Текст книги "Пропущенный мяч"

Автор книги: Пол Бенджамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Он обставил свое самоубийство таким образом, чтобы все поверили в убийство, совершенное его женой. Он добровольно принял жуткую смерть из одного желания отомстить, до такой степени он ее ненавидел. Он был чрезвычайно уверен в себе, и план сработал в совершенстве. Джордж мертв, репутация его чиста, а жену обвиняют в предумышленном убийстве.

– Джордж был сумасшедший, – сказал Брилль. – Если бы я не послал письмо, он бы в конце концов убил Джудит. Это должно быть очевидно даже вам. Я сделал это, чтобы защитить ее от мужа. Я хотел спасти Джудит.

– Но вам не было нужды убивать Пиньято. Он был всего лишь невинным свидетелем. Если вы беспокоились, что откроется правда о вашей роли в катастрофе с Чепмэном, то почему не взялись за главаря – самого Контини?

– Контини никогда бы не заговорил. А Пиньято, напротив, доверился вам. Я видел своими глазами. Я следовал за вами в Нью-Джерси и заметил вас вместе в баре. Он должен был умереть. Я не мог позволить, чтобы мое имя связывали с этой историей. Полиция сразу бы поехала к Джудит, и у нее не осталось бы ни малейшего шанса. Они бы отправили ее в тюрьму до конца жизни.

– В настоящее время все к этому и идет.

– Вы помешаете этому.

– Не вижу, каким образом я смогу это сделать, когда вы влепите мне пулю в живот.

Брилль опустил глаза на револьвер, который он держал в руках, как будто забыл о его существовании. Он был измучен, парализован переживаниями и усталостью. Сев на стул напротив меня, он сказал:

– Я не убью вас, Клейн. Вчера я пытался это сделать, потому что был очень зол на вас. Но теперь вы единственный человек, способный помочь Джудит, и вы поможете ей.

Тон его смягчился, в нем слышалось сожаление. Он был похож на маленького мальчика, который вдруг понял, что слишком слаб для взрослых игр.

– Что вы теперь будете делать? – спросил я.

– Не знаю. Думаю, посижу здесь немного.

Он посмотрел на пол под ногами.

– Вам не кажется, что лучше отдать револьвер мне? Такая игрушка может случайно выстрелить.

Он оглядел револьвер 45-го калибра, вертя его в руках, как ребенок незнакомую игрушку.

– Я не отдам вам револьвер, Клейн. Он был мне верным другом.

Не дав мне произнести ни слова, Брилль поднял револьвер к глазам и посмотрел на него. На короткий миг лицо его было лишено всякого выражения. Затем глаза расширились, став огромными, как вселенная. В нем не осталось ничего, кроме страха. Он видел, как сумасшедший грузовик несется прямо на него и он не успевает увернуться. Он вложил ствол револьвера в рот и нажал на курок.

21

Пришли Гримз и два Смита. Люди из судебной медэкспертизы унесли тело Брилля, завернутое в пластиковый мешок. Я нескоро пришел в себя. Я видел, как умирают люди. Я сам убил одного. Но смерть Брилля была ужаснее всего, что мне приходилось видеть. Меня никогда не покинет воспоминание об этой страшной картине…

Мы проехали вниз по Морнингсайд Драйв до полицейского участка. Гримз привел меня в кабинет, включил магнитофон и попросил говорить, что я и делал без перерыва в течение сорока минут. Когда я закончил, Гримз позвал сержанта, который принес для меня сандвич и кофе. Я откусил разок от сандвича и отложил его. Кофе я проглотил с трудом. Тогда Гримз открыл ящик стола, вынул оттуда бутылку «Джек Дэниэлс» и наполнил мой пластиковый стаканчик. Я выпил. Потом Гримз попросил меня рассказать все сначала, и я говорил еще час. Инспектор почти не реагировал на мои слова. Он сидел, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, и время от времени качал головой или испускал глухое ворчание. Я был похож на древнего рассказчика, передающего мифы предков вождю племени. Каждая деталь была нам знакома, и мы знали, что ни одно слово не может быть изменено. Но главное было не в самой истории, а в том, чтобы рассказывать ее и вновь переживать описанные в ней события. Рассказ не придал Гримзу особой радости, но было ясно, что он не станет ничего оспаривать.

Когда я закончил свой второй рассказ, он произнес:

– Контини мертв. Умер сегодня в больнице после полудня. – Мне нечего было сказать по этому поводу. Гримз наклонился, опершись руками о стол и нахмурившись, посмотрел мне в глаза. – Странно, что все люди, с которыми вы встречались на этой неделе, тут же устремляются в мир иной. Вы обладаете какой-то магической властью. При вашем приближении все падают лапками кверху и отдают концы.

Я вновь воздержался от ответа. Эта мысль не раз приходила мне в голову, но я не видел возможности представить факты в более благоприятном свете. Обстоятельства превратили меня в вестника смерти, и теперь меня окружали созданные мною призраки.

– Все скончались, – продолжал Гримз. – Чепмэн, Пиньято, Контини и Брилль. Мне начхать, правда ли то, что вы мне рассказали. Больше не осталось никого, с кем можно было бы поговорить по этому поводу. Вашу версию будет практически невозможно доказать.

– Необязательно доказывать что бы то ни было, – сказал я. – Все, что вы должны сделать, это убедить прокуратуру снять обвинение с Джудит Чепмэн.

– С этим сложнее. Этот новый прокурор Симмонс, лично заинтересован в деле Чепмэна. Он предпочтет идти до самого конца, чем признать, что совершил ошибку.

– Ему будет хуже, когда на процессе Бэрльсон начнет указывать на все его ошибки. Все выплывет наружу, и репутация Чепмэна окажется в полном дерьме, так что ни один судья не согласится приговорить его жену. Симмонс, конечно, кретин, но у него хватит ума понять, что не стоит показывать это широкой публике. Он находится в деликатной ситуации и может с блеском выйти из нее, объявив, что были обнаружены новые улики. Так как именно вы их обнаружили, он поздравит вас с тем, что вы сэкономили деньги налогоплательщиков и раскрыли сложное дело прежде, чем оно дошло до суда. Вы оба станете победителями. Общественность станет оплакивать Джорджа Чепмэна и его трагическое самоубийство, и все покинут зал театра с платочками в руках.

– А вы, Клейн? Вскочите на коня и умчитесь в сторону заходящего солнца?

– Точно. При грустных звуках гармоники.

Телефон работал, как положено. Гримз вошел в контакт со своим начальником, и тот приказал ему лично заняться этим делом, затем к нему присоединился Симмонс. Прокурор лег спать рано из-за простуды и не слишком обрадовался, когда в одиннадцать часов вечера его разбудил телефонный звонок и он услышал скрипящий голос Гримза. Но как только он узнал, о чем идет речь, заявил, что будет на месте через час. Я позвонил Бэрльсону в Вестпорт и сообщил ему новость. Меньше чем через час тот был в городе. Затем я попытался найти Дэйва Макбелла, но его не было дома. Я поклялся себе пригласить его позавтракать вместе на следующей неделе.

Симмонс и Бэрльсон появились одетыми в строгие черные костюмы-тройки. Несмотря на поздний час, они приехали работать и без своей униформы чувствовали бы себя неудобно. Я все еще был одет в джинсы, которые нацепил сегодня утром, и походил на путевого обходчика, приглашенного на съезд модельеров. Один Гримз был так же «элегантен»: галстук съехал набок, рубашка была как жеваная бумага. Мы составляли невероятный квартет, но смогли сделать то, что требовалось.

Я предоставил слово Гримзу. Я хотел, чтобы это было его шоу. Пока он говорил о событиях, предшествовавших самоубийству Чепмэна, Симмонс слушал внимательно, с мрачной физиономией, понимая понемногу, что никогда не сможет соперничать с Бэрльсоном. Нам понадобилось около трех часов, чтобы уладить все детали, но в конце концов я получил, что хотел. Обвинение с Джудит Чепмэн было снято.

Когда мы покидали полицейский участок, Бэрльсон задержал меня на ступеньках, чтобы пожать мне руку и поздравить с успешным завершением расследования. Но слишком многое разрушилось в моей душе, чтобы я мог испытывать хоть какое-то удовлетворение. Я просто хотел уйти.

– Вы должны ей позвонить, – сказал я Бэрльсону, – и сообщить хорошую новость.

– Я сделаю это, – ответил он, – завтра утром.

– Я имел в виду сейчас, В любом случае она не спит. Если вы скажете, что дело закрыто, она сможет наконец отдохнуть. Ей пришлось пережить тяжелый период.

Бэрльсону претило звонить кому бы то ни было в три часа утра, но я настаивал, и он в конце концов согласился. Мы вернулись обратно в участок. Я попросил его не говорить Джудит, что нахожусь вместе с ним, и вышел ждать на улицу. Через десять минут он появился с улыбкой на губах.

– Вы были правы, – сказал он, – она не спала.

– Как она приняла известие?

– С огромным облегчением. Она не могла поверить, что все кончено.

– Вы сказали о смерти Брилля?

– Только после первой новости.

– Что она сказала?

– Ничего. На мой взгляд, ей трудно переварить все сразу.

– Она хотела поговорить со мной?

– Конечно. Но я сказал, что не знаю, где вы сейчас находитесь.

Бэрльсон показал на свой светло-голубой «кадиллак», припаркованный на противоположной стороне улицы, и спросил, куда меня отвезти. Я ответил, что мне хочется пройтись пешком. Мы снова пожали друг другу руки, и он поблагодарил меня за все, что я сделал. Я смотрел, как он переходит дорогу, садится в машину, включает зажигание. Когда он уехал, я был рад, что остался один. Но радостное ощущение скоро рассеялось. Как только стих шум мотора, ко мне вернулись скорбные мысли.

Я часами бродил в тумане. Вместо того чтобы вернуться домой и лечь в постель, я пытался бороться с сонным отупением на ходу. Я шлялся по пустынным улицам, слушая звук своих шагов. Я не встретил никого, за исключением нескольких бедолаг, тащившихся домой после вчерашней пьянки, и бездомного, роющегося в помойке. В это время Нью-Йорк как бы застывает. Уже не ночь, но еще не утро. Преддверие. Вот мое место.

Когда рассвело, я зашел в ночной ресторанчик позавтракать. Кто-то из посетителей читал «Санди Таймс», и я увидел на первой странице сообщение о смерти Виктора Контини. Оно было напечатано на том же месте, что и сообщение об автомобильной катастрофе с Чепмэном пять лет назад. Оба умерли, уничтожив друг друга. Я спросил себя, выдержит ли репутация Чепмэна разоблачения обстоятельств его смерти. Мне кажется, что и в загробном мире он будет лелеять мечты о власти и величии.

За завтраком я принял решение отделаться от чека, который Чепмэн дал мне в среду. Я не хотел оплачивать свой обед и сигареты его деньгами. Я вообще не хотел быть ему чем-то обязанным. Он использовал меня как пешку, а я желал стереть из памяти ту роль, которую сыграл в его суицидальной стратегии. Ричи сможет с пользой употребить эти деньги для начала своей новой жизни в Нью-Хэмпшире. Ему необязательно знать, откуда они. Я оплатил счет за завтрак и пошел пешком до своей конторы, чтобы взять чек. Я был спокоен. Теперь я снова знал, что делаю, и шагал прямо к намеченной цели. Раннее солнце показалось над крышами домов, как налитый кровью глаз циклопа.

…Когда я вошел в контору, там сидела Джуди Чепмэн. Одетая в белые брюки и цветную турецкую рубашку, она вертела в пальцах зажигалку, с отсутствующим видом глядя на пыльные окна. Всякий раз, когда я видел ее, она была одета по-другому, и все ей удивительно шло. Она не умела быть некрасивой. Джуди повернулась ко мне навстречу и улыбнулась. Такая улыбка может заставить мужчину поверить, что солнце будет светить до конца вашей жизни. Я тоже улыбнулся в ответ и сел за стол. Я испытывал такую усталость, что с трудом сознавал, где нахожусь. Меня не покидало ощущение, что все это уже происходило раньше.

– Все кончено, – сказал я. – Больше не будет ни полиции, ни адвокатов.

– Я знаю, – сказала она. – Бэрльсон позвонил мне несколько часов назад. Я пыталась связаться с тобой, но дома тебя не было, и я подумала, что найду тебя здесь. Мне очень хотелось тебя увидеть.

– Брилль умер.

– Я знаю. Бэрльсон сказал мне.

– Он выстрелил себе в рот, а я в это время сидел напротив на расстоянии полутора метров от него.

Ее передернуло:

– Я не знала, что ты там был.

Мысль о том, что я при этом присутствовал, пугала ее больше, чем самоубийство.

– Я был там. Перед тем как это случилось, мы долго беседовали с Бриллем. Он все еще был влюблен в тебя, ты знаешь… безнадежно влюблен в тебя.

– Я не хотела этой любви. Ты сам знаешь.

– Ты была не права, когда сказала, что он не способен на ревность. Он сходил с ума от ревности и превратился в преступника и убийцу, чтобы вернуть тебя.

– Не будем об этом, Макс. Это слишком ужасно. Я не хочу об этом думать и говорить.

– А я хочу, – сказал я. – Нам с тобой очень важно переговорить обо всем в последний раз.

Она посмотрела на меня тревожными глазами. Все шло не так, как она себе представляла, и она не понимала почему. Я наносил ей новые раны, в то время как она еще не оправилась от старых, и я читал боль на ее лице.

– Пожалуйста, Макс. Избавь меня от этого. Я хочу вместе с тобою покинуть этот город и уехать далеко-далеко, где не будет никого, кроме нас двоих. Мне нужно восстановить силы после этого… этого испытания.

– Сперва я должен выяснить кое-какие моменты. Видишь ли, мне кажется, Брилль сказал мне не все, и прежде чем уехать с тобой вдвоем, я должен знать, на что иду. Тебя не слишком смущает, что все мужчины в твоей жизни кончают самоубийством?

Она долго отказывалась верить своим ушам. Потом тихо залилась слезами. Слезы катились по щекам, рисуя на них переплетения мокрых дорожек, поблескивающих в свете лампы.

– Как ты можешь быть таким жестоким, Макс? Ты думаешь, я не способна испытывать чувства?

– Способна, но только по отношению к себе самой.

– А тот вечер? Он ничего не значит для тебя?

– Это старая история. Такая же волнующая, как то, о чем думали динозавры.

Моя грубость вызвала новый поток слез.

– Я могла бы любить тебя очень сильно, Макс, – прошептала она. – Я бы могла сделать тебя счастливым. Но ты все испортил.

– Ты с самого начала была в курсе, не так ли? – сказал я. – Ты использовала Брилля, чтобы избавиться от Джорджа. Ты была уверена, что даже если Брилля поймают, он никогда не откроет правду о твоей роли в этом деле. Он был без ума от тебя и готов на все ради своей любви. Двенадцать часов назад он покончил с собой, чтобы спасти тебя, и твоя единственная реакция – отказ говорить об этом. А вот я хочу об этом говорить, и ты будешь слушать. Это ты посоветовала Бриллю послать Смарта к Чарльзу Лайту, и ты убедила его послать письмо с угрозами. Ты обещала Бриллю помириться с ним, и он поверил. Это было несложно, он не многого стоил в твоих глазах. Ты хотела раз и навсегда вычеркнуть Джорджа из своей жизни. Ты даже позволила себе удовольствие сообщить ему обо всем, что вы замышляли. Это было основой твоего плана. Ты так хорошо взялась за дело, что в конце концов ему осталось два выхода – убить тебя или умереть самому. На его месте я бы, наверное, задушил тебя собственными руками, но Джордж был джентльмен, и ты это знала. Настоящая война нервов, не правда ли? Ты непрерывно повторяла, что откроешь всему свету его тайну и что ему следует поторопиться и покончить с собой, пока не поздно. Затем Брилль послал письмо, и Чепмэн понял, что час настал. Он рассказал, каким образом собирается покончить с собой, чтобы навлечь на тебя подозрение в убийстве. Ты бросила ему вызов, заставив идти до конца, так? Ты была там, в кухне, и смотрела, как он пьет яд. Потом ты спокойно вышла на улицу и отправилась за покупками. Потом было несколько тяжелых дней, но теперь все позади и ты вне подозрений. Джордж мертв, Брилль мертв, и ты вольна делать, что хочешь. Скажи мне, каково это – наблюдать, как человек на твоих глазах принимает яд? Мне любопытно, что ты чувствовала, что за мысли копошились в твоей хорошенькой головке в это мгновение.

Пока я говорил, она трясла головой, истерично всхлипывая. Как будто одна часть ее души хотела отбросить кошмар моих обвинений, в то время как вторая часть плакала, зная, что это невозможно. Ее душило зло, которое она причинила людям за свою жизнь. Она захлебывалась желчью, и этот вкус сохранится в ее памяти до конца жизни. Я не отрывал от нее глаз, не в силах отвернуться. Это было лицо смерти, которая преследовала меня с самого начала, и оно было невообразимо прекрасно. С ней могло случиться все что угодно, но красота не исчезнет.

– Ты не понимаешь, – сказала она, когда я умолк, – ты не понимаешь, Макс. Это было ужасно. Я не могла этого вынести и убежала. Это был кошмар.

Она спрятала лицо в ладонях и продолжала рыдать. Когда кризис миновал, она понемногу взяла себя в руки, вынула из сумочки платок и вытерла глаза.

– Полагаю, ты не желаешь услышать мою версию? – прошептала она.

– Нет. Я больше ничего не хочу слышать на эту тему.

– И не важно, что ты ошибаешься, что совершаешь ужасную ошибку?

– Не важно.

Она поднялась и произнесла сдержанным и безразличным тоном:

– Пришлите мне счет за услуги, мистер Клейн. Я отправлю вам чек по почте.

– Вы не должны мне ни цента, – сказал я. – Мы квиты.

Она метнула на меня жесткий взгляд, пытаясь отыскать на моем лице признак слабости. Я не отвел глаз.

– Если вы когда-нибудь захотите узнать правду, – сказала она, – дайте мне знать. Я буду счастлива открыть вам ее.

Она вышла из комнаты. В течение нескольких минут я смотрел на дверь, не смея пошевельнуться, не смея вздохнуть. Потом я опустил глаза и увидел, что она оставила свою зажигалку на моем столе. Как будто хотела этим сказать, что часть ее остается здесь и что если я захочу, то могу вновь зажечь пламя. Я щелкнул зажигалкой. Маленькое желтое пламя выглядело бледным при утреннем свете. Я долго смотрел на него, так долго, что перестал видеть. Потом металл начал нагреваться в моей ладони. Когда он стал таким горячим, что невозможно было удержать в руках, я уронил зажигалку на стол.

Я никогда больше не должен ее видеть.