пиво в Амстердаме было приобретено за 1,5 миллиона. ^{224} В то время ходил слух, что из этого города ежедневно в казну поступало налогов на 50 тысяч гульденов. В 1665 году общий приток средств достигал около 40 миллионов, из которых 22 выплачивались Голландией, обеспечивая таким образом половину бюджета страны. На Амстердам, в свою очередь, приходилась половина всех поступлений в казну провинции. ^{225} Управление общими финансами осуществлялось посредством различных исполнительных органов совместно Генеральными штатами и чиновниками от провинциальных властей; употребление же налоговых средств целиком и полностью зависело от согласия провинций, точнее их нотаблей. ^{226}