355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Поль-Франсуа Уссон » Кристаль » Текст книги (страница 11)
Кристаль
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 21:23

Текст книги "Кристаль"


Автор книги: Поль-Франсуа Уссон


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Глава 18

Некогда населенная всевластными торговцами, которые диктовали свои правила всему миру, ныне эта область замкнулась в себе. Здешние люди жили мирно, в условиях относительной протекционистской автаркии. Нефтяные танкеры, бороздившие Северное море, не имели ничего общего с древними драккарами. Вдоль берегов горели огромные нефтяные факелы, озарявшие морскую гладь. Эти далекие огни, равнодушные к штормам, успокаивали викинговскую душу современного жителя. Однако дома на побережье по-прежнему были деревянными. Нередки были случаи, когда пламя пожирало один или два из них. Из поколения в поколение передавались воспоминания об охваченном пламенем Бергене. Но каждый раз на пепелище старых домов возводились новые постройки – гордыня людей средневековой Ганзы по-прежнему была жива.

Предки близнецов владели половиной одной из улиц этого города-лабиринта, горделиво возвышавшегося над побережьем. На протяжении веков следующие поколения перебирались все ближе к югу, много раз начиная все с нуля. Наконец семья обосновалась на краю огромной портовой зоны Осло – как можно дальше от запахов рыбы. Дом был построен в точности по образцу тех, что строились в Бергене: в той его части, что была обращена к набережной, располагалась торговая лавка, впоследствии превратившаяся в магазин для новобрачных, – с узким фасадом и высокой остроконечной крышей, стиснутая между двумя хозяйственными пристройками. Сразу за этим строением с прямыми безыскусными очертаниями начиналось маленькое деревянное королевство семьи: анфилада мастерских, галереи, витые лестницы и резные балкончики, за которыми располагались небольшие жилые комнаты. На протяжении десятилетий дом обрастал многочисленными пристройками, с трудом удерживаясь в границах прилегающей к нему улицы; над последним этажом оба непомерно разросшихся фасада смыкались. Стоя рядом с домом на улице и запрокинув голову, можно было увидеть странную, абсолютно искаженную перспективу.

Такая на первый взгляд хаотичная планировка отражала старинные ганзейские традиции. В носовой части этого неподвижного корабля, над складами, располагалась большая зала с обеденным столом, стоявшим у окна – чтобы глава семьи мог наблюдать за погрузкой и выгрузкой товара и во время еды. За ней располагались жилые комнаты и счетоводческие конторы; дальше начинались мастерские, в которых рабочие день и ночь разбирали, сортировали, паковали, заворачивали разнообразные товары.

После пожара, уничтожившего дом почти полностью, Имир жил в единственной уцелевшей его части, самой отдаленной – там, где некогда располагались мастерские. Здесь пахло древесным углем и плесенью. Груды коробок с уцелевшим товаром отделяли его от руин магазина. Все эти годы у него не хватало духа разобрать эти коробки и посмотреть, что внутри. Разве что иногда он наугад открывал одну из них, уже начинавшую потихоньку разваливаться. Обычно там оказывался какой-нибудь полусгнивший хлам или осколки. Если Имир находил какую-нибудь уцелевшую безделушку, он очищал ее от пыли и ставил на один из высоких, наполовину обугленных стеллажей. Когда полуночное солнце проникало сквозь жалюзи, освещая эту разрозненную коллекцию, Имиру казалось, что она явилась сюда из какого-то его полузабытого детского сна. С каждым днем все больше пыли оседало на изысканных вазах, покрытых затейливыми узорами, и абстрактных статуэтках из дутого стекла.

Анжела старательно ставила ноги в следы Бьорна, которые были в два раза шире и длиннее, чем ее собственные. Двухэтажный автобус Имира стоял на некотором расстоянии от дома, на набережной, в таком месте, где ему было бы легко развернуться. Желтый «мерседес» Бьорна, припаркованный недалеко от автобуса, выглядел совершенно неуместно посреди пейзажа, который без преувеличения можно было бы назвать постапокалипсическим: обугленные развалины наполовину сгоревшего дома, рухнувшие почерневшие балки, занесенные снегом, перед входом в наименее поврежденную часть… Свежие следы Имира вели к двери.

Бьорн и Анжела вошли в длинное узкое помещение, пропитанное запахом отсыревшего дерева. Узкие лестницы с крутыми ступеньками поднимались вверх и исчезали в потолке из неровных досок. В конце этого коридора была толстая, но трухлявая деревянная дверь, на которой еще уцелели остатки вывески. В качестве дверной ручки был приспособлен крюк от погрузочного контейнера.

Бьорн провел кончиком пальца по ряду позолоченных цилиндрических колокольчиков над дверью бывшего магазина и улыбнулся:

– У него даже звонок есть…

От его прикосновения колокольчики мелодично зазвенели. Звуки были высокими и чистыми, долго не смолкавшими, словно переливающимися в воздухе. Но никто не появился.

Бьорн толкнул дверь.

– Вы уверены? – спросила Анжела.

– Закрытые двери существуют для того, чтобы их открывали.

Войдя, они невольно замерли от изумления: перед ними был настоящий домашний музей Имира. Сотни стеклянных зверушек, ваз, камей, резных статуэток, украшений из позолоченной или серебристой проволоки… Бьорн едва осмеливался пошевелиться среди всего этого хрупкого великолепия. Дверь все еще оставалась открытой, и голубоватый сумеречный свет озарял ряды безделушек, отчего они будто светились изнутри. Анжела пожалела о том, что фотоаппарат остался в машине. Бьорн тем временем двинулся вперед между рядами стеллажей, и она последовала за ним, привлеченная, как и он, равномерными звуками глубокого дыхания.

Имир спал на скамье, в нише, похожей на альков, подложив свернутую дубленку под голову и плечи, фактически полусидя. Длинные волосы падали на плечи, обрамляя лицо, совершенно преображенное сном. Он казался большим ребенком, погруженным в волшебные грезы.

– Что нам делать? – прошептала Анжела. – Он спит… Мы наверняка не имели права… О!..

Не удержавшись, она осторожно вынула из раскрытой картонной коробки прозрачный стеклянный шар и поднесла к лицу. Этот шар немного походил на шар из ее собственной коллекции. В центре его было что-то вроде блестящей золотой паутинки, окутывающей стайку крошечных воздушных пузырьков: словно дыхание ангела, пойманное в сети мороза. Анжела подумала, что уже очень давно не видела такой очаровательной вещицы.

Она осторожно положила шар обратно в коробку к другим безделушкам. Раздался тихий стеклянный звон.

Имир открыл глаза.

Анжела быстро отдернула руку, словно застигнутая на месте преступления.

Бьорн сел на низкий табурет, спокойно разглядывая Имира. Тот потянулся и сел на скамье. Он выглядел измученным. В переходном состоянии от сна к бодрствованию черты лица казались резкими, глаза – запавшими. Но, судя по всему, он совсем не удивился, увидев в своей берлоге незваных гостей. Он взглянул на открытую дверь, потом перевел глаза на Бьорна, давая понять, что не возмущен незаконным вторжением. Затем бегло взглянул на коробку с безделушками. Анжела уже отошла в сторону, но он заговорщицки ей улыбнулся:

– Они тебе нравятся?

Анжела почувствовала, что краснеет.

– Возьми что хочешь, – предложил Имир.

Она машинально пробормотала что-то в знак благодарности и приблизилась к Бьорну. Имир встал. Его тень накрыла набор бокалов для шампанского.

– Kaffe?

Он резко повернулся, толкнул ногой низкую дверь и, почти наполовину согнувшись, скрылся за ней. Звяканье посуды указывало на то, что маленькая комнатка за дверью, прежде, скорее всего, служившая подсобным помещением при мастерской, теперь использовалась как кухня.

– Входи, если хочешь, комиссар.

Бьорн не заставил просить себя дважды. Его массивная фигура полностью закрыла дверной проем, и на секунду Анжеле показалось, что он сейчас застрянет, но этого не случилось. Сама она осталась у порога.

Прихлебывая кофе из необыкновенно изящной фарфоровой чашки, она наблюдала любопытную сцену: два гиганта беседовали, сидя напротив друг друга за столом, на деревянных скамьях, стоявших у противоположных стен. Как будто двое взрослых решили обосноваться в игровом домике для детей.

Анжела не понимала ни слова из их разговора, но не чувствовала себя оставленной без внимания: Имир время от времени бросал на нее успокаивающий взгляд и дважды поднимался, чтобы подлить ей кофе.

Разговор оставался спокойным до самого конца. Бьорн задавал вопросы, Имир на них отвечал, и его ответы, кажется, удовлетворяли полицейского. Но под конец, когда Бьорн одним глотком допил остававшийся в чашке кофе и уже собирался подняться, Имир положил руку на руку комиссара и ровным голосом произнес какую-то фразу, которая, судя по всему, слегка нарушила умиротворенное состояние последнего. Бьорн встал и сделал Анжеле знак, что они уходят. Имир остался сидеть. Вид у него был слегка расстроенный.

Перед тем как выйти, Анжела невольно шагнула к Имиру – ей очень хотелось взять его за руку. Бьорн, обернувшись, наблюдал за ними. Анжела спросила, можно ли ей будет прийти еще раз с фотоаппаратом, чтобы поснимать безделушки и сделать портрет хозяина. Имир, внимательно посмотрев на нее, ответил:

– Приходи завтра вечером. Я приготовлю настоящий норвежский обед… – Затем перевел взгляд на Бьорна и добавил: – Конечно, если твой друг комиссар не возражает…

Слово «друг» было произнесено с легкой нотой ревности. Не обращая внимания на эти слова, Бьорн слегка поднялся на цыпочки, разглядывая стопку старых каталогов. Потом он взял один из них и, не открывая, сдул с него пыль, а затем осторожно понюхал, словно хотел ощутить уже знакомый запах.

– Я с женой тоже заказывал безделушки к свадьбе у твоих родителей…

Он произнес эти слова, не отрывая глаз от обложки каталога. Имир взглянул на комиссара с сочувствием:

– Можешь его взять. Для меня все это уже не воспоминания – просто предметы.

Бьорн поблагодарил.

Бьорн и Анжела сели в «мерседес». Имир проводил их до набережной и подождал, пока машина тронется с места. Анжела чувствовала себя девчонкой, которую отец приехал забирать со свидания с парнем из старшего класса.

Они не сразу начали разговор. «Мерседес» проехал мимо освещенной витрины с плюшевыми игрушками, которые, казалось, смотрят автомобилю вслед. При виде них Анжела вспомнила о своем желании увидеть лося, настоящего, перед тем как вернуться во Францию. Обычная детская мечта… Пусть будет хотя бы маленькая радость – проблеск света в сумраке этого злополучного путешествия… Стоя перед огромным животным, она бы протянула руку и погладила его… Это желание контакта самого по себе, а не ради того, чтобы запечатлеть его на пленке и фотобумаге, было для нее совершенно новым.

До этого она едва обращала внимания на улицы Осло. Но сегодня вечером окружающий мир, скованный морозом, казался ей сказочным, совершенно не похожим на все то, что она видела раньше. Если бы ее отец был великим фотографом, она бы путешествовала вместе с ним по всему свету. Может быть, тогда она обрела бы некое «планетарное сознание»? И сейчас чувствовала бы себя гораздо уютнее в этой холодной стране?.. Почти все города похожи друг на друга и при этом различны. Люди – на них она насмотрелась; автомобили – она знала, что это такое; деревья, дома, птицы, собаки, фонари, тротуары, окна, магазины, полицейские, лодки, рестораны, площади, парковки, афиши… Очень немногие объекты выделяются на общем одинаковом фоне городов. Даже при небольшом наборе ориентиров можно довольно быстро освоиться в любом городе. Зато природа, в отличие от них, повсюду разная. Может быть, стоит попутешествовать, чтобы стать более человечной? Анжела ощущала себя домоседкой-ксенофобкой, относящейся к любому чужаку с настороженностью и пренебрежением. Может быть, ее цинизм был следствием того, что она повернулась к остальному миру спиной? Однако мечта увидеть живого лося постепенно превращалось для нее в навязчивую идею… Может быть, в ее груди дремлет страсть к путешествиям? Лихорадочная фотоохота за банальными, в сущности, событиями на протяжении многих лет создала для нее некую защитную оболочку из нескольких привычных закольцованных маршрутов, в границах которых происходила повседневная жизнь человеческого муравейника. Круг за кругом его обитатели проходили свое существование, определяемое, по сути, всего одной мотивацией – стремлением к покою или, напротив, к движению.

Она думала: «Может быть, я тоже всего лишь снимок, двухмерное существо? Пиковая дама, побитая в неудачной игре?.. Может быть, весь мир – это огромный карточный стол, за которым играют невидимые гиганты? В игру наподобие покера… Отец, я помню, играл в покер… Иногда по утрам он выглядел таким мрачным, сидел, уткнувшись носом в чашку, потому что накануне проиграл… Может быть, я всего лишь карта? Но в какой игре? И когда она закончится? Плоский мир на зеленом сукне… А тут все белое. Этот оцепеневший мир, ожидающий весны, похож на какой-то диснеевский мультфильм… Я и сама – плоский мультяшный персонаж, карта, мечтающая встретить Алису… Поэтому я и занимаюсь фотографией! Поэтому я и собираю целые коробки снимков, как отец, погребенный под грудами фотографий… Могла бы я жить счастливо? С кучей детей? Мираж… Невозможно сделать фотографию без света. Но, черт возьми, что такое свет? Свет тебе не принадлежит. Тень тебе угрожает. Может быть, достаточно всего лишь открыть глаза пошире и смотреть не только вглубь себя?..»

– Я отвезу тебя в отель.

Голос Бьорна мгновенно смел карточный домик ее мыслей, и они беспорядочно закружились в голове. Новая сдача, новый прикуп, – может быть, на этот раз ей больше повезет?

Они въехали в исторический центр Осло с его ровными улочками, пересекающимися под прямым углом. Все дома, большие и маленькие, были деревянными. Анжела заметила, что горизонтальные доски находят одна на другую: точно так же в старину строились драккары. Затем «мерседес» выехал на площадь, по форме напоминающую луну в третьей четверти, – оставшуюся четверть занимала ратуша. Это было мощное квадратное строение из красного кирпича, непропорционально огромное на фоне разноцветных деревянных домиков, тень которого покрывала почти всю площадь Фритьофа Нансена. По обе стороны широкой парадной лестницы стояли серебристые скульптуры лебедей высотой в несколько метров.

Желтый «мерседес» медленно двигался по узким проездам среди пешеходных зон. Анжела вспомнила, что сегодня суббота, заметив небольшую группу людей – это были радостные молодожены и их спутники – на ступеньках, ведущих к гигантским резным дверям. Вместо белого платья с фатой на невесте был национальный костюм; все остальные также были одеты в народные костюмы разных регионов. Мужчины в кожаных штанах до колен, кажется, совсем не чувствовали холода. Издалека компания напомнила Анжеле фигурки для вырезания, которые она собирала в детстве. В своих длинных пышных юбках, корсажах и облегающих куртках из красной и зеленой шерсти, расшитых золотом, с кружевными воротниками, женщины немного напоминали австриек. Слышались щелчки фотоаппаратов, мелькали вспышки, свет которых отражался в металлических лапах лебедей. Наконец «мерседес» выехал на набережную и поехал вдоль статуй рабочих с горделиво вскинутой головой – можно было подумать, что они привезены из соседней России, отделенной от Норвегии лишь неширокой полосой северных лесов.

Несколько кораблей, построенных еще в прошлые века, и среди них – роскошный трехмачтовик, стоящий на якоре под крепостными стенами, придавали порту вид старинной гравюры. Следуя вдоль берега, «мерседес» довольно быстро выехал за пределы города и направился к западу. Вскоре Анжела стала узнавать дорогу, ведущую к отелю. Только тогда Бьорн заговорил:

– Остерегайся Крагсета. Его вид вызывает жалость, но сам он ни к кому ее не испытывает. Это один из его принципов. Весь мир изначально виновен в его глазах. Если бы он мог, то поставил бы решетку на каждую дверь. Он не терзает себя лишними сомнениями, соображает быстро и терпеть не может, когда ему противоречат. Взглянув ему в глаза, ты увидишь…

– Вы его не любите… А как же вы сами? Вас больше здесь не будет?

– Ты меня не увидишь, но я буду поблизости.

– Смотрите на дорогу!

Бьорн повернулся и прибавил газу. «Мерседес» вильнул. Анжела осторожно коснулась запястья комиссара. Тот резко вывернул руль, «Мерседес» задел бампером плотный снег, скопившийся между двумя автомобилями, припаркованными вдоль тротуара, и поехал прямо.

– Думаете, я не должна снова к нему ехать?

– Я ничего не думаю.

– Мне это нужно для репортажа.

– Угу…

Во время поездки у Анжелы возникло такое ощущение, что она уже много раз ездила вместе с Бьорном в его машине. Анжела говорила себе, что эта дорога, должно быть, выглядит гораздо более живописно весной, когда природа, освобожденная от ледяных оков, наконец расцветает – день ото дня все более пышным цветом.

– Кто же отвезет меня в город завтра вечером, если вас не будет?..

– Просто вызовешь такси-глиссер. В нем не так удобно, как в машине, зато быстрее.

«Мерседес» замедлил ход. Бросив слегка раздраженный взгляд в направлении фьорда, комиссар повел плечами и выключил мотор.

– Я могу у вас кое-что спросить? – сказала Анжела, повернувшись к Бьорну.

– Мм…

– О чем вы недавно говорили с Имиром?

– Ни о чем таком, что могло бы нам помочь… В данный момент.

Это «в данный момент» создавало простор для всевозможных догадок. Бьорн продолжал:

– Он сказал мне вот что: «Я знаю, что ты как я. Мы оба все потеряли. Ты готов на все. После катастрофы думаешь, что остался один… но на самом деле все со всем не так. Те, кто умер, часто остаются самой живой частью нас самих. А самое живучее в нас – это наше детство».

Распрощавшись с комиссаром, Анжела еще какое-то время стояла на парковке, глядя вслед «мерседесу», похожему на гигантского желтого скарабея, и чувствуя, как в душе нарастает нездоровое любопытство. Дежавю? Нет, скорее зрелище, которого она никогда больше не увидит. Отогнав эту неприятную мысль, она потянулась за фотоаппаратом, но опоздала сделать снимок – Бьорн уже отъехал слишком далеко.

В холле стояла тишина. Двое военных в форме защитного цвета без улыбки взглянули на Анжелу. Она с трудом могла вообразить, что для них она – одна из девчонок, которых им поручено охранять. Пропуск они не спросили, да это ничего бы и не дало: здесь, как и в других местах, Анжела никогда не вставляла магнитную карту в считывающее устройство, когда на время покидала отель. Она терпеть не могла эту бесполезную условность – ведь у горничных были ключи от всех номеров. Не говоря уже о том, что ее страшно раздражала необходимость отчитываться в своих приходах и уходах.

Анжела поднялась к себе, по пути никого не встретив, – лишь изредка до нее доносились из-за дверей возбужденные голоса. Войдя в номер, она не раздеваясь рухнула на кровать, идеально застеленную – еще одно раздражающее благодеяние со стороны персонала, который словно хотел стереть все следы ее присутствия. Обычно она всегда сама застилала кровать.

Анжела пристально разглядывала стены и потолок, однако не увидела на них ни следа зловещих теней. Занавески были распахнуты – но куда подевались солнце и луна? Где небо? Пространство за окном казалось абсолютно безжизненным. В коридоре послышались торопливые шаги. Должно быть, это неумолимый Крагсет идет по следу… Анжела протянула руку к ночному столику и взяла телевизионный пульт. Интересно, что показывают по ящику в этой стране?

Говорили, разумеется, по-норвежски. На фоне разноцветных декораций ведущие новостных программ, безукоризненно причесанные, задавали вопросы гостям или вызывали на связь корреспондентов. Внезапно в кадре появился отель «Европа» – Анжела сразу узнала его унылый фасад. Некто Йорген Как-Бишь-Его говорил об ужасной драме, разыгравшейся в этих стенах. Затем появились машины «скорой помощи», едва различимые в темноте. Потом замелькали любительские кадры, при виде которых Анжела не удержалась от безрадостного смеха: мажоретки, шествующие по улицам мимо деревянных домов. Под летним солнцем норвежские улицы выглядели гораздо живописнее, чем сейчас. Одновременно в углу экрана одна за другой появлялись фотографии – полудетские лица семи погибших мажореток. Анжела приподнялась и подвинулась к краю кровати, чувствуя, как по коже пробегают мурашки от этой мрачной фотосессии. Но она не могла оторваться от этих лиц – ей казалось, что глаза мажореток в упор смотрят на нее с той стороны экрана.

Появилась очередная заставка: смутный силуэт на фоне огромного ярко-красного вопросительного знака. Слезы хлынули из глаз Анжелы еще раньше, чем она осознала, что плачет. Они текли, словно подземные воды, вырвавшиеся на поверхность. Сквозь слезы Анжела снова взглянула на экран, где теперь была карта Норвегии с ярко выделенным на ней городком Сторуман. Он оказался гораздо севернее Осло. Когда начался сюжет, можно было обо всем догадаться и без перевода. Стоя перед толпой жителей городка, местный метеоролог, веселый краснощекий норвежец, держал перед собой дымящийся котелок с горячей водой. Когда толпа хором досчитала до трех, он выплеснул воду, которая мгновенно замерзла прямо в воздухе, и образовавшийся лед разбился на мелкие осколки, ударившись о ступеньки лестницы.

Анжела выключила телевизор, положила пульт на прежнее место и свернулась клубком под одеялом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю