Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 18. Камень в небесах. Игра Империи. Форпост Империи"

Камень в небесах

Глава 1

С незапамятных времен клан Кулембарах заселял земли, расположенные к югу от озера Роа и к востоку от реки Кийонг. Говорили, что предки его вели свой род от Рингдэйлов еще с тех пор, когда Ледник отступил за Страж–гору. Последующие поколения обустроили эту территорию, заморские купцы с Запада принесли туда искусство земледелия и письменность. Клан давно уже слыл землевладельческим, когда в нем появились страждущие приобщиться к наукам, и правнуки землевладельцев заканчивали колледжи. К тому времени когда вспыхнул долго тлевший в горе Гуньор пожар и страну охватила золотая лихорадка, это был уже многочисленный и влиятельный клан. И, объединившись, несколько таких кланов учредили должность Повелителя Вулкана. Повелителю надлежало первому приветствовать пришельцев со Звезд и вести с ними дела.

Однако к тому времени стал возвращаться Ледник, и клан Кулембарах оказался в столь же бедственном положении, как и прочие.

Вместе с мужем Робренгом и тремя младшими детьми – Нгао, Йих и младенцем Унгн – Йеввл отправилась на охоту. Не столько ради добычи – хотя ранчо уже не способно было в достатке обеспечить пищей, – а просто ради того, чтобы уйти из дома, побыть в движении, разрядить накопившийся гнев, обрушив его на зверей и дичь. А кроме того, ее названой сестре Бэннер не терпелось узнать, сильно ли пострадали от мороза и снегов отдаленные от станции Уэйнрайт районы, и Йеввл с радостью откликнулась на ее призыв.

Семейство верхом отправилось на восток, и ехали они всю вторую половину дня и часть ночи. Хотя особенно не спешили и часто останавливались, чтобы поохотиться или отдохнуть, но долгое путешествие завело их довольно далеко; они вышли к одному из менгиров [1]1
  Вертикально врытые в землю длинные камни, образующие сплошной ряд. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]с охотничьим рогом на вершине, который обозначал границу владений клана Арродзарох. Дичи в лесах было немного, а проезд через чужие владения мог оказаться небезопасным, да и незаконным, и Йеввл повернула на северо–запад.

– Вернемся домой той дорогой, по которой несли гробницу, – объяснила она домочадцам и Бэннер, которая видела, слышала и даже чувствовала все, что происходило здесь, благодаря своему воротнику. Если же ей хотелось обратиться к кому‑нибудь так, чтобы не слышали другие, она беззвучно, одним горлом, произносила нужные слова.

Никто, кроме Йеввл, не мог уловить неслышимый голос; каждый звук, произнесенный Бэннер, проникал ей прямо в мозг. За восемнадцать лет Йеввл научилась распознавать все оттенки чувств в голосе сестры, и сейчас тревога почудилась ей в уловленных ею словах: Я видела кое‑что недалеко от Луны. Похоже, тебе бы это не понравилось, дорогая.

И сразу вздыбилась шерсть, распростерлись крылья – сигнал тревоги был принят. Я все поняла. Неужели Ледник разлучит меня с моими предками? —однако гнев постепенно угасал. —Я сделаю это, и только ради тебя, Бэннер,– с нежностью подумала Йеввл. – Те, кто со мной, надеются на какой‑нибудь знак с твоей стороны, возможно, на пророческий сон. Сама я, именно благодаря тебе, не верю в пророчества, но и для меня они могут стать источником силы.

Отряд двинулся дальше. Ночь перешла в долгую предрассветную хмарь. Сгущались тучи, а утро все не занималось. Напротив, где‑то на полпути к Луне сгущался зловещий мрак. Призрачные огни по мере приближения не увеличивались, как это бывает с миражем в степи, а оборачивались чем‑то вроде толстого белого торфяника, заглушавшего стук копыт. Вокруг вились крохотные существа – анхинги, короткохвостки, огневки, и холод немного смягчался свежестью ночи. Вообще же жизнь стала очень скудной по сравнению с тем временем, когда Йеввл и Робренг были молодыми… Тишина вокруг усугубляла ощущение заброшенности, и они рады были поднявшемуся ветерку, хотя он пронизывал насквозь, а копыта грохотали, как кости скелета.

Наконец взошло солнце, поначалу напоминая катящуюся из‑за туманного горизонта красную пирамиду. Небо стало опаловым. Под ним круто вверх поднималась дорога, венчавшаяся гребнем высотой не менее тысячи метров, на котором в раннем утреннем свете блистали снег и лед. Снегом и льдом были покрыты и склоны холмов, и пространство между ними; иногда на пути возникал утес, валун, рыжевато–коричневое незаснеженное пространство – старое пожарище, или скованное морозом дерево с мощной, а иногда отпиленной вершиной. Быстро пролетела птица, на миг заслонив крыльями нависающие облака. Йеввл не поняла, что это за птица: поистине, неведомые существа нес с собой мороз из‑за Страж–горы.

Младшенький Унгн зашевелился и захныкал в мешке. Приятная теплота разлилась в теле Йеввл. Она могла бы остановиться и спешиться, чтобы покормить малыша, но красно–коричневый каньон и отливающее сталью озерцо подсказывали, что они недалеко от цели. Она тронула шпорами бока онсара, и послушное животное тотчас перешло с рыси на медленный шаг, словно почувствовав, что, как ни велика усталость и как ни крепчает ветер, – скоро можно будет отдохнуть. Йеввл сунула руку в переметную сумку, достала горсть сушеного мяса, часть съела сама, а остальное разжевала в кашицу. Взяла на руки Унгна и прижала к себе. Крыльями она закрывала возлюбленное дитя от пронизывающего ветра.

Впереди ехал Йих. Солнце, уже круглое и сияющее, золотило его волосы и освещало крылья, которые он простер в неудержимом ликовании. Он был почти взрослый уже, гибкий и красивый, никакая непогода не могла омрачить горделивую юность. Его сестра Нгао, моложе его на три года, ехала рядом, ведя под уздцы несколько вьючных онсаров, нагруженных походным снаряжением и прокопченной охотничьей добычей. Нгао была хрупкого сложения и кроткого нрава, но Йеввл знала, что скоро дочь ее превратится в красавицу. Да будет судьба благосклонна к ней!

Мать приблизила свой рот к губам младенца и протолкнула кашицу ему в ротик. Он с бульканьем проглотил и снова заснул. Она пыталась убедить себя, что все с ним обойдется, хотя знала, что это далеко не так. Уже шесть дней прошло с рождения – четырнадцать со дня зачатия, – а он был такой несформировавшийся и слабый! Глаза еще четыре или пять дней не откроются, и раньше чем через полгода он не встанет на ноги.

Рядом ехал Робренг.

– Ну‑ка, – сказала Йеввл, – возьми его. – Она протянула мужу Унгна, чтобы тот положил его в свой мешок, и, пристально поглядев на Робренга, спросила: – В чем дело?

Быстрый взгляд на его уши, на крепко сжатые в кулаки пальцы, сотрясаемые легкой дрожью, – все подсказывало ей, что он обеспокоен. В ответ он только промолвил:

– Какая‑то беда подстерегает нас впереди.

Йеввл дотронулась до его правого бедра, ближе придвинула нож. На левом бедре был прикреплен мешочек с кремнем, огниво, трутница и еще кое–какое снаряжение.

– Что, звери?

Степные хищники редко нападали на людей, но голод мог вынудить к этому стаю волков или каких‑нибудь других плотоядных.

– Чужаки?

Нескончаемый ночной кошмар мог наслать им на беду чужеземца, которого голод выгнал с собственной земли в поисках пропитания.

Респиратор у Робренга сдвинулся, обнажив зубы. Он отрицательно мотнул головой:

– Нет, пожалуй, не то. Однако что‑то мне здесь не нравится.

За двадцать лет совместной жизни она привыкла доверять его предчувствиям почти как своим собственным. Еще холостяком он немало постранствовал, два сезона провел севернее Стража, где охотился в бесплодных, не пригодных для человеческого обитания местах. А когда в последний раз представитель клана совещался с Повелителем Вулкана, – именно он настоял на том, чтобы не покидать страну. Пусть, говорил он, усохнут фруктовые сады и пастбища, пусть опустеют и зачахнут ранчо, – но жители здешних холодных земель должны оставаться на месте. Потом «золотой прилив» вернет им былое изобилие, пока же людей прокормит охота, и они не впадут в состояние варварства. Конечно, этот период охватит несколько поколений, и потомству придется очень нелегко, но помогут Звезды…

Поэтому теперь ее особенно испугало смятение мужа.

– Что же ты заметил? – спросила Йеввл.

– Не могу сказать определенно, – признался Робренг. – Я ведь давно не бывал в этих заснеженных горах. Один мой приятель свалился вниз, его унесло течение, и он едва не захлебнулся, нам с трудом удалось его откачать. Так вот, наш проводник всегда держался в стороне от высоких холмов, не могу вспомнить почему. Он знал всего несколько слов по–нашему.

– Бэннер, – вслух произнесла Йеввл, и каждое слово звучало как выстрел в пустыне, – тебе известно, какая опасность может нам угрожать?

И через сотни километров неслышный голос ответил:

– Нет. Но это не значит, что опасности не существует. Твой мир так отличается от моего, и за прошедшие столетия слишком мало вас побывало в моем мире, а теперь все с такой быстротой меняется! Как бы мне хотелось предостеречь тебя!

– Хорошо, спасибо, милая сестра. – Йеввл рассказала Робренгу, что ей ответила Бэннер. И внезапно пришло озарение. – Мне кажется, я поняла причину. Она внутри нас – и во мне самой тоже. Помню, какими животворными и цветущими были эти места в годы нашего детства. Помню сторожей, которые присматривали за домом, пилигримов, жертвоприношения, праздники и торжества. А сегодня, вернувшись сюда, мы нашли здесь убогость и запустение. Неудивительно, что нас охватила тревога!

Йих переехал горный перевал и скрылся из виду. В тот же миг Ледник и скалы огласились его криком. Он увидел гробницу.

Родители пришпорили онсаров, и те полетели вскачь. Массивные ноги скользили, как молнии, только камешки сыпались из– под копыт. Мышцы, казалось, не просто поддерживали тела: они сжимались, натягивались, выталкивали ноги вперед, расслаблялись, крепко вжимались в землю. Ближе к хвосту, где находились седла и поклажа, ходуном ходили ребра, треугольные головы двигались на высоте голов седоков. Громкое прерывистое дыхание со свистом вырывалось из ноздрей. В разметавшихся коричневых гривах сверкал пот. Мышцы пульсировали в такт скачкам.

Йеввл поднялась на вершину и огляделась. В чистом и прозрачном горном воздухе уже видна была конечная цель их путешествия.

Гробница Кулембарахов стояла на уступе, третьем на пути вверх по горному склону. Это был дольмен [2]2
  Погребальное сооружение из нескольких огромных каменных плит.


[Закрыть]; грубые гранитные плиты, извлеченные из карьера, каким‑то образом доставлены сюда, и из них, наверное еще в каменном веке, была сложена гробница. Поколение за поколением возводили вокруг нее террасы, сооружали здания и воздвигали статуи, разводили роскошные сады, где пели фонтаны и им вторили флейты. Здесь были собраны все богатства, которыми владел клан, и все самое дорогое, что приобреталось у заезжих купцов: картины, драгоценности, тканые изделия, книги. Здесь хранились драгоценнейшие реликвии – Меч, на Котором Держался Мост, Чаша Амарао, Черепа Семи Героев, Ручная Мельница Гоо–Целителя.

Но сейчас…

Подойдя, Йеввл с трудом узнала засыпанную снегом террасу. Многие статуи разрушены морозом. Одни скульптуры упали, другие стояли заброшенные, словно раненые деревья. Наверное, после того как умерли или ушли последние сторожа, охранявшие строение, все здесь пришло в упадок; огонь в каминах погас, а со вкусом обставленные дома превратились в руины. Теперь, когда деревянная ограда разрушилась, арка, ведущая к гробнице, выглядит устрашающе обнаженной…

Всадники свернули на дорогу, ведущую к гробнице. Дорога была так крута, что медленный спуск казался невозможным, а каменные плиты, которыми она была вымощена, иссохли, искрошились, потрескались, а во многих местах и вывернулись. Они звенели под копытами, вторя завыванию ветра, который нес с собой сухую льдистую пелену, как бы стараясь затмить солнечный свет, просачивающийся с востока в темное ущелье. За гробницей высилась плотная гряда гор, похожая на каменный пояс. Некогда эти горы были густо покрыты растительностью и выглядели очень живописно; теперь они стояли голые, не защищенные от стихий. Выше, там, где склон был более пологим, начинался снежный завал, который простирался до самой вершины, образуя крутой нарост высотой в несколько метров, таинственно белеющий в голубоватой тени.

Но, несмотря ни на что, посреди руин, под грузом навалившего за ночь снега, возвышался квадратный дольмен. Клан Кулембарахов воздвиг этот дольмен, где покоились его усопшие члены. Тот, кто искал и находил в этом клане поддержку, мог обрести здесь хотя бы надежду на удачу. Или, во всяком случае, веру в то, что клан еще вернет былое могущество и влияние, что кровь его еще не иссякла… Пульс Йеввл учащенно бился.

Йих был уже здесь. Вырвавшись из‑под присмотра родителей, он спешил теперь первым поклониться гробнице предков от всей группы паломников. Отстегнув охотничий рог от седельной сумки, Йих поднес его к губам. Он объезжал гробницу, трубя в охотничий рог и как бы бросая тем самым вызов царящему вокруг запустению.

И вдруг покрытый снегом утес пришел в движение…

Из его нутра взметнулся мощный порыв ветра и с грохотом понесся вниз. Под его напором валились статуи и низко клонились деревья.

Задрожала земля. С обрыва низвергались гигантские лавины снега, сметая, круша, раздавливая и погребая под собой все, что попадалось на пути. И неся роковой исход…

Впоследствии Йеввл не могла припомнить, как все произошло. Помнила только, что подпрыгнула в седле и соскочила, простирая крылья и как бы вступая в единоборство со стихией. Вероятно, она ощупью пробиралась вперед и оказалась внизу уже после того, как лавина пронеслась, не успев поглотить ее. Поэтому, наверное, ей удалось подняться, а потом, под ударами ледяного вала, которые швыряли ее из стороны в сторону, оглушенную, разбитую, но, по–видимому, избежавшую серьезных телесных повреждений, – она добралась до грады над тем местом, где произошла катастрофа.

Единственное, что доходило до ее сознания, – это грохот, способный, казалось, разорвать мир на части, она ничего не видела, задыхаясь от ужаса и беспомощности. Прижавшись к скале, обдирая кожу, она пробиралась вперед в царящем вокруг хаосе… И наконец наступила тишина, нарушаемая только звоном в ушах и невыносимой болью. Она поднялась и осмотрелась…

Там, где раньше находилась гробница, дорога, онсары и ее спутники, – там, в лощине, был теперь снежный завал высотой примерно с ее рост. За снежным туманом можно было разглядеть не больше чем на пятьдесят метров. И рассеется этот туман очень, очень нескоро… Ветер внезапно стих, словно и он был подхвачен и раздавлен лавиной.

– Робренг! – кричала Йеввл. – Унгн! Йих! Нгао!

Несколько часов она бродила вокруг и кричала, пока не поняла, что никто из них не уцелел. К этому времени она уже была внизу, у подножия горы.

Она побрела прочь. Не видать ей теперь покоя до тех пор, пока не придет вечное упокоение, пока она не превратится в груду костей и мяса. Но и тогда ее будет снедать тревога. Она поднимется, и станет выть и рычать, и выслеживать, и убивать все, что будет шевелиться в степи, если уж не в силах уничтожить то, что поглотило ее любимых…

На станции Уэйнрайт Мириам Абрамс повернула выключатель мультипликатора, отрезав тем самым связь, и поднялась со стула. На подвесной полке стоял калькулятор. Она швырнула его на пол. Вопреки ее желанию он не сломался, его только зашкалило.

– Черт побери их всех! – прошипела она. – Провались они все в преисподнюю!

Вместе с ней в комнате находился другой сотрудник, Иван Полевой, электронщик. Он возился с каким‑то оборудованием, что‑то паял. Он знал, что Абрамс занята сейчас переговорами с туземцами, но не видел, что происходит, потому что боковые приборные доски полностью закрывали экран. Эта женщина имела обыкновение повторять, что вынуждена вторгаться в личные отношения по роду своей работы, хотя сама же признавала, что слова «личные отношения» едва ли применимы к таким не похожим на людей существам.

Она тратила непомерно много времени на то, чтобы наблюдать за жизнью своей подопечной, Йеввл. Их прежний шеф, рамнуанин, не возражал против этого, какой бы интимный характер ни принимало ее патронирование. Возможно, он не стал бы возражать, если бы и другие сотрудники занялись наблюдениями за туземцами. Но Абрамс с самого начала, два десятилетия назад, дала понять, что только к ней должна поступать вся необработанная информация. По этим данным она составила подробные отчеты, в большей степени основанные на интуиции, на попытках разгадать менталитет туземцев. И если она о чем‑то предпочитала умалчивать, это оставалось тайной для всех.

Итак, прежний шеф поддерживал ее. Очевидно, это было разумно, хотя трудно понять психологию рамнуанина. Теперь же шефом стала сама Абрамс, так что сотрудники тем более не возражали. К тому же все предельно заняты своей работой, своими научными планами, поскольку штат был недоукомплектован.

Полевой удивленно спросил:

– Кого это вы посылаете к черту? Что случилось, Бэннер?

Казалось, ее немного успокоило, что он обратился к ней так, как ее здесь прозвали. Уже много лет это прозвище пристало к ней. В переводе оно означало «флаг»: пришедший издалека путешественник должен был сразу понять, что здесь находится станция Уэйнрайт. «Бэннер» заменило ее настоящее имя – Мириам – даже в ее собственном сознании. В данной же ситуации это имя означало, что, хотя дорогие ее сердцу люди погибли, клан продолжает жить.

И все же на ресницах ее блестели слезы. Рука, вынимая сигарету из кармана туники, зажигая ее и поднося ко рту, дрожала. Щеки втянулись в яростной затяжке. Хриплым, вибрирующим голосом она произнесла:

– Снежная лавина. Смела все семейство Йеввл и – о Господи! – гробницу, гордость истории клана, – это все равно как если бы с земли был сметен Иерусалим!

Она яростно ударила кулаком по кронштейну, на котором была укреплена полка:

– Я должна была это предвидеть, но… ведь никакого опыта! Я с Дейана – а там, знаете, всегда тепло, сухо, никакого снега; я ведь всего лишь гость на этой планете, на Терре! – Губы ее растянулись, чуть раскосые глаза смежались. – Как же я не подумала! Такой толстый снеговой покров и вдобавок еще семикратная, по сравнению с терранской. сила тяжести! – О Йеввл, Йеввл! Как я виновата перед тобой!

– Да, это ужасно, – сказал Полевой. И добавил, помолчав: – А сама ваша подопечная? Она жива?

Абрамс кивнула в ответ:

– Да. Но ей не на чем вернуться назад, и у нее нет ни пристанища, ни продуктов, ни инструментов – ничего, только то, что на ней; и, без сомнения, на сотни километров вокруг ни одной живой души!

– Что ж, надо послать за ней вездеход. Он ведь сможет ориентироваться по ее передатчику, правда? – Полевой был новичок здесь.

– Да, конечно. Впрочем, не совсем так. Все очень непросто. Вы не представляете, что делает горе с существом из племени рамнуан. Горе способно привести его в неистовство. – Абрамс говорила отрывистыми фразами. – Понять это – значило бы решить проблему, с которой сталкивается каждое общество на планете. Возможно, именно из‑за подобного склада характера у них никогда не было войн. Множество частных стычек – да, но никаких войн, никаких армий. А потому у них не может быть такой формулы, как: «солдат, потерявший в бою друга, в ярости набросится на первого встречного». – Короткий смешок. – Плохо, что у нас другие обычаи. Иначе мы не запутались бы, как в паутине, в собственной Империи, Терре, – вы не думаете? – Она со злостью загасила сигарету и тут же зажгла новую. – Мы поедем на поиски Йеввл, когда ее горе притупится, – если она дотянет до этого момента. Может быть, сегодня после полудня. (То есть через несколько дней по общепринятому времени.) А пока что мне предстоит предпринять кое–какие шаги в отношении нашей гнусной Империи.

Шокированный Полевой мог только промолвить:

– Простите?

Абрамс тяжело опустилась на стул. Отвернулась от него и вновь включила видеоэкран. Открылась широкая панорама местности. Справа текла к морю река Кийонг. Она двигалась быстрее, чем любая река Терры или Дейана в русле, расположенном на том же уровне. Неожиданно выступающие из реки скалы сверкали над водой, серо–зеленые в отблесках ледникового дна. Радиоволны разносили под давлением свыше тридцати бар гулкие звуки медленных мелодий. За рекой виднелся лес: низкорослые тонкие деревца, слабые ветви, обремененные тяжелой листвой, похожие на парашюты в окружении желтоватых кустарников.

Слева, на востоке, постепенно светало. Серовато–коричневые ручейки струились в некотором отдалении от горизонта. Однообразие степи нарушали редкие деревья и тростники. Кое–где вздымались голубоватые холмики. На небе собирались причудливо плоские облака. Медленно брело стадо под присмотром туземца на онсаре. В воздухе вилась мошкара… А ведь когда Абрамс появилась здесь впервые, в этих местах кипела жизнь!

Рассыпала свой янтарный свет Нику, которая казалась отсюда не меньше двух третьих Сола, видимого с Терры. На западе в глубине небосвода бледно мерцала луна Дирис. Она взойдет, когда долгий день на Рамну сменится ночью.

– Впереди новый ледниковый период, – пробормотала Абрамс. – Проклятие этого мира. А ведь в нашей власти было предотвратить его, как и многое другое в том же роде. И тогда, какая бы участь ни ожидала нас и нашу Империю, о нас вспоминали бы как о спасителях миллионы лет. Но герцог не желает и слышать об этом. И вот – семья Йеввл мертва.

– Но ведь, – осмелился вставить Полевой, – у нее, кажется, двое детей, уже взрослых, женатых?

– Да. И у них свои дети, которые тоже могут пасть жертвой того, что надвигается с севера, – сказала Абрамс. – А сейчас она потеряла мужа, двоих детей–подростков и последнего в ее жизни младенца. Ее клан лишился своего Иерусалима, а этого нельзя было допустить. – Вены у нее на шее напряглись. – Трагедии можно было избежать. Но Великий герцог Гермесский не прислушался к моим словам.

Помолчав немного, она выпрямилась, повернулась к нему спиной и спокойно произнесла:

– Ну, теперь с ним покончено. То, что случилось, стало последней каплей. Иван, очень скоро я уеду. Оставлю Терру навсегда и обращусь за помощью к самой высшей власти.

Полевой задохнулся от волнения:

– К императору?

Улыбнувшись улыбкой висельника, она ответила:

– Нет, едва ли к нему. По крайней мере, сначала не к нему. А… Вы случайно никогда не слышали об адмирале Доминике Флэндри?