Текст книги "Пропущенный мяч"

Автор книги: Пол Бенджамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Я по поводу моего мужа, Джорджа, – сказала она. – Я знаю, что он приходил к вам сегодня утром. Я боюсь, что с ним случилось нечто страшное.

– Ничего страшного не произошло. Пока мы говорили о том, что делать, чтобы этого не случилось в дальнейшем.

– Значит, есть чего опасаться?

У меня возникло ощущение, что мысль об этом беспокоит ее давно, а не с сегодняшнего утра.

– Ваш муж не говорил с вами об этом?

– Мы с мужем почти не разговариваем о важных вещах, мистер Клейн.

В ее голосе не было горечи, только констатация факта.

– Если вы не говорили об этом с вашим мужем, то как вы узнала, что он был здесь?

Мгновение Джудит колебалась. Теперь она раздумывала, правильно ли поступила, придя сюда.

– Мне сказал об этом Уильям Брилль.

Я уставился в потолок. Затем поинтересовался невинным голосом:

– Это случайно не профессор Уильям Брилль? Член департамента социологии университета Колумбии и автор нескольких литературных шедевров?

Я позволил себе улыбнуться.

– Спрячьте ваш сарказм, мистер Клейн, – ответила она сухо, впервые выразив недовольство. – Вы прекрасно знаете, о ком идем речь. Вы виделись с ним несколько часов назад.

– Что именно рассказал вам Брилль?

– Он позвонил мне в полдень. Он был в панике и сказал, что вы ведете расследование по поводу Джорджа и что вы угрожали ему.

– Он отказался сотрудничать со мной. Мне показалось, что он что-то скрывает, а я человек любознательный. Мне всегда интересно, почему люди поступают так или иначе.

– Может, он просто испугался.

В ее голосе появилась некоторая нервозность, она защищалась.

– Я только хотел задать ему несколько вопросов, чтобы помочь одному из его друзей.

– Именно поэтому он и испугался. Биллу нелегко говорить обо всем, что касается Джорджа.

– Можно узнать – почему?

Она опять замешкалась, как бы боясь сболтнуть лишнее.

– Это сложно, – проговорила она.

– Ничего, я не спешу. Вы сможете мне объяснить.

Джудит сделала глубокий вдох, чтобы набраться смелости. Затем нагнулась и затушила сигарету в пепельнице.

Она заговорила, глядя на эту пепельницу, и затушенная сигарета слушала без всяких критических замечаний.

– Я думаю, что теперь это уже не имеет значения, – сказала она, – но, возможно, мне следует рассказать.

Она снова глубоко вздохнула и попыталась немного расслабиться. За окном слышался привычный рокот улицы, из мастерской Денниса Редмэна раздавался шум текущей воды, на карнизе ворковали голуби. Обычные городские звуки.

– Видите ли, Брилль долгое время был моим любовником. Этим объясняется его сегодняшняя нервозность. Он не знал, что вы ищете. Мне кажется, мы сумели все сохранить в тайне, но никогда нельзя быть полностью уверенным.

– Считается, что вы с мужем очень преданы друг другу Вас называют идеальной супружеской парой.

– Ужасно, не правда ли? – подхватила она. – Жить в бесконечном лицемерии… Наши отношения с Джорджем начали рушиться через три года после свадьбы. Мы продолжали появляться вместе на людях, делать вид, что между нами ничего не изменилось, но каждый из нас жил своей жизнью.

– Когда началась ваша связь с Бриллем?

– Примерно за два года до автомобильной катастрофы.

– Она продолжалась и после?

– Более или менее. Какое-то время мы не встречались, но это не стало окончательным разрывом. Всего лишь пауза в отношениях.

– А теперь между вами все кончено?

– Да, мы расстались примерно шесть месяцев назад. Я решила начать все заново с Джорджем. Он говорил, что очень хочет, чтобы я вернулась к нему, и я поверила. Какое-то время все было хорошо, но потом опять рухнуло. Джордж очень тяжелый человек для совместной жизни, мистер Клейн.

– Сегодня утром он сказал мне, что очень любит вас и что вы его единственная опора в этой жизни.

– Это на него похоже. Он предпочитает говорить то, что от него ожидают услышать, а не то, что думает. Он всегда был таким, но в последнее время эта черта стала еще заметнее. Мне трудно говорить об этом. Вы должны понять – я была совсем девчонкой, когда выскочила замуж за Джорджа. Мне был двадцать один год, я только что закончила колледж и считала Джорджа необыкновенным человеком. Я ничего не знала о бейсболе, не знала, что такое быть женой игрока. Когда начинался спортивный сезон, я его практически не видела. К тому же надо знать, как спортсмены обычно ведут себя во время турне. У Джорджа, как и у других, в каждом городе была любовница. Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять это, но ему не нужна была жена. Я была только красивой вещицей, которую выставляли напоказ, я создавала ему хороший имидж. Ради этого он и просил меня вернуться. Он собрался заняться политикой, а красивая порядочная жена – хороший козырь. Также ему было важно избежать скандала, если бы наша связь с Бриллем открылась. Джордж хороший игрок не только на стадионе, но и в жизни. Он не любит рисковать.

– Не хочу показаться бестактным, но почему вы никогда не думали о разводе?

– Разумеется, думала. Мы много раз говорили об этом, но он отвечал, что скорее убьет нас обоих. И я верила ему. Джордж бывает подвержен внезапным приступам ужасной ярости. Я думаю, он так сильно подавляет свои эмоции, что в конце концов они находят выход в таких взрывах. Он свыкся с мыслью, что мы с Биллом любовники, и решил, что я могу продолжать видеться с ним при условии, что никто больше не будет знать об этом. Согласна, это извращение, но таков мой муж. Я не хочу выставлять его негодяем и монстром. Просто это человек очень сложный и тяжелый в общении. Я думаю, он любит меня по-своему, если вообще способен кого-то любить. Несмотря на все это, я отдаю себе отчет, что испытываю к нему некоторые чувства – жалость, нежность, привязанность… как это назвать?.. Мы вместе преодолели много тяжелых испытаний, и это связало нас. Но все же я всегда нуждалась в большем…

Я встал, отошел в другой конец комнаты и сел на подоконник. В растерянности я размышлял, почему она выбрала именно меня для своей исповеди. Не имело никакого смысла так откровенно рассказывать мне о своей связи с Бриллем, до этого так долго хранив ее в секрете. В то же время я был рад, что стал ее избранником для душевных излияний. Мне недоставало информации, а за эти несколько минут она открыла мне то, что я не сумел бы узнать и за неделю. Я воспринял это как знак удачи.

– Вы хороший собеседник, мистер Клейн, вы умеете слушать, – сказала она, – мне уже давно хотелось высказать кому-нибудь, что у меня на душе. – Она смущенно улыбнулась. – И этим кем-нибудь оказались вы.

– Можете называть меня Макс, – ответил я, – меня все так зовут.

Она снова улыбнулась, на этот раз теплой сердечной улыбкой, отразившейся в ее глазах.

– Если так – меня зовут Джуди.

Мы внимательно посмотрели друг на друга, как будто впервые признавшись в своей человеческой сущности. Атмосфера в конторе изменилась внезапно и неуловимо. Мы больше не были абсолютно чужими, между нами установилась душевная связь. Я продолжал смотреть ей в глаза.

– Скажите мне, – начал я, – были ли у Джорджа любовницы после катастрофы?

Она покачала головой:

– Не думаю. Во всяком случае, я ни о чем таком не слышала.

– Помимо ампутации ноги повлекла ли авария другие м-м-м… психологические изменения?

– Если я правильно поняла ваш вопрос, то отвечу – нет. Джордж способен иметь половые контакты.

– Тогда почему он этого не делает? Я не говорю про любовь. Только про удовлетворение элементарных мужских потребностей.

– У Джорджа потребности не такие, как у других мужчин, – прошептала она. – Даже до аварии секс был для него больше обязанностью, чем удовольствием. По-моему, он боялся сильных эмоций, которые порождает эта физическая деятельность, – закончила она с горькой иронией.

Я раздумывал над ее словами, пытаясь совместить полученную информацию с образом Чепмэна. Мне предстояло принять эти черты как есть и не забывать о них в дальнейшем. Я сказал:

– Ваш муж пришел ко мне сегодня, потому что получил письмо угрожающего содержания.

Джудит смотрел на меня так, как будто я говорил по-китайски.

– Не понимаю, о чем вы?

– Кто-то послал Джорджу письмо. Автор письма заявляет, что если Джордж не сделает чего-то, то ему придется переселиться в мир иной. Но проблема в том, что Джордж не имеет ни малейшего представления, о чем идет речь. В том смысле, что если даже он захочет следовать требованиям автора послания, то все равно не сможет. И это создает довольно опасное положение.

– О боже! – воскликнула Джудит еле слышно. – Боже мой!

– Пока я не могу сообщить ничего определенного, но сейчас я работаю над одной версией, которая может вывести нас на правильный путь. – Я замолчал, дав ей время оправиться от потрясения. – Вам что-нибудь говорит имя Виктор Контини?

– Это отец адвоката Джорджа Брайана Контини.

– Вы с ним когда-нибудь встречались?

– Нет, никогда.

– А Джордж?

– Насколько я помню, он никогда мне о нем не говорил. – Она в замешательстве посмотрела на меня: – Виктор Контини имеет отношение к преступному миру?

Я кивнул.

– Он один из худших гангстеров нашего города.

Джудит всматривалась в мое лицо, надеясь увидеть на нем улыбку, как знак того, что это была только шутка. Но выражение моего лица не изменилось. Она прошептала:

– Я не могу поверить. Все это нереально.

Я не стал ее убеждать или утешать. Сказать ей, что все скоро уладится, было бы враньем, а я не люблю ложных обещаний. К сожалению, это было реальностью, и могло произойти все что угодно.

– Расскажите мне о финансовом положении Джорджа, – попросил я. – Тратит ли он больше, чем зарабатывает?

– Нет, совсем наоборот. У него больше денег, чем он может потратить. Книга принесла очень большую прибыль, и мы ожидаем новых поступлений с этой стороны. Еще он проводит конференции в специализированных кругах и продолжает получать зарплату от «Американз». Он подписал долгосрочный контракт еще до катастрофы.

– Я знаю. На восемь лет.

– Этих денег более чем достаточно. Большинство людей и за всю жизнь не зарабатывают столько.

– Двести пятьдесят тысяч в год, так?

– Не совсем, но вы близки к истине.

– А Чарльз Лайт? Его, должно быть, не слишком радует перспектива терять такие деньги каждый год, ничего не получая взамен?

– Да, ему это не нравится, но он связан контрактом. В первое время он пытался заключить полюбовное соглашение на раздел этих денег, но Джордж не хотел отказываться от своей доли, и Лайту пришлось уступить.

– За исключением Лайта кто может иметь зуб на Джорджа?

– Я уверена, что очень многие ненавидят его. Он очень сильная личность, а это не нравится людям. Но это не значит, что они хотят его смерти.

– А Уильям Брилль?

На мгновение она застыла.

– Невозможно, Брилль не тот человек. Во-первых, он ненавидит саму идею насилия. И слишком боится Джорджа, чтобы замыслить нечто подобное.

Она говорила резким, язвительным тоном, как бы желая прогнать эту мысль из моей головы и вычеркнуть Брилля из этой истории. Я спросил себя, зачем ей это нужно.

– Последний штрих, – сказал я. – Объяснял ли вам Джордж, почему в ночь катастрофы он ехал по маленькой проселочной дороге, а не по шоссе?

Мой вопрос привел ее в полную растерянность. Она совершенно не представляла, что я имею в виду.

– Господи, какая разница, по какой дороге он ехал?

– Это довольно странно, а я должен разобраться с любой деталью, выпадающей из общей схемы.

– Но какая связь между несчастным случаем, произошедшим пять лет назад, и тем, что случилось сегодня?

– Не знаю, – ответил я, – это я и пытаюсь узнать.

Джудит Чепмэн, погрузившись в свои мысли, покачивала головой, видимо, начиная вникать в сложности этого дела.

– Бедный Джордж, – пробормотала она почти про себя, – бедный Джордж.

Я спросил:

– Могу ли я как-то связаться с вами? Я позвоню вам, если узнаю что-либо интересное.

– Да, я буду у себя. А если меня вдруг не окажется дома, вы всегда можете записать сообщение на автоответчик.

Она поднялась, собираясь уходить. Я вдруг осознал, что мне нравится в ней абсолютно все – лицо, одежда, манеры, движения. Ее одежда не выглядела на ней доспехами, как на большинстве женщин. Напротив, она напоминала, что внутри находится живое теплое тело. Ей не нужно было выставлять свое тело напоказ, чтобы стать более соблазнительной и желанной. Я никогда не встречал подобных женщин. Мы уже собирались направится к лифту, как вдруг она обернулась и посмотрела на девять «Вавилонских башен», украшавших стены моей конторы.

– У вас оригинальный дизайн.

– Я не из тех людей, которые любят разнообразие. Когда я нахожу вещь, которая мне очень нравится, я сразу к ней привязываюсь.

Мы словно говорили как бы на зашифрованном языке – самая банальная реплика обладала двойным значением, была скрытым признанием. Джудит удивленно улыбнулась. Она не ошиблась – я только что сделал ей комплимент. Я убедился, что мы передаем мысли на одной волне, и почувствовал себя счастливым. В молчании мы дождались лифта. Когда лифт приехал, она накрыла мою руку своей и сказала:

– Будьте осторожны, Макс.

Я ответил – непременно.

6

Луис Рамирес работал сторожем на автомобильной стоянке Биг Эппл, расположенной на противоположной стороне улицы. Я парковал там свой «сааб» 1971 года в течение пяти лет и со временем близко познакомился с Луисом. Это был худой мужчина лет тридцати, неизменно одетый в голубой джемпер с капюшоном. Свободные минуты он проводил в деревянной пристройке размером с телефонную кабину за чтением всевозможных публикаций на тему бейсбола в журналах «Sporting News», «Baseball Digest», «Baseball Monthly» и «Baseball Annual». За пять лет нашего знакомства у него родилось три сына, и каждый из них получил имя латиноамериканского игрока в бейсбол – Луис Апаричио Рамирес, Минни Минозо Рамирес и Роберто Клемент Рамирес. При встрече мы всегда болтали о нашем любимом виде спорта. Его знание игры было потрясающе, Рамирес был настоящим фанатом бейсбола.

– Здорово, старина, – приветствовал он меня, оторвав взгляд от таблицы со счетом игр лиги «Пацифик Кост», напечатанной на последней странице «Sporting News». – Пришли за своей колымагой?

– Да, – ответил я, – но, судя по тому, что ты ее запихнул в самый дальний угол, тебе придется попотеть, чтобы вывести ее оттуда.

– Смеетесь? – Он был рад принять мой вызов. – Три минуты, вот увидите. Не больше трех минут.

Он снял со стены ключи и продемонстрировал мне свое профессиональное мастерство. Рамирес в своем деле был настоящим волшебником – он мог развернуть машину на клочке в пять сантиметров и проскользнуть ужом в любой пробке. Когда пыль улеглась, я взглянул на часы и увидел, что прошло четыре с половиной минуты. Рамирес открыл дверь «сааба» и засмеялся:

– Ну что я вам говорил? Четыре минуты. Когда я назначаю время, я всегда укладываюсь тютелька в тютельку. Четыре с половиной минуты!

Я сел в машину и опустил стекла.

– Кто сегодня выиграет матч, Луис?

Он враз посерьезнел:

– Это зависит от многого. Если они выпустят на поле Миддльтона, у «Американз» есть шанс. А если выберут Лопеса, то пиши пропало. Этот парень принесет нам неудачу. Я бы сказал, что победит Детройт, но с небольшим перевесом – шесть – четыре, семь – пять, что-то вроде этого.

Если бы Луис Рамирес спорил на деньги, то наверняка провел бы остаток своей жизни на собственной шикарной вилле где-нибудь на юге Калифорнии. Но это был болельщик, которого возмущала идея делать деньги на любимом увлечении. Превращение чистого искусства в прибыльное дело убивает удовольствие.

Я вырулил со стоянки и поехал в направлении к тоннелю Линкольна. Было четыре тридцать, не самое лучшее время разъезжать по Нью-Йорку, не говоря уж о том, чтобы попытаться выехать из города. Но я хотел немедленно найти Пиньято.

В обычных условиях до Ирвингвилля можно доехать на машине за тридцать – сорок минут. Я вырос в Нью-Джерси и хорошо знал эти места. После тоннеля надо ехать по автостраде. По пути приходится терпеть жуткую индустриальную вонь. Трубы гигантских заводов харкают в небо грязно-белым дымом, который отравляет окружающий пейзаж – болота и заброшенные кирпичные склады. Сотни чаек кружат над горами мусора и ржавыми каркасами разбитых автомобилей. В период депрессии такой картины достаточно, чтобы появилось желание уйти в лес и жить отшельником, питаясь корешками и дикими ягодами. Но люди ошибаются, говоря, что это предпосылки конца цивилизации. Это сущность цивилизации, цена, которую мы платим, чтобы быть тем, кем мы являемся, и хотеть того, чего мы хотим.

Когда я подъехал к Гарден Стейт Паркуэй, движение было плотное, но достаточно интенсивное. На улице было не слишком жарко – мы еще не вошли в сезон перегретых радиаторов и лопающихся шин. Теплая погода заставляла водителей садиться за руль. Они спешили вернуться домой, чтобы провести послеобеденное время, копаясь в своих садиках, сажая помидоры и попивая пиво.

Без двадцати шесть я был у въезда в Ирвингвилль. Как и большинство маленьких городков около Нью-Йорка, Ирвингвилль представлял собой жалкую рабочую окраину. Лучшие его дни остались далеко в прошлом. Однако в отличие от соседних городков, где население стало преимущественно черным, Ирвингвилль все еще оставался белым. Это был островок реакционности посреди мира, переживающего глубокие перемены. В тридцатые годы в Ирвингвилле была создана нацистская организация, а здешние полицейские и по сей день считались самыми жестокими во всем штате. Ирвингвилль был населен поляками и итальянцами, большинство из них знали в жизни только выматывающую работу на заводе, усталость и безысходность. Эти люди с трудом держались над пропастью нищеты, в которой барахтались негры, и из-за этой пугающей близости находили утешение в расизме. Это было жестокое и мрачное место, куда заглядывали только по необходимости.

Семнадцатая улица была скопищем одинаковых домов, тщетно пытающихся сохранить приличный вид. Перед каждым домом сидели старики и со скукой наблюдали за играющими на тротуаре ребятишками. Дом Пиньято ничем не выделялся. Я поднялся по расшатанным ступенькам, нашел имя Пиньято на ящике для писем и постучал. Секунд тридцать все было тихо. Я снова постучал, на этот раз сильнее. Изнутри послышался ленивый женский голос: «Иду, иду». Наверное, она ожидала увидеть за дверью соседских ребятишек, выпрашивающих печенье. Я услышал приближающийся шаркающий звук шагов, и дверь открылась. Мэри Пиньято оказалась сорокалетней брюнеткой с желтым восковым лицом. Она была невысокого роста, живот и раздавшиеся ляжки выпирали из черного обтягивающего трико. На ногах у нее были розовые тапочки, на плечах – широкая желтая блуза, а на шее серебряная цепочка с крестиком. Она, вероятно, давно перестала верить, что придет ее звездный час. Глядя на темные круги под ее глазами, можно было подумать, что она не высыпалась много лет.

– Миссис Пиньято?

– Да?

Голос был неуверенный – она растерялась, увидев на пороге незнакомца.

– Меня зовут Макс Клейн. Я представляю страховую компанию «Греймур». – Я вытащил из кармана одну из своих визитных карточек и протянул ей. – Могу ли я видеть мистера Пиньято?

– Нам не нужно страхование, – сказала она.

– Я пришел по другому поводу, миссис Пиньято. Кажется, вашему мужу повезло, и я хочу сообщить ему об этом.

Она оглядела меня с ног до головы, затем уставилась на мою карточку.

– Вы что, адвокат?

– Именно, – улыбнулся я. – Я адвокат. И если я поговорю с вашим мужем всего несколько минут, уверен, вы не пожалеете об этом.

– Бруно нет дома, – сказала она, слегка смягчившись.

– Вы знаете, когда он вернется?

Она пожала плечами.

– Откуда я знаю? Бруно приходит и уходит, за ним невозможно уследить. Вы знаете, он инвалид, ему не надо работать.

Она сказала об этом так, как будто работа – это единственная причина, способная возвращать человека домой по вечерам.

– Вы его видели сегодня?

– Да. Он был здесь, но потом уехал. – Она остановилась, покачала головой и вздохнула, будто говоря о непослушном ребенке: – Иногда он не приходит по нескольку дней подряд.

– Я слышал, ваш муж не очень хорошо себя чувствует.

– Да нет, с ним все в порядке. Все это началось после аварии. Его время от времени забирают на обследование в психушку.

– О какой аварии вы говорите?

– Его грузовик столкнулся с автомобилем. Сам он не пострадал. Но что касается душевного здоровья, он уже не тот, что раньше.

– Вы не знаете, где я мог бы его найти? Это очень важно. Мне бы не хотелось уезжать, не повидавшись с ним.

– Вы можете пойти в бар Анджело на углу Пятнадцатой и Большой улиц. Он туда часто заходит выпить пива.

– Я так и сделаю, – сказал я, – спасибо за помощь. И я пошел.

– Эй, мистер, – позвала она, – вы забыли свою карточку. – Она протянула ее мне, не зная, что с ней делать. Для нее это был незнакомый чужой предмет, она боялась его.

– Это не страшно, можете оставить ее себе.

Она вновь уставилась на визитную карточку.

– Нам может перепасть немного деньжат? – спросила она робко, не смея надеяться.

– Да, это так, – подтвердил я. – Не думаю, что очень много, но кое-что вам достанется.

Я улыбнулся, а она опять посмотрела на карточку, которая, видимо, оказывала на нее магическое действие.

Перекресток Пятнадцатой и Большой улиц был недалеко от дома Пиньято, но я решил ехать туда на машине. Мне не хотелось оставлять ее на забаву пацанам. Я проезжал мимо вытянувшихся в ряд домов-близнецов, пустырей, заросших крапивой, бродячих собак и школьного двора, где мальчишки играли в волейбол. Один мальчик только что бросил мяч, а другой откинул руку назад, готовясь отбить его. Я завернул за угол и не увидел продолжения, кирпичная стена школы скрыла от меня игроков. Картинка словно застыла во времени, и образ белого мяча, повисшего в воздухе, не покидал меня как образ бесконечного ожидания.

«Дворец Анджело» находился между магазинчиком, где продавались принадлежности для спиритических сеансов, и гольф-клубом. Я припарковал машину около института красоты. В витрине нарисованная от руки вывеска сообщала: «Долорес скоро вернется». Я понадеялся, что она сдержит свое обещание. Несмотря на свое название, «Дворец Анджело» оказался небольшим баром, каких тысячи. Неоновые вывески, рекламирующие сорта пива, облупившаяся зеленая краска на фасаде, красная дверь, содрогавшаяся от толчков жаждущих… Над дверью были изображены два бокала мартини, из которых вылетали пузырьки. От названия «Салон-бар» осталось только грустное «Салбар». Внутри было темно, как во чреве кита, и я не сразу привык к полумраку. В баре светились только пурпурные огоньки музыкального автомата, выдававшего какую-то жалобную песенку про разлуку и тоску. В зале было всего пять-шесть клиентов. Двое из них, одетые в серую униформу наладчиков телефонных автоматов, сидели за стойкой, склонившись над своим пивом, и обсуждали достоинства «БМВ» и «аудиа». Другие, примостившись за деревянными столиками, почитывали «Нью-Йорк Таймс» Бармен был одет в белую рубашку с короткими рукавами и такой же белый фартук и походил на спортсмена, растолстевшего из-за пристрастия к пиву

Я подошел и заказал пива. Когда бармен вернулся со стаканом, я положил на стойку доллар и сказал.

– Я ищу Бруно Пиньято Его жена сказала, что он бывает здесь.

– Вы не легавый, а?

Вопрос был задан нейтральным тоном. В сущности, ему было все равно, но он должен был защищать своих клиентов, а я был чужаком.

– Нет, я адвокат. Я хочу просто поговорить с ним.

Бармен смерил меня взглядом, потом показал на дальний угол зала. Там сидел человек перед полной кружкой пива и смотрел в пустоту.

– Спасибо, – поблагодарил я, взял свой стакан и направился к столику.

Слыша имя Бруно, я представлял себе высокого мужчину мощного телосложения. Но передо мной сидел маленький и тщедушный, как жокей, человечек в цветастой гавайской рубашке, слишком кричащей, чтобы быть приличной. Темные курчавые волосы закрывали только заднюю часть черепа, лицо с глазами навыкате имело форму редьки. У него практически отсутствовал подбородок, из-за чего длинный нос выглядел еще более длинным и унылым От Бруно Пиньято за версту веяло полным провалом в жизни, как от Джорджа Чепмэна – успехом.

У него были тощие безвольные руки человека, долго валявшегося в больнице. Я понял, что с ним надо избрать особую тактику.

– Здравствуйте, Бруно. Меня зовут Макс Клейн. Ваша жена сказала, что я найду вас здесь.

Он обернулся и бросил на меня равнодушный взгляд:

– Привет, Макс

– Не будем терять время попусту, Бруно. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Да, Макс. Чем могу быть полезен?

– Я хотел бы поговорить о том, что произошло пять лет назад в ночь катастрофы.

Безмятежное выражение на его лице сменилось беспокойством. Похоже, я нажал на тайную кнопку, резко переменив его настроение. Никто не смог бы заставить его говорить на эту тему, но я выполнял свою работу, и ставкой в этой игре была человеческая жизнь. Я ненавидел себя за то, что причинял боль Пиньято, но продолжал.

– Это было плохо, – произнес он. – Очень плохо. Там пострадал один человек.

– Я знаю, Бруно. Это ужасно. Вы знаете, кто был этот человек?

Его голос задрожал, он быстро терял контроль над собой.

– Джордж Чепмэн. Известный бейсболист. – Он посмотрел на стол перед собой и глубоко вздохнул. – Бог мой, ему ампутировали ногу

– Вы можете рассказать мне, как все случилось?

Он сокрушенно покачал головой, делая усилие, чтобы отогнать тяжкое воспоминание

– Мне неприятно об этом говорить. Я вообще не люблю об этом говорить.

– Я понимаю, что это трудно, Бруно. Но попытайтесь, это очень важно. Виктор Контини хочет опять навредить Джорджу Чепмэну, и если вы мне не поможете, ему это Удастся.

В глазах Пиньято зажглась недобрая искорка. Он впервые внимательно посмотрел на меня и ворчливо ответил:

– Я вас не знаю, верно? Почему вы плохо говорите о мистере Контини? Он большой человек, мистер Контини. Вы не должны плохо говорить о нем.

– Я не говорю ничего плохого о нем, Бруно. Я просто говорю, что мне нужна ваша помощь. Вы ведь не хотите, чтобы с Джорджем Чепмэном опять что-то случилось?

– Нет, – покорно согласился он, вновь впадая в оцепенение. – Но я клянусь, что не хотел ранить его.

– Что случилось той ночью, Бруно? Кто вас попросил сделать это? Поверьте, это очень важно.

– Меня никто ни о чем не просил, это точно. Они просто хотели, чтобы я остановился, чтобы принять груз в машину. Я не знаю, я плохо помню. Но мистер Контини всегда был добр ко мне.

– Они привезли вам туда этот груз?

– О чем вы?

– Они привезли вам тот груз, который вы должны были положить в машину?

– Кажется, нет. – Пиньято смотрел на свои руки, как будто ответ был записан на ладонях. – Но я очень плохо помню.

Наступило долгое молчание. Я вынул из бумажника пятидесятидолларовую купюру и положил на стол перед ним.

– Возьмите, Бруно, это вам.

Он взял деньги и долго разглядывал их – совершенно так же, как его жена разглядывала мою визитную карточку. Потом положил деньги обратно на стол.

– Почему вы даете мне пятьдесят долларов?

– Потому что вы оказали мне большую услугу.

Он заколебался, опять взял купюру и посмотрел на нее. Он размышлял, пытаясь принять решение. Наконец он хлопнул банкнотой об стол и подтолкнул ее ко мне.

– Мне не хочется брать ваши деньги, – сказал он.

– Если вам они не нужны, почему бы не отдать их вашей жене? Уверен, это доставит ей удовольствие.

– Мэри? При чем тут она? – Он занервничал. – Я думал, у нас чисто мужской разговор.

– Верно, Бруно, мы говорим как мужчина с мужчиной.

– Тогда почему вы хотите, чтобы я отдал деньги Мэри? Я не хочу! – закричал Бруно.

Схватив пятидесятидолларовую бумажку, он быстро и яростно порвал ее на мелкие кусочки.

– Нехорошо заставлять меня отдавать деньги Мэри.

Я невольно затронул его больное место. На плечи жены Бруно легла вся тяжесть последствий его болезни – и моральных и материальных. Такое положение было унизительным для него и невыносимым для нее. Я старался не думать, на что должна быть похожа ее ежедневная жизнь.

– Ну так не давайте их ей, – сказал я. – Вы не обязаны делать то, что вам не нравится.

Он подтвердил:

– Это правда, я не обязан.

Фраза прозвучала как оправдание всей его жизни. Я надеялся, что пятьдесят долларов сделают его более разговорчивым, но ошибся. Со странной проницательностью, свойственной шизофреникам, он разгадал мою тактику и закрылся в своем панцире. Я попытал счастья во второй раз:

– Я сейчас уеду, Бруно. По-моему, не стоит продолжать разговор сегодня.

Он окинул меня диким, полным ненависти взглядом. Губы его дрожали.

– Вы мне не нравитесь, – сказал он. – Вы нехороший человек.

Я поднялся и отошел от стола.

– Вы нехороший человек, – закричал он мне вслед. – Я вас ненавижу! Нехороший!..

В баре все глядели на меня. Глядели с холодным любопытством, как на животное в зоопарке. Не оборачиваясь, я зашагал к выходу. На улице, подойдя к своему автомобилю, я услышал Пиньято, который неотступно следовал за мной.

– Вы нехороший человек! – кричал он своим надтреснутым пронзительным голосом. – Нехороший человек!

Я открыл дверцу и, обернувшись в последний раз, увидел его стоящим перед «Дворцом Анджело». Он кричал уже не на меня, а на весь мир. Крошечная фигурка в смешных одеждах, похожая на ощипанную птицу, покачивалась взад-вперед в наступающих сумерках.

7

За пять лет, прошедших со дня нашего развода, мы с Кэти научились быть друзьями. Когда улеглись горечь и злость, мы обнаружили, что дорожим друг другом. Понять это удалось не сразу. Наш союз распался исключительно по моей вине, из-за работы, в которой я разочаровался. Я еще имел наглость упрекать потом Кэти в том, что она покинула меня в трудный момент. Ведь я сам почти заставил ее принять это решение, саботируя нашу семейную жизнь. Я как будто хотел доказать, что моя жизнь действительно не удалась, прежде чем начать перемены в ней. Мне хотелось поплакать от жалости к себе, и в конце концов это мне удалось. Кэти нашла себе работу – место преподавателя музыки в частной школе для девочек. Она отказывалась от всякой помощи с моей стороны, нас не связывали даже алименты. Я чувствовал себя уязвленным – даже мои деньги ничего для нее не значили. День моего развода, несомненно, был самым гнусным днем в моей жизни. Пару месяцев спустя я убедил себя, что не гожусь для карьеры юриста, и стал работать частным детективом. Дела пошли на поправку. Дело Бэнкса послужило подходящим оправданием, чтобы оставить занимаемую должность в прокуратуре.

Джо Джо Бэнкс, негритянский парнишка из Гарлема, двенадцати лет от роду, был до смерти избит белым полицейским по имени Ральф Винтер. Винтер утверждал, что мальчик угрожал ему оружием. Как во всех подобных случаях, на этом дело должно было закончиться. Винтер отделался бы краткосрочным арестом, и все позабыли бы о случившемся. Но оказалось, что отец Джо Джо Бэнкса был не каким-то школьным сторожем, согласным принять смерть сына как естественное следствие судьбы нищих и негров. Джеймс Бэнкс был журналистом в «Амстердам Ньюс» и не собирался позволять общественному мнению забыть о том, что его сын был хладнокровно убит пьяным полицейским. Когда волна недовольства дошла до департамента полиции, Бэнкс был внезапно обвинен в продаже наркотиков. В его квартире нашли героина на тридцать тысяч долларов. На судебном процессе меня назначили представлять обвинение. Я отказался. В тот же день я подал в отставку. Винтер был виновен, Бэнкс оказался жертвой заговора, а я не хотел участвовать в этом обмане. За неделю я дал немало интервью и нажил немало врагов. Мне было наплевать, что почти все полицейские города возненавидели меня, а в прокуратуре на меня смотрели как на врага народа. Я играл по своим правилам и сохранил уважение к себе. Через полгода Винтера выгнали из полиции за другой проступок, а спустя еще несколько месяцев он погиб, свалившись в пьяном виде с двадцать первого этажа здания на Третьей авеню. На следующий день после того, как в газетах напечатали о моей отставке, Кэти позвонила, чтобы поздравить меня. В первый раз за последний год мы говорили, не ругаясь. Мы установили перемирие, и у меня сложилось впечатление, что мы наконец освободились от всех глупых обид, которые сопровождали наш разрыв. Мы смогли забыть о прошлом. Возможно, что мы не встретились бы вновь, если бы не было Ричи, нашего мальчика. Но он был, и я навещал его каждую неделю. Кэти не строила особых иллюзий относительно моих родительских качеств. Она нескоро поняла, что я дорожу сыном так же, как и она. Только осознав это, мы стали снова доверять друг другу. В течение последних восьми месяцев мы обедали вместе каждую среду. Кэти решила, что Ричи будет приятно видеть нас за одним столом. Наши отношения стали более сердечными, исчезла излишняя натянутость и раздражение. Война закончилась, и вместо любви родилась дружба, одинаково ценная для нас обоих. Мы могли положиться друг на друга в своих житейских проблемах. В то же время ни Кэти, ни я не хотели слишком большого сближения, страшась новых разочарований и душевных ран. Мы боялись разрушить то, что создали с таким трудом. Мы никогда не говорили о личной жизни, не задавали вопросов на эту тему. Мы встречались из-за Ричи и из-за того, что нам было хорошо вместе, но мы не заявляли никаких прав друг на друга.