Текст книги "Хороший сын (СИ)"

Автор книги: Пол Маквей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Угу, – отвечает он, глядя в окно.

– И что в этом доме случилось, в доме и осталось. Нечего трепаться на улице о наших делах. Поняли меня, вы, двое? – Это она нам с Мэгги.

– Да, мам, – отвечаем.

Это-то мы и так уже усвоили, из-за Папани.

– Дядя пришел переночевать – молчите. Вообще обо всем – рот на замок. И всё. Есть кому чего сказать? – Молчание. – Ну, хорошо, тогда не путайтесь больше у меня под ногами. Мне нужно голову помыть. Мэри, я купила тебе еду, иди собирайся на работу.

Все молча встают. Мэри уходит наверх. Пэдди – на кухню. Я так и лежу клубочком на полу. Мэгги пытается взять меня за руку, я вырываюсь. Ма вслед за Пэдди идет на кухню. Я – за ней, встаю у открытой двери и слушаю. Поворачиваюсь к Мэгги, прикладываю палец к губам.

– Ты должен идти прямо сейчас. Он хочет тебя видеть, – говорит Ма.

– А что ты ему сказала?

– Точно то же, что и тебе. Никто из них к тебе не сунется, это до них дошло. Ты знаешь, кто он такой?

– Да, – отвечает.

– Он здесь всем распоряжается. И если кто из них на тебя хоть одним глазом посмотрит, говори мне, – продолжает Ма.

– Хорошо, мама.

– И даже не думай, что я тут шутки шучу! – рявкает Ма. – Чем ты там раньше занимался, я даже знать не желаю. Все, закрыто.

– Хорошо. С ним я могу и не встречаться. Я тебе верю, – говорит Пэдди.

– Нет, уж ты сходи туда, пусть он тебе сам скажет, чтобы дошло.

Движение. Я бегу через гостиную и ударяюсь коленом о ручку папаниного кресла.

– У-у-у-уй! – ору я и от боли скачу по комнате.

– Придурок, – говорит Пэдди, стягивая футбольный свитер.

Я перестаю скакать, потому что у него по всему телу ссадины и желтые пятна – следы синяков. Он бежит наверх. Я ковыляю к двери.

– Ты это куда собрался? – спрашивает Ма.

– Наверх, одеваться, – отвечаю.

Мэгги проскальзывает мимо вверх по лестнице – не хочет оказаться на линии огня. Да, сегодня она показала, какова на самом деле. Я с ней еще поквитаюсь.

– Джози? – Голос от крыльца. Это тетя Катлин.

– Тут я, Катлин! – отвечает Ма.

Тетя Катлин входит.

– Чего у тебя стряслось?

– Ничего, – отвечает Ма, пытаясь спрятать лицо.

– Джози. Повернись. – Тетя Катлин смотрит на синяку нее под глазом – там, где ее ударила дверь. – Ты поэтому не вышла на работу?

Ма отворачивается.

– Иди наверх, Микки, – подталкивает меня Ма. – Ступай. Нам с тетей Катлин надо поговорить. И сиди там, понял? Ты уже и так здорово набедокурил.

Хочется спросить, можно ли взять с собой Киллера, но я боюсь, что Ма меня за это придушит. Ладно, где прячется эта штучка Мэгги, которую я сейчас убью?

10

– Она вообще обалденная. Я б ее поимел.

– Да ты, небось, и тискаться еще не научился.

– Нет, научился.

Знаю, про кого они говорят. Про мою Мартину.

Сзади напирают, сминая очередь. Никогда они туда не пройдут. Таким никто делать одолжений не будет. Я в последних рядах, но не из последних.

– Тискаться все умеют. Мне не восемь лет, – долетает от этих.

Лично я не умею. Я знаю, что это вроде как целоваться с открытым ртом. Да какая разница? Меня сейчас совсем другое интересует.

– Живее давайте! – восклицаю.

Скоро начнется. А мы еще даже не знаем, что именно.

– Микки, тискаться – это как? – спрашивает Мэгги.

– Маленькая ты еще, – шепчу я ей.

– Что-то нехорошее, да? А когда сам узнаешь, мне скажешь?

– Конечно, как всегда, – говорю я, кивая, и упираю руки в бока, мол: «Ну вот, опять». Не знаю пока, не рановато ли ей еще. Я, в конце концов, ее старший брат.

Конфеты так и жгут мне карман. Хочется одну положить в рот, но тогда мальчишки отнимут остальные. Мэгги от волнения то и дело перекрещивает ноги – можно подумать, сейчас штаны намочит.

Мартина Макналти. Поскорее бы ее увидеть. Машины у Макналти нет, зато есть гараж. И все мы выстроились перед ним в очередь. Те, кто эти дома строил, видно, думали, что здесь будут жить богатые люди. С чего они взяли, что в Ардойне такие водятся?

На всей улице всего-то десяток домов с гаражами, да и эти гаражи скоро снесут, чтобы построить еще дома. Я лично рад, потому что это нечестно, что у кого-то гаражи есть, а у кого-то нет.

– Ладно, можете входить! – орет Бридж Маканалли, которая тут за охрану. – Деньги приготовьте.

Очередь продвигается. Здорово, что они решили показать нам спектакль, потому что без телевизора мне так скучно, что я даже стал играть в «Монополию». С другой стороны, без Папани все-таки здорово и я не собираюсь ныть – мол, хочу телик обратно. А то вдруг папаня с ним и вернется.

Дома стало просто отлично. Он больше не орет, не ругается, не хлопает дверью по ночам – так, что мы все вскакиваем. Раньше, когда Папаня сваливал, я больше времени проводил с мамой, но теперь, поскольку все что можно, он украл, маме приходится каждый посланный богом час проводить на работе. А как, интересно, он эти часы посылает? По почте? Телеграммой? На муле?

Надеюсь, Бридж забыла ту историю со скакалкой. Тогда, у магазина, когда я был с Киллером, она вела себя прилично. Достаю пять пенсов, зажимаю в ладони. Очередь почти подошла. Мне тоже в туалет приспичило. Очень.

– Погоди! – Бридж толкает меня в грудь.

– Ой! – Мэгги начинает реветь.

– Больше мест нет.

Как же Бридж нравится надо мной издеваться.

– Так нечестно! – возмущаюсь.

– Подождите.

Бридж уходит внутрь, закрывает дверь. Если бы Мартина знала, она бы точно меня спасла.

– Не пускает! Так нечестно! – хнычет Мелкая.

И глядит на меня, мол: «Ну, сделай что-нибудь!» А что я сделаю? Те, кто стоял за нами, расходятся.

Дверь снова открывается.

– Ладно, – говорит Бридж, протягивая руку.

Я крепко вдавливаю пять пенсов ей в ладонь.

– Минутку, – слышу я голос Бридж. Поворачиваюсь – она рукой перегородила Мэгги дорогу. – А ее деньги где? – спрашивает Бридж меня.

– Она же еще маленькая.

– И что?

– Маленьким – бесплатно. – Везде же так принято. – У нее денег нет.

Мелкая Мэгги смотрит на меня так же, как смотрела, когда застрелили маму Бэмби. Если бы я сейчас дал Мелкой наш секретный пистолет, Бридж получила бы пулю в голову.

– Так у тебя-то есть. Живее давай, а то я ее не впущу, – упорствует Бридж.

Я ничего не понимаю. Она же к нашей Мелкой нормально относится. Смотрю на Мелкую, а та – на меня.

– Иди у мамы попроси, – говорю.

– Да ее наверняка дома нет.

– Ну, я закрываю дверь, – гундосит Бридж.

– Пожалуйста… – канючит Мелкая.

– Последний шанс.

Не в Мелкой дело. Бридж просто хочет меня помучить. У Мэгги лицо скривилось, и она смотрит на меня – ведь я ее старший брат. И лучший друг в целом мире. Бридж начинает закрывать дверь.

– Стой! – Я в последний момент всовываю в дверь ботинок. – А конфеты возьмешь?

Достаю сладости, она тут же хватает их своими клешнями.

– Давай, входи, – разрешает Гадина. И улыбается, мол, ты меня никогда не сделаешь, даже не надейся!

Я посылаю в ответ: чтоб ты ими подавилась и сдохла! Сдохла! Сдохла! Она впускает Мэгги. Я хватаю сестру за руку, подтаскиваю к себе. А места-то есть. Врунья бессовестная. Ну, подожди, Бридж Маканалли. Написано же у нас на стене: «Tiocfaidh аг La». «Придет и наш день». Мой и Мэгги-Мелкой.

Бридж закрывает дверь. Ну, мы-то уже внутри. Выходит, все-таки мы взяли верх. Дорого заплатили, но… Садимся на два ящика, они этих ящиков наворовали из «Лимонадной». Мэгги глядит на меня, как на героя. Я и есть герой.

За деревянной перегородкой слышны перешептывания. На сцене стоят стулья и старый письменный стол, на полулежат разорванные в клочья занавески.

– Шшш, – шикают все вокруг.

Тишина. Бридж запирает дверь на задвижку и задергивает драные занавески на двух окнах. Внутри полутьма. Бридж выходит на середину сцены – лицо страшно серьезное, как если она зажала тебя в узком проходе и сейчас ударит.

– «Куклы»! – возвещает откуда-то страшный и ужасный голос, от которого и описаться недолго.

Стискиваю своего дружка. Мэгги вскрикивает. Мы поворачиваемся друг к другу, переплетаем пальцы, сжимаем их до боли, стукаем коленки одну о друїую, трем носы и хихикаем. Вижу – двое мальчишек глядят на меня и улыбаются страшно-страшно. Наклоняют головы, перешептываются. Вспоминаю, что говорил Пэдди. Может, они тоже будут учиться в Святом Габриэле. Краснею, отпускаю руки Мелкой и смотрю в другую сторону.

Девчонка, которая сидит со мной рядом, запустила руку себе под юбку и теребит там трусы.

– Глянь, трусы удивительной красы, – говорю я Мэгги, и мы оба давимся смехом. Я снова беру Мелкую за руку, но так, чтобы никто не видел.

Из-за перегородки раздаются странные звуки – словно ветер воет. Выходит мальчишка в зимней куртке, молния на капюшоне застегнута, лица не видно. Проходит перед нами из конца в конец, и в лицо ему явно дует сильный ветер. Наверное, какой-нибудь путешественник.

– Кто это? – раздается вопрос, и все начинают шептаться.

И верно. Зачем это мальчишка среди девчонок? Таинственный персонаж.

Он дрожит, трясется, стучит зубами. Расстегивает капюшон, стаскивает с головы. Под ним балаклава. Хватает губами воздух, шатается, оседает на колени, кричит от боли. Падает вперед, сперва опускается на руки, потом и вовсе ложится. Без движения. Готов. Холодный труп. Спектакль только начался, а уже первый покойник.

Молчание. Девчонки гуськом выходят из-за перегородки. Лица белые, только на щеках большие красные круги. Идут, как роботы. Прямые ноги. Прямые руки. Встали – шагнули. Качнулись вправо, качнулись влево. Иногда сгибаются пополам, будто переломившись. В реальной жизни я такого никогда не видел. Они, видимо, и есть «Куклы».

Рядом хихикают, только нет в этом ничего смешного. Куклы останавливаются рядом с трупом. Что они теперь будут делать? Погодите-ка. Путешественник шевельнулся. Стонет, пытается приподняться. Трет глаза, и когда он их открывает, Куклы застывают на месте, будто на красный сигнал светофора. Он их видит. На лицах у них застыли милые и в то же время жуткие улыбки. Сейчас случится что-то очень плохое. Мне страшно до обалдения.

Он ползет им навстречу. Они его надули этими своими сладенькими кукольными улыбочками. Мы с Мелкой хватаемся друг за друга и тихо повизгиваем. Путешественник медленно протягивает руку. Рука его оказывается совсем рядом с… Мартиной. А я ее сразу и не узнал. Она красавица. У нее есть гараж. Она играет в спектакле. Я официально заявляю, что влюблен в нее по самые уши.

Путешественник дотрагивается до Куклы Мартины, но ничего не происходит. Она не шевелится. А я думал, что она оживет.

– А я не испугался. Я знал, что ничего не будет, – говорю.

Трусы-удивительной-красы смотрит на меня так, будто поверила. Путешественник стоит перед Куклами, но они не шевелятся. Тогда он сдается и отходит к окнам. Отдергивает занавеску, выглядывает наружу. Внутрь врывается свет, озаряет Кукол. Они оживают.

Вопли отовсюду. Вампиры, только наоборот – оживают от света. Кто это придумал? Какой опупевший гений? Может, этот актер? Остальные бы не додумались, точно. Даже мой ангел Мартина.

И тут – какое-то движение в углу. Что-то поднимается из-за перегородки. Это гадина Бридж. Лицо у нее тоже выкрашено в белый цвет, но на щеках черные круги, а не красные, как у остальных. Все Куклы смотрят на нее и кланяются. Господи Иисусе! Я больше не могу. Бридж – она… она… Королева Кукол. Кажется, глаза у меня выпучились так, что вот-вот выскочат. По рукам и ногам бегают мурашки. Королева указывает пальцем на Путешественника, ее безумные глаза говорят: «Взять его». Куклы начинают на него надвигаться, а он все смотрит в окно.

– Тебя сейчас схватят! – ору я.

Он не поворачивается. Не слышит – он где-то на Северном полюсе. Поворачивается, только когда ему сжимают шею. Он хрипит, плюется – его душат. Куклы окружают его, руки у них изуродованы – все пальцы, кроме большого, срослись в один толстый палец, и они ими пощелкивают. Путешественник падает – такая смерть в замедленной съемке – а они его щиплют.

– Помогите! – стонет путешественник.

Девчонки визжат. Он оседает на пол. Куклы расступаются, оставив просвет в середине. В центр выходит Королева, поднимает руки над головой. Потом опускается на колени, широко открывает рот, показывает нам огромные зубы-клыки. Кидается вперед и впивается Путешественнику в живот. Боженька, да она его ест! Тут на него кидаются и другие Куклы. Они рычат, урчат, отрывают от него куски. Он кричит. Мы кричим. Потом Путешественник издает совсем здоровенный крик и садится, глядя прямо на нас. Поднимает руку – как будто мы с ним там, в снегу, как будто он с нами здесь, в гараже. Но он не здесь. Мы не там. Мы ничем не можем ему помочь.

Он падает и умирает.

Куклы улыбаются. Вытирают окровавленные рты о рукава, а окровавленные руки – о платья. Выстраиваются за перегородкой и медленно опускаются – можно подумать, лифт увозит их вниз, в ад.

– Конец! – возвещает страшный и ужасный голос.

Зал так и взрывается. Все подскакивают и вопят. Выходят Куклы, Путешественник поднимается, все они вместе кланяются. Мы хлопаем и хлопаем. Актеры переглядываются, улыбаются. Мы с Мэгги глядим друг на друга. Ну надо же, как нам повезло! Какой класс, что мы все это увидели! А вы только представьте, каково быть настоящим актером. Все тебя любят. Все, решено. Обязательно стану актером. Тогда я точно попаду в Америку. В Голливуд.

– Так, давайте отсюда, нам нужно прибраться, – требует Бридж.

Все кидаются к двери, чтобы первыми рассказать тем, кто не попал внутрь.

– С ума сойти, да? – говорит Мэгги.

– Я ничего более прекрасного не видел за всю-всю-всю свою жизнь.

– И я за всю-всю-всю свою жизнь.

– И мы вместе смотрели!

Я бросаю на нее наш особенный взгляд – мы договорились больше ни на кого так не смотреть – и она бросает на меня точно такой же. Выходим, на улице к нам подбегают ребята.

– Я стану актером, когда вырасту, – говорю.

Мелкая в этом ничуть не сомневается, и лицо ее тут же озаряет ослепительная улыбка.

Я буду тут ждать. Если понадобится – целый день. Пока Мартина не выйдет – я ей скажу, как она обалденно играла. Нет, надо сходить за Киллером, чтобы она остановилась, чтобы я ей понравился, тут-то я ей и выложу, какая она обалденная, и кто знает, что из этого будет дальше. Кроме того, хочется узнать, кто играл этого таинственного персонажа.

Выходит Деки. Вожак пацанской компании. В зале я его не видел. Вообще не думал, что он ходит на спектакли. Может, это он тот актер? Вожак пацанов и главная у девчонок играют вместе, как в «Бриолине»?

– Офигительный спектакль, Деки, – говорю наугад. А он, представьте, кивает. – Просто круче вообще ничего не бывает. – Иду за ним следом. Он не посылает меня куда подальше, так что я оставляю Мэгги и шагаю с ним рядом. – Как они на него накинулись? Вообще круто.

– Ага, – кивает.

Раньше он мне никогда даже и слова не сказал. Сойти с ума. Может, мне удастся с ним сегодня поговорить. Может, мы подружимся. И в Габриэле будет друзьями. Только мне никак не придумать, что бы еще сказать.

– Я бы хоть сейчас посмотрел все снова.

Пытаюсь прочитать, что у него написано на лице. Он сплевывает на землю.

Иду за ним до угла. Дальше мне уже никак – разве что он что-нибудь скажет. Нос к носу сталкиваемся с бритским патрулем. Я на них не гляжу. Деки сплевывает на землю почти им под ноги. Я держусь чуть сзади.

– А здорово было бы в следующем сыграть, – бросаю.

Сам не верю, что у меня такое вылетело.

Он останавливается, оглядывает меня с ног до головы.

– С девчонками? Как этот мозгляк? – Хохочет. – Ну, с тебя станется. – Доходит до угла Яичного поля. – Ты чего это за мной увязался? – Оборачивается.

Я застываю. Давай, импровизируй. Покажи, на что ты способен.

– Мне в магазин, – говорю, в том смысле, что: «Да ты чего? Больно мне надо за тобой увязываться!»

– А, ну-ну, – говорит он, почти не разжимая губ.

Не поверил. Для убедительности я перебегаю через дорогу к новой лавке Маквилланов. Вот это игра так игра. Как в настоящем кино. По телевизору говорят, что это называется «вжиться в роль».

У дверей останавливаюсь. У меня же нет денег. Черт. Оглядываюсь – он все стоит. Шарю по карманам в поисках десяти пенсов, зная, что их там нет. Изображаю на лице: «Где мои деньги?» А потом: «Нигде нет! Кошмар, ужас!» И под конец: «Потерял, блин!» Поднимаю глаза – Дики ушел. Старинная считалка: «Раз-два-три – а теперь смотри». Непростая штука. Но Специалисту по Взглядам, вроде меня, это раз плюнуть. Кстати, специальный взгляд и актерская игра – это одно и то же. А этим я занимаюсь всю свою жизнь.

– Тебе чего? – спрашивает миссис Маквиллан.

Маквилланов никто не любит, потому что они цыгане, хотя у них и есть дом. Никто у них ничего не покупает, потому что от них плохо пахнет. Говорят, у них чего ни купи, от всего слышна эта вонь. Мне плевать, кто там что говорит, Маквилланы мне всегда делали только хорошее, да и мамочка их любит.

– Я деньги потерял.

Вру. Вернее, играю.

– Да ты что, сынок?

– Ходил в гараж на спектакль – видимо, выпали, когда садился.

– С деньгами, сынок, нужно поаккуратнее.

– Знаю, миссис Маквиллан.

– Как там твоя мамуля? – спрашивает она так, будто Ма при смерти.

– Нормально, – отвечаю.

– Тяжко ей, наверное, теперь, без папы?

Ма страшно бы рассердилась, если бы узнала, что про нее сплетничают, – разнесла бы этот дом по щепочке, никакого бульдозера бы не понадобилось.

– У тебя ведь и не было никаких десяти пенсов, да? Мне-то можешь сказать.

Блин. Раскусила меня.

– Не было, миссис Маквиллан, – говорю. – Я просто…

– Ш-ш, ни слова, я все поняла. – Вид у миссис Маквиллан такой, будто она сейчас заплачет. – Вот, сынок, держи, твоя мама всегда ко мне хорошо относилась.

Кулек конфет за десять пенсов.

– Спасибо вам, миссис Маквиллан.

Кто бы мог подумать. Я-то всегда считал, что она жмотина, а не ардойнская Мать Тереза.

– И скажи своей мамуле, что я всегда поверю ей в долг. – Ма никогда и ничего не станет брать в долг. – Я видела, как к вам Минни заходила, – шепчет. – Беги давай к своей мамочке.

Бегу по улице мимо стенки. У нас только одна Минни. Минни-Ростовщица. Но Ма никогда в долг не берет, чего же Минни у нас понадобилось?

Влетаю в дом, Ма так и подскакивает. Зажимает что-то в кулаке, а кулак прячет под себя.

– Как, здоров, сынок? – спрашивает Минни своим писклявым голоском и улыбается.

– Мамочка, у тебя все хорошо? – выпаливаю я.

– Ну ты что переполошился? – Ма смеется. Минни вторит ей сиплым голосом. – Иди погуляй, мы тут разговариваем.

– Можно я, мамочка, себе воды налью?

– Какой воспитанный. Ты должна им гордиться, Джози, – говорит Минни.

– Давай, шевелись. – Ма хмурится. – И дверь закрой! – кричит она мне вслед.

Да уж, с мозгами у взрослых плохо. Честное слово. Если дверь закрыта, я могу подобраться к ней вплотную – мне только лучше будет слышно.

– …каждую пятницу, – говорит Минни.

– Можно я прямо к тебе занесу? – спрашивает Ма.

– Нет.

– Просто мне очень не хочется, чтобы они знали, что к чему.

– Ну, я-то уже здесь.

– Правда, – говорит Ма. – И все равно, Минни, если только можно…

– Если все ко мне станут ходить, Джози, мне покоя не будет, – говорит Минни, сипя и кашляя. Киллер на заднем дворе поднимает лай. Видимо, он ее учуял. – Мне каждые две минуты придется бегать открывать дверь. А есть и такие – знаю, ты мне не поверишь, – есть и такие, которые вообще не приходят.

Я вламываюсь в комнату.

– Я вам с удовольствием все принесу, миссис Малоуни, а заодно, если вам кому чего сказать нужно, так я сбегаю и скажу. – Улыбаюсь ей изо всех сил, от уха до уха. – Я понимаю, миссис Малоуни, такой леди, как вы, не пристало бегать туда-сюда и таскать мешки с покупками.

Минни хихикает в кулак, прямо как актриса из старого филима. Смотрю на Ма и весь сияю. Блин. Я же выдал, что я их подслушивал. Вот голова садовая.

– Ну какой же он умничка! Настоящая мамина гордость. Настоящая. – Минни, наклонившись, щиплет меня за щеку. – Ладно, Джози, сделаю тебе особое одолжение, только ты больше никому не говори.

– Да уж мы никому и не пикнем. – Ма кивает, улыбается, поворачивается ко мне, и улыбка застывает у нее на лице.

– Уж такая я уродилась. Сама себя не жалею, – сипит Минни и треплет меня по щеке. – Ну, ладно, скоро увидимся, да? С вами, молодой человек. – Поворачивается к Ма. – Как же тебе повезло! – Снова улыбается и бочком протискивается в дверь.

Ма кладет мне руку на спину и подталкивает к дверям – проводить Минни. Смотрит направо, налево. На улице только ребятня. Но кто-нибудь наверняка все видел в окошко. Ма закрывает дверцу.

Хрясь!

– Мамуля! Больно! – кричу я.

А я-то так ее выручил!

– Не смей подслушивать, гаденыш, – говорит она. – И запомни, грамотей-язык-без-костей: хоть словом кому обмолвишься – я из тебя всю душу вытрясу.

– Да ты что, мамочка, – говорю. – Я отлично умею хранить тайны, мне можно доверить что угодно. – А, блин. Дядя Томми. – Даю тебе слово, мамочка. Чтоб мне провалиться прямо на этом месте, – говорю.

– Ты со словами-то поаккуратнее, – предупреждает Ма. – Ладно, иди поиграй.

– А остаться нельзя? – спрашиваю и пинаю ногой диван. Ма бьет меня по ногам. – Мамуля, хватит! – ору.

– Ты мне еще попинай хороший диван, – отвечает она. – Я, знаешь ли, деньги не печатаю. Сломаешь – будем на тебе сидеть. Ладно, иди, пока еще не схлопотал.

– Бей их крепче, бей их крепче, – говорю я как Трусливый Лев, чтобы ее рассмешить.

Ма дает мне подзатыльник.

– А это за что?

– Так, захотелось.

И заходится от хохота. Я тоже.

Ма так хохочет, что падает на стул. Я запрыгиваю к ней на колени.

– Господи Иисусе и Пресвятая Богородица, – стонет Ма.

Мне так с ней хорошо. Опускаю голову ей на плечо. На грудь больше нельзя, хотя там мне нравится даже больше.

– Ох, сынок, какой же ты, холера, тощий. – Голос у нее глубокий, запыхавшийся. – Давай вставай, а то исцарапаешь меня своей костлявой задницей.

Я вскакиваю. А не хочется. Жалко, что я уже большой.

– Вот, иди купи себе что-нибудь, – говорит.

– Спасибо, мамуля, мне ничего не нужно.

– Чего так?

– А так. Из-за Минни, – отвечаю я.

Она смеется.

– Это я только один раз, сынок.

Потому что Папаня все вынес из дома. Какой гад.

– Твоя Ма всегда со всем управляется. Ладно, не хочешь брать деньги, я их отдам Пэдди, – говорит она и идет к двери.

Я – следом. Не может быть, чтобы она отдала их Пэдди.

– Да где же он? – Она оглядывает улицу в оба конца. – Пэ…

– Ма! – ору я.

– Ш-ш. Папу разбудишь, – шикает на меня Ма. Лицо у нее вдруг вытягивается, бледнеет. – У твоей старенькой Ма совсем голова набекрень. – Крутит на пальце обручальное кольцо. Она его теперь все время крутит. – Вот. – Протягивает раскрытую ладонь, на которой лежит монета, будто облатка для причастия. Новый священник поменял правила, облатку теперь можно брать в руки. Старая Эджи говорит, что он Антихрист.

– Спасибо, Ма! – Хватаю монету и бегу. Потом оборачиваюсь: – А в магазин вместо меня не сходишь, Ма? А то я тут разбогател. Могу тебе заплатить.

– Ну ты и шут гороховый, Микки Доннелли! – смеется Ма.

– А я не Доннелли, Ма.

– Нет, сынок, ты не Доннелли, ты О’Коннор… – Улыбается настоящей маминой улыбкой. Такую еще заслужить надо. – Через полчаса возвращайся ужинать. И не заставляй меня тебя звать, а то получишь вместо ужина подзатыльник.

– М-м-м-м… какая вкуснятина! – Облизываю губы и поглаживаю живот. Ма смеется.

Бегу к проулку. Оборачиваюсь, чтобы станцевать ей короткий танец, но Ма уже ушла в дом. Заглядываю за стену. Меня замечает Мэгги. Она в ярости. Блин. Я убежал и ее бросил. Танцую ей короткий танец. Поднимаю одну руку, в ней деньги, и другую, в ней фунтик с конфетами за 10 пенсов от миссис Маквиллан – и Мэгги бежит ко мне, как маленький носорожек.

Вижу, как у нее за спиной из гаража выходит какой-то мальчишка. Это Шлем-Башка, новенький из нашего класса, который пишет супер-рассказы. Это он играл в спектакле. Блин, я же знал, что терпеть его не могу. Придется теперь с ним тягаться, чтобы получить следующую роль.

11

ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ

Мне скучно. И как люди в старые времена жили без телевизора? Я совсем измучился. Не сидится на месте – и все тут. Ма и Моль на работе. Мэгги играет с девчонками у стенки. Пэдди ушел собирать хворост – они надумали жечь костер на пустыре. Если он увидит меня с девчонками, мало мне не покажется. Меня вообще-то не тянет с ними играть, но хочется разузнать про спектакли. А Бридж все-таки страшная дрянь. Может, меня возьмут собирать хворост?

А вот я представлю, что окно – это телевизор. Мартина сидит на стене и смотрит на старших мальчишек у костра. Вот бы нам с ней поиграть, только вдвоем. Мы б посмеялись. Посмотрели друг на друга вволю. Может, даже спели бы песню. Что-нибудь вроде «Обожаю тебя безнадежно». Вот если бы еще Бридж куда-нибудь отвалила.

Придумал. Пойду погуляю с Киллером и прошвырнусь – будто бы совсем случайно – мимо девчонок. А потом свожу его посмотреть на новых жильцов в новых домах. Бегу во двор.

– Пошли, Киллер. Давай, дружище. Ну, ты молодец.

Он скачет за мной следом, бежим вместе на пустырь. Останавливаюсь неподалеку от девчонок, глажу его, а он лает и подпрыгивает. А я его еще и поддразниваю – делаю вид, что сейчас на него нападу.

– Мартина, давай домой! – кричит Мартинина мама.

Черт! Бегу к ее дому, как будто мне именно туда и было нужно.

– Привет, Микки, – говорит Мартина. – Привет, Киллер.

Гладит его, а я поэтому останавливаюсь.

– Привет, – говорю. – Ты чего делаешь?

– Так, играю. А ты разве нет?

– Мне нужно с Киллером погулять. – Закатываю глаза и фыркаю. – Моя собака, мне о ней и заботиться.

– Повезло тебе, – говорит она. Мартина Макналти считает, что мне повезло! – Кто тебе его купил?

– Папа.

Хочется соврать и сказать, что мама, но каждый дурак знает, что мамы не покупают собак.

– А где твой папа?

Краснею. Вот этого могла бы и не спрашивать.

– В Америке, – отвечаю. – Пытается найти работу. Как сможет, и нас всех туда заберет.

– Вот здорово! – одобряет она. – Но ты в ближайшее время не уедешь?

Чтоб мне провалиться со всеми косточками и потрохами! Она не хочет, чтобы я уезжал!

– Ну, мы, может, и не поедем никуда. Папа привезет кучу денег, мы и так будем богатыми.

– Мартина. Сию же минуту! – орет ее Ма.

– Давай, Микки, до встречи. Пока, Киллер.

И Мартина убегает к себе.

А вот. А вот. А вот вам всем! Подпрыгиваю на месте. Начинаю танцевать танец из «Волшебника страны Оз». Вижу мальчишек, прекращаю. Решаю повторить трюк, который сработал со Шлюхованом, дергаю Киллера к себе. Вижу краем глаза – некоторые из них таращатся. Сейчас лопнут от зависти. Ха! Поворачиваю к новой застройке. Больно они мне нужны. У меня собака, я запросто заведу друзей из тех, что поселились на новом участке.

Они мне, кажется, что-то кричат, но я даже не слушаю.

Наша улица теперь совсем на себя не похожа. Получился какой-то отдельный мирок. Огибаю углы, вхожу в повороты, будто Трон на мотоцикле. Настоящий лабиринт. Сейчас заблужусь, а ведь я живу в двух шагах. Тут у них двери не оставляют открытыми, не то что у нас, хотя и на нашей улице старая Эджи повадилась запирать дверь. Говорит, что запирается, даже когда сама внутри. А соседи об этом судачат.

Все теперь переселяются в Ардойн, потому что у нас бесплатное телевидение. А кроме того, тут ни воров, ни грабителей – разве что собственный Папаня! – и никто не нарушает местные законы, потому что парни из ИРА живо прострелят тебе коленную чашечку. Нарушишь снова, тебя «выдавят» из района, а вернешься – не жилец.

Сижу на стеночке возле нового дома, гляжу, как ребятишки возятся в песке на еще одной стройплощадке. Какой-то мелкий малец из новых стоит у себя в дверях, смотрит на меня.

– Давай, Киллер. Прыгай. Прыгай.

Поднимаю руку, дергаю вверх. Киллер прыгает, пытаясь ее поймать.

– Да чтоб тебя! Лежать! – кричу я на Киллера, а сам слежу за пацаном, который подходит ближе, пиная ногой камушек.

– Это твоя собака? – спрашивает пацан.

– Да.

– Какая классная, – говорит он.

– Он умеет делать всякие трюки.

– Правда?

– Да, но только за сухарики. Он – из особых собак, которых показывают в рекламе «Педигри». У нас даже есть особая бумажка, где написано, какая это ценная собака.

Я это видел по телевизору.

– А, вот оно что. – Он смеется. – Ну ты и задавака!

Не понравился он мне, и я решил уйти. Кто первый ушел – тот и круче; значит, я взял верх.

– А ты в какую школу ходишь! – кричит он мне вслед.

– Пойду в Святого Габриэля, – отвечаю я через плечо.

– А, в Святогаба. Ты и правда задавака. – Он смеется. – Я тоже туда пойду.

Теперь я не прочь с ним поговорить. И мне уже не важно, кто возьмет верх. Поворачиваюсь, но он ушел в дом. А ведь я мог обзавестись новым школьным товарищем. «Святогаб». Действительно, хватит уже говорить «Святой Габриэль». И вообще, не хочу я туда идти. Я хочу в Святого Малахию. Все это нечестно. А может, есть какой способ. Думай, Микки. Это твоя новая миссия. И эта чертова миссия невыполнима.

Дошел до начала Бромптон-Роуд, сквозь сломанную ограду попал на стадион своей бывшей школы. Там ребята играют в разные спортивные игры, будто каникулы еще не начались. Называется Летняя программа. Класс! Я ведь тоже могу участвовать. Все лето. Мы с Мэгги можем ходить на Летнюю программу каждый день. Надо ей сказать поскорее. Гляжу, как они там играют и смеются. Мальчишки вместе с девчонками. Да, я сюда точно приду. И все будет просто обалдеть как хорошо.

Спускаю Киллера с поводка – на одну минуточку. Вообще-то нельзя, но он такой молодчина, сам приходит, когда я его зову.

– Пошли, Киллер. Ну ты молодец.

Проползаю через дыру в ограждении из колючей проволоки и оказываюсь на еще одной Ничейной Земле.

Я раньше думал, что Ничейная Земля – это название, как вот Брэй называется Брэем. Там тоже нет ни табличек, ни указателей, но все знают, как это место называется. А вот этот кусок земли назвали Ничейной Землей. Здесь никто не живет. Между нами и протами. Мне на эту территорию ходить не разрешается, хотя она совсем рядом с моей бывшей школой. Все-таки Ардойн – непонятное место.

На старой Льняной фабрике теперь казарма и огромный наблюдательный пункт – оттуда за нами шпионят. Ма на этой фабрике работала еще совсем мелкой, пока бриты не забрали фабрику себе. Здесь постоянно происходят протесты.

Солнце заходит, блестит битое стекло. Пустырь сейчас очень красивый. Как дно океана, усеянное разными сокровищами. Я делаю пальцы колечками и прикладываю к глазам – это у меня такой специальный бинокль для поиска сокровищ. Ищу осколки интересного цвета. Иногда я забираю их домой и складываю в коробку из-под обуви у Пэдди под кроватью. Там же я храню письма от своего друга по переписке. Надо бы написать ему снова. Может, мое последнее письмо на почте потеряли. Может, я когда-нибудь съезжу к нему в гости. И он поможет мне отсюда сбежать.

Вижу в бинокль красивый осколок красного стекла. Поднимаю и смотрю сквозь него. Из черно-белого Ардойн становится цветным, прямо как в «Волшебнике страны Оз». В проходе, проделанном в высоком заграждении из рифленого железа, появляется бритский патруль. Через это заграждение никто никогда не ходит. То есть совсем никогда. Проты нас поубивают, если мы заберемся на их территорию. А если кто из них заявится на нашу, мы их поубиваем тоже.