Текст книги "Повседневная жизнь армии Александра Македонского"

Автор книги: Поль Фор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Грабежи

Возможно, существует некий обычай, позволяющий предположить, почему полиоркетика приобрела такую важность в глазах греческих и македонских воинов, не говоря, разумеется, о ее относительной новизне. Это обычай грабежей. После того как город берут или он сдается, власть переходит в другие руки, государство меняет правителя, жители и их имущество становятся добычей победителя. Победитель волен их убить, пощадить или раздать их кому пожелает. Но македонский обычай, унаследованный от более далекого прошлого военных сообществ Европы, владевших оружием из металла, требовал, чтобы царь-победитель делил полученную у врага добычу между своими товарищами по оружию. С этой целью они и избирали его полководцем, выкрикивая его на собрании. Решения македонского царя едва ли напоминали суд Соломона, Миноса или карфагенских суффетов. Он воздавал каждому по подвигам, храбрости, военным заслугам, areta.И он был тем больше царем, чем больше давал, даже если сам он сражался не слишком хорошо. В Азии, подчиненной персам, земля принадлежала царю, с нее и с людей царю причиталась подать. Когда глава македонян был признан царем Азии, он поостерегся что-либо менять в обычаях великолепного управления Ахеменидов. Царская земля осталась царской. Лишь несколько наделов он раздал своим друзьям и гетайрам, которых назначил сатрапами или военными наместниками. Необходимо было обеспечить им если не честную, то хотя бы достойную жизнь. Но когда речь шла о покоренных городах, покоренных «по праву меча»? Существовало три решения: обязать платить сдавшиеся без боя города пропорциональную их значимости контрибуцию продовольствием, оружием и деньгами; в случае сопротивления конфисковывать всё имущество и людей в пользу государственной казны; позволить солдатам грабить город, приказав сложить добычу в кучу, и разделить ее между победителями.

Когда всё население, сопротивлявшееся нападавшим или следовавшее плохим советам, продавалось в рабство, как случилось с Тиром (5 тысяч рабов) и с последними городками в долине Инда (нам сообщают о 80 тысячах рабов!), то людей выводили из города и подобно толпам, изображенным на ассирийских и египетских барельефах, вели вслед за колоннами армии-победительницы. Шли мужчины со связанными руками, женщин и детей с их пожитками везли в повозках – до того момента, пока в очередном городе им не встречались торговцы, покупавшие и продававшие человеческий скот. Иногда командование, не слишком благосклонно смотревшее на то, что войско обременено столь ценным и громоздким грузом, отправляло бесполезные рты на рынки под присмотром небольшого эскорта хорошо вооруженных воинов. Вырученные деньги поступали в армейскую кассу и шли как на выплату жалованья, так и на закупку продовольствия. Все действия такого рода, кажущиеся нам отвратительными, проделывались как нечто само собой разумевшееся, поскольку никаких жалоб на них до нас не дошло. Не желая оправдывать воинов Александра, отметим, что наш собственный век с его шпионскими обменами, похищениями, выкупами заложников, депортациями и геноцидом нисколько не лучше.

Но когда командование, ожесточенное сопротивлением какого-нибудь города и желая угодить измученному войску, разрешало грабеж, agein kai pherein, «хватать и тащить» по-гречески, местные жители и их имущество становились собственностью воинов. На практике всё захваченное сносилось в одно место в городе или в самом лагере, после чего индивидуальное перераспределение награбленного проводил совет командиров, единственных уполномоченных отличать заслуги и права на награду или наказания. Их решение обжалованию не подлежало. В спорных случаях прибегали к жребию, то есть к воле богов. И горе тому, как мы уже видели в первой главе, кто попытается совратить чужого раба, мужчину или женщину, или украсть чужую драгоценность, полученную по жребию! Владельцы всегда имели право обмениваться со своими товарищами по битве, делать подарки, продавать свою добычу торговцам, например, чтобы заплатить долги, и даже, в конце концов, просто бросить или уничтожить обременяющую вещь. Такое случалось неоднократно, а при вторжении в Индию и уходе из страны произошло знаменательное сожжение добычи. Нужда диктовала закон. Подобные легальные грабежи, разрешенные, чтобы терроризировать противника, или обещанные войску в качестве стимула, вероятно, давали повод для еще более безобразных сцен, чем те, которые мы уже вспоминали в случае захвата коллективной собственности. Вспомним грабителей за их делом на поле битвы при Гранике и Иссе. Прежде чем войти в Арбелу, они договорились не отдавать будущую добычу в царскую казну. Посмотрим на них в Персеполе в апреле 330 года: «Сюда варвары свезли богатства со всей Персии, золото и серебро лежали грудами, одежд было великое множество, утварь была предназначена не только для употребления, но и для роскоши. Поэтому вооруженные столкновения происходили и между самими победителями: кто захватил более ценную добычу, считался врагом, и так как они не могли унести всего, вещи брались какие подороже. Царские одежды они разрывали на части, мечами разбивали дорогие художественные сосуды, ничего не оставляли нетронутым, не уносили в целости: тащили отломанные от статуй части, кто что ухватил. Не только алчность проявлялась в городе, но и жестокость: отягощенные золотом и серебром победители уничтожали дешевые человеческие тела, умерщвляли всех попадавшихся навстречу, между тем как прежде их стоимость заставила бы проявить к ним жалость. Многие из неприятелей своими руками подготовляли себе добровольную смерть: одевшись в дорогие одежды, с женами и детьми бросались со стен. Некоторые подкладывали под свои дома огонь, предполагая, что это будет делать в скором времени и враг, и заживо сгорали со своим имуществом. Наконец царь отдал приказ воинам воздерживаться от насилия над женщинами и не срывать с них одежду. Кое-кто называет такие размеры захваченной здесь добычи, что она кажется невероятной» ( Квинт Курций, V, 6, 3–8). То же описание у Диодора (XVII, 70), который ограничивается добавлением простой детали: «Некоторые, не помня себя в гневе, отрубали руки тем, кто хватался за вещи, бывшие предметом спора». Рассказы Юстина, Плутарха, Арриана гораздо более сжатые. Они лишь упоминают пожар во дворце Персеполя, который царь, его друзья и их придворные оставили себе для грабежа, а потом подожгли. Но довольно вандализма и дикости.

Сокровища и монеты

Лишь царские сокровища не подвергались солдатским грабежам. Дарий позаботился о том, чтобы оставить их в Дамаске и четырех столицах державы с приказом страже заботливо их хранить, дабы передать лишь наследнику. Как пишет Квинт Курций (V, 1, 6), он хорошо знал, что в своей безумной алчности македоняне будут останавливаться на много месяцев, споря из-за добычи и враждуя друг с другом, между тем как Царь царей бежит в северо-восточные провинции, богатые золотом и людьми, где вновь соберет армию. Однако он недооценил жажду, страсть и магическое воздействие золота на греков и македонян, превратившихся в нацию хищников. Суммарный вес ценных металлов, которые военная администрация вернула в царские сокровищницы Персии, несмотря на личные грабежи и побеги, как в Дамаске и Вавилоне, оценить невозможно, даже с погрешностью в несколько тонн. Десятками и сотнями тысяч «талантов» (1 талант = 6 тысяч золотых франков) в золотых слитках или же золотых монетах, дариках, исчисляют историки те деньги, которые воины Великой армии взяли официально, конфисковали, поместили, как им казалось, в надежное место и, в конце концов, увезли с собой. Можно ли верить Плутарху («Жизнь», 37, 4) или его источнику, когда он заявляет, что для перевозки серебряных монет и мебели из Персеполя понадобилось десять тысяч упряжек мулов и пять тысяч верблюдов? Диодор (XVII, 71, 1) и Квинт Курций (V, 6, 9), более сдержанные, оценивают в 120 тысяч талантов одну лишь казну этого города, для перевозки которой потребовалось три тысячи верблюдов. Страбон (XV, 3, 9), следуя за весьма критичным Эратосфеном, пишет, что в 331 году все персидские сокровища были собраны в цитадели Экбатаны (современный Хамадан) и составляли 180 тысяч талантов, или 1 миллиард 80 миллионов золотых франков, или, приравнивая золотой франк к сорока бумажным (по курсу 1981 года), 43 миллиарда 200 миллионов французских франков. Сюда еще следует добавить последнюю добычу, изъятую у эскорта Дария после его убийства в июле 330 года: 26 тысяч талантов, из которых 12 тысяч были розданы воинам и столько же обманом похищено стражниками! В качестве сравнения отметим, что обычные доходы Афин в 422 году, когда они находились на пике своего экономического и морского могущества, не превышали 2 тысяч талантов и что Филипп II Македонский на протяжении некоторого времени ежегодно получал по тысяче талантов со своих чрезмерно эксплуатируемых рудников на горе Пангей. Захват персидских сокровищ принес в сто, в двести раз больше денежных средств его сыну, а также всей администрации и окружавшим его кредиторам, залезшим в долги солдатам, наемникам, публичным девкам, попрошайкам и ворам, от чего вся средиземноморская экономика пришла в необычайное оживление. В августе 324 года пример подал Гарпал, хранитель сокровищ: он внезапно покинул Вавилон со своей любовницей, шестью тысячами наемников и 5 тысячами талантов, которыми будет сорить на всем протяжении своего пути – в Киликии, на Эгейском море, в Афинах, на мысе Тенар и на Крите, пока один из военачальников его не убьет и не похитит оставшиеся деньги.

Итак, именно ради этого проклятого золота воины Великой армии осаждали и брали приступом столько крепостей, столько пещер с сокровищами, столько фортов на дорогах к приискам, от «богатых золотом» Сард до Александрии Эсхаты под современным Ходжентом, в краю «муравьев, искателей золота». Запасы драгоценных металлов на Балканском полуострове истощались. Золотые россыпи, открытые около 350 года в кварцах горного массива Пангей, между Правицей и Косфиницей, и на возвышенности Асила, около Ракчи, были истощены за двадцать лет; кроме того, после похода в Азию, забравшего самых отважных, самых юных, в Македонии не хватало рабочей силы и квалифицированных кадров. Нет сведений о том, чтобы наносные залежи, обнаруженные и разрабатываемые в наши дни с помощью химических технологий, – около Кратово в Югославии, около Килкиса, на озере Корония, в Стратониках, Нигрите, Ахладохори в Восточной Македонии, около Пердикаса и Скафи в старой Македонии, – были разведаны и эксплуатировались еще во времена Александра. Кроме того, свинцовые среброносные рудники на горе Лаврион, в долинах Камарицы, Берзеко и Бутзариса, на Сифносе и Тасосе и афинских поселениях во Фракии, составившие богатство Афин, около 335 года уже не приносили деловым людям дохода, достаточного для того, чтобы их заинтересовать. Отношение золота к серебру, как говорят сегодня в экономике, составляло в Греции 1 к 10, а у персов 1 к 13, то есть в Греции серебро было в относительном изобилии, между тем как в Персидском царстве испытывался его относительный дефицит, и потому деловые люди с запада получали немалую прибыль, а именно чуть более 30 процентов, обменивая свои серебряные монеты на золотые ^[46] . С другой стороны, искусственно оценивая золотую наличность Персии исходя из коэффициента 1 к 10, новая военная власть ее девальвирует. Плохая монета всеми способами меняет хорошую. Ростовщики и менялы, которые во всех городах Греции выкупают у отпущенных из войска солдат золотые дарики, выданные им в качестве жалованья, государства и города, которые их переплавляют или реконвертируют в золотые стратеры весом 8,55 грамма, проделывают весьма выгодные операции. Монетные дворы Пеллы, Менда, Амфиполя в Македонии, Мелитейи и Трикии в Фессалии, Сикиона на Пелопоннесе чеканят золотые монеты с именем Филиппа вплоть до 315 года. Но монеты Александра, выпускавшиеся в Пелле начиная с 336 года и чеканившиеся с 330 по 323 год в первую очередь монетными дворами Азии, встречаются при раскопках чаще всего – вплоть до афинской агоры. Спекуляции и монетное обращение идут рука об руку. А сколько фальшивок! Я сам нашел поддельную монету Дария III на дне корикийской Пещеры нимф над Дельфами в ходе французских раскопок в августе 1970 года. Вероятно, у того фокейского солдата, что поднес это поддельное приношение, душа была не на месте, поскольку он хитрил с богами и расплачивался за их услуги фальшивкой.

Колдовская власть золота

Плутарх («Жизнь», 24, 1–3) пишет, что фессалийские всадники, которым было поручено захватить в Дамаске в ноябре 333 года «пожитки, жен и детей знатных персов», «извлекли из этого немалый доход» и что царь Македонии доверил им эту миссию преднамеренно, чтобы они обогатились. «Впервые отведав тогда варварского золота и серебра, варварских женщин и образа жизни, македоняне, словно собаки, взявшие след, спешили пуститься в погоню и отыскать персидские богатства». Хотя золото присутствовало повсюду, где воды подмывали метаморфические скалы, кварцы и кварциты, хотя оно было и осталось наряду с кремнеземом и глиноземом самым распространенным минералом в мире, греки уже на протяжении как минимум тысячи лет знали, что его добывают в некоторых исключительных местах в Азии, в Грузии вдоль реки Фасис (Риони), в Уральских горах и рядом с одноименной рекой (область современных Пласта и Дегтярска) и, наконец, на северо-востоке от нынешнего озера Балхаш, около Иртыша, на склонах Алтая. Кроме того, вся Согдиана (восток Узбекистана и Таджикистана) и северо-восточная оконечность Бактрианы (на севере современного Афганистана) с ее герцинскими и каледонскими складчатостями вот уже два века являлись самыми крупными поставщиками золота для монархии Ахеменидов. Следовательно, завоеватели имели тройной интерес укрепиться на истоках Сырдарьи и Амударьи, античных Яксарта и Окса, в областях перевозки и производства золотого песка. Их мало интересовало то, что его получали, дробя камень и промывая породу на наклонных досках, двигая притвор или погружая шкуры в золотоносную реку; им было неважно, что это был, в девяти случаях из десяти, электр, а не чистое золото: в перерабатывающих плавильнях персидских столиц и греческой Лидии умели выделить золото из сплава при помощи соли, древесного угля и органических веществ, а затем перелить его в слитки, пластины, монетные кружки, готовые к чеканке. Воины и сопровождавшие их торговцы не были ни изыскателями, ни старателями, ни шахтерами, ни литейщиками: их интересовал лишь товар, способный стать сырьем для чеканки монет, или уже сами монеты. На протяжении двух лет, с марта 329 года по март 327 года, войско ведет боевые действия между Кабулом и Ташкентом, чтобы завладеть сокровищами сатрапов и местных князьков. Оно переходит Сырдарью и основывает на берегу реки большой город со смешанным населением, ведет переговоры с «сака хаомаварга», «кочевниками, делателями дурмана», предками казахов, чтобы позволить караванам с Алтая продолжать обменивать золотой песок на греческую серебряную и бронзовую посуду.

Здесь следует обратиться к археологам из советского Таджикистана В. Литвинскому, И. Пичикяну, В. Искандарову, которые рассказывают нам об открытиях предметов греческого искусства между двумя реками, некогда впадавшими с востока в Каспийское море. В 1877 году три бухарских купца отправились в Индию. По дороге они остановились на отдых в оазисе Ковадия на юге Таджикистана, недалеко от Амударьи ^[47] . Жители продали им сотни золотых и серебряных вещиц, в том числе монеты первых греческих правителей Бактрианы. Все эти вещи были обнаружены в старом «замке» в нескольких километрах к западу от места слияния Вахша и Амударьи. Это плодородный и живописный район, простирающийся у подножия массива Тешик-Таш, немного в стороне от крупной дороги, проходящей с севера на юг и связывающей Ташкент с Кабулом. По этой дороге обязательно должны были проходить колонны греко-македонского войска. В районе, где были обнаружены ювелирные изделия из Амударьинского клада, в 1956 и 1976 годах археологам удалось идентифицировать небольшие военные поселения, Тахт-и-Хубад («трон Хубада», древнего иранского царя) и, в 5 километрах к северу, Тахт-и-Сангин («Каменный трон»). В святилище Тахт-и-Сангина, аналогичном святилищу города Ай-Ханум, раскопанному французами, было сложено около пяти тысяч железных и две тысячи бронзовых наконечников стрел, греческие мечи, украшения, сотни золотых и серебряных монет III и II веков до нашей эры. Бронзовые пластины были посвящены культу Диониса. В надписи на греческом языке размером в четыре строки говорится о приношении реке Оке во II веке до нашей эры. Маленький бюст Александра из слоновой кости позволяет датировать возникновение этого поселения временем завоевания Бактрианы в 329 году. Между тем здесь, точно так же, как в Тахт-и-Хубаде и в Ходженте, где был обнаружен посеребренный бронзовый кратер, столь же красивый, как и те, что хранятся в археологическом музее в Фессалониках, прослеживаются, черты искусства северных скифов и хорезмийцев с берегов Аральского моря (Западный Туркменистан) – доказательство сосуществования и разнообразных обменов, грузооборота и обычной торговли, словом, старинных традиций. Поскольку уже на золотой табличке Дария I (522–486 годы), найденной в развалинах дворца в Сузах, мы читаем: «Используемое здесь золото пришло из Сард и Бактрианы, ляпис-лазурь и халцедон из Хорезмии… Камнерезы, работавшие здесь, прибыли из Явны, то есть из Греции, и Испарды, то есть из Лидии. Ювелиры были из Мидии (столица Экбатана, современный Хамадан в Иране) или из Мудрайи (Египет)».

Что же могло подтолкнуть такое количество греков к пескам и золотоносным скалам Центральной Азии, что заставило их взять и разрушить столько торговых и административных городов, чтобы построить рядом другие? Откуда это притяжение греческой души к персидскому золоту, подобное притяжению магнитом железных опилок? Откуда это, как пишет Лукреций, «поразительное почтение» к золоту ^[48] , которым возмущаются во время Азиатского похода философы-киники и эпикурейцы? Его физические качества: ковкость, гибкость, неизменяемость (стойкость к окислению), огромная плотность; его осязаемые качества: приятный блеск, зелень, желтизна, белизна, сверкание, мерцание, даже его бесполезность (использовалось исключительно для изготовления украшений и предметов роскоши) – всё это пустяки по сравнению с врожденным, но необъяснимым убеждением, что золото является божественным веществом, подобным солнцу или огню и потому священным. В брахманской Индии, куда проникли завоеватели, когда невозможно разжечь огонь для совершения жертвоприношения, учит «Махабхарата», можно заменить огонь золотом, если ты являешься jamadagnyah, то есть если ты знаешь, что огонь и золото подобны друг другу и солнцу. Из золота сделаны боги. В золото одевали и накрывали золотыми масками покойных царей, им окружали себя вельможи, сопричастные могуществу богов. Золото желанно по религиозным и даже мистическим причинам. Тот, кто дотрагивается до него и обладает им с позволения богов, имеет в руках или на коже окаменевшую частицу солнца, залог вечности. Греко-македонские завоеватели не были вульгарными конкистадорами или пролетариями, желавшими избавиться от нищеты. Деля друг с другом украшения, драгоценности и вазы, вызывающие сегодня наше восхищение в музеях Мосула, Багдада, Тегерана и Кабула, они верили, что поднимаются по общественной лестнице, осознавали начало своего обожествления. Их деятельность приобретала духовное значение. Расфуфыренные, увешанные украшениями, сияющие, радостные, они верили, что в Азии и Греции им, как богам, всё позволено.

Экономические последствия

Последствия подобного притока драгоценного металла в Западное Средиземноморье, как минимум в двадцать раз большего, чем до начала похода, были одновременно ошеломляющими и драматическими. Такой приток способствовал техническому прогрессу и развитию производства. Но, кроме того, он вызвал немедленную покупку всего, что продавалось – товаров, предметов искусства, земель, домов, должностей, милостей и даже убеждений. Гарпал, чье присутствие в Афинах в 324 году было объявлено нежелательным, подкупил оратора Демосфена и его друзей, возвратился в Афины, был арестован и тем не менее умудрился бежать, тоже благодаря золоту. Для бедняков с их серебром и медью стало невозможно покупать хорошие вещи по причине появления золотых монет, обеднение росло одновременно с ростом цен. Это была двойная инфляция, ощущавшаяся даже в армии, в Бактриане и Индии. Богатые становились всё богаче, а бедные – всё беднее. Чтобы выбраться из нищеты и безработицы, у рядового молодого грека имелся всего один способ: завербоваться в армию, где ему обещали азиатское золото, стать наемником, продать себя по самой выгодной цене. Диадохи и эпигоны, наследники Александра, наберут столько солдат, сколько им понадобится, а старая Греция, потеряв половину своего населения, менее чем через сто пятьдесят лет окажется добычей римских легионов. Новая экономика потрясла социальные отношения. С завоеванием Центральной Азии, Сирии и особенно Финикии, с вводом в обращение огромной монетной массы греческий мир перешел от экономики накопления к финансовой практике, основанной на кредите. Общины вручали свою судьбу в руки ростовщиков, а цари – в руки деловых людей, откупщиков налогов, которые их авансировали, а на деле их порабощали. Военачальники, подобно счетоводам и казначеям 334–323 годов, были убеждены, что для того, чтобы финансировать войну, следует вести войну, что городами противника следует овладевать приступом или с помощью предательства, чтобы заставить их отдать золото, драгоценности, интересные в коммерческом отношении вещи или, за недостатком оных, человеческие ресурсы. Более чем когда-либо, всего лишь за десять лет, человек стал телом ( soma), а тело – вещью, разменной монетой ( hrema).