Текст книги "Пропущенный мяч"

Автор книги: Пол Бенджамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

1

В начале недели мне позвонил Джордж Чепмэн. Он услышал обо мне от своего адвоката Брайана Контини и хотел поручить мне одно дело. Любому другому я ответил бы отказом. Проведя целых три тяжелых недели в поисках девятнадцатилетней девицы из семьи зажиточных фермеров, я меньше всего сейчас хотел связываться с новым клиентом. Я пропахал полстраны и наконец отыскал пропажу в одном из «горячих» районов Бостона, и все, что она мне сказала в благодарность: «Заткнись, легавый. У меня нет ни мамы, ни папы, усек? Я родилась на прошлой неделе!»

Я устал и нуждался в отдыхе. Родители веселой девицы, узнав, что их чадо живо и здорово, наградили меня большой премией, и я собирался на эти деньги устроить себе каникулы в Париже. Но когда позвонил Чепмэн, я решил подождать с каникулами, чувствуя, что дело, о котором он говорил, будет поважнее, чем созерцание шедевров в Лувре. В его голосе звучало отчаянье, это пробудило мое любопытство. Я хотел знать, в чем дело. Мы договорились о встрече в моей конторе на завтра, на девять часов утра.

Пять лет назад Джордж Чепмэн достиг всего, о чем может мечтать любой бейсболист. Он получил «Золотую перчатку» – знак лучшего игрока. Он был назван лучшим спортсменом лиги. Это было невероятно. Страницы журналов пестрели его фотографиями. Чепмэн стал всеобщим любимцем, его имя было знакомо всем. А опрос общественного мнения, проведенный местной радиостанцией, показал, что его лицо более знакомо жителям города, чем лицо госсекретаря Соединенных Штатов.

Чепмэн был само совершенство. Высокий и красивый, всегда доброжелательный, искренний с журналистами, никогда не отталкивающий мальчишек, молящих об автографе. Еще он изучал историю в Дартмутском университете, был женат на красивой и элегантной женщине и обладал другими интересами помимо спорта. Он был не из тех звезд, которые в рекламных роликах могли расхваливать дезодорант. Если Чепмэн появлялся на экране, то затем, чтобы рассказать о музее Метрополитен или призвать к сбору пожертвований для детей беженцев. Той зимой портреты Чепмэна и его жены красовались на обложках абсолютно всех журналов. Американцы узнавали, какие книги читают Чепмэны, какие оперы они слушают, как госпожа Чепмэн готовит блюда из курицы и когда они предполагают завести детей. Ему было тогда двадцать восемь лет, и ей двадцать пять. Они стали лучшей супружеской парой года.

Я хорошо помнил то время. У меня был очень трудный период – мой брак разваливался, работа в окружном суде не ладилась, сам я был по уши в долгах. Как ни вертись, все равно попадаешь в ловушку. С приходом весны я с удивлением обнаружил, что ищу спасение в своем детстве. Я пытался привести в порядок свой маленький мирок, вспоминая то время, когда жизнь еще казалась полной заманчивых обещаний. Я вновь стал интересоваться своими детскими увлечениями. Одним из таких увлечений был бейсбол. Игра действовала на меня успокаивающе, и это был неплохой способ отвлечься, забыть о пропасти, в которую я медленно и неудержимо скатывался.

Мне до смерти надоело гоняться за чернокожими малолетними воришками, мариновать себя в душном зале заседаний в компании толстых потных полицейских, расследовать преступления, в которых виновные оказывались жертвами и наоборот. И я устал от семейных драм, устал делать вид, что все еще может наладиться. Я, как корабельная крыса, готовился покинуть это тонущее судно.

По мере того как приближался спортивный сезон, я начал с интересом следить за командой «Американз». Свой распорядок дня я подгонял под программу передач, чтобы успеть посмотреть или послушать очередной матч, а утром я погружался в изучение таблиц со счетом прошедших игр. Чепмэн интересовал меня больше, чем все остальные члены команды, когда-то мы вместе играли в колледже. Когда он стал игроком третьей ступени в команде Дартмута, я был на таком же месте в Колумбии. Я никогда не был, как говорится, «олимпийской надеждой», но никто не мог назвать меня плохим игроком. Когда Чепмэн вышел из рамок университетской команды и подписал контракт с одной из высших спортивных лиг, я довольствовался прежним местом, играя только из любви к бейсболу и готовясь получить диплом юриста. Следя за успехами Чепмэна, я привык думать о нем как о своем втором «я», застрахованном от неудач. Мы были одного возраста, одного роста и получили примерно одинаковое образование. Нас различало только одно – весь мир, который лежал у его ног, меня не желал признавать. Когда Джордж выходил на поле, я ловил себя на том, что аплодирую ему с таким бешеным восторгом, как будто от его спортивных успехов зависит мое избавление от житейских неурядиц. Меня испугала мысль, что я возлагаю на совершенно постороннего человека столько личных надежд, – видимо, тогда я и впрямь немного сошел с ума. Но Чепмэн продолжал играть так хорошо, что в каком-то смысле именно он помешал мне окончательно опуститься. Я восхищался им и ненавидел его.

Этот сезон для Чепмэна оказался последним. Моя тайная зависть улетучилась в один миг, когда я узнал о постигшем его несчастье. Возвращаясь на своем «порше» в город после банкета, Чепмэн на полной скорости врезался в грузовик с прицепом. Все думали, что он не выкарабкается. Однако он выжил, но потерял левую ногу. После этого года два о Джордже ничего не было слышно. Время от времени появлялись крошечные заметки, вроде: «Чепмэн посещает приют инвалидов». И вот когда все решили, что он исчез насовсем, он опубликовал книгу о своем жизненном и спортивном опыте под названием «Стоя на земле». Книга завоевала огромный успех и вытащила автора на первый план. Если что и может вызвать большее уважение американцев, чем знаменитость, так это знаменитость, сумевшая вернуться после своего падения. Талант и красота всегда вызывают восхищение, но те, кто наделен ими, бесконечно от нас далеки. Трагедия делает звезд людьми, доказывая, что они также уязвимы, как и простые смертные. И если им удается взять себя в руки и вновь взобраться на вершину славы, мы отводим для них особый уголок в нашем сердце. Чепмэн был настоящей звездой, если сумел создать вторую карьеру с помощью ампутированной ноги. С момента своего второго появления на сцене Чепмэн с нее не сходил. Он стал одним из самых ярых защитников прав инвалидов, посещая олимпиады в инвалидном кресле, участвуя в заседаниях конгресса, снимаясь в специальных телепередачах. И когда оказалось вакантным место сенатора в Нью-Йорке, некоторые демократы начали уговаривать Чепмэна принять участие в выборах. Везде поговаривали, что он выдвинет свою кандидатуру в конце месяца.

Он пришел на несколько минут раньше. Рукопожатие было церемонным и холодным, как на дипломатическом приеме. Я указал на стул, и он сел – без тени улыбки, выпрямившись и поставив между ног трость с серебряным набалдашником. У Чепмэна было широкое гладкое мускулистое лицо, чуть раскосые, как у апачей, глаза, а безупречная укладка его светлой шевелюры указывала на то, что он очень серьезно относится к своему внешнему виду. Он находился в отличной физической форме. За исключением седины на висках Чепмэн не потерял ничего от своей молодости и силы, ощущение которой исходит от каждого атлета.

Однако за всем этим проскальзывало нечто такое, что насторожило меня. У него были странные глаза – казалось, что взгляд его чересчур сосредоточен и резок, он словно старался вести разговор строго по сценарию. Чепмэн имел вид человека, решительно настроенного не уступать ни шагу. Игра должна идти по его правилам, а если кому-то эти правила не нравятся – ему придется выйти из игры. Правду говоря, я ожидал другого поведения от будущего гибкого и ловкого политика. Больше всего он напоминал мне солдата, сделанного из свинца.

Он не пытался скрыть неудовольствия от посещения моей конторы. Когда он, усаживаясь, оглядывался по сторонам, у него был такой вид, как будто он очутился ночью в квартале, пользующемся дурной славой. Но на меня это не действовало. Большинство людей, входящих впервые в мою контору, чувствуют себя не в своей тарелке, а у Чепмэна, конечно, было на это больше причин, чем у других.

Не теряя времени, он сразу выложил мне цель своего визита. По всей видимости, кто-то хотел его убить.

– Брайан Контини сказал, что вы умны и работаете быстро, – заявил он.

– Чип Контини всегда переоценивал мои способности, – ответил я. – Это потому, что у нас всегда были одинаковые оценки на юридическом факультете, хотя он зубрил с утра до ночи, а я бил баклуши.

У Чепмэна не было настроения выслушивать мои воспоминания о веселом студенчестве. Он бросил на меня взгляд, красноречиво выражающий нетерпение, и стал нервно поигрывать набалдашником трости.

– Я польщен тем, что вы обратились именно ко мне, – продолжал я, – но почему вы не рассказали об этом полиции? Они лучше меня подготовлены к делам такого рода, а для вас они тем более сделают все возможное. Вы довольно важная персона, мистер Чепмэн, и полиция сочтет за честь оказать вам помощь.

– Я не хочу, чтобы эта история получила огласку. Она повлечет за собой целый шквал нелепых и идиотских статей и отвлечет внимание от вещей гораздо более важных.

– Но речь идет о вашей жизни. Что может быть важнее?

– Есть два способа уладить это дело, мистер Клейн. Хороший и плохой. Я предпочитаю хороший. Я знаю, что делаю.

Я облокотился на стол и подождал, пока наступившая тишина не сделает атмосферу напряженной. Мне не нравилось поведение Чепмэна. Я хотел, чтобы он понял, в какую историю он влип.

– Вы говорите, что кто-то пытается вас убить. Что конкретно вы имеете в виду? Вас пытались столкнуть с подоконника? В вас стреляли? Вы заметили, как кто-то подсыпал мышьяк в ваше мартини?

– Я говорю о письме, – спокойно ответил Чепмэн. – Оно пришло в понедельник. Позавчера.

Он сунул руку во внутренний карман своей куртки из бежевого кашемира. Чепмэн одевался изысканно небрежно, как умеют одеваться только богачи. Большинство бейсболистов одеты так, как будто они только что вышли из гавайского бара для холостяков. Но Чепмэн всегда был воплощением изящества и снобизма начиная от бриллиантовых запонок и кончая ботинками стоимостью не менее ста долларов. Я подумал, что он, наверное, тратит в год на нижнее белье и носки больше, чем я на весь свой гардероб. Чепмэн вынул из кармана простой белый конверт и протянул его мне. На конверте стоял адрес его квартиры в Ист-Сайде и штамп центральной почты. Адрес был напечатан на электрической машинке, возможно на «Ай-Би-Эм Селектрик». Я открыл конверт и прочел письмо, которое было напечатано на той же машинке и занимало целую страницу:

«Дорогой Джордж,

ты помнишь 22 февраля пять лет назад? Похоже, что ты забыл о нем, судя по твоему поведению в последнее время. В ту ночь ты умудрился остаться в живых. В следующий раз тебе так не повезет. Ты умный парень, Джордж, сам должен все понимать. Тебе не следует забывать о нашем соглашении. Если же будешь своевольничать, то…

Говорят, ты скоро станешь кандидатом в сенаторы. Не забывай, что в любое время можешь стать кандидатом в покойники.

Твой Друг».

Я поднял глаза на Чепмэна, который не отрывал пристального взгляда от моего лица, пока я читал письмо.

– Это очень похоже на шантаж, – сказал я. – Что вы об этом думаете? Кто-нибудь уже пытался вас шантажировать?

– В этом-то и загвоздка. Я понятия не имею, о чем говорится в этом письме. Здесь подразумевается, что я не соблюдаю условия какой-то сделки. Для начала скажу, что никакой сделки я никогда ни с кем не заключал.

– Автор также дает понять, что несчастный случай с вамп не будет последним.

Чепмэн покачал головой, как бы стараясь прояснить свои мысли и отогнать воспоминание о той ужасной ночи. На короткое мгновение он показался постаревшим и изможденным. Усилие, которое он прилагал, чтобы справиться с бедой, было тяжелым для него, и я впервые увидел на его лице страдание. Он медленно произнес:

– Поверьте мне, это был несчастный случай. Я хотел объехать большую ветку дерева, лежавшую на дороге, но из-за гололеда не справился с управлением и врезался прямо в грузовик, ехавший по встречной полосе. Это невозможно было подстроить. Да и к чему такие сложности?

– А водитель грузовика? – спросил я, развивая свою мысль. – Вы помните его имя?

– Папано… Прозелло… – Он остановился. – Точно не помню. Итальянское имя, начинается на «П». Но версия, что он может быть злоумышленником, кажется мне притянутой за уши. Этот парень был ошеломлен, когда узнал, что я вел эту машину. Он приходил ко мне в больницу и умолял простить его, хотя он, в общем, не был виноват.

– Где произошло столкновение?

– Графство Каунти, на дороге номер сорок четыре около Мильбрука.

– Но ведь банкет проходил в Олбани, не так ли? Почему вы не поехали по автостраде или в крайнем случае по шоссе Таконик?

Чепмэн внезапно смутился.

– Почему вы меня об этом спрашиваете?

– Из Олбани в Нью-Йорк путь не близкий. Мне непонятно, каким образом вы очутились на маленькой проселочной дороге в ту ночь.

– Ну хорошо, – сказал он неловко. – Я очень устал и подумал, что если я сверну с главной автострады, мне будет легче вести машину. – Выдержав долгую театральную паузу, он добавил: – Как выяснилось, я ошибался.

На данном этапе беседы я не хотел отвлекаться от главной темы и отложил эту деталь в дальний уголок памяти, чтобы поразмыслить над ней на досуге.

– Что-то в этом письме мне кажется фальшивым. Оно содержит угрозы, однако оставляет впечатление неясности и неточности. Если, по вашим словам, вы ничего не знаете о сделке, на которую намекает автор послания, то угроза теряет всякий смысл. Вы не допускаете возможность розыгрыша или шутки кого-нибудь из ваших друзей?

Чепмэн ответил:

– Если бы я допускал, что это письмо может быть шуткой, я не позвонил бы вчера и не пришел бы к вам в девять часов утра. Разумеется, я рассмотрел все возможные гипотезы. Но в конечном счете это не имеет значения. Письмо существует, и единственный способ разобраться с ним – это воспринимать его как реальную угрозу. Я не хочу, успокоившись мыслью, что это чья-то шутка, быть убитым в темном переулке.

– Давайте подойдем к вопросу с другой стороны. Насколько я знаю, вас сопровождает большой успех, вы пользуетесь всеобщей любовью. Есть ли кто-нибудь, кто вас ненавидит, причем до такой степени, что у него появилась мысль о том, что мир без вашего в нем присутствия станет гораздо более приятным местом?

– Последние два дня я пытался найти ответ на этот вопрос. Честно говоря, я никого не могу представить в этой роли.

– Хорошо. Попробуем по-другому. Как у вас обстоят дела в супружестве? Ваша сексуальная жизнь? Ваше финансовое положение? Проблемы в делах?

Чепмэн не дал мне продолжить.

– Избавьте меня от вашего сарказма, – отрезал он. – Я здесь не для того, чтобы исповедаться в личных проблемах. Я пришел нанять вас для поисков человека, который хочет меня убить.

– Послушайте, Чепмэн, – резко сказал я. – Я еще не решил, буду ли я работать для вас. Но если я соглашусь, мне будет необходима ваша полная откровенность от начала и до конца. Люди не угрожают смертью из чистого каприза, вы это знаете. У них всегда есть на то причины, чаще всего связанные с сексом, деньгами и другими вещами, о которых никто не любит говорить. Если вы хотите, чтобы я нашел автора письма, вы должны предоставить мне право выворачивать вашу жизнь наизнанку, потому что только так можно найти разгадку. Это будет иногда не слишком приятно, но по крайней мере вы останетесь живы. Полагаю, это и есть наша основная цель?

В принципе я не люблю говорить с клиентами в подобном тоне. Но когда между сторонами возникает непонимание, его не избежать. Расследование обычно очень грязное дело, но не грязнее преступления. И лучше объяснить человеку, что добиться результата можно только при полном взаимном доверии. Это игра, в которой не выигрывают. Разница лишь в том, что одни теряют больше, другие меньше.

Как я и надеялся, Чепмэн проявил благоразумие и любезно извинился Хотя он так плохо владел собой, я с удивлением отметил, что совсем не испытываю злости. Мой гость представлял собой странную смесь здравомыслия и глупости. Он был ограниченным человеком и в то же время обладал способностью с удивительной ясностью проникать в сущность вещей. Противоречивость этой личности заинтриговала меня. За внушительным фасадом скрывался какой-то душевный разлад. Я ни в коем случае не желал стать его другом, но мне очень хотелось ему помочь. Я хотел заняться этим делом.

– Сожалею, – сказал он. – Вы абсолютно правы. Два последних дня были для меня суровым испытанием, я немного не в себе. В общем, я счастливый человек. Знаю, в это трудно поверить, но ампутация ноги оказалась для меня событием во многих отношениях положительным. Помоему, я стал лучше. Теперь у меня появилась цель в жизни, я занимаюсь очень важной работой. Моя жена – чудесная женщина, она поддерживала меня в трудные моменты, и я очень люблю ее. У меня нет любовниц, финансовое положение вполне стабильное, своей работой я доволен. Вот ответы на ваши вопросы. Я совершенно не могу понять, почему кто-то желает моей смерти.

Он нерешительно посмотрел на меня. Его лицо выражало искреннюю растерянность. Или Чепмэн был хорошим актером, или же он действительно вел безупречную жизнь. Он казался слишком искренним, слишком усердно убеждал меня в своей правоте. Я хотел ему верить, и все же что-то внутри меня противилось этому. Если я приму на веру такое описание его жизни, мне не от чего будет оттолкнуться, начать расследование. Ясно одно: кто-то и впрямь жаждал его смерти.

– А в политическом плане? – спросил я. – Может быть, кому-то не нравится, что вы станете сенатором?

– Я ничего еще не объявлял официально. Как я могу представлять угрозу для кого бы то ни было, если я еще даже не кандидат?

– Но вы точно будете выставлять свою кандидатуру?

– Я собирался принять решение к концу следующей недели. Но из-за письма теперь все под вопросом. Я не знаю, что делать дальше.

– Остается ваша спортивная карьера, – заметил я. – Бейсболистов всегда окружает куча сомнительных личностей, так сказать, нежелательных элементов. Может быть, вы оказались замешанным в чем-то подозрительном, не осознавая этого?

– Моя карьера игрока в бейсбол закончилась так давно… Люди уже не вспоминают обо мне.

– Вы ошибаетесь. Такие игроки, как вы, не забываются скоро.

В первый раз за все время Чепмэн улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он. – Но повторяю: с этой стороны вы ничего не найдете. Я никогда не общался с людьми, о которых вы говорите.

Я продолжал задавать вопросы, но Чепмэн неизменно отвечал, что не видит в своей жизни никакой связи с письмом. С того момента, как я отчитал его, он стал очень вежлив и корректен, но я подозревал в этом очередной тактический ход. Результат был тот же – нулевой. Я не мог понять, что за игру он со мной ведет. Чепмэн действительно был очень обеспокоен письмом, но при этом вел себя так, как будто его единственной заботой было помешать мне работать. Странная манера – предлагать дело и одновременно отстранять от него. Переговоры продолжались долго, и в итоге я получил от него список имен, адресов и телефонов. Я не знал, какую пользу можно извлечь из этого списка, но решил все тщательно проверить. Судя по всему, мне предстоит еще немало поисков и проверок.

Я заявил:

– Я беру пятьдесят долларов в день помимо текущих расходов. Плата за первые три дня авансом. По окончании работы я представлю вам детальный отчет о расходах.

Чепмэн вынул чековую книжку, положил ее на письменный стол и начал выписывать чек.

– Выплатить по требованию Макса Клейна. У вас есть второе имя?

– Просто Макс Клейн.

– Я выдаю вам авансом полторы тысячи долларов. Это покроет расходы за десять дней. Надеюсь, вам этого хватит с лихвой. – Он послал мне любезную улыбку. – Если вам удастся справиться с поставленной задачей раньше, разницу можете оставить себе.

Чепмэн повеселел, как большинство богатых людей, когда проявляют, по их мнению, невиданную щедрость. Заплатив мне такой большой аванс, он, видимо, решил, что подписал страховой полис на свою жизнь. Что ж, говорят, для богатых все возможно. Но я еще никогда не видел, чтобы зеленая банкнота могла остановить пулю.

– У меня есть кое-какие идеи, – сказал я. – Я позвоню вам завтра утром. Мне, безусловно, понадобится еще одна ваша консультация.

Он протянул мне чек. Потом встал, опираясь на трость. Я подумал, что этот жест, наверное, стал для него автоматическим. Я проводил его до двери, мы пожали друг другу руки, и он, прихрамывая; направился к лифту. Встреча наша длилась сорок пять минут… Я не стал напоминать Чепмэну, что мы когда-то вместе играли в университетской команде. На данном этапе наших отношений это не имело никакого значения. Я также не стал упоминать о том, что отец его адвоката Виктор Контини был одним из главарей мафии. И что Чип Контини вырос в Мильбруке, в графстве Каунти. Как говорилось в письме, Джордж был умный парень, и он должен был все это знать

2

Моя контора находится на третьем этаже старинного здания на Восточном Бродвее, недалеко от станции метро «Чемберс-стрит». Она состоит из одной комнаты – слишком маленькой, чтобы устраивать там танцплощадку, но достаточно просторной, чтобы я мог там спокойно дышать, если, конечно, не курить сигарету за сигаретой. Высокий, с лепными украшениями потолок. Солнце с трудом проникает в комнату через решетчатые окна. Стекла давно не знали тряпки, поэтому я всегда держу свет включенным. Из мебели в моем распоряжении находятся дубовый, испещренный царапинами письменный стол, несколько стульев, кожаный диван, два книжных шкафа, старый холодильник и роскошная новенькая электрическая плитка, на которой я варю себе кофе.

Мой сосед снизу – художник по имени Деннис Редмэн. Несколько лет назад он подарил мне свои произведения, чтобы хоть как-то украсить голые стены моей скромной обители. Благодаря этому внешний вид моей конторы существенно улучшился. Затем моя очередная клиентка – ревнивая жена – выпустила четыре пули в одну из картин в припадке истерики, а вторую на следующий день изрезал охотничьим ножом муж ревнивицы. Вероятно, такие люди предпочитают вымещать злобу за собственные неудачи на произведениях современного искусства. Я отдал картины Деннису и повесил на стену большую цветную репродукцию картины Брейгеля «Вавилонская башня». Ее я получил в подарок от районной библиотеки за покупку двух книг. Через месяц у меня скопилось девять таких гравюр, и все они разместились на моих стенах. Мне показалось, что я нашел превосходное решение проблемы интерьера. Я открыл для себя неиссякаемый источник удовольствия в созерцании этой картины, тем более что любуюсь ею независимо от моего положения в комнате – стоя, сидя или лежа на диване. В спокойные дни я проводил целые часы, разглядывая ее. На картине была изображена почти законченная башня, устремленная в небеса, и множество крошечных людей и животных, усердно вкалывающих на ее строительстве. Картина напоминала мне о том, что в конечном счете наши труды и старания канут в небытие, не достигнув цели.

Я положил письмо и чек в сейф, скрытый в стене позади письменного стола, потом сел, чтобы позвонить в департамент социологии Колумбийского университета. Я спросил Уильяма Брилля.

На том конце провода раздался женский голос:

– Сожалею, но профессор Брилль еще не пришел. Что-нибудь передать? Я могу попросить его перезвонить вам. Он должен появиться часов в одиннадцать-двенадцать.

– Меня зовут Макс Клейн. Профессор меня не знает, но мне очень нужно поговорить с ним, и именно сегодня. Могу ли я прийти к нему в одиннадцать тридцать?

Голос повторил:

– Очень сожалею. – Очевидно, она не умела начинать фразу по-другому. – Я не могу назначить вам аудиенцию. Сейчас конец семестра, и у профессора Брилля совсем нет свободного времени.

– Я тоже очень сожалею, – ответил я, – и особенно я сожалею, что вы сожалеете. Но я буду вам очень признателен, если вы передадите профессору Бриллю, что я приду к нему в одиннадцать тридцать, что речь идет о жизни и смерти и что если он не захочет меня впустить, ему придется установить на своих дверях замки покрепче перед моим приходом.

Голос помолчал несколько секунд. Потом плаксиво произнес:

– Вам следует изменить тон, мистер. Это университет, знаете ли, а не бильярдный зал.

– Просто передайте ему мои слова и не забивайте этим свою хорошенькую головку.

– Бог мой, будьте уверены, я все передам. И не смейте говорить «хорошенькая» Никто вам не позволял так говорить.

– Тысяча извинений. Я никогда в жизни не скажу «хорошенькая».

Она резко бросила трубку, положив конец нашей милой беседе. Я чувствовал желание немедленно начать расследование. Уильям Брилль был другом Чепмэна, они вместе работали над книгой «Спорт в обществе», и я подумал, что смогу от него узнать нечто интересное о моем клиенте. В любом случае я собирался поехать в Колумбию, просмотреть досье в микрофильмах. Так что не стоило терять времени и приезжать туда дважды.

В моем доме существует два способа передвижения. Можно вызвать лифт – старую разболтанную машину, быструю, как опера Вагнера. Или можно воспользоваться лестницей – в этом случае вы приобретете опыт городской спелеологии. Обычно я поднимался на лифте, а спускался по лестнице. На втором этаже размещались курсы занятия йогой под руководством сорокалетней хиппушки по имени Сильвия Коффин. Проходя по лестничной клетке, я слышал, как Сильвия призывает своих учеников забыть, что они живут на планете Земля, оставить позади себя все свои мелкие мещанские заботы и слиться со вселенной. Для этого было необходимо правильно дышать. Я сказал себе, что постараюсь следовать этому совету. Спустившись вниз, я помедлил на пороге, глядя через стеклянную дверь на улицу и щуря глаза, чтобы привыкнуть к ослепительному солнечному свету. Было чудесное майское утро. Яркий свет, свежие лица и неожиданные веселые порывы ветра, гоняющего по тротуару обрывки газет.

Два квартала до метро я преодолел пешком, купил на углу «Таймс» и нырнул в полумрак подземки. В поезде я сел на боковое сиденье и взялся за журнал. Меня интересовали только новости, касающиеся Джорджа Чепмэна. До завершения расследования я вряд ли смогу интересоваться чем-либо другим.

Вышел я на Сто шестнадцатой улице на станции «Колумбия-Барнард». Мне не доставляло никакого удовольствия очутиться в этом районе. Я прожил здесь семь лет, а за такой срок самая приятная связь может надоесть до смерти. Университетские городки обычно располагаются в самых мрачных и унылых местах, и Колумбийский университет не был исключением из этого правила. Внушительные архитектурные постройки псевдоклассического стиля загромождали небольшой кампус, как стадо слонов, приглашенных на коктейль на теннисном корте. Даже новые здания, возведенные за последние пятнадцать лет, не улучшали общего впечатления. Здание юридического факультета, например, походило на тостер. Студенты входили внутрь, как кусочки свежего хлеба, и выходили оттуда спустя три года в виде пережаренных сухарей. Архивы «Нью-Йорк Таймс» хранились в библиотеке Барнард. Я показал свой старый студенческий билет служителю, дремавшему над смятым листом «Дейли Ньюс», и направился в читальный зал на втором этаже. За столами сидело несколько студентов, склонившихся над книгами. Я нашел отсек, содержавший микрофильмы с записью журналов пятилетней давности, взял проектор и принялся за работу. Быстро вертя ручку проектора, я пропустил события трех первых недель февраля. Затем остановился на дате 22 февраля. Статья о происшествии с Чепмэном была помещена внизу первой страницы. На меня микрофильмы производят какое-то странное впечатление. Здесь все наоборот. Слова напечатаны белыми по черному, как будто глядишь на прошлое изнутри, из Зазеркалья. Прошлое становится похоже на окаменелость. Лист папоротника распался в прах миллионы лет назад, однако его изображение в ваших руках. Он есть, и его нет. Он потерян навсегда и останется в вечности.

«ЗВЕЗДА БЕЙСБОЛА ПОСТРАДАЛА В АВТОМОБИЛЬНОЙ КАТАСТРОФЕ

От нашего специального корреспондента.

Джордж Чепмэн, звезда бейсбола, игрок команды «Нью-Йорк Американз» ранен при столкновении его машины с тяжелым грузовиком на 44-й дороге около Мильбрука. Характер телесных повреждений Джорджа Чепмэна пока не установлен, но известно, что состояние его очень тяжелое. До этого Чепмэн присутствовал на банкете, устроенном в его честь в Олбани. Сейчас он находится в Шарон Хоспитал, в штате Коннектикут.

По официальным данным, водитель грузовика Бруно Пиньято, из Ирвингвилля, штат Нью-Джерси, был легко ранен в происшествии».

Я нашел то, что искал, но продолжал крутить ручку проектора, читая статьи на эту тему до конца месяца. Как только стало ясно, что Чепмэн никогда больше не сможет играть в бейсбол, все спортивные журналисты принялись смаковать эту новость. Они вспоминали яркие моменты его короткой, но прекрасной карьеры, восхищались его личностью, расточали похвалы его особенному стилю и изяществу поведения на поле. Создавалось впечатление, что отныне они будут чувствовать себя осиротевшими, поскольку не смогут больше полюбоваться его игрой.

Положив фильм на место, я спустился в холл позвонить Дэйву Макбеллу в прокуратуру. Макбелл и я вместе начинали там работать, и время от времени он помогал мне, если я не перегибал палку. Из всех служащих прокуратуры он один относился ко мне по-человечески.

– Дэйв? Это Макс Клейн.

– Собственной персоной, – с издевкой произнес он.

– Мне нужна небольшая информация. Ее несложно получить.

– Сразу к цели, как обычно, – сказал он уже обычным голосом. – Мог бы для приличия справиться о моем здоровье.

– Как твое здоровье?

– Черт с ним, – он выдержал паузу, – не говори мне о нем. – Он засмеялся рокочущим басом, довольный собственной шуткой. – Что ты от меня хочешь, Макс?

– Ты помнишь этот несчастный случай пять лет назад, когда Джордж Чепмэн потерял ногу?

– Я помню все дорожные катастрофы.

– Мне надо узнать как можно больше о шофере грузовика, с которым столкнулся Чепмэн. Его зовут Бруно Пиньято. Пять лет назад он жил в Ирвингвилле, штат Нью-Джерси.

– Что конкретно тебя интересует?

– Были ли у него судимости. И особенно есть ли связь между ним и Виктором Контини.

– Думаю, что смогу без труда узнать об этом. Позвони мне через несколько часов.

– Большое спасибо, Дэйв.

– Конечно-конечно. Ты когда-нибудь сделаешь для меня то же самое, я знаю. – Он помолчал. – Ты вышел на крупную добычу?

– Еще не знаю. Пока что вынюхиваю все возможное.