Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 18. Камень в небесах. Игра Империи. Форпост Империи"

Глава 2

Сначала ей нужно было побывать в системе Майи, расположенной на расстоянии девятнадцати световых лет отсюда; это путешествие в маленьком тесном звездоходе, принадлежащем компании «Исследовательский фонд Рамну», займет четыре условных дня. Пожелав ей удачи на гермесском космодроме Уильямс, пилот направился в Звездопад поискать чего‑нибудь съестного для дома. Бэннер тоже устремилась в главный город планеты, только с более серьезной целью. Ей нужна была защита, причем отнюдь не от сурового климата.

План действий был очень напряженный, но выполнимый. Через пятьдесят часов к Солу отправляется лайнер «Королева Аполло». Стен Рунеберг, которому она заранее написала, купил для нее билет на лайнер. Но так как она прибыла из нецивилизованного мира, где биохимия по существу на уровне терранской, ей, чтобы подтвердить свой медицинский сертификат, необходимо пройти обследование. Это было довольно нелепое правило: даже если бы она побывала на Рамну без защитной верхней одежды, все равно ни один микроб и на минуту бы не задержался у нее в крови; но терранские бюрократы были непреклонны, если только речь не шла о титулованной особе или о высоком должностном лице. Столь же абсурдна, подумала она, идея полного обновления своего гардероба: Флэндри абсолютно все равно, как она будет выглядеть. Другим, однако, это может быть небезразлично, а миссия ее достаточно трудна, чтобы испытывать еще и психологический дискомфорт!

Поэтому, остановившись в городской квартире Рунеберга, она на следующее утро отправилась по делам и вернулась только после захода солнца.

– Ты, должно быть, совсем измучилась, милочка, – сказал хозяин. – Как насчет того, чтобы вы*:чть перед обедом?

Милочка– это ласковое обращение, принятое на Гермесе, для них обоих имело особый смысл еще с той поры, когда он работал в промышленности на Рамну и они умудрялись выкраивать каждую свободную минуту, чтобы предаться любви. Эта длившаяся три года связь прервалась пять лет назад, когда его неизвестно почему заменили Нигелем Бродериком. Впрочем, пылкой страстью это никогда не было. Теперь он женат, и все ограничивалось дружеской улыбкой или взглядом в его гостеприимном доме; да ничего другого и не хотелось. Тем не менее воспоминания причиняли боль.

Жена Рунеберга задерживалась в своем офисе. Он, ставший за это время инженером–консультантом, ушел с работы пораньше, чтобы побыть с гостьей, а ребенка поручили заботам гувернантки. Он собственноручно приготовил мартини, и они вышли на балкон.

– Садись, – сказал он, кивнув на шезлонг.

Бэннер остановилась у перил.

– Я и забыла, какая здесь у вас красота, – прошептала она.

Над серебряной гладью Рассветного залива сгущались сумерки.

Дом стоял на южном склоне холма Пилгрим, у реки Паломино. Отсюда видны были башни замка на холме, а на склоне, в саду, цвели фиалки и розы, здесь пели птицы и мелькали светлячки. Взгляд охватывал парк Риверсайд–Коммон, величественный, с густолистными, непроницаемыми для дождя деревьями; множество остроконечных горных вершин, окна домов, озаренные заходящим солнцем; соборы и башни за ручьем, сохранившие свое первозданное великолепие. В воздухе чувствовалась вечерняя прохлада, чуть слышно доносился шум улицы. Небо было синим на западе и фиолетовым на востоке. Из океана Аврора поднимался прекрасный, как Венера, рубиново–красный Антарес.

– Тебе бы нужно почаще приезжать сюда, – сказал Рунеберг.

– Ты ведь знаешь, как мне трудно оторваться от работы, а если удается, то главным образом для того, чтобы навестить родителей, – ответила Бэннер. – С тех пор как умер отец… – Она замолчала.

Высокий светловолосый человек с нежностью смотрел на нее. Она стояла в профиль к нему, ему был виден чуть вздернутый носик под высоким лбом, большой рот, четко очерченный подбородок, длинная шея, маленькая грудь. В мерцающем вечернем платье, – чтобы вжиться в образ леди,так она сказала, – Бэннер казалась особенно высокой и стройной, и при этом очень спортивной, несмотря на серебряные нити в светло–каштановой копне волос. Неожиданно она повернулась, на фоне неба четко обрисовались скулы цвета слоновой кости, и глаза ее встретились с его глазами. Глаза были, пожалуй, самым красивым в ее лице – большие и ярко–зеленые под темными бровями.

–Да, – вымолвил он. – Уж слишком много времени та; уделяешь этим чертовым туземцам. Мне порой казалось, что ты пробираешься на ощупь сквозь эти мысли, эмоции – ну, скажем так, не совсем человеческие. А с тех пор как я уехал, все, наверное, усугубилось. Вернись к жизни, Мири!

«Он не любил называть меня Бэннер», – вспомнила она.

– Ты хочешь сказать, что с этой интеллигентной, глубоко чувствующей расой у нас с самого начала возникли затруднения? – сказала она. – Но почему? А вообще у меня была очень интересная, насыщенная, полная неожиданностей жизнь. И потом, как могли бы мы понять их, если бы не моя работа? Ведь это совсем другая, какая‑то глубинная психология. А нам часто даже в самих себе бывает не все понятно!

– Да кого это все интересует? – Рунеберг вздохнул. – Если честно, то ты занимаешься только одной ветвью аборигенов, а их несметные тысячи, и все это варвары, нищие, абсолютно бесправные! Для науки их планета всегда представляла значительно больший интерес, нежели они сами, и она была детально изучена много столетий назад. Что ни говори, ксенология – это вымирающая наука. Так же, впрочем, как любая чисто теоретическая наука, – в такое время уж мы живем. Как ты думаешь, почему на твои исследования предусмотрены отнюдь не приоритетные ассигнования? Ха, да меня бы давно выгнали, задолго до твоего появления, не случись так, что Рамну была выгодна для промышленности Гермеса. А ты принесла в жертву все, в том числе и деньги, которые получила в наследство, – и во имя чего, Мири?

– Мы достаточно времени потратили на эти споры в прежние годы, – огрызнулась она. И добавила уже мягче: – Не хочу ссориться, Стен. Я знаю, ты рассуждаешь логично. Со своих позиций ты прав.

– Но меня беспокоишь ты, дорогой мой друг, – сказал он.

«Тебя всегда беспокоила мысль о том, чего я лишилась, – подумала она, но не произнесла вслух. – Мое замужество…»

Уже достаточно преуспевший в своем деле к тому времени, когда – ради невесты – он получил очередную научную степень в Академии Галактики, Федор Сумароков склонен был рассматривать их назначение на Рамну как ступень к дальнейшей карьере. Но когда три года спустя он уехал, она не последовала за ним. А настоящая моя любовь… Ей не суждено было стать женой Джесона Камуниа. Они хотели обвенчаться на Дейане, где жили ее родители, и почему‑то никак не могли выкроить время, чтобы это не шло в ущерб их исследованиям. Да ведь они и так постоянно были вместе… пока, на четвертом году их романа, камень, свалившийся под действием семикратной силы тяжести, не проломил его шлем, а с ним и голову… «Не завести ли мне ребенка? – подумала вдруг она. – Нет, пожалуй, еще не сейчас». Ей только сорок четыре. Однако ведь ни один известный препарат в мире не способен отодвинуть климакс дальше, чем лет на десять, или удлинить жизнь больше, чем на два–три десятилетия; пока же в ее распоряжении была только обычная клеточная терапия. Мой дои, моя семья, моя цивилизация…

Рамну– мой дом! Йеввл и ее семья– это моя семья, моя родня, хотя и не кровная; а него стоит технократическая цивилизация, если она не помогла мне спасти мир моей названой сестры!

Улыбнувшись, Бэннер подошла и погладила собеседника по щеке.

– Спасибо за заботу, – промолвила она. – И за все остальное. – И, подняв стакан: – Шалом [3]3
  Здесь:Твое здоровье (евр.).


[Закрыть].

– Но зачем ему это нужно?

Бэннер глотнула мартини. Свободной рукой достала из кармана на поясе сигаретницу.

– Он ярый противник любого проекта разрушения ледников на Рамну.

– Да ну? Ах да, ты ведь жаловалась мне – и в разговоре, и в своих редких письмах – он не желает, чтобы Гермес предпринял какую‑либо попытку. – Рунеберг перевел дыхание и продолжал: – Возможно, он не слишком щедр? Хотя мы могли бы позволить себе такое. А может быть, просто считает – ведь ты сама высказывала такое предположение, – что это нанесет ущерб нашим собственным интересам. Гермес – планета не бедная, но уже не тот богатый и могущественный мир, каким она была прежде, и у нас появилась масса проблем – как внутренних, так и внешних, имперских. Можно понять герцога Эдвина, который считает, что дорогостоящий проект во благо дикарей–аборигенов, которые никогда не смогут вернуть долг, чреват для нас опасностью: может вызвать недовольство, даже, не исключено, спровоцировать нечто вроде революции.

Бэннер перестала курить и сказала с горечью:

– Да, он не чувствует себя в безопасности. Было бы куда хуже, конечно, если бы он принадлежал к клану Тамарин или если бы мы все еще имели дело с конституционной монархией. Его дед был последним в роду Кодиллос, а сам он заставил отречься своего старшего брата.

– Подожди‑ка, – возразил Рунеберг. – Ты ведь понимаешь, что и я не в восторге от того, что живу в его правление. Но для Гермеса он делает много добра, к тому же он по–настоящему популярен здесь. Если у него и нет тамаринских генов, то уж часть генов Арголидов он определенно унаследовал. Если не по прямой, то по косвенной линии, и это все‑таки гены основателя Империи. Ведь именно Империя узурпировала власть здесь – Ханс Молитор силой отобрал корону, – а потом у нас отняли Обитель Мрака, чтобы снискать благоволение денежных мешков на Терре. – Он прервал свой монолог. В те дни об этом много говорили в частных беседах. Но в этот вечер ему не хотелось спорить. К тому же она ведь завтра уедет – просить помощи.

– Вот что странно, – сказал он. – Зачем герцогу возражать против того, чтобы ваш проект профинансировал и претворил в жизнь кто‑нибудь с другой планеты? Ему бы только приветствовать это. Большую часть ресурсов и исполнителей могли бы представить наши экономические структуры. У нас отлично идут дела, высокие прибыли, налаженные связи – вообще все возможности.

– Не понимаю почему, – сказала Бэннер, – но уверена, он будет возражать и придет в ярость, если узнает, что я получила немало факсов и телеграмм в ответ на свои запросы от его непосредственного окружения. Дважды я лично обращалась к нему с уговорами, с трудом добившись аудиенции. Ну, ответ был более или менее вежливый, но неизменно отрицательный. И всегда, встречаясь с ним, я ощущаю его скрытую враждебность.

Рунеберг не отважился ответить, пока не отхлебнул мартини.

– А ты не думаешь, что это просто его манера поведения? Не хочу тебя обидеть, милочка, но ты не ахти какой знаток человеческой натуры!

– У меня достаточно объективных доказательств, подтверждающих мое мнение, – возразила она. – Последний раз я попросила, чтобы он поговорил с императором о том, нельзя ли оказать помощь Рамну. Он ответил через младшего помощника, что это политически нецелесообразно. Я не настолько наивна, чтобы не понять – от меня просто хотели отвязаться. При этом было добавлено, что они устали от подобных предложений и, если я буду настаивать, это может кончиться увольнением. Эдвин Кернкросс рад будет использовать свое влияние на Терре, чтобы стереть в порошок никому не известного ученого!

Она сделала глубокую затяжку, наклонилась вперед и продолжала:

– И это не единственное доказательство. Почему, например, тебя уволили из «Дженерал Энтерпрайзиз»? Все, с кем я говорила, были крайне удивлены тогда. Ты ведь выполнял интереснейшую работу!

– Мне просто сказали: «реорганизация», – напомнил он. – Дали приличную компенсацию и рекомендации. Как мне удалось выяснить, кто‑то в верхах хотел посадить на мое место Нигеля Бродерика. А уж что там было – взятка, вымогательство, протекция, – кто может сказать?

– Бродерик теперь все меньше сотрудничает с Фондом, – сказала она. – Тем не менее он очень активен на Рамну и на ее структурах. Впрочем, трудно понять мотивы его поведения. Прошли те времена, когда я и мои сотрудники имели доступ всюду.

– Похоже, все подчинено интересам безопасности. В протекторате теперь тоже масса формальностей. Нелегкие времена. Если Империя рухнет – а это дало бы шанс мерсейцам отделиться…

– Но как могут угрожать безопасности ксенологические исследования? Между тем нас лишили поставок из Дюкстона и Элавли, которыми так долго пользовались. Предлоги довольно неубедительные, что‑то вроде «технических трудностей». Нас потихоньку подавляют, Стен. Герцог задался целью сильно ограничить нашу деятельность как на Рамну, так и на Дирис, если не прекратить ее вовсе. Но почему?

Бэннер докурила сигарету и потянулась за новой.

– Ты слишком много куришь, Мири, – сказал Рунеберг.

– И слишком мало пью? – резко прозвучал ее смешок. – Хорошо, допустим, неприятности сделали из меня параноика. Но осторожность не повредит. А если я верну свое влияние, возможна, мне удастся найти ответ на все вопросы.

Брови его поднялись:

– Влияние?

– Ну, не буквально. Но хотя бы получу достаточно сильную поддержку, чтобы противостоять скромному правителю нескольких планетарных систем.

– Чья же это поддержка?

– Ты никогда не слышал от меня имя адмирала Флэндри?

– Да, по–моему, иногда в разговоре ты упоминала о нем. У меня создалось впечатление, что он друг твоего отца… был другом.

– Отец был непосредственным начальником Флэндри во время кампании на Старкад, – с гордостью сказала она. – Определил его в Разведывательный корпус Космофлота. И потом они поддерживали связь. Сама я еще девочкой знала Флэндри, когда он приезжал на базу, где квартировал отец. Мне он нравился; и папа не дружил бы с ним, если бы он был плохим человеком, независимо от того, как он поступал ради карьеры. И он не сможет не принять дочь Макса Абрамса. А он имеет большое влияние на императора.

Она захлопнула сигаретницу, подняла стакан и почти весело произнесла:

– Давай выпьем за мой успех, а потом ты расскажешь все о себе, Стен, дорогой.

Ночь катилась к западу через Грейтланд. Еще часа четыре, и она доберется до Литца, расположенного в центре континента.

Поместье Эдвина Кернкросса, Великого герцога Гермесского, было одной из его излюбленных резиденте!. Осушение внутренних земель, чтобы сделать их пригодными для заселения, прекратили столетие назад, поскольку богатства планеты истощались, а вместе с ними падало ее значение. Гражданская война окончательно прервала мелиоративные работы, и даже после того, как Ханс Молитор вновь сколотил Империю, они возобновились не сразу. Он, Кернкросс, разглядел потухший вулкан, величественным стражем возвышающийся над бесплодной степью, и задумал соорудить на его вершине орлиное гнездо для себя. По его декрету были прорыты каналы, взрыхлена и обработана почва, разведены редкие породы птиц и крупной дичи. А у подножия вулкана возник город, и торговля способствовала его процветанию. Это предприятие могло считаться незначительным в сравнении с другими его деяниями, но Литц стал своего рода козырной картой в его руках.

Это был не фантом; это было начало возрождения. Отсюда он главным образом и управлял своим царством через сеть электроники, покрывшую весь мир. Приглашение провести здесь несколько дней расценивалось как знаменательное событие, как особая честь.

Этот вечер он проводил в одиночестве, склонившись над экраном в своем секретном офисе, куда по многочисленным каналам стекалась информация от дюжины тайных осведомителей. Это была элита корпорации; их отчеты предназначались непосредственно для него, а уж он решал, ставить ли в известность номинальных руководителей. Однако сейчас ему предстоял более ответственный выбор. Им владело неистовое желание извлечь как можно больше из своей империи. Он вышел в приемную. Стоявший на карауле солдат отсалютовал ему. Кернкросс ответил, как положено. Годы, проведенные в имперской авиации, научили его, что умный руководитель должен быть вежлив с подчиненными.

– Сэр? – обратился к нему вскочивший со стула лейтенант.

– Никого ко мне не пускать, Вайат, – сказал Кернкросс.

– Слушаю, сэр.

Кернкросс кивнул ему и спустился в холл. Теперь, пока не поступит новый приказ, лейтенант будет следить за тем, чтобы никто, включая и герцогиню, не вошел к герцогу.

Кернкросс в лифте поднялся на башню. Пересек ее и подошел к зубчатой стене. Это был просто элемент декора, отнюдь, впрочем, не бесполезный. Он приказал соорудить эту стену, чтобы ни в чем не уступать Ци Хуанди, Карлу Великому, Сулейману Великолепному, Петру Великому – словом, ни одному из правителей, когда‑либо властвовавших на Терре.

Тишина становилась тягостной. Парок, сопровождающий дыхание, свидетельствовал о приближении холодного циклона Сан– далион; казалось, он ощущал на вкус бодрящую прохладу воздуха, который вдыхал. Ему видны были крыши и стены домов, окутанные туманом вершины деревьев, утесы и скалы, а за всем этим – горизонт. Подняв глаза к небу, он увидел мириады звезд.

Ярче других был Антарес. Почти не уступала им оранжевая искорка Могула. Могул – солнце Бабура, протектората. Он не стал искать взглядом Ольгу, потому что в этом невидимом теперь созвездии находилось черное солнце Обители Мрака, а у него сейчас не было времени думать о том, как бы завоевать эту драгоценную для Гермеса планету. Сол тоже не виден сейчас, но то Сол – солнце Терры, светило всех светил. Он перевел взгляд на Млечный Путь. Его льдистость напоминала о том, что Империя зависит от постоянного воздействия сотни тысяч звезд, что она затеряна на окраине Галактики, которая насчитывает сотни биллионов таких звезд. Следовало пока воздержаться от подобных попыток.

Или, выражаясь точнее, не стоило пренебрегать второстепенными деталями. То, что сегодня стало известно Кернкроссу, требовало незамедлительных действий.

Беда в том, что у него нет формальных оснований предпринять быстрые и решительные шаги. Эта Бэннер действовала слишком уж осторожно. Он сжал пальцы в кулак.

Благодарение Богу, он был достаточно предусмотрителен и велел установить «жучки» в доме Рунеберга, когда тот приехал сюда, уволенный с Рамну. Сам Рунеберг особых хлопот не причинял. Но в принципе – мог. Род его многочисленный и влиятельный, герцогиня Айва была троюродной сестрой Стена. А сам он долгое время пробыл на Рамну, был близко связан с этой Абрамс, наверняка поднабрался идей от нее… А самые опасные идеи, возможно, внушены ему именно теперь, потому что переписывались и встречались они довольно нерегулярно.

Ничего заслуживающего внимания до сегодняшнего дня не происходило. Однако то, что в конце концов случилось, ударило в самое сердце.

Эта ведьма перехитрила меня, думал Кернкросс, должен честно в этом признаться. Она заранее написала Рунебергу, прося доставить ее на его служебном корабле: на обычном корабле ни один «жучок» не мог бы избежать проверки Службы безопасности. Прибыла инкогнито – и сразу к нему на квартиру. У правительства герцога не было возможности устанавливать постоянный контроль за местами, которые не вызывали особых подозрений, поэтому записи проверялись лишь время от времени. Рунеберг и пара его парней собираются провожать ее – не прямо к пригородному поезду, а на «Королеву», на орбиту, и проследить, чтобы она уехала. Сначала Стен возражал, упирая на то, что это нелепость, но потом согласился, чтобы успокоить ее. К тому же в их план посвящены его жена и еще кое‑кто. В этих условиях невозможно организовать похищение или убийство… Всякое из ряда вон выходящее происшествие неминуемо вызовет подозрения – теперь, когда тень подозрения уже, казалось, рассеялась над Кернкроссом…

Ну ничего, у меня есть план на случай непредвиденных обстоятельств. Я не мог предусмотреть именно такой поворот событий, но…

Решение пришло неожиданно. Да, я сам отправлюсь на Терру. Мой спидстер обгонит ее на несколько дней.

Угрожающая ухмылка появилась на его губах. Во всяком случае дела предстояли захватывающие!