Текст книги "Повседневная жизнь армии Александра Македонского"

Автор книги: Поль Фор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Передышки

К счастью, между переходами и сражениями случались передышки. Были, естественно, перерывы на сон, еду, легкую с утра или при выходе из лагеря, если предстояло идти ночью, и еще один, более плотный прием пищи в конце дня, после перехода или боя; передышки вслед за победами (шесть дней после Исса, месяц после Гавгамел, неделя после смерти Дария); паузы на зимовках, когда холод, снег или дожди препятствовали передвижению. Во время таких передышек воины занимались упражнениями и выполняли различные работы. Некоторые зимовки были укорочены: армия оказалась в районе Кабула в начале декабря, а перешла Паропанисаду и Гиндукуш, когда лед еще не растаял, в марте 329 года, основав Александрию Кавказскую между Бергамом и Чарикаром. Передышки не обязательно служили поводом к бездействию, а скорее использовались для возобновления и пополнения личного состава.

Охота

Так, для всадников и знатных македонян передышки были идеальным временем, чтобы предаться охоте, этой излюбленной страсти всех балканских народов. В тот самый момент, когда я пишу эти строки, в самый разгар осени, мои друзья из Килкиса или Родолива в Восточной Македонии охотятся с рогатиной на кабана, устраивают облаву и травлю на лис и оленей, засаду на птиц в лесистых массивах Черных гор, там, где их предки, горные цари, добывали себе пропитание, а также развлекались и готовились к бою. Разница между охотой и войной очень мала. Со времен седой древности охота, наряду с поединками и скачками, является средством определить героев. Сцены охоты изображаются как на микенском оружии XIV века до нашей эры, так и во времена Александра – в виде мозаик на полах царского дворца в Пелле. На фресках могилы Филиппа II в Эгах (около Вергины) изображены крупные животные семейства кошачьих. Вспомним, что во Фракии и Македонии было принято охотиться на львов; когда армия Ксеркса проходила через владения хищников в 480 году, львы никогда не упускали случая напасть на стада. Одним из любимых занятий Александра и его приближенных была охота на львов в царских парках и заказниках в некогда покоренных персами районах Азии. Самые известные заказники находились в Бехистуне, в Сари у мардов и Гургане в Парфиене. Знаменитая охота на льва запечатлена на саркофаге, называемом Александровым, в музее Стамбула: это охота, на которой отличились царь, Гефестион и Лисимах, когда царь Сидона (Абдалоним?) зимой 333/32 года открыл для них свои «сады». Кратер поручил Лисиппу и Леохару отлить в Дельфах статую, также изображающую охоту Александра на львов.

В октябре 328 года войско, недавно перенесшее тяжелые потери, развлекалось и отдыхало в Алайских горах на севере Самарканда. Оно охотилось. «Главным признаком богатства в этой варварской стране является не что иное, как стада отменных зверей, которые содержатся в больших рощах и парках… Эти парки окружены стенами и имеют вышки с укрытиями для охотников… Было известно, что в одном из таких загонов на протяжении четырех поколений никто не охотился. Александр вошел в него со всём войском и приказал повсюду встревожить зверей. Когда на редкость огромный лев побежал на самого Александра, то случайно оказавшийся рядом Лисимах, ставший впоследствии царем, хотел рогатиной встретить зверя. Царь, оттолкнув его и приказав не вмешиваться, заявил, что он один, как и Лисимах, может убить льва. Ведь однажды Лисимах, охотясь в Сирии [возле Сидона], в одиночку убил зверя исключительной величины, который успел разодрать ему левое плечо до кости, и тот оказался на краю гибели. С укором напомнив об этом Лисимаху, царь доказал свою храбрость на деле лучше, чем на словах: он не только поразил льва, но и свалил его одним ударом… Хотя охота Александра кончилась удачно, македоняне, согласно обычаю своего народа, постановили, чтобы царь не охотился пешим и без сопровождения знатных и приближенных. Когда было забито четыре тысячи зверей, царь в том же лесу стал пировать со всем войском» ( Квинт Курций, VIII, 1, 11–19). Македонский обычай предписывал также, чтобы знатный человек, не убивший в одиночку кабана, ел, скромно сидя на табурете, а не возлежал на ложе. И наконец вежливость требовала, чтобы младший оставлял старшему или более титулованному, особенно царю и главе клана, честь нанести смертельный удар. Вспоминается, как Гермолай, юноша из очень знатной семьи, один из пажей, был публично высечен за то, что первым сразил кабана, которого собирался заколоть царь: вот откуда истоки ненависти и столь плохо закончившегося заговора пажей в Самарканде той же осенью 328 года. От псовой охоты до охоты на себе подобных, от дикого зверя до человека всего лишь один шаг. Мы уже видели, как Филоту упрекали за то, что он использовал для охоты сети или куски ткани длиной в несколько километров.

Пиры

Кроме охоты, являвшейся, в конце концов, всего лишь разновидностью марша или бега – пускай несколько ускоренного, существовало и другое развлечение: торжественные обеды, ритуальные пиры, становившиеся все роскошнее по мере того, как возрастала добыча, а царь обожествлял себя, приближаясь к своему концу. Некоторые такие пиры, особенно в Вавилоне, Персеполе и Самарканде, переходили в оргии с пьянством, сексуальной разнузданностью и насилием, какое только можно вообразить. Историки рассказывают нам о групповом стриптизе жен с согласия их мужей ( Квинт Курций, V, 1, 38), об изнасилованиях – как мужчин, так и женщин, о смертях от обжорства и пьянства, убийствах – прежде всего Клита Черного, молочного брата царя. В Вавилоне «любой человек из народа, которому не хватает средств, продает своих дочерей» ( Геродот, I, 196 и 199). В Сузах зимой 325/24 года царь, в продолжение гимнических и музыкальных состязаний, устроил соревнование, кто больше выпьет, назначив золотую корону в награду. Победитель Промах выпил 13 литров чистого вина и умер три дня спустя после пира. Вместе с ним умер еще сорок один человек. В Кармании в конце 325 года вакхическая процессия продолжалась семь дней. Музыкальные состязания на гобоях, лирах и кифарах, драматические конкурсы проходили в Тире во время больших празднеств, справлявшихся войском в апреле 331 года. На этот раз речь шла о благодарении богов за взятие города в предыдущем году и о том, чтобы они были милостивы к македонянам в следующей большой битве. Здесь было всё – жертвоприношения и пиры, игры, охота, торжественные процессии, маскарады. Десять кипрских царей руководили танцевальными хорами и известнейшими трагическими и комическими актерами, приехавшими из Афин и Македонии. При армии был театр, для которого построили грандиозные здания в Вавилоне (где греческий театр существует и поныне), Сальмунте (Хану), Ларистане к северу от Ормузского пролива и Экбатане, в Медии, куда в 324 году было приглашено три тысячи артистов. Два основных признака эллинизма, появившихся в Африке и Азии, кроме употребления греческого языка, – гимнастические упражнения, а также всевозможные состязания и особенно театральные конкурсы.

Соревнования

Помимо долгих часов тренировок армия участвовала в соревнованиях. Царь играл в команде профессиональных игроков в мяч, которую дважды упоминает Плутарх («Жизнь», 39, 5 и 73, 7). Как-то осенью 326 года в Индии, близ Мултана ^[41] , он устроил поединок одного из своих гетайров, македонянина Корага, и афинского атлета Диоксиппа, олимпийского чемпиона: «Когда пришло время единоборства, на это зрелище собрались десятки тысяч. Македоняне, земляки Корага, и сам царь желали ему победы; эллины поддерживали Диоксиппа. Македонянин вышел в дорогом вооружении; афинянин обнаженный, смазанный маслом, с обыкновенной палицей в руках» ( Диодор, XVII, 100, 2–5). Настоящий гладиаторский бой, первый известный в греческом мире задолго до знаменитых боев античного Рима: «Повергнув наземь своего вооруженного противника, Диоксипп, голый, поставил ему ногу на шею и, потрясая своей палицей, поднял глаза на зрителей… Царь приказал пощадить побежденного и положил конец представлению». Но, ненавидя атлетов и раздосадовавшись, что македонянин потерпел поражение, он затаил на грека обиду и спустя некоторое время обвинил победителя в краже. Диоксипп, видя, что все македоняне объединились против него, заколол себя мечом ( Квинт Курций, IX, 7, 16–26). Страсти, национальная спесь, фаворитизм, пари сопутствовали играм как в армии, так и в гражданской жизни.

В другой раз, в июне 331 года, перед вступлением в Месопотамию, армейские слуги, чтобы развлечься, разделились на две команды и избрали двух вожаков маскарада, назвав одного Дарием, а другого Александром. «Сперва они бросали друг в друга комьями земли, потом начался кулачный бой, и, наконец, в пылу борьбы они взялись за камни и дубины; многих из них невозможно было унять. Услышав это, царь приказал, чтобы оба предводителя сразились один на один. Он сам вооружил "Александра", а Филота – "Дария". Всё войско наблюдало за поединком, пытаясь в происходящем усмотреть грядущее. В упорном сражении победил тот, которого называли "Александром". Царь подарил ему двенадцать деревень и предоставил право носить персидское платье» (по Эратосфену из Кирены, библиотекарю Александра, цитируемому Плутархом, «Жизнь», 31).

Похороны

Однако существовали развлечения более благородные, более духовные, развлечения, которые устраивали на похоронах знаменитых покойников. Стремясь превзойти своего предка Ахилла в славе и щедрости, царь Македонии приказывал возводить гигантские курганы своим погибшим гетайрам и друзьям, устраивал на их могилах жертвоприношения и погребальные игры, аналогичные тем, что сопровождали смерть Патрокла. После осады Газы в конце ноября 332 года предводителя побежденных, правителя Бетиса, протащили вокруг захваченного города привязанным за ноги за колесницей, как это было сделано с трупом Гектора. Литературный образец здесь совершенно очевиден. Особенно знаменательными были три случая погребальных празднеств. Это похороны философа Демарата из Коринфа, которому свободные люди и пленники воздвигли в Сузах в 330 году кенотаф высотой в 45 метров и чьи останки везли до Эгейского моря на роскошно убранной квадриге. Затем в историю вошли похороны Гефестиона, «превзошедшие не только все бывшие раньше: и для будущего не останется возможности их превзойти» ( Диодор, XVII, 114–115): постройка семиэтажного зиккурата в 180 метров шириной у основания и высотой в 58 метров, кремирование на его вершине тела героя, жертвоприношение десяти тысяч животных, торжественные процессии, погребальные игры. Наконец, достоин упоминания траурный поезд с мумией самого Александра: Птолемей перевез из Вавилона в Мемфис, а затем в Александрию настоящий монумент, катафалк, украшенный символическими панно, предназначенными поражать воображение народов.

Отношения между полами

И все же западные солдаты предпочитали, чтобы от бесконечных походов в их памяти сохранялось нечто более захватывающее, чем соревнования и пышные похороны. Прежде всего, конечно, это было общение с женщинами. Погоня за женщинами и их умыкание – вот что издревле больше всего привлекало мужчин на войне, и юные новобранцы не оказались здесь исключением. Воины быстро оценили привлекательность, грациозность, покорность восточных женщин в сравнении с разорительной прелестью сопровождавших армию куртизанок, и, когда им позволили и даже рекомендовали заключить законные, одобренные религией браки с девушками Персидской державы, более десяти тысяч из них в период с 330 по 324 год решили, что война имеет смысл и справедлива, поскольку заканчивается браком. Царь, которого считали гомосексуалистом и женоненавистником, имел четырех законных жен и целый гарем наложниц, столь же многочисленных, как Дарий, его предшественник. Рассказывают, что все народы с окраин его царства привозили ему самых красивых девушек – марды и гирканцы, амазонки и скифы. В Свате (на севере Индии) Клеофида, царица ассакенов, в сопровождении толпы знатных женщин пришла просить милости у царя македонян, и была она столь красива, столь благородна поведением, что Александр пожелал иметь от нее сына, которому по рождении дал свое имя ( Квинт Курций, VIII, 10, 34–36). Рассказчики упоминают народы, у которых инцест был в порядке вещей. «Сатрапом (Наутаки) был Сисимитр, который от своей матери прижил двух сыновей, так как у них родителям позволяется вступать в связь с детьми» ( Квинт Курций, VIII, 2, 19). Повсюду, где царю и его людям не объявляется война, их встречают музыкой и танцами – общедоступными наслаждениями богов.

Другие приключения

Другие приключения были скорее открытиями или забавными анекдотами, и рассказы ветеранов кишат ими. Среди прочих достопримечательностей, которые им довелось встретить, оказались битум, нафта, нефть – три углеводорода, которые жители Вавилона, Кармании и Согдианы использовали уже более тысячи лет и о которых греки практически ничего не знали. Мы приведем здесь лишь две истории. Одна, упомянутая у Страбона (XVI, 1, 14–15), Плиния Старшего (VI, 41) и Плутарха («Жизнь», 35), рассказывает, что «во время перехода через Вавилонию, которая вся сразу же покорилась ему, Александр более всего был поражен пропастью, из которой, словно из некоего источника, непрерывно вырывался огонь, и обильным потоком нефти, образовавшим озеро невдалеке от пропасти. Нефть очень напоминает горную смолу, но она столь восприимчива к огню, что загорается еще до соприкосновения с пламенем от одного только света, излучаемого огнем, и нередко воспламеняет окружающий воздух. Желая показать Александру природную силу нефти, варвары опрыскали этой жидкостью улицу, которая вела к дому, где остановился царь; затем, когда стемнело, они встали на одном конце этой улицы и поднесли факелы к местам, смоченным нефтью. Нефть тотчас вспыхнула; пламя распространилось молниеносно, в мгновение ока оно достигло противоположного конца улицы, так что вся она казалась объятой огнем». Другая история рассказывает, что «начальник царских спальников, македонянин по имени Проксен, готовя у реки Оке место для палатки Александра, обнаружил источник густой и жирной жидкости. Когда вычерпали то, что находилось на поверхности, из источника забила чистая и светлая струя, ни по запаху, ни по вкусу не отличавшаяся от оливкового масла, такая же прозрачная и жирная. Это было особенно удивительным потому, что в тех местах не растут оливковые деревья» ( Страбон, XI, 7, 3 и 11, 5; Квинт Курций, VII, 10, 13–14; Плутарх«Жизнь», 57, 5–9; Арриан, IV, 15, 7–8). Воины с удивлением смотрели в Вавилоне на богатых людей, спавших на бурдюках, полных свежей воды; индусы использовали в качестве подушки камни. Повсюду они замечали страшных животных: в песках Египта, Туркменистана, Индии – разноцветных или чешуйчатых змей, укусы которых вызывали смерть, от мелких, размером с палец, и до кобр; на Памире это были снежные барсы; в районе Джелама – горные носороги, разумные обезьяны, попугаи. Особенно греков поразило одно дерево: баньян, который, пуская корни из ветвей, один представлял собой целый лес, настоящий храм с колоннами, способный укрыть под своей кроной целую деревню.

Но самое большое удивление вызывал человек, это животное, одновременно ученое, предприимчивое и, как говорил Аристотель, политическое. В Индии греки обнаружили самые поразительные образчики человека. Они были потрясены мудростью факиров и гимнософистов, голых философов, во всем превосходивших киников и софистов Греции и обретавших столь высокое духовное могущество, что тело больше их не интересовало: философ Каран, например, живым взошел на свой погребальный костер. Македоняне преследовали поднимавших против них население Индии брахманов, однако не могли не восторгаться их хладнокровием и спокойствием перед смертью. Путешествие к границам мира научило греков, любознательных до всего, чего не знали прежде, относительности морали и нравов, а возможно, даже относительности добра. Азиатские женщины не без успеха пытались утвердить их в мысли, что красоту можно отыскать повсюду и она раскрывается не на войне, а в любви. Побывав в Персии, Согдиане, в высокогорной долине Инда, жители Балкан, столь гордившиеся своей силой и успехом, вынуждены были признать, что предполагаемые варвары оказались столь же цивилизованы, как они сами, если не больше. Определяя цивилизацию как сложный комплекс техники, институтов и нравов, эти великие путешественники в конце пути обнаружили, что держава, которую они собирались завоевать, превосходит их в этих трех областях. Не без основания македонский завоеватель так тщательно охранял художников, администраторов и законы своего предшественника.

Изнеженная Азия? По́лно! Великая, неисчерпаемая, изобильная Азия!

Глава V
ВЗЯТИЕ ГОРОДОВ

Полиоркетикой(от двух древнегреческих слов полис– город и herkos– укрепления) называют искусство осады и взятия городов. Деметрия, сына Антигона Одноглазого и царя Македонии, правившего с 297 по 286 год, называли Полиоркетом, «Осаждателем городов». С тех пор как на Ближнем Востоке возникли первые укрепления, около двух тысяч лет назад, судьба государств, а то и целых народов, зависела от взятия и покорения городов. Чтобы атака превосходила защиту, чтобы в ней было меньше показного хвастовства и больше научного подхода, из поколения в поколение трудились три категории исследователей, в высшей степени специализированных в военной области, а именно архитекторов, техников ( demiourgoi) и механиков. С развитием точных наук, совершенствовавшихся на протяжении IV века, и составлением Архитом из Тарента для узкого круга, приблизительно с 380 года, первых трактатов по прикладной механике в области винта и блока, техника всё теснее сближается с арифметикой, которая вычисляет, и геометрией, которая отмеряет. Основываясь на числе и пропорциях, на чертеже и геометрических фигурах, а также на экспериментальной работе, техника была в состоянии давать всё более точные и предсказуемые эффекты. Около 360 года, еще до Филона из Афин и Диада из Фессалии, современников Филиппа и Александра, и задолго до Пирра, царя Эпира, Эней Тактик пишет «Полиоркетику», которая дошла до нас. Здесь, наряду с технологией и рассуждениями о военной технике, заявляет о себе подлинная воля к рационализации. То же самое наблюдалось и в прочих его трактатах об использовании огня и шифрованных посланиях, об организации армии и о финансовых проблемах, которые возникают в связи с войной. Кроме того, он прекрасно понимал, сколько методической подготовки, планирования и расчета предполагает армейский обоз с его повозками и машинами, skeuophora.У Филиппа, окружившего себя лучшими техниками и инженерами своего времени, уже во время осады Фер в 354 году ничего не было оставлено на волю случая. Попытаемся, в свою очередь, методично рассмотреть его инструменты, прежде чем привести их в действие или, выражаясь словами Аристотеля, учителя Александра, прежде чем перейти «от потенции к акту». Разумеется, своими успехами в полиоркетике Великая армия вторжения была обязана как совершенству машин, так и атакующему напору, то есть храбрости одних и предательству других.

Инженеры и техники

Инженеры Филиппа и его сына смогли сделать более эффективными четыре вида механизмов, известных сицилийцам уже в начале IV века до нашей эры, но значительно улучшенных: арбалет, или лук с направляющей; баллисту, или скорпион, своего рода большой арбалет, установленный на лафет; oxybelos, или катапульту, с двумя торсионами ^[42] , которая стреляла длинными и толстыми пиками; lithobolos, или petrobolos, своего рода камнемет или шаромет. Все описания, все изыскания научного характера, которыми мы располагаем, появились гораздо позднее Азиатского похода. Они восходят либо к Филону Византийскому, жившему в конце III века до нашей эры, либо к Герону Александрийскому, веком позднее, либо к Афинею или Витрувию, еще век спустя. Что касается чертежей, сопровождающих тексты, они созданы средневековыми монахами и, следовательно, являются точно такими же интерпретациями, как и современные. Кроме того, следует сказать, что производство оружия всегда относилось к сфере государственной тайны, а конструкторы точных инструментов, одновременно столяры и инженеры, были еще и творцами, никогда не повторявшимися в своих произведениях. Великолепный механизм оставался уникальным, исключительным изделием, создатели которого испытывали гордость настоящих художников. Они даже ставили на них свои имена: Полиэд, Диад, Харий… В прочем же форма и мощь механизмов по необходимости менялись в зависимости от используемого материала и его сопротивления обработке, а также заданной цели.