Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 18. Камень в небесах. Игра Империи. Форпост Империи"

Глава 6

«Хулиган» оторвался от взлетной полосы и мгновенно взмыл в небо. Гремел гром. Корабль, набирая скорость, вылетел в безвоздушное пространство. В одно мгновение он оказался выше обычных траекторий и мог теперь развить предельную скорость. Вскоре в поле зрения показалась Терра, с каждой минутой становясь все ближе.

В салоне не ощущались ни подъем, ни бешеные ускорения. Гам поддерживался постоянный климат, никаких перегрузок пассажиры не чувствовали. Лишь слабое дуновение, подобное весеннему ветерку, доносилось из вентиляторов. «Хулиган» создавал обманчивое впечатление: маленький, но сверхмощный, с не уступающим корвету вооружением и оборудованием корабля–исследователя; что же касается лаборатории и роскошного интерьера, – здесь у Бэннер просто дух замирал…

В своей каюте, где была собственная душевая, Бэннер смогла освободиться от камуфляжа. Это оказалось легче, чем она предполагала, опасаясь не столько по поводу платья и парика, сколько в отношении грима, который пришлось наложить, чтобы стать похожей на фотографию в паспорте, который дал ей Флэндри.

– Сара Пинелини – это реальная личность? – спросила она тогда.

– Скажем так: многие реальные личности воспользовались в свое время этим именем, – ответил он. – У этой дамы есть право доступа в официальные учреждения; у нее есть дата рождения, образование, род занятий et cetera [9]9
  И так далее (фр.).


[Закрыть]; правда, многие характеристики периодически изменяются, иначе они не внушали бы доверие. В моем распоряжении немало подобных документов, но Сара показалась мне наиболее подходящей. К тому же так весело было гримировать вас под нее!

– Плохая из меня актриса, – Бэннер явно нервничала. – У меня даже нет времени как следует познакомиться с предлагаемой легендой!

– Это совсем не нужно. Запомните только паспортные данные. Стойте рядом со мной и ничего не говорите, пока к вам не обратятся. Не страшно, если будет заметно, что вы волнуетесь: это естественно, если вы так далеко от дома, на незнакомом Гермесе. Очень естественно, если время от времени вы будете сильно сжимать мою руку и поглядывать на меня с обожанием – если, конечно, сумеете.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, я думал, это и так ясно. Вам необходимо проникнуть на корабль. Помимо общепринятых процедур авиационного контроля, Кернкросс, несомненно, наводнит космодром переодетыми шпионами. Ничего удивительного, что я пригласил с собой в путешествие леди, которая поможет мне скоротать время. Эта деталь сыграет на правдоподобие, тем более что и Чайвз будет рядом. Едва ли можно усомниться, что я еду именно туда, куда собирался. Если бы я захватил с собой кого‑нибудь из сотрудников, его светлость не преминул бы включить в команду и кого– нибудь из своих. А так – я уже заполнил декларацию, включив в нее нас троих, причем вы фигурируете в ней как мой «друг». Возможно, прочтя это, Кернкросс усмехнется, но – поверит. —

Флэндри перешел на серьезный тон. – Это, разумеется, исключительно для конспирации. Не беспокойтесь.

Когда он вручал ей подложные документы, лицо ее пылало.

И вот теперь она смывала с себя грим, а вместе с ним пот напряжения и усталости. С минуту разглядывала свое отражение в зеркале, раздумывая, нужно ли снова обряжаться в это маскарадное платье, но в конце концов предпочла собственный рабочий комбинезон, который захватила с собой. Взяв щетку, стала приглаживать волосы, пока они не заблестели и не заструились по спине, перехваченные широкой плетеной лентой в виде обруча.

Выйдя из душевой, она отыскала отсек, где они договорились встретиться с Флэндри, – и затаила дыхание. Ей часто доводилось видеть открытый космос – из переднего окна кабины или в видеофильмах, – но никогда это зрелище так не потрясало воображение, как сейчас. Скопления сверкающих огоньков–звезд в безбрежной черни неба, ледяной простор Галактики, а там уже и голубой бриллиант Терры выныривает из бездны и вновь проваливается в бездну…

Звуки музыки вернули ее к действительности. Ритмичная мелодия рожков, флейт, скрипок.

…Моцарт?В это время вошел Флэндри. Он тоже переоделся, сменив форму на свободного покроя рубашку с открытым воротом, слаксы с бубенчиками на отворотах, туфли с загнутыми вверх носами. «Не из‑за меня ли он так приоделся? – подумала она. – Если так, он все еще не может отрешиться от привычки выглядеть элегантным. На редкость красивая посадка головы; а этот падающий на волосы свет делает седину какой‑то живой…»

– Как вы себя чувствуете? – приветствовал он ее. – Надеюсь, удалось немного расслабиться. Хорошо бы! Впереди у нас приятнейшее двухнедельное путешествие, – он усмехнулся. – По крайне мере, я думаю, оно будет приятным.

– А разве вам ничего не нужно делать? – поспешно спросила она.

– О, корабль полностью автоматизирован, остается только самое простейшее, вроде домашнего хозяйства. Чайвз позаботится о еде, и она, можете мне поверить, будет не без изыска. Через час обещан ленч. – Он указал на стол темно–красного дерева. («Натуральное», – подумала Бэннер. Ей доводилось читать о красном дереве в книгах.) – Выпьем пока аперитив.

– Но вы ведь говорили, что почти ничего не знаете о Рамну. Конечно, у вас огромный банк данных, но разве вам не хотелось бы услышать о ней самому?

Взяв под руку, он подвел ее к угловому дивану, с трех сторон окружающему стол. Над ним, на переливчатой переборке, висел знакомый пейзаж: заснеженные пространства, три изможденных крестьянина, группы неказистых домишек, зимние голые деревья, гора – и все это как нельзя лучше гармонировало со звучащей музыкой. Это была картина Хирошиги, он написал ее двести лет назад.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил он.

Они сели.

– Дорогая, – продолжал он, – ну конечно, у меня будет работа. У нас обоих будет. Но я способный ученик; и что толку изощряться в планах, если неизвестны многие обстоятельства? Будем же развлекаться, пока можно. А для первооткрывателя – такого, как вы, – хотя бы на один день нужно проникнуться ощущением безопасности.

Появился Чайвз.

– Что будете пить? – спросил Флэндри. – Как я понимаю, готовится салат из даров моря. Поэтому я бы рекомендовал сухое вино.

– А именно, сэр, Шато Уон 58, – сказал шалмуанин.

Флэндри поднял брови:

– Черно–белый «пино»?

– Главная составная часть салата– юнан–безарская рыба–скиммер, сэр.

Флэндри подергал ус.

– Понятно. Тогда во время ленча нам понадобится… впрочем, не имеет значения; бутылку «пино» принеси непременно. Прекрасно, Чайвз.

Отвесив низкий поклон, слуга ушел, а Бэннер вздохнула:

– Как вы умудряетесь находить время для гастрономических изысков, адмирал?

– Разве зарабатывать средства на то, чтобы потворствовать своим желаниям, не есть один из видов самоублажения? – усмехнулся Флэндри. – Я предпочел бы быть декадентствующим аристократом, но, к сожалению, не рожден таковым, мне пришлось самому зарабатывать право на сибаритство.

– Что‑то не верится, – возразила она.

– Ну, ваша чрезмерная серьезность удивляет. Отец ваш умел со вкусом наслаждаться жизнью в космосе, то же можно сказать и о вашей матушке, хотя она в этом отношении была более умеренна. Почему бы вам не последовать их примеру?

– О, я наслаждаюсь! Просто дело в том, что… – Избегая его взгляда, Бэннер всматривалась в сияющую темноту. Она не склонна была раскрывать душу, особенно при столь кратковременном знакомстве. С другой стороны, Флэндри – старый друг семьи, им вместе предстоит избежать объятий смерти, и… и…

– У меня никогда не хватало времени на общепринятые удовольствия, – медленно произнесла она. – Вы ведь знаете, как нашу братию перебрасывают с планеты на планету, и учиться мне приходилось преимущественно у машин. Потом была Академия; у меня возникла мысль вступить в папино ведомство – ваше ведомство, знания ксенологии пригодились бы как нельзя лучше. Но вместо этого я погрузилась в науку, отправилась на Рамну, там работаю и поныне. – Ее взгляд встретился с его взглядом; глаза у него были добрые. – Да мне и не хотелось ничего другого, – сказала она. – Мне выпало огромное счастье – любить свое дело.

Он кивнул:

– Могу себе представить, как оно сделалось вашим. Здесь ведь требуется полное самоотречение, не так ли? В таком странном мире, как наш. – Взгляд его теперь был устремлен в пространство. – О, незримые боги! – прошептал он. – Разве можно было вообразить себе планету, подобную нашей? Да, впереди у меня головоломка. Начать с того, что я даже не знаю, как появилась Рамну.

Первоначально солнце–гном имело гигантского спутника – огромный шар, примерно в 3000 раз превосходящий по массе Терру. Такой монстр должен был, естественно, напоминать по составу звезду: преимущественно водород, с небольшой примесью гелия; другие элементы в очень малых количествах.

И в самом деле, он был гораздо ближе к звезде, чем даже к Юпитеру. Юпитер – это преимущественно жидкость под толстым слоем атмосферы; ее окружают шлаки в виде легких металлических включений – континенты. Однако наиболее твердая материя содержится в ядре (если можно назвать твердой материю, испытывающую такое давление!). Медленное сжатие материи под действием силы тяжести высвобождает энергию; Юпитер излучает примерно вдвое больше того, что он поглощает от планеты Сол, согревая таким образом поверхность. Увеличьте теперь размеры Юпитера на порядок – и вы получите искомую планету, целиком состоящую из жидкости или сжиженного газа – за исключением тяжелых металлов, которые собираются в центре планеты. Сдавленные до состояния вырожденной материи, они тверды, как никакое другое вещество, знакомое человеку. В то же время благодаря действию собственной силы тяжести шар, подобный описываемому, может сформироваться и существовать рядом с обычным светилом. Светового давления будет недостаточно, чтобы рассеивать атмосферу великана в пространстве.

Если бы только не…

Неподалеку (по астрономическим меркам) находилась гигантская звезда. Она появилась здесь недавно. Возможно, по воле случая. Но скорее всего гигант и карлик были членами звездной пары, причем одна обращалась вокруг другой. Тогда разделение их могло быть следствием вспышки сверхновой – в результате потери массы большей звездой тяготение перестало удерживать эту пару вместе.

Яростная мощь, сравнимая с блеском миллиардов солнц, не остановилась на этом. Она заполнила все окружающее пространство газом, который на протяжении тысячелетий сбился в туманности, различимым во все световые годы, пока наконец другие вторжения не истончили его, рассеяв в конечном итоге в космосе.

Звезда–карлик с легкостью вынырнула из огненной пучины, ничуть не пострадав. А вот огромная планета, как это ни парадоксально, оказалась мала для того, чтобы создать, к примеру, вторую Обитель Мрака. Бомбардировки метеоритов и яростный белокалильный жар перевели водород и гелий в плазму, которая стала взаимодействовать с корой из более тяжелых элементов при помощи магнитного поля. Таким образом, вращение ядра замедлилось. Из сверхплотного оно перешло в состояние, которое можно назвать нормальным. Извержения оказались недостаточно сильными, чтобы разрушить то, что осталось, хотя какая‑то часть, по–видимому, была утрачена. Но огромный шар из кремния, никеля, углерода, кислорода, азота и урана уцелел…

Тем временем малые спутники, как и планеты поменьше, испарились. Уцелели только три самые большие из них. Разрушение основной породы забрасывало их спиральными витками на новые орбиты, чему в течение тысячелетий препятствовало трение вещества туманности. Возможно, на планету обрушились одна или две луны. В итоге все они придвинулись ближе к солнцу.

Когда наконец все утихло, осталась Нику, звезда позднего типа G яркостью в 0,48 солнечной. Ее отличало более высокое процентное содержание металлов, чем у небесных тел ее строения и возраста, – при условии, разумеется, что возраст определен правильно. И осталась Рамну, вращающаяся вокруг Нику на небольшом, практически неизменном расстоянии – примерно 1,1 астрономической единицы, с периодом 1,28 стандартного года. Минимальная масса ее в 310 раз больше массы Терры, а плотность – в 1,1 раза. Такая плотность объясняется тяготением 7,2 g ,поскольку верхние слои коры имеют состав, сходный с земным. Наклон оси на Рамну составлял около 4 градусов, период полного оборота был равен 15,7 стандартных суток.

По мере того как гигантский камень охлаждался, из него выходили жидкость и газы, образуя океаны и нечто вроде начатков атмосферы. Началась химическая реакция. В конечном итоге благодаря фотосинтезу стала развиваться жизнь, и эволюция ускорилась. В наши дни атмосфера там напоминает атмосферу Терры, различие только в соотношении компонентов и в их концентрации. И хотя солнечная постоянная [10]10
  Количество энергии, которую получает от солнца единица площади поверхности планеты. (Примеч. ред.)


[Закрыть]составляет лишь 0,4 терранской, климат на планете благодаря парниковому эффекту мягкий, хотя и довольно неустойчивый.

Эта планета была открыта не людьми, а цинтианами, в эпоху начала космических исследований. Заинтересовавшись, они организовали на внутренней луне научно–исследовательскую базу; названия же заимствовали из своей мифологии. Политико–экономические факторы, крайне непостоянные, вскоре заставили их покинуть планету. Позднее пришли люди, намереваясь обосноваться здесь надолго и действовать решительно. Однако их возможности и имеющиеся средства были неадекватны задачам и с течением столетий сокращались. Рамну оставалась загадкой даже для планетологов.

Сколько еще в этом сегменте космоса миров, окутанных тайной, почти не изученных!

Как только корона Сола закрыла корабль от взглядов с Терры, «Хулиган» перешел на гипертягу. Осцилляторы придавали ему ускорение, почти вдвое превышающее обычную для корабля псевдоскорость, – свыше половины светового года в час. И все же им должно было потребоваться не менее месяца, чтобы долететь до звезды в секторе Антареса. Двигаясь с такой скоростью, корабль за двадцать лет пересечет Галактику. Компенсаторы гасили оптические эффекты пространственного перемещения; на экранах видно было медленно изменяющееся небо по мере того, как одни созвездия уступали место другим; если бы не усилители, то на четвертый День солнце Терры уже скрылось бы из виду.

– Вы видите теперь, что мы опережаем собственные планы? – как бы между прочим спросил Флэндри. Они с Бэннер отдыхали после серьезных занятий, потягивая вкусные напитки.

Опираясь локтями на стол, Бэннер серьезно посмотрела на него.

– Смотря по тому, что вы имеете в виду, – ответила она. – Если уж Господь позаботился о том, чтобы сделать таким совершенным простой электрон, то он позаботится и о нас.

Он взглянул на нее. «Да, о тебе Господь и вправду позаботился», – подумал он. Возможно, в общепринятом смысле слова она и не была красива; но ее отлично вылепленное лицо сейчас казалось особенно одухотворенным, и потом эти глаза – зеленые, как листья, как море…

– Вот уж не думал, что вы религиозны, – сказал он. – Правда, Макс был верующим, но никогда этого не показывал на людях.

– Не уверена, что могу назвать себя верующей, – возразила она. – Я не исповедую никакую религию. Но не может быть, что Вселенная создана без определенного замысла!

Он глотнул виски и запил его горечь глотком воды.

– Да, в данный момент я и сам склонен так думать. К несчастью, в моей жизни было слишком много моментов, подтверждающих обратное. Вообще‑то я не вижу в жизни особого смысла. А уж наше общественное устройство – Империя, например, – это ведь образец абсурда! Ну, мы не задавались этими вопросами, когда нам было восемнадцать, не так ли? Закурите?

Она взяла сигарету, и они одновременно закурили. Музыкальным сопровождением – по его инициативе – служил им концерт певчих фрейанских птиц. Они щебетали, пускали трели, пели о зеленом лесе и о предзакатном небе… Флэндри повернул какую‑то ручку, и воздух наполнился запахом летнего леса. Свет был притушен.

Внезапно Бэннер, казалось, потеряла представление о том, кто рядом с ней. Она шумно вздохнула и пристально взглянула на него.

– Вы не задумывались? – спросила она. – В том возрасте, когда преданно служили Империи? Под началом моего отца? А все, что вы делали потом… О, не притворяйтесь, пожалуйста, отпетым циником, я все равно не поверю!

Он пожал плечами:

– Touche [11]11
  Касание (фехтовальный термин).


[Закрыть]. Признаюсь, я слишком поздно созрел. Макс действительно был убежденным сторонником Империи, я же восхищался им, как никем другим в своей жизни, включая того, кому довелось быть моим отцом. Поэтому мне не сразу удалось разобраться в том, что такое Империя. А с тех пор, если хотите знать, я просто за неимением других занятий играл в азартную игру. Оказалось к тому же, что она приносит пользу – Терре и мне, разумеется, – поскольку ощущение своего превосходства намного приятнее, чем подчинение, рабство или смерть. Но если принимать всерьез весь этот фарс с Империей…

Он остановился, увидев неподдельный гнев в ее глазах.

– Вы хотите сказать, что мой отец был глуп? – взорвалась она.

«Уж не пьян ли я? – мелькнуло у него в голове. – Наверное, нужно лучше следить за собой. Все это действие алкоголя, усталости и – увы! – одиночества!» А вслух продолжал:

– Простите, Бэннер. Я сказал не подумав. Нет, по тому времена ваш отец был прав. Тогда Империя действительно что‑то значила. Для него она и впрямь сохранила свое очарование. Впрочем, если он и был разочарован, то считал долгом хранить молчание. Такой уж был человек. Хочется думать, что он жил и умер с надеждой на ее возрождение, – и как бы я желал разделить эту надежду!

Лицо ее смягчилось.

– А вы не разделяете? – промолвила она. – Но почему? Империя хранит Мир, держит границы открытыми для торговли, отражает посягательства внешних врагов, сохраняет свое наследие. И ведь именно этому вы посвятили свою жизнь!

Увы, она– дочь своего отца, это ясно. И это многое объясняет.

– Извините, – сказал он. – Я просто брюзга.

– Нет, нисколько. Может быть, я не так хорошо разбираюсь в людях, но вы сказали то, что думали. Это бесспорно. Пожалуйста, продолжайте!

Она во что бы то ни стало хочет доискаться правды.

– Ну, это долгая история, как и выводы из нее. Некогда Империя олицетворяла собой силу; она и сейчас до некоторой степени сильна. И тем не менее актуальным было найти спасение от хаоса. А чем вызван этот хаос, что не позволило сохранить изначальную волю к свободе?.. И вот туг, как и всегда, является Цезарь!

…Но установление сильной государственной власти отнюдь не тождественно возрождению цивилизации. Напротив, это начало ее конца, что не раз подтверждала история. Это – медленное течение неизлечимой болезни!

Он отпил, затянулся сигаретой и ощутил легкую приятность того и другого.

– Пожалуй, сегодня я предпочел бы уклониться от назидательных речей, – сказал он. – Я тратил сотни часов, когда не было срочных дел, на чтение и размышления; разговаривал с историками, психоаналитиками, философами. Ни у кого из современных трезвых мыслителей нет убедительных аргументов по этому поводу. А все дело в том, что нам с вами довелось жить в кризисную эпоху Империи, в эпоху междуцарствия, в промежутке между фазами принципата и домината.

– По–моему, вы начинаете мыслить абстракциями, – сказала Бэннер.

Флэндри улыбнулся:

– Поэтому покончим с этой темой. А Чайвз накроет на стол.

Она покачала головой. Легкие тени пролегли у нее вокруг скул

и у рта.

– Нет, пожалуйста, не надо так, Доминик… адмирал. Не такая уж я невежда. Мне известно о коррупции и о злоупотреблениях властью, не говоря уже о гражданских войнах и обычной глупости. Отец имел обыкновение произносить магическое заклинание при известии о чем‑нибудь особенно тревожном. Но всегда он приучал меня к мысли о несовершенстве человеческой природы и о том, что наш долг – не прекращать попыток…

Он никак не прореагировал на то, что она назвала его по имени, но сердце его дрогнуло…

– Я полагаю, это правильно, но не всегда возможно, – мрачно заметил он. – Еще совсем мальчишкой я стал на сторону мерзавца

Джосипа в его борьбе с Мак–Кормаком – помните восстание Мак-Кормака? Из них двоих он был более достойным, в этом нет никакого сомнения. Но Джосип был законным императором, а законность – это опора и оправдание правителя. А как иначе – вопреки жестокости, вымогательствам, непростительным ошибкам, которые они так часто совершают, – как иначе власти добиться хотя бы верности? Если правитель – не слуга закона, значит, он в лучшем случае временщик, в худшем – узурпатор.

…Это именно то, что мы имеем сегодня. Самая большая вина Ханса Молитора в том, что он восстановил прежние институты власти, а поскольку я помог ему, то это и моя вина. Но мы опоздали. Все уже были вконец развращены, ни в ком не осталось веры. Ныне уже невозможно управлять с помощью Закона – только с помощью силы. Страх делает правителей все более агрессивными, неудовлетворенность порождает новые амбиции… – Хлопнув по столу рукой, он воскликнул: – Нет, не нравится мне этот разговор! Неужели нельзя побеседовать о чем‑нибудь более веселом? Расскажите уж лучше о похоронных ритуалах Рамну!

Она дотронулась рукой до его руки:

– Еще одно слово, только одно – и станет ясно, можем ли мы покончить с этой темой. Вы правы: отца никогда не покидала надежда. А вы – вы уже отказались от нее?

– О нет, – сказал он с улыбкой и, по–видимому, искренне. – Малоразвитые расы живучи. При умелом руководстве они способны создать новую процветающую цивилизацию. Особенно многообещающим выглядит синтез культур. Возьмем, к примеру, Авалон.

– Я имела в виду нас, – настойчиво сказала она. – Наших детей и внуков.

Ты собираешься иметь детей, Бэннер?

– Их тоже, – сказал Флэндри. – Просто я не питаю особого оптимизма в отношении нашего с вами времени. Однако все еще может сложиться не так уж трагично. Да мало ли хотя бы того, что все мыслящие существа проживут свои годы счастливо? Достичь этого, правда, будет нелегко.

– Именно поэтому вы занимаетесь тем, чем занимаетесь, – тихо сказала она. Глаза ее смотрели на него не отрываясь.

– И вы, моя дорогая. И добрый старый Чайвз. – Он погасил сигарету. – А теперь, когда вы получили ответ на свой единственный вопрос, – наступила моя очередь. Я тоже хочу побеседовать кое о чем, если можно, более тривиальном. Или включим музыку и потанцуем? Иначе я опять с энтузиазмом погружусь в обсуждение нашего с вами предназначения!

Благодаря огромной силе тяжести, препятствующей образованию значительных возвышенностей, и вследствие наличия большого количества воды извне на Рамну сравнительно мало суши. И все же ее примерно в двадцать раз больше, чем на всей Терре, а некоторые континенты можно сравнить по размеру с евразийским. На Рамну множество островов.

Уцелевшие луны – то, что осталось от них, – имеют все еще значительные массы: Дирис, например, – 1,69 массы Луны; Тигяайя – 4,45; Элавли – 6,86, что почти равно Ганимеду. Но только первая из этих лун влияет на приливы, причем приливы эти незначительные, хотя и неожиданно резкие. Притяжение Нику ощущается более сильно. Океаны здесь не такие соленые, как на Терре, а течения гораздо слабее.

Слабость приливов отчасти возмещается мощью и скоростью океанских волн. Ветры, медлительные, но тяжелые, несут с собой огромные буруны, с грохотом обрушивая их на берег. Поэтому утесы и фиорды на берегу довольно редки. Как правило, берега представляют собой нагромождения скал, длинных гряд или солоноватые топи.

Горы значительно ниже, чем на Терре, – самые высокие едва достигают 1500 метров (на такой высоте давление воздуха уменьшается на четверть), зато холмов по сравнению с Террой больше, чему способствуют сильная эрозия почвы и дующие здесь ветры. А действию этих сил возвышенности менее подвержены, чем равнины. Итак, холмы и равнины, изрезанные ветрами, водой, морозом, оползнями и прочими природными стихиями, – таков ландшафт планеты, на которой в изобилии встречаются и вулканы.

В такой плотной атмосфере, при малой силе Кориолиса [12]12
  Сила Кориолиса – сила инерции, отражающая влияние вращения подвижной системы отсчета на относительное движение тела. Именно эта сила ответственна за образование спиральной структуры циклонов.


[Закрыть]и сравнительно небольшом излучении солнца циклоны слабы, а циклонические ветры очень редки. Точка кипения воды – при^ мерно 241°С на уровне моря – так же сильно влияет на метеорологическую ситуацию. Влага чаще выпадает в виде тумана, чем в виде дождя или снега, и мглистость здесь – обычное явление. Однажды сформировавшись в разреженных верхних слоях атмосферы, тучи надолго заволакивают небо. А уж если низвергается ливень, то он обычно бывает неистовым и радикально меняет погоду.

В атмосферных фронтах доминируют два основных направления. Первое – потоки холодного воздуха, устремляющиеся от полюсов к экватору и оттесняющие более теплый воздух вверх, – так называемые «ячейки Хедли». Второе – горизонтальные потоку обусловленные суточным температурным дифференциалом. В результате тропические ветры, как правило, направлены к солнцу, ветры из различных температурных зон устремляются к экватору, штормы же встречаются повсеместно и обычно служат предвестии– ком осадков. В более высоких широтах холодные фронты зачастую объединяются, и результат бывает непредсказуем. По многолетним наблюдениям, хотя, по терранским меркам, ветры здесь довольно медлительны, они, ceteris paribus [13]13
  При прочих равных условиях (лam.).


[Закрыть], достаточно сильны.

Полярные шапки даже в межледниковые периоды весьма значительны и практически никогда не тают. Кроме того, при незначительном наклоне оси циркуляция воздушных масс оказывает большее влияние на климат данной широты, чем это обычно наблюдается в террестроидных мирах. Тот же наклон оси в придачу к почти сферической форме приводит к тому, что на Рамну практически нет времен года. Основной цикл измеряется не годами, а днем, протяженностью в полмесяца.

Другой цикл – нерегулярный, тысячелетний и опустошительный – цикл ледников, которые обволакивают планету, накрывая ее протяженной грядой облаков. Они препятствуют испарению воды – и Рамну постоянно находится либо на пороге ледникового периода, либо в нем самом. А между тем необходимо лишь одно: воздвигнуть горный кряж на высокой широте! В сочетании с мощным действием вулканов, тысячелетиями наполняющих верхние слои атмосферы пылью, это способствовало бы выпадению снегов. Под действием градиента давлений высота ледового покрова значительно понизилась бы, и ничто не помешало бы таянию снегов.

Последние миллиарды лет Рамну, как уже говорилось, попеременно находилась то в преддверии ледника, то в ледниковом периоде, причем превалировал последний. Когда лед в очередной раз надвигался на Рамну, там появились люди. В последнее время он двигался с ужасающей скоростью, каждый год – на километры. Все достижения экологии были бессильны перед ним. Местные культуры спасались бегством или гибли, что происходило с незапамятных времен неоднократно.

И теперь Бэннер задалась целью спасти аборигенов. Процветающим звездным цивилизациям это было вполне под силу. Сначала, разумеется, потребуется тщательное изучение вопроса, затем исследования и разработка проектов. Но в принципе решение напрашивалось само собой: гигантские орбитальные солнцеотражатели соответствующих размеров, в необходимых количествах и в нужных местах, оборудованные датчиками, компьютерами и регуляторами, – так, чтобы путем их правильной ориентации постоянно поддерживать оптимальный для данных условий режим, подавая дополнительные порции тепла в регионы, где оно в данный момент необходимо. И проблема будет решена. И тогда ледники отодвинутся обратно к полюсам и никогда уже больше не появятся…

Бэннер искала помощи. А Великий герцог Гермесский неумолимо стоял на ее пути. И Флэндри догадывался – почему.

На «Хулигане» был небольшой гимнастический зал. Капитан корабля и его пассажирка имели обыкновение заниматься там по вечерам после работы. Потом каждый отправлялся в свою каюту, принимал душ, соответствующим образом одевался, чтобы встретиться перед обедом, за коктейлями.

В один из таких вечеров они играли в гандбол неподалеку от входа в салон. Под дружный смех мяч летал между ними, отражаемый встречными ударами. Босые ноги утопали в упругом эластичном покрытии пола, прыжки доставляли наслаждение. Вдоль спины и по лицу игроков струился соленый пот. Легкие глубоко дышали, сердца стучали, кровь текла быстрее. Бэннер на несколько мячей обогнала его, но это далось нелегко, и она далеко не была уверена, что удастся удержать превосходство. Семнадцать лет разницы в возрасте были почти незаметны. Он был по–юношески быстр и вынослив.

«И почти так же строен и гибок», – подумала она. Ниже и выше шортов под гладкой загорелой кожей вздымались мускулы – не тяжелые, а упругие, как мускулы борзой или рысака. Он улыбался ей; белоснежные зубы сверкали на загорелом лице, черты которого, лишь слегка отточив, время, казалось, пощадило. Она видела, что и он с удовольствием наблюдает за ней, – более пристально, чем того требует игра. И это приятно возбуждало. Взяв в руки мяч, он подбросил его ногой, и мяч отлетел в сторону. Пытаясь поймать его, Флэндри бросился наперерез. Она тоже кинулась за мячом. Они столкнулись, забавно сцепившись ногами. Оба упали.

Он встал на колени:

– Бэннер, вы в порядке?

К ней вернулась способность дышать, в голосе его она уловила тревогу. Взглянув вверх, она заметила обеспокоенность и в его лице.

– Да, – прошептала она. – Просто дыхание перехватило.

– Вы уверены? Чертовски неприятно, что я так неловок!

– Нет–нет, вы не виноваты, Доминик. Не больше, чем я, честное слово. Я в порядке. А вы? – Она села.

И вновь они оказались рядом, – щиколотки, руки, его грудь у ее груди. Она почувствовала, что он взмок. Запах чистого мужского тела приятно волновал. Губы их разделяло несколько сантиметров. «Мне надо немедленно встать», – подумала Бэннер, но не могла. Взглядом они притягивали друг друга. И тут, как бы помимо ее воли, глаза ее закрылись, а губы приоткрылись…

Поцелуй длился минуты – то были сладостные и светлые минуты. Когда он притянул ее к себе, Бэннер внезапно охватила тревога.

– Нет, Доминик, – услышала она свой голос. – Пожалуйста, не надо!

«Если он будет настаивать, – знала она, – я уступлю». И когда он сразу отпустил ее, она ощутила смешанное чувство…

Он вскочил на ноги и помог подняться ей. С минуту они стояли, глядя друг на друга. Наконец он улыбнулся – обычной своей кривой усмешкой:

– Не буду говорить, как мне жаль, что все так вышло, – не хочу лукавить. На самом деле это было восхитительно. И все же прошу вас извинить меня.

Ей с трудом удалось рассмеяться.

– Я тоже ни о чем не жалею, и не нужно никаких извинений. Мы оба в ответе за происшедшее.

– Тогда… – Он хотел было дотронуться до нее, но рука его дрогнула. – Не бойтесь, – мягко произнес он. – Я достаточно умею владеть собой. Правда, и прежде со мной случалось подобное – причем именно здесь.