Текст книги "Пропущенный мяч"

Автор книги: Пол Бенджамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Не надо курить, шутник, – сказал он, улыбаясь. – Это вредно для здоровья.

– Спасибо, – ответил я. – Как приятно узнать, что кто-то о тебе заботится.

– Мы не хотим, чтоб ты нас забыл, – сказал Тедди. – Мы пришли сказать тебе «здрасте».

– Вы себя недооцениваете. Таких типов, как вы, забудешь нескоро.

Я вынул вторую сигарету и закурил.

– Кишки не болят? – участливо поинтересовался Тедди.

– Все отлично, – успокоил я его. – Вчера в Рузвельт Хоспитал мне сделали пересадку желудка, и сейчас я свеж, как огурчик.

Гроза кончалась, ливень перешел в легкий моросящий дождик. Кое-кто из моих соседей по дождеубежищу вышел наружу.

– Мы с тобой будем часто видеться, приготовься, – сказал Тедди.

– Это будет забавно, – ответил я. – В следующий раз мы сможем сыграть втроем партию в теннис. Держу пари, вам идут белые шортики.

Энджи бросил взгляд на улицу.

– Чертов ливень.

– Он полезен для цветочков, – возразил я.

Он согласился:

– И то правда, он полезен для цветочков, особенно для тех, из которых плетут траурные венки. Верно, Тедди?

– Считайте себя счастливчиком, Клейн, – сказал Тедди. – Каждый день, прожитый вами, это дар божий.

– Я не забуду помолиться на ночь.

– Молись, молись. Да поусердней, божья помощь тебе скоро понадобится.

– Наслаждайся жизнью, урод, – прибавил Энджи. – До следующего раза.

Он послал мне воздушный поцелуй, затем они оба вышли за дверь и зашагали прочь, грузно переваливаясь, как два гиппопотама. Я чувствовал их неудовлетворенность. Энджи и Тедди были прилежными, ревностными работягами, они не любили, когда их держат в узде. Но тот, кто отдавал им приказы, решил подождать, прежде чем уничтожит меня. Это означало, что он не знает, что я затеваю, и чувствует себя из-за этого неуверенно. У меня было еще немного времени, и я надеялся с умом им распорядиться.

Я пошел в противоположном направлении, прошел два квартала вверх по улице, поймал свободное такси и дал шоферу адрес Чепмэна.

Джордж и Джудит Чепмэн обитали в одном из шикарных домов, построенных несколько лет назад в Ист-Сайде. Здесь жили только очень богатые люди. Дверь охранял рослый ирландец с глазами побитой собаки. Казалось, он стоит тут с самого рождения, не позволяя себе ни малейшей передышки. Он потел под тяжелым синим плащом, а на голове у него была военная фуражка в тон плащу, с вышитым на козырьке адресом охраняемого здания. Засунув руки в карманы, он следил за движущимся мимо него потоком машин и скучал. Когда я назвал себя, его лицо озарилось радостью.

– Мистер Клейн, – сказал он, вынимая из кармана ключи в конверте. – Мистер Чепмэн сказал, чтобы вы взяли ключи от квартиры и вошли сами. Он сказал, что собирается принять ванну и боится не услышать вашего звонка. Квартира одиннадцать-эф.

Такое странное послание совершенно сбило меня с толку. Я растерялся. Во всем этом было что-то подозрительное.

– Миссис Чепмэн здесь? – спросил я.

– Она вышла час назад.

– Мистер Чепмэн сам отдал вам ключи?

– Нет, он позвонил по внутреннему телефону и дал мне инструкции. Мы держим в подвале запасные дубликаты ключей от всех квартир.

– Когда он звонил?

– Сразу после ухода миссис Чепмэн.

Я поблагодарил его, прошел через зеркальный холл и поднялся на лифте. Часы показывали без двадцати двенадцать. Одиннадцатый этаж был украшен цветными афишами с выставок Миро и Кальдера. Я бродил по устланным коврами коридорам, как крыса в лабиринте. Найдя нужную квартиру, я позвонил несколько раз, дабы убедиться, что Чепмэн меня не разыграл. Подождав немного и не получив ответа, я открыл дверь ключами и вошел внутрь. Квартира была пуста. Я закрыл за собой дверь и прошел в гостиную. Обстановка была великолепна. Ничего общего с холодными бездушными интерьерами из стекла и хромированного металла, какие можно увидеть на страницах «Нью-Йорк мэгэзин».

Здесь чувствовался вкус и интеллект, но в то же время комната выглядела нежилой. Я мысленно сравнил ее с картиной, над которой долго и трудно работал художник, чтобы потом навсегда спрятать ее на чердаке. Ни книг, ни журналов на маленьком низком столике, ни одного окурка в пепельницах, ни одной вмятины на подушках дивана. Я представил себе, как Чепмэны проводят время в разных углах квартиры и избегают встречаться на общей территории в гостиной. Это была нейтральная полоса.

Я обошел несколько комнат, пытаясь уловить звуки, исходящие из ванной комнаты. Я пробовал представить Чепмэна в ванне, и подумал, что для него, должно быть, это очень болезненная операция, а может, она стала уже привычной за столько лет. В его кабинете я просмотрел стоящие на полках книги, в основном работы по истории и политике. Между ними я нашел и пару книжек Уильяма Брилля. Одна была с посвящением – «Моему дорогому другу Джорджу Чепмэну – Уильям Брилль». В углу на полу лежали гантели – Чепмэн старался поддерживать хорошую физическую форму.

Окинув взглядом бумаги на рабочем столе, я наткнулся на набросок речи о выдвижении своей кандидатуры на выборы в сенат. На листке не было даты, и нельзя было понять, написан он недавно или валяется здесь несколько дней. Больше всего в этой комнате меня поразило полное отсутствие предметов, напоминавших о бейсболе. Ни фотографий, ни спортивных наград – ничего, что указывало бы на то, что обитатель комнаты когда-то занимался бейсболом.

Видно, Чарльз Лайт сказал правду, утверждая, что Чепмэн не был счастливым спортсменом. Правда, с тем же успехом можно предположить, что бейсбол был для него всем и теперь ему слишком тяжело вспоминать об этом.

Я начинал нервничать. Принимать ванну, зная, что я должен скоро прийти, – абсурд. Понятно, что для него я принадлежал к категории обслуживающего персонала, но существуют менее хитроумные способы унизить работающего на вас человека. Я отыскал дверь ванной комнаты и прижался к ней ухом. Изнутри не доносилось ни звука. Я легонько постучал. Тишина. Я повернул ручку и, приоткрыв дверь, осторожно заглянул внутрь. Ванная была пуста, и похоже, что сегодня ею вообще не пользовались. Голубые полотенца с вышитыми белыми нитками монограммами «Д.Ч.» были сложены в стопку, чистые и выглаженные. На полу и на стенках ванной не было ни капли.

Я обошел все комнаты и наконец вспомнил о кухне. Там я его и обнаружил. Он лежал под столом лицом вниз и не шевелился. От тела исходил сильный запах рвоты и экскрементов. Увидев его, я в тот же миг понял, что он мертв. Трупам свойственна особая, почти сверхъестественная неподвижность, по которой сразу ясно, что человек покинул этот мир и мы видим только оболочку без души.

Опустившись на колени, я перевернул его и попробовал нащупать пульс. Напрасно, тишина означала смерть. Чепмэн умер в страшных мучениях. На его лице застыла жуткая гримаса, а глаза, казалось, продолжали вглядываться в невыносимую истину. Одежда была забрызгана кровавой блевотиной. Его буквально вывернуло наизнанку. Я не выдержал и отвел взгляд. По всей вероятности, он был отравлен.

Стол был накрыт на двоих. В центре стояли почти полный кофейник, блюдо с нетронутыми холодными тостами, открытая банка с апельсиновым вареньем и масло. Одна чашка была наполовину пуста. Чепмэн завтракал тут часа два назад, очевидно, со своей женой. Я снова и снова прокручивал в мозгу эту сцену, перебирал разные гипотезы, но ни одна из них не казалась мне достаточно убедительной. Случайное отравление исключалось. Не мог Чепмэн проглотить смертельную дозу какого бы то ни было продукта, не заметив ничего подозрительного. Самоубийство я также отбросил. У Чепмэна было слишком много причин дорожить жизнью, и чек на полторы тысячи долларов, лежавший в сейфе моей конторы, был неопровержимым тому доказательством. В любом случае ни один самоубийца не выберет добровольно такой страшный способ уйти из жизни. Чепмэн мучился, вероятно, больше часа и наверняка не по собственной инициативе. Остается убийство. Когда Джудит Чепмэн вышла из дому, ее муж был еще жив, портье говорил с ним по телефону. Кто-нибудь мог проникнуть в квартиру после ее ухода. Но портье не заметил никого из посторонних. Неужели Чепмэн мог спокойно завтракать с человеком, который намеревался его убить? Не было следов борьбы, ничто не указывало на присутствие третьего. Все это не имело смысла, я чувствовал себя слепцом, ощупывающим стены в темном доме. И возвращение зрения не поможет мне.

Я прошел в гостиную и вызвал полицию. Они приехали очень быстро. Они всегда приезжают быстро, когда жертва мертва. Я зажег сигарету и щелчком направил спичку в одну из девственно чистых пепельниц. В эту минуту меня обуревали тяжелые мысли. Человек попросил меня помешать убийству, и я согласился. Прошли всего лишь одни сутки, и он мертв. Я не выполнил свой долг. Чепмэн доверил мне свою жизнь, а я подвел его. Убытки были невосполнимы. Я внимательно изучал коробок в своей руке. Реклама на коробке расхваливала заочные курсы по ремонту телевизоров, и я раздумывал, не хочется ли мне заказать такую брошюру. Я, наверное, выбрал не ту профессию, и мне нужно срочно переквалифицироваться.

Лейтенант Гримз из криминальной полиции возглавлял делегацию. Я познакомился с ним во время другого дела, и мы, честно говоря, не испытывали друг к другу симпатии. Он относился ко мне как сторожевая собака к почтальону: знал, что я делаю свою работу, но не мог не облаять. Это у него в крови. Гримз был мужчиной пятидесяти лет с густыми бровями и усталым помятым видом человека, страдающего хронической бессонницей. Несмотря на разницу наших характеров, я считал его хорошим честным полицейским. Его сопровождали два молодых сержанта, которых я раньше никогда не видел. Обоих звали Смитами, и они были похожи, как две конфетки из одной коробки. За ними следовали фотографы и медэксперты.

– Когда я узнал, что это вы вызвали полицию, – сказал Гримз вместо приветствия, – я чуть не передал дело Метрополису. Но оказалось, что он в больнице удаляет пулю из своего живота. – Он устало потер переносицу. – Неделя была трудная, Клейн, так что не выводите меня из себя.

– Не переживайте, – ответил я, – я постараюсь не глядеть на вас.

– Не свистите у меня над ухом – вот все, что я у вас прошу. В этом городе и без того загрязненная атмосфера.

– Можете говорить, – сказал я. – Мой нос почувствовал ваш сандвич с луком прежде, чем вы появились на пороге.

– Это тушенка. Я не ем сандвичи с луком.

Мы пошли в кухню посмотреть на труп Чепмэна. Гримз помолчал, потом покачал головой.

– Я помню, как этот парень играл в «Американз», – сказал он. – Прирожденный бейсболист. Лучший игрок за последние двадцать лет. С ним все казалось возможно, как будто ему было все равно. А теперь это просто кусок мяса. – Он снова покачал головой. – Самое забавное, что я хотел голосовать за него…

– За него многие хотели голосовать, – сказал я. – Его ожидало большое будущее… до сегодняшнего утра.

Гримз тяжело вздохнул:

– Мерзкое дело.

Он хотел поговорить со мной. Мы вернулись в гостиную, предоставив медэкспертам возиться с трупом. Я рассказал, что накануне Чепмэн пришел ко мне в контору, и пересказал вкратце содержание письма. Я объяснил, что портье дал мне ключи, то есть в квартиру я попал совершенно легальным путем. Больше я ни о чем не распространялся. Контини и Пиньято, Брилль и Джудит Чепмэн, Энджи и Тедди, Чарльз Лайт остались в тени. Эти люди были моими ниточками в расследовании преступления. Дело было поручено мне, и я доведу его до конца ради памяти Чепмэна и ради собственной гордости. Я не хотел, чтобы меня считали трусом, который отступает при появлении первых трудностей. Я хочу смотреть Ричи прямо в глаза, когда буду рассказывать ему о своей работе. Гримз будет вести свое дело, и если ему понадобится какая-то информация, он ее достанет. Мои советы ему не нужны.

– Я должен видеть письмо, – заявил Гримз.

– Оно лежит у меня в сейфе. Можем поехать туда прямо сейчас, если хотите, – предложил я.

– Возможно, это нам ничего не даст.

– В настоящий момент это единственная улика, которой мы располагаем.

– Пока я не говорил с женой Чепмэна. Если речь идет об отравлении, а это наверняка отравление, она первая попадет под подозрение. Конечно, если только за столом не было кого-то третьего. Но это маловероятно.

– Вы забываете, что Чепмэн был жив, когда она ушла. Он говорил с портье по телефону по поводу ключей.

– Яд обычно действует не сразу. Он мог позвонить сразу после того, как принял отраву и еще не почувствовал последствий.

– Все равно непонятно. Почему она тогда оставила посуду на столе? Если Джудит отравила Чепмэна, то она убрала бы за собой, чтобы замести следы.

– Она, без сомнения, запаниковала. Богатые женщины, как правило, очень чувствительные натуры, Клейн. Они обожают думать о преступлениях, но как только совершают задуманное, тут же теряют голову. – Гримз открыл дверь. – Сматываем отсюда. Поедем взглянуть на твое письмо. Смиты и без моей помощи сумеют провести допрос соседей.

Мы сели в полицейскую машину, которую вел молодой прыщавый полицейский. Он до жути боялся Гримза, что ощутимо сказывалось на езде. Он проскакивал все светофоры, резко тормозил и три-четыре раза повернул не в ту сторону. Гримз не отрываясь смотрел в окно, сердито бормоча. Водитель остался в машине, а мы поднялись на лифте в мою контору. Зайдя внутрь, Гримз начал оглядывать помещение, как потенциальный квартиросъемщик.

– Крысиная нора, – объявил он свое заключение.

– Я знаю, что здесь не слишком шикарно. Но настоящий домашний очаг там, где ты оставил свое сердце.

Гримз провел пальцем по толстому слою пыли, покрывающему письменный стол.

– Бог мой, я не пожелаю и пещерному человеку жить на такой свалке. Я думал, у вас дела обстоят лучше. Но, повидав эту дыру, скажу, что вам место в богадельне.

– Не забывайте, что у меня есть свои обязанности. Я должен обеспечить бывшую жену и сына, а также престарелых родителей, тетушку – старую деву, страдающую эпилепсией, и шесть маленьких кузенов, которым я оплачиваю учебу в колледже. К тому же, клянусь честью, я отчисляю половину доходов на благотворительность. Иначе я не могу жить в мире с самим собой.

– Я рад, что вам удалось найти существо, которое согласилось жить вместе с вами. Если бы мне пришлось видеть такую рожу каждый день в зеркале, я бы удавился.

Я подошел к сейфу и открыл замок. Засунув руку внутрь, чтобы взять письмо, я нащупал там пустоту. Я вытащил чек Чепмэна и две-три вещи, которые я по привычке хранил в сейфе – бутылку «Шивас Регал», паспорт, два моих диплома и «смит-и-вессон» 38-го калибра, которым, к счастью, я не пользовался больше года. Выложив все на стол, я вновь пошарил в сейфе. Он был пуст.

– Письмо исчезло, – сказал я.

Гримз смотрел на потолок, как будто письмо могло оказаться там.

– Я должен был догадаться, – вздохнул он. – В этой жизни ничто не бывает слишком просто. Бог посылает мне страдание за то, что я слишком хорошенький.

Я был взбешен, как никогда.

– Вчера вечером письмо было здесь, – зарычал я, еле сдерживаясь. – Чепмэн оставил мне его утром после нашего разговора. Я сразу же убрал конверт в надежное место и с тех пор не трогал. Никто не мог его взять, не взломав сейфа. Но на нем нет следов взлома, а шифр известен только мне.

– Да, конечно, – сказал Гримз. – Вы хотели, чтобы я поверил в существование этого письма, и ради этого заставили меня тащиться через весь город. Но письма нет и никогда не было.

– Сейчас нет. Но даю вам слово, что оно было тут вчера.

– Ваше слово ничего не стоит, Клейн. У меня нет желания завязывать дискуссию по этому поводу.

– Я знаю, что письмо существует, и вы это тоже знаете. Теперь наша задача – найти его. Факт исчезновения письма означает то, что оно основная улика в этом деле.

– Ничто не мешает вам заняться его поисками. По крайней мере не будете путаться у меня под ногами.

– А вы молитесь, чтобы я его поскорее нашел. Потому что иначе ваше расследование зайдет в тупик.

10

Как только Гримз ушел, я сел и позвонил Чипу Контини. Это он послал ко мне Чепмэна, и с его помощью я смогу добраться до Виктора Контини, отца Чипа. Такие люди, как правило, не назначают встреч незнакомцам по телефону, а у меня не было времени завоевывать его дружбу. Я хотел поговорить с ним как можно скорее.

Мы не виделись с Чипом несколько лет и первые две минуты наверстывали упущенное. Особенно он. У него все шло как по маслу, и он сразу дал мне это понять. Как большинству неуверенных в себе людей, Чипу было необходимо постоянно оправдывать свою жизнь, приукрашивая ее, чтобы вызвать зависть у окружающих. Тридцать лет он потратил на то, чтобы освободиться от родительского ярма, и хотя это ему удалось, он жил в вечном страхе, что его дом может в любой момент обрушиться ему на голову.

– Я ждал твоего звонка.

– Мне интересно, почему ты направил Чепмэна ко мне.

– Я подумал, что тебе не помешает лишний клиент. Когда я узнал от Джорджа про письмо, я подумал, что хорошо бы кому-нибудь заняться расследованием. Я сомневался, что это серьезно, но Джордж был сильно напуган. Я хотел успокоить его.

– Он не зря боялся, – сказал я.

– Почему? Ты нашел того, кто написал письмо?

– Нет. Но Чепмэн мертв. Он был убит сегодня утром в своей квартире.

– Не шути так, Макс, – испугался Чип.

– Я не шучу. Чепмэн мертв. Уже, наверное, объявили по радио.

– Боже мой…

– У тебя будет немало работы. На данный момент Джудит Чепмэн занимает первое место в списке подозреваемых.

– Это смешно. Никогда не слышал ничего глупее.

– Скажи это лейтенанту Гримзу из криминальной полиции. А пока ей понадобится адвокат.

– Кошмар, – застонал он, – какой кошмар!

– Прежде чем плакать от жалости к себе, – насмешливо заметил я, – ты бы мог мне помочь.

Он взял себя в руки и сказал:

– Я сделаю все, что в моих силах, Макс.

– Для начала я хочу, чтобы ты устроил мне встречу с твоим отцом. Сегодня или завтра.

– Господи, зачем? Мой отец не имеет ничего общего с Джорджем Чепмэном.

– Неправда. Я обнаружил, что между твоим отцом и катастрофой пятилетней давности существует неоспоримая связь. Я должен с ним поговорить.

– Вздор! – гневно бросил Чип. – Из-за прошлого моего отца люди обвиняют его во всем, что происходит в Нью-Йорке. Это старый человек, и он уже давным-давно завязал с рэкетом.

– Ты говоришь так, чтобы успокоить свою совесть, Чип. Это твое право, и меня это не касается. Мы оба знаем, что это неправда. Твой отец отнюдь не ушел на покой. Он лишь немного сбавил темп. Я бы не стал говорить об этом, если бы не был уверен. Один человек уже мертв, и необходимо что-то предпринять, пока ситуация не вышла из-под контроля.

– Хорошо. Я позвоню ему и постараюсь договориться о вашей встрече.

– Надеюсь, тебе это удастся. Нет времени тянуть кота за хвост.

Я дал ему свой телефон и сказал, что не уйду из дома, пока не дождусь его звонка. Пятнадцать минут и две сигареты спустя зазвонил телефон.

– В десять тридцать завтра утром в моем офисе, – сказал Чип.

– Ты объяснил ему, о чем идет речь?

– В общих чертах. Он останется у нас на уик-энд, чтобы побыть немного с внучатами.

– Прими мою благодарность, Чип.

– Все же я думаю, что ты совершаешь большую ошибку, Макс. Мой отец никак не связан с Чепмэном.

– Если бы это было так, он бы не согласился со мной встретиться. Выходит, я был прав в своих догадках, и твоя сыновняя жалость ничего не изменит.

Я сложил обратно в сейф все предметы, за исключением «смит-и-вессона». Его я зарядил, положил в кобуру и нацепил под пиджак. Я отвык носить эту штуковину, и теперь она казалась мне громоздкой и неудобной. Но поскольку мне приходится играть во взрослые игры, необходимо заботиться о собственной безопасности. Защитным жилетом мне служила только моя собственная шкура.

Внизу на стоянке меня встретил Луис, переполненный впечатлениями от вчерашнего матча. Детройт выиграл со счетом 6:5, и Луис оплакивал неудачу «Американз».

– Не расстраивайтесь, Луис. Сейчас только май. До августа еще многое может измениться.

– Нет, уже поздно, все кончено.

Для настоящего болельщика победа или проигрыш любимой команды определяет настроение на весь день. Ваша команда выиграла – и любая травинка, растущая между плитами мостовой, превращается в прекрасный дикий цветок, свидетельство торжества природы над цивилизацией. Ваша проиграла – и вот вас окружают заросли крапивы, потрескавшийся асфальт, грязь и убожество. Луис страдал. Я не стал убеждать его, что это не больше чем игра.

На этот раз дорога в Ирвингвилль была легче. В середине дня движение было ровное, без заторов. Погода улучшалась. Дождь кончился час назад, и хотя небо было еще закрыто тучами, солнечные лучи пытались пробить себе дорогу. В конце концов наступил май, пришла пора тепла. Я включил радиоприемник и настроился на станцию, передающую новости. Когда наступил обзор прессы, выяснилось, что Чепмэну уделено главное внимание. Точной информации еще не было. Джордж Чепмэн был найден мертвым у себя в квартире частным детективом. Много говорилось о его спортивной карьере и намерении выдвинуть свою кандидатуру в сенат. Переключив радио, я попал на трансляцию «Волшебной фантазии» в исполнении Рихтера и пожертвовал выпуском новостей ради Шуберта.

Для Гримза это расследование будет не из легких. Так всегда бывает, когда в деле замешан знаменитый человек. Журналисты отказываются спокойно ждать результатов расследования, на страницах газет множатся самые ненормальные теории. Назревает скандал и увеличивается давление. Мэр чувствует недовольство общественного мнения. Прокуратура чувствует недовольство мэра, начальник криминальной полиции чувствует недовольство прокуратуры, а лейтенант, непосредственно занимающийся расследованием, чувствует недовольство своего шефа. Я спросил себя, как скоро Гримз сломается. У него был большой опыт, но он никогда не попадал в подобную ситуацию. Вообще такие дела выявляют самые худшие качества человека, и я надеялся, что лейтенант окажется крепким орешком.

В два десять я ощутил голод. Я отыскал придорожную забегаловку и припарковался на стоянке. Это было современное кафе с отделкой под мрамор и всякими блестящими хромированными причиндалами. На витрине красовались торты, такие пышные, будто им впрыснули силикон.

Выглядели они так же аппетитно, как груда баскетбольных мячей.

Еще не наступил час пик, и зал был пуст. Я сел к стойке и стал изучать меню – гигантский список, в котором наименований блюд было больше, чем номеров в телефонном справочнике. Коротконогая официантка в накрахмаленном красном платьице подлетела ко мне взять заказ. Ее крашеные рыжие волосы соперничали с платьем, и то, как они вздымались сантиметров на тридцать над ее головой, опровергало все законы ньютоновской физики. Накладные ресницы, золотые серьги и звенящие браслеты делали ее похожей на новенькую гоночную машину. Ее звали Андреа, и она называла меня «зайчик».

Я заказал сандвич с индейкой, и через три минуты он был предо мной. В тарелке было так много соуса, что сначала я подумал, что мне принесли аквариум. Но я был слишком голоден, чтобы обращать на это внимание. Только проглотив последний кусочек, я понял, что сандвич был совсем неплох. Официантка заявила, что я самый быстрый едок, которого она видела в своей жизни, и я дал ей доллар на чай. Я был сыт, благодушен и мечтал осчастливить весь мир, как Санта Клаус. Я покинул кафе, посасывая ментоловую пастилку для освежения рта.

В три десять я остановил машину недалеко от дома Пиньято на Семнадцатой улице. Было слишком рано, и дети еще были в школе, а сырая погода разогнала стариков по домам. Квартал выглядел пустынным и тревожным, как перед грозой или катастрофой. Не я ли буду этой катастрофой, подумалось мне, или она уже произошла? С веток деревьев медленно стекали дождевые капли. Сквозь листву смутно просвечивало небо, как близкая планета. Казалось, что все не на своем месте. Я испытывал странное ощущение, будто попал не на тот сеанс в кино – заплатил за Бастера Китона, а мне показывали Джона Вэйна.

Никто не ответил на мой стук. Я снова постучал, подождал две, три, четыре минуты… Бесполезно. Я толкнул дверь, она оказалась открыта.

Весь день на моем пути оказывались открытые двери. Я понял, что опоздал. В тот момент, когда я переступил порог, я уже знал, что там увижу. Я вновь переживал то, что случилось несколько часов назад. Кошмарный сон, в котором я приговорен непрерывно находить покойников.

Дом представлял собой жалкое зрелище, в нем царила нищета. На полу валялись разбросанные детские игрушки, в раковине на кухне громоздилась немытая посуда. Почти во всех комнатах висели картинки на религиозные темы. На стене в гостиной прямо над телевизором висел портрет Джона Кеннеди, очевидно, купленный в сувенирной лавке на Таймс-сквер. Все шторы были опущены словно для того, чтобы помешать несчастью выйти из дому и заразить весь район. Я подумал о детях Пиньято…

Он лежал, вытянувшись на смятой постели. Выстрел снес ему пол-лица. Лужа крови на подушке, алые брызги на стене. На комоде около кровати работал переносной телевизор, показывали очередную мыльную оперу. Расплывчатые силуэты на экране сидели в богатой гостиной, пили чай из изящных фарфоровых чашек, болтали о своих болезнях, любовных историях и планах на лето. Странным образом они, казалось, воплощали мысли умершего. Как будто он уже вознесся на небеса и отныне сможет вести такую же призрачную жизнь среди них.

Ничего не поделаешь, я вернулся в кухню и позвонил в полицию. Я стал постоянным информатором о состоявшихся преступлениях. Не удивлюсь, если мне скоро предоставят прямую линию для немедленной связи с полицией.

Убийство Пиньято было совершено профессионально. Одна пуля – и конец. Секунда страдания – и переход в небытие. Убийца точно рассчитал время, выбрав момент, когда никого из семьи жертвы не было дома. Может быть, Пиньято ждал его прихода, лежа на кровати и глядя в телевизор. Логично представить, что после моего визита он позвонил Виктору Контини, и тот послал к нему наемного убийцу, чтобы заставить замолчать навеки. Это было логично, но иногда логика ничего не значит.

Полиция прибыла с шумом и гамом, как орда диких варваров. Я немедленно пожалел о том, что не смылся отсюда сразу после звонка. Последние два дня я только и делаю, что принимаю неправильные решения. Командовал ордой капитан Горински, здоровенный сорокалетний мужик с порядочным брюшком, выпирающим из-за пояса. У него был блуждающий взгляд алкоголика, а неряшливая одежда говорила об отсутствии в его жизни семейного уюта. Его не взволновал вид трупа. Осмотр комнаты он прокомментировал следующим образом:

– Никто больше не будет трахаться на этих простынях.

Это был бугай с душой рептилии. По сравнению с ним Гримз был нежной и кроткой овечкой. Горински спросил, кто я и что здесь делаю. Я ответил на первый вопрос, предъявив ему удостоверение частного детектива. Он презрительно разглядывал его, как будто я показал ему порнографическую открытку.

– Маленький частный еврей-детектив, – скривился он.

– Точно, – ответил я. – Я происхожу из древнего рода раввинов. Все эти люди, которые разгуливают в смешных шляпах и с длинными бородами – мои родственники. По ночам у меня вырастают рога и хвост, а на еврейскую пасху я убиваю христианского младенца, чтобы употребить его кровь для тайных ритуалов. Я миллионер с Уолл-стрит и одновременно коммунист, и я лично присутствовал при распятии Христа.

– Заткнись, Клейн, – гавкнул он, – или я тебе шею сверну.

– Выбирайте выражения, капитан, – парировал я. – Не может быть и речи о сотрудничестве, если вы не будете вести себя как порядочный человек.

– Все вы одинаковы, столичные свиньи. Воображаете, что самые упрямые и хитрые на свете, но если вас прижать – сразу в слезах зовете своего адвоката. Здесь не Нью-Йорк, мистер раввин, а Ирвингвилль. Это мой город, и я буду вести себя так, как мне нравится.

– Как вам угодно, – сказал я. – А я-то, дурак, вбил себе в голову, что вы захотите сделать что-нибудь для раскрытия этого убийства. В соседней комнате лежит труп, и пока вы тут расхваливаете свой паршивый городок, преступник делает ноги.

– Здесь вы ошибаетесь, красавчик, – произнес он с садистской ухмылочкой, – преступник никуда не денется. В данный момент он находится под моим наблюдением.

– Чрезвычайно умная теория, – ответил я. – Итак, я вхожу и убиваю Пиньято выстрелом в лицо. Затем, вместо того чтобы скрыться, я спокойно иду на кухню, вызываю полицию и предлагаю ей свои услуги. Да, я понял вашу идею. Изумительная логика. Вы гений, капитан.

– Майк, – рявкнул капитан одному из подчиненных, которые слушали нашу милую беседу, – подойди сюда и обыщи этого умника.

Майк оказался невысоким парнем лет двадцати пяти. Он веселился как сумасшедший. Он наверняка считал Горински Шерлоком Холмсом местного значения и был счастлив участвовать в представлении. Приблизившись ко мне, он небрежным жестом протянул руку:

– Валяйте, Клейн, давайте оружие.

– Из этого револьвера не стреляли много месяцев, – сказал я. – Вам достаточно понюхать ствол, чтобы понять, что я не пользовался им сегодня.

Я расстегнул куртку, взялся за рукоятку револьвера и собирался сдать оружие, как вдруг Горински бросился на меня и ударил кулаком по голове. Я свалился на пол, как складной стул, в голове звенело от удара. Слегка обалдев, я все-таки сумел принять сидячее положение и, открыв глаза, увидел над собой рычащего Горински.

– Вы не знаете, что нельзя наставлять пистолет на офицера полиции, идиот? За такой подвиг я могу надолго засадить вас за решетку! Майк, – снова позвал он, повернувшись к верному помощнику, – передай мне наручники. Побеседуем с ним в участке.

Майк выполнил приказ, затем они вдвоем выволокли меня из дому и запихнули в одну из машин, стоявших рядом. Я попросил Горински позвонить капитану Гримзу в Нью-Йорк, но тот приказал мне заткнуться. Мне нравилось в нем это умение найти оригинальный ответ на любой вопрос.

Они бросили меня в камеру для допросов и принялись избивать меня ногами. Я слыхал о таких методах ведения допроса, но это было скорее похоже на искусство или на игру в футбол без мяча. Это занятие привело их в хорошее расположение духа. Каждый раз, когда Горински отвешивал мне очередной пинок, это вызывало веселый детский смех у Майка. Естественно, я не защищался. В конце концов, это они были офицерами полиции, представителями закона. К тому же мои руки были скованы наручниками. Я старался отделить свой дух от тела, представив, что все это происходит не со мной. Это хороший способ преодолевать боль, когда сидишь в кресле у зубного врача. К сожалению, он не подходит для посещения полицейских участков.