Текст книги "Пропущенный мяч"

Автор книги: Пол Бенджамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Я ходил по комнате в ожидании, пока лифт поднимет Чипа на девятый этаж и он позвонит в дверь. Я думал, что он хочет поговорить со мной о предстоящем суде или о нашей беседе с его отцом. Скорее всего речь пойдет об отце, решил я. Он постучал быстро и нетерпеливо – я открыл дверь, но не успел даже поздороваться. Он влетел вне себя от бешенства, толкнул меня и послал к черту.

– Сукин сын! – крикнул он. – Я убью тебя своими руками!

Он грозно придвинулся ко мне, я отшатнулся.

– Сядь и успокойся, Чип. Я не стану с тобой драться, даже если ты сгораешь от желания. Садись и объясни, что происходит.

Мои слова остановили его, но не уменьшили ярость. Раньше я никогда не видел его таким. Он был не в силах справиться с бушующим внутри ураганом. Впервые в жизни он столкнулся с сильными эмоциями. Я с трудом узнавал старого университетского товарища.

– Мой отец, – произнес он с лицом, пылающим от гнева, – мой отец умирает. Ты виноват в этом Макс, ты убил его.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Сядь и начни сначала. Я выслушаю твои упреки, если твоя речь будет более связной.

– Клянусь, Макс, если он умрет, я вернусь и убью тебя своими руками. И мне безразлично, что будет потом. Я убью тебя, клянусь, я сделаю это.

Я потерял терпение и закричал на него, как пьяный фермер кричит на свою собаку, и приказал сесть на стул. Резкий крик ошеломил его – он застыл, раскрыв рот. Я крикнул еще раз, и Чип сел. Я принес из кухни стакан и плеснул в него виски. Он сидел не шевелясь, будто в трансе.

– Выпей для начала, – сказал я, протянув ему стакан. – Потом поговорим.

Он проглотил виски, но алкоголь никак на него не подействовал.

Он был не в себе, и реакции были ненормальные. Тело Чипа было напряжено, как часовая пружина, а мозг был охвачен такой безумной тревогой, что испускал почти ощутимые флюиды. Я понял, что он на грани срыва. Чип был в том же костюме, что и накануне, и небрит. Наверняка ему не удалось нормально поспать за последние сутки.

– Валяй рассказывай, – сказал я. – Когда я вчера расстался с твоим отцом, он выглядел вполне здоровым.

– А теперь нет, – прошептал Чип жалобно. – Он лежит в кислородной камере в Леннокс Хиллз Хоспитал и умирает.

– Прекрати повторять одно и то же, – оборвал я его. – Я знаю, что он умирает, ты уже сказал мне об этом. Расскажи лучше, что произошло.

– Это случилось после твоего ухода. Мы поспорили с ним. Это была ужасная ссора, хуже всех предыдущих. Крики, оскорбления с обеих сторон. В какой-то момент мы немного успокоились, решили уйти из офиса пораньше и сесть на поезд в Вестпорт. В лифте с ним случился сердечный приступ. – Чип остановился и поднял на меня глаза, полные слез. В них читалось такое отчаянье, что я не выдержал и отвернулся.

– Это твоя вина, Макс. Ты не должен был просить меня устроить вашу встречу.

– Из-за чего произошла ссора?

– Я хотел знать правду. Я хотел знать, почему мой отец лгал мне.

– И он сказал тебе правду?

– Частично. Об остальном я догадался сам.

Выговорившись, он слегка расслабился. Ярость сменилась мрачным фатализмом. Когда описываешь события, которые остались в прошлом, они становятся более далекими и не столь ужасными. Их надо принимать как есть, потому что повлиять на них уже нельзя. Я сказал:

– Это ты познакомил Чепмэна с твоим отцом, верно?

Чип качнул головой:

– Я не хотел. Но Джордж настаивал. Ему очень хотелось познакомиться с отцом. Он был очарован властью в любых ее проявлениях и хотел приблизиться к ней. В итоге я уступил и пригласил их обоих поужинать в Вестпорт.

– Джуди тоже была там?

– Нет. У них с Джорджем был тогда не самый хороший период. Они практически не появлялись вместе.

– Ты знал о Брилле в то время?

– И про Брилля, и про других. Джордж доверял мне и любил рассказывать о своей личной жизни.

– Какие чувства он испытывал к Джуди?

– Он ее ненавидел. Причем до такой степени, что иногда, казалось, готов был ее убить. Джордж был моим другом, но я не всегда понимал его. В нем было что-то жестокое, нечеловеческое. Он часто нанимал детективов, чтобы следить за женой и знать, с кем она спит. Это было бы логично, если бы он намеревался развестись, но развод не входил в его планы. Он объяснял, что просто собирает доказательства. Я не слишком хорошо понял, что он имел в виду.

– Что ты думаешь о Джуди?

– Я думаю, она хорошая женщина. Возможно, слишком слабая, но ей приходилось выдерживать много неприятных вещей. Не знаю, как она могла выносить его так долго.

– Считаешь ли ты, что она способна убить Чепмэна?

– Нет. Она никогда не смогла бы это сделать.

Я протянул ему сигарету, но он отказался. Я прикурил и спросил:

– Во время первой встречи Чепмэн и твой отец говорили при тебе о пари?

– Нет. Это был чисто светский ужин. Ничего важного. – Он остановился и в замешательстве посмотрел на меня. – Почему они должны были говорить о пари?

– Твой отец ничего не сказал тебе вчера?

– О чем?

– У меня екнуло сердце – отец Чипа скрыл от него самое существенное. Тогда я выдал ему все, что рассказал Джуди прошлой ночью. Чип воспринял новость гораздо хуже нее. У него буквально отвисла челюсть, когда я объяснил ему смысл пари, заключенного между Чепмэном и старшим Контини. Когда я закончил, он вскочил и зашагал по комнате, не произнося ни слова. Что бы там ни было, но Чип не был подготовлен к такому удару. Я приоткрыл перед ним двери в ад.

– Отец сказал, что речь шла о бизнесе, – сказал он спокойнее, – но я не знал, на что он намекает. – Чип сел на диван, снял очки и спрятал лицо в руках. – Не могу поверить в такое коварство, – повторял он снова и снова, – не могу поверить.

– Под конец, когда Чепмэн отказался платить долг, – продолжал я, – твой отец пригласил его в свой дом в Мильбруке. Разумеется, Джордж туда не доехал. Произошла не авария, а попытка убийства. То, что Чепмэн выжил, ничего не меняет. В любом случае с ним было покончено. И твой отец как истинный джентльмен решил милостиво оставить его в покое. Ведь в конце концов он ничего не потерял.

Это было выше его сил. Его большое грузное тело сотрясали рыдания. Я не пытался его утешать. Он оплакивал отца, оплакивал потерю душевной невинности, слова сейчас не имели смысла. Ему было нужно излить свое горе. Слезы были горьки, но они приносили облегчение. Когда кризис миновал, я отвел его в ванную, дал полотенце и посоветовал умыться холодной водой. Сам же пошел в кухню мыть посуду, оставшуюся от завтрака. Через четверть часа Чип показался в дверном проеме с бледной улыбкой на лице. Я заметил, что он воспользовался моей бритвой, порез на подбородке был заклеен кусочком пластыря.

– Пойдем, – сказал я, – я провожу тебя в больницу.

Мы пошли по Семьдесят второй улице в направлении Центрального парка. Погода была прекрасной – прохладный чистый воздух и солнечный свет, четкие тени на стенах зданий.

В молчании мы дошли до Центрального парка. Чип стыдился, что дал волю чувствам в моем присутствии и подозревал, что я втайне смеюсь над ним за его слабость,

У меня не было желания разубеждать его, пусть догадается сам. Когда мы оказались по ту сторону стены, отделявшей парк от улицы, он вновь обрел голос, как будто трава и деревья представляли для него более благодарную публику. В кожаных туфлях и помятом строгом костюме он был похож на беженца, заблудившегося в стране велосипедистов, игроков в мяч и бегунов. Он не обращал ни на кого внимания. Он говорил об отце. Воспоминания лились беспорядочным потоком, и он лавировал во времени, его захлестывали волны прошлого. От колледжа в Дартмуте его мысли перескочили на лабрадора, которого ему подарили на день рождения в восемь лет, затем вернулись к рождению младшей дочери. Но в каждом эпизоде присутствовал отец. Я не услышал ничего нового – в каком-то смысле воспоминания у всех одинаковые. События могут быть разными, но смысл, который мы в них вкладываем, один. Это наша жизнь, единственная и неповторимая, и мы относимся к ней со священным трепетом и уважением. Чип говорил о щедрости своего отца, о его чувстве юмора и любви к детям. Можно было подумать, что он произносит речь на поминках – ничего в его словах не отражало жестокой сущности персонажа. Правда парила над его словами, как карающий ангел, но в данный момент ангел не желал показывать свое присутствие. Чипу всю оставшуюся жизнь предстоит сражаться с этим ангелом. А сейчас он прощался с отцом, вернее с его выдуманным образом, и прощание это было преисполнено нежности и бесконечной любви. При входе в Леннокс Хиллз Хоспитал я сказал ему:

– Может, он еще выкарабкается.

– Да, – ответил Чип, – а завтра наступит Новый год.

– Никогда нельзя предугадать. Он старик крепкий.

– Оставь любезности, Макс. Это уже не имеет значения. Я надеюсь, что он будет мертв, когда я войду в палату. Так будет проще.

– Смерть не бывает простой.

– Я знаю. – Он обернулся и посмотрел сквозь стеклянную дверь. – Но правда и то, что я не хочу с ним больше разговаривать.

Ему и впрямь не пришлось этого делать.

19

Ричи ждал меня в вестибюле дома на Восемьдесят третьей улице. Я опоздал, и он начинал проявлять нетерпение. На нем была кепка со знаменитой эмблемой «Нью-Йорк Американз», желтая футболка, джинсы и кроссовки. Он утопал в огромном кресле, в котором могли бы разместиться пятеро таких, как он, и постукивал кулачком по бейсбольной перчатке. На коленях у него лежала сумка «Пан-Ам», прикрытая сверху экземпляром «Спорт Ньюс». Он так сгорбился, рассматривая перчатку, что стал похож на вопросительный знак.

– Ну, старик, – сказал он, – заметив меня, – ты здорово опоздал. Матч, наверное, подходит к концу.

– Нет, остается еще целый час. Если поторопимся, успеем вовремя. У тебя есть свитер?

– В сумке.

– Отлично, пошли!

Я прекрасно знал, что не стоит терять полдня на стадионе в самый разгар расследования. Но мне было необходимо время, чтобы поразмышлять, посмотреть на дело как бы со стороны, свежим глазом. К тому же ничего не было важнее нескольких часов с Ричи. Я хотел подарить ему чудесный день, о котором он мог бы долго вспоминать.

Кэти отправила его дожидаться меня в холле – так она показывала, что не желает меня видеть. Несомненно, она приняла решение, скоро: они переедут в Нью-Хэмпшир.

Пробраться на стадион, где встречаются высшие лиги – незабываемое приключение. Из переполненного метро, где вас окружали поезда и блеск металла, вы выплываете к кирпичным стенам и городской ржавчине. Обежав вместе с тысячей себе подобных вокруг стадиона в поисках нужного подъезда, отдаете билет человеку в униформе, преодолеваете турникет и погружаетесь в темноту бетонного туннеля, полного толкающихся людей. Такое впечатление, будто вы принимаете участие в съемках сцены абсурда в фильме Феллини. Потом вы поднимаетесь по лестнице – и вот оно! Почти невозможно охватить взглядом все сразу. Ощущение пространства так сильно, что в первые секунды вы не понимаете, где находитесь. Все вокруг такое просторное, зеленое, упорядоченное, что можно вообразить себя в парке перед замком сказочного великана. Понемногу вы начинаете привыкать, замечаете детали, которые создают общее впечатление, безупречную чистоту симметрии разметок на поле. Вы видите гигантские светящиеся буквы и цифры на табло и обретаете чувство единения с толпой – начиная с незнакомцев рядом с вами и кончая неясной пестрой массой людей, стоявших вдалеке. В течение последующих двух-трех часов геометрия поля полностью займет ваше внимание. Затаив дыхание вы наблюдаете, как белый мяч порхает в воздухе и управляет действиями восемнадцати взрослых мужчин. Ничто в мире не имеет такого значения, как этот мяч. Он безраздельно владеет вашей душой, и даже после возвращения в обыденный мир вы о нем помните, как о вспышке ослепившей вас молнии.

Наши места находились в центре трибуны, и мы добрались к ним как раз в тот момент, когда тренеры выступили вперед для переговоров с арбитрами. Я обрадовался, что мы ничего не пропустили. До сих пор Ричи видел бейсбол только по телевизору, а камера не может дать ясного представления об игре. Мне было важно, чтобы он увидел, что бейсбол – это не поток слов, льющийся из уст спортивного комментатора и прерывающийся рекламными роликами. Я хотел, чтобы он увидел великолепие игры собственными глазами и в натуральную величину. С первой же секунды Ричи перестал принадлежать себе. Ричи всегда был немного скрытным ребенком, не расположенным бурно проявлять свои эмоции, но сейчас он вел себя как любой девятилетний пацан. Открыв рот, он смотрел на все сразу и не мог усидеть на месте. Пожалуй, больше всего его поразило открытие, что игроки «Нью-Йорк Американз» не были черно-белыми привидениями в двухмерном изображении, а существами из плоти и крови. Он был покорен, убедившись, что его герои существуют на самом деле. Пока «Американз» выходили на поле и публика вставала для исполнения национального гимна, сын дернул меня за рукав и спросил:

– А когда мы придем сюда еще, папа?

– Матч даже не начался, Ричи. Зачем беспокоиться о том, что будет в следующий раз?

– Потому что если я вдруг выйду в туалет или что-нибудь в этом роде, я пропущу самое интересное, и мне будет очень обидно. Я никогда себе не прощу этого.

– Ты хочешь в туалет?

Он смущенно опустил глаза и стал рассматривать кроссовки, стараясь избегать моего взгляда.

– Кажется, да.

– Тогда пойдем. Никто не посмеет забить мяч в наше отсутствие.

Мужской туалет был переполнен, и Ричи оробел от толкучки и сигаретного дыма. Я оставался с ним, пока он ждал своей очереди. Каждый раз, когда с трибун доносились громкие возгласы, он жалобно смотрел на меня.

Когда мы вернулись на свои места, в команде Детройта произошли две замены. Табло не показывало ни количества забитых мячей, ни количества ошибок. Началась увлекательная игра. С обеих сторон выступали первоклассные профессионалы, команды почти не уступали друг другу в силе. К концу третьего периода счет все еще не был открыт.

Кэти набила сумку Ричи сандвичами, строго-настрого запретив покупать хот-доги. Я не хотел брать на себя ответственность за вероятное расстройство желудка Ричи и соблюдал договор. Он удовлетворился пакетиком арахиса и двумя банками кока-колы. Через десять минут после каждой кока-колы нам приходилось возвращаться в туалет. На меня большое впечатление произвела манера Ричи наблюдать за игрой. Сидеть целый час на одном месте – суровое испытание для ребенка девяти лет. Но он был слишком поглощен игрой, чтобы вертеться. Только пропущенные мячи, которые время от времени падали с нашей стороны, отвлекали его внимание. Каждый раз, когда мяч летел в нашем направлении, он вскакивал, ударял в свою перчатку и кричал: «Я здесь!» Раза два он так увлекся тем, куда упал мяч и кому он достался, что перестал следить за ходом игры. Но все остальное время он не отрывал глаз от поля…

Матч закончился со счетом 3: 2 в пользу «Американз». Теперь эту игру будут обсуждать до конца сезона.

Поезд в метро был набит до такой степени, что оставалось только задержать дыхание и надеяться, что тебя не затопчут. Я ухитрился найти свободное местечко для Ричи, и он уткнулся в журнал, изучая цифры и картинки с прилежанием студента, корпящего в библиотеке над средневековой историей. Зажатый между потными фанатами, от которых разило пивом, я даже не пытался найти точку опоры. Меня окружала мягкая плотная подушка из человеческих тел, падать было некуда. В таком положении мы ехали минут сорок. Именно в этом поезде меня вдруг осенило. Все стало на свои места. Обрывок воспоминания всплыл в моем сознании, в стене, преграждавшей дорогу к истине, образовалась брешь, и я увидел свет с той стороны ограды. Я дошел до разгадки весьма окольным путем и не сразу осознал, что произошло. Сделав огромный круг и вернувшись в исходную точку, я открыл, что с самого начала она и была местом назначения. Я отправился на поиски окончательных ответов и абсолютных истин. А оказалось, что самые важные откровения преподносились мне в смехотворном облике – в виде реплики забавного таксиста и бейсбольного матча. Все сведения, которые я считал важными, на добычу которых я потратил столько времени и энергии, рискуя своей жизнью, – все они были только деталями. Уроки давались мне бесплатно. Таксист Джи Дэниэлс доказал мне, что вещи не всегда являются тем, чем выглядят. А матч подал мысль о ложных, пропущенных мячах. Я не сразу сумел расшифровать эти послания, разгадать метафору. Раньше я искал факты, холодную и жесткую реальность, не понимая главного – что реальность не существует без воображения. Мне больше не надо было спешить. Все будет решено прежде, чем я лягу спать. Матч длился около двух часов, и когда я привел Ричи домой, был уже одиннадцатый час. Кэти пригласила меня зайти выпить стаканчик вина, но я отклонил приглашение. Я знал, что она хочет со мной поговорить, и знал, что именно она скажет: я могу, если захочу, заставить ее изменить решение.

Она хотела, чтобы я переубедил ее. Это был мой последний шанс, и на мгновение меня охватило желание войти в дом и объявить, что я остаюсь с ними навсегда. Ричи стоял между нами, посматривая то на одного, то на другого, сознавая, что происходит нечто важное.

Меня пронзила мысль, что из всего дня, проведенного вместе, только этот момент навсегда останется в его памяти. Кэти повторила свое приглашение, я повторил свой отказ и почувствовал, как в ней что-то надломилось. Губы сжались, глаза превратились в узенькие щелки, она поглядела на меня, будто я дал ей пощечину. Мы вернулись к той же точке, что и пять лет назад.

– Это жестоко – то, что ты сделал в среду вечером, Макс, – сказала она. – Я никогда тебе этого не прощу.

– Мне не нужно твое прощение. Я только хочу, чтобы ты сделала то, что должна.

Мы посмотрели друг на друга, затем Кэти начала плакать и ругаться, обрушив на меня ураган горечи и несбывшихся надежд. Секундой позже она хлопнула дверью перед моим носом. Я остался стоять на тротуаре, слушая рыдания Кэти и резкий голос Ричи, требующий объяснений. Я сдержался и не стал стучать снова. По дороге домой я думал о своем револьвере 38-го калибра. Его потеря была непростительной ошибкой, и я проклинал себя за это. Это была единственная вещь, в которой я действительно нуждался.

20

Брилль жил в доме на углу Сто шестнадцатой улицы и Морнингсайд Драйв. Почти все обитатели этого района были каким-либо образом связаны с Колумбийским университетом. Здания высились как крепости, отрезая университетскую общину от мира, расстилающегося у ее ног. С другой стороны улицы начинался Морнингсайд парк – заросший сорняками утес, гранитные склоны которого спускались к кварталам гарлемской бедноты. Этот район не привлекал внимания туристов, несмотря на свой живописный пейзаж.

Поднимаясь по ступенькам подъезда, я увидел старика с тростью, идущего мне навстречу. Он с трудом открыл дверь, и я поспешил придержать ее. Я рассчитывал проникнуть в дом, не воспользовавшись интерфоном Брилля и воспринял этот случай как хорошее предзнаменование. Старик доброжелательно улыбнулся мне, и я приподнял шляпу в знак приветствия. Это был Эдвард Биглоу, профессор экономики, у которого я учился на первом курсе в университете. Ему уже было около восьмидесяти лет, и я не мог поверить, что он узнал меня. Мое лицо было одним из тысяч проходящих перед его глазами в течение десятков лет. К тому же я хорошо помнил, что ни разу не раскрыл рта во время его занятий. Но улыбка профессора не была ошибкой или притворством. Просто любой человек до пятидесяти лет, встречавшийся ему на пути, почти на сто процентов мог оказаться его бывшим студентом.

Брилль жил на четвертом этаже, и я решил воспользоваться лестницей. Звонок на двери его квартиры издал грустный звук – динь-дон, когда я нажал на него. Через несколько секунд в двери открылся глазок. Еще через секунду глазок заговорил голосом Брилля:

– Что вы здесь делаете?

– Я пришел извиниться.

– За что?

Голос Брилля звучал крайне враждебно и язвительно, как будто его горечь происходила от приступа хронического гастрита.

– За нашу вчерашнюю перепалку. Жаль, если вы будете хранить в душе злобу на меня.

– Прекрасно. Я не злопамятен.

Глазок закрылся, и я услышал удаляющиеся шаги Брилля. Я снова нажал кнопку звонка и не отпускал ее секунд тридцать, пока глазок не открылся снова.

– Почему вы не уходите, Клейн? Я работаю, а вы мешаете мне сосредоточиться.

– Это очень важно. Я собрал сведения, которые помогут нам спасти Джудит от обвинения в убийстве. Но мне нужна ваша помощь. Уверен, что вы не желаете ей зла, она слишком много значит для вас. Впустите меня, и мы обо всем договоримся.

Глазок опять закрылся, и наступила тишина. Затем дверь распахнулась. Брилль был одет в коричневые вельветовые брюки, бело-зеленую футболку и шикарные ботинки, которые наверняка производили фурор в университетских кругах. В правой руке он держал книгу, заложив пальцем нужную страницу. Я и в самом деле оторвал его от работы. Вид у него был слегка диковатый, круги под глазами старили его. Брилль достиг того возраста, когда внешний вид зависит от количества часов, отведенных на сон и степени физического и умственного напряжения. В хорошие дни он мог выглядеть молодым человеком, но сегодня, похоже, был плохой день.

Он провел меня в комнату с окнами, выходящими на небольшой балкон. Комната была комфортабельная, обставленная со вкусом и без особых претензий. Она, по-видимому, служила гостиной, здесь не было ни книг, ни бумаг – ничего, связанного с работой. Брилль сел в кресло у окна. Я устроился на голубой софе, стоящей напротив. Мы смотрели друг на друга сквозь окутывающие нас сумерки.

– Вы говорили о каких-то новых сведениях, – произнес он сухо. – Я желал бы знать, о чем идет речь.

– Речь идет о многом. – Я не хотел раскрывать свои карты слишком быстро. – Я многое узнал после нашей беседы в среду у вас в кабинете. Теперь я понимаю, что было ошибкой пытаться принудить вас к откровенному разговору. Я подозревал, что вы что-то от меня скрываете. Но не знал, что вы просто не вольны были рассказывать о многих вещах.

– Вы намекаете на мои отношения с Джудит?

– Именно. С Джудит и Джорджем. Тогда я пришел, чтобы задать вопросы о нем, но, разумеется, Чепмэн не был человеком, о котором вы стали бы откровенничать. Вы думали, что я в курсе вашей связи с Джудит и что я намереваюсь использовать эту информацию в собственных низких целях.

Брилль жестом прервал меня:

– Очень хорошо, мы оба ошиблись в тот день. Но это больше не имеет значения. Теперь весь мир в курсе моих отношений с Джудит. И это будет использоваться, чтобы завалить ее на процессе. – Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Бог мой, у меня до сих пор в голове не укладывается, что ее обвиняют в убийстве. Это абсолютно немыслимо.

– Вы ведь любите ее?

Я едва расслышал его голос:

– Да, я безумно люблю ее.

Я отгонял раздражение, не желая возобновлять сцену, которая разыгралась между нами накануне в квартире Джуди. Несмотря на отвращение, я должен был сохранять спокойствие.

– На вашем месте я бы не слишком волновался из-за обвинения в убийстве, – сказал я. – Я могу подтвердить ее невиновность. У меня есть почти все необходимые для этого доказательства. Дело даже не дойдет до суда.

Брилль широко раскрыл глаза и нерешительно взглянул на меня, колеблясь между надеждой и недоверием. Он хотел верить мне, но боялся, что я заманиваю его в какую-то ловушку.

– Вы уверены в этом? – спросил он. – Что вы нашли?

– Джордж Чепмэн не был убит своей женой. Его вообще никто не убивал. Это было самоубийство.

Он нескоро постиг смысл сказанного. Затем лицо его прояснилось, он шумно вздохнул и вытер пот со лба.

– Он был сумасшедший. Более сумасшедший, чем я полагал.

– Мало знать, что это было самоубийство, нужно это доказать. Здесь-то и начинаются сложности. Чтобы избавить Джудит от судебного процесса, я должен собрать неопровержимые доказательства.

– У вас, наверное, есть какие-то идеи по этому поводу. Вы бы не пришли к такому выводу, не имея в голове четкой картины происшедшего.

– Да, у меня есть некоторые идеи. Но мне нужно свести их в одну стройную систему, которую я смогу предложить Гримзу. Иначе он просто не станет со мной разговаривать. Для него дело давно закончено.

– Звучит не слишком утешительно.

– До вчерашнего дня всё было практически безнадежно. Каждый раз, когда я приближался к ответу, происходило нечто странное. Из запертого сейфа исчезло письмо, в Нью-Джерси убили свидетеля, я получал угрозы по телефону, кто-то даже стрелял в меня – целая куча загадочных вещей. Достаточно для того, чтобы у меня появилось желание все бросить и поступить экспертом в страховую компанию. Потом я получил неожиданную помощь.

Брилль с любопытством посмотрел на меня:

– От кого?

– Помощь пришла из очень интересного источника. Вчера после обеда я поехал в книжный магазин и купил там несколько превосходных научных работ по психологии преступника. Вы отличный писатель, профессор Брилль. Я восхищаюсь точностью вашего стиля. Он отражает ваш исключительный ум и образованность.

– Я польщен, что вы так высоко оценили мой скромный труд, – сказал он, покинув кресло и подойдя к буфету. – Но такие комплименты всегда вгоняют меня в краску. А когда я смущен, меня мучает жажда. – Он вкрадчиво улыбнулся. – Не хотите ли выпить со мной?

– Нет, спасибо, – ответил я. – Я тренируюсь для следующего боя.

Брилль открыл двойную дверцу буфета и нагнулся к стоявшим на полке бутылкам и стаканам. Но когда он выпрямился, в руках у него был револьвер, дуло которого смотрело мне в живот. 45-й калибр. Без сомнения, из него и был застрелен Пиньято. Брилль глупо улыбался. Он выглядел нервным и держал револьвер как опасное ядовитое насекомое.

– Прошу, вас, Клейн, продолжайте. Мне очень интересно.

– Вы перестали четко мыслить, простуженный, – сказал я. – Всадив мне пулю в живот, вы лишите Джудит шанса выпутаться из этой истории. Я единственная ее надежда.

– Не беспокойтесь об этом. Все будет хорошо. Продолжайте ваш рассказ. Я хочу услышать все, прежде чем перейти к следующей фазе.

Я решил говорить. Только мой голос может сохранить мне жизнь. Чем дольше я продержусь, тем больше у меня будет шансов выйти отсюда. Я вспомнил Шехерезаду, которая развлекала своими байками принца, чтобы оттянуть час казни. Тысяча и одна ночь. Я не был таким оптимистом. Я рассчитывал выиграть лишь несколько минут.

– Все было в ваших книгах, – сказал я. – «Гангстер во фланелевом костюме», например. Там можно прочитать интервью с анонимным свидетелем, главарем бандитов. Учитывая, что я сам встречался с этим персонажем и знаю некоторые его любимые выражения, я без труда смог его опознать. Виктор Контини остается самим собой даже на страницах книги. Ваша связь с ним и была недостающим звеном в моей схеме. Во-вторых, история с сейфом. Вернее, способ, каким он был открыт. Если бы вы отказались от мысли выкрасть письмо, оно пролежало бы там по сей день, не привлекая ничьего внимания. Гримза оно не интересовало и в досье дела не фигурировало. Но письмо исчезло. Безупречная работа – ни царапин, ни следов от отмычек, образцово-показательный пример того, «как надо вскрывать сейфы». Я знал, что ни один профессиональный уголовник не был замешан в деле по собственной инициативе. Значит, его кто-то нанял. Этим кем-то были вы. Вы посвятили целую книгу одному профи – медвежатнику.

Брилль не удержался от улыбки, довольный своей хитростью:

– Вилли Шоу. Лучший в своей области. Когда вышла книга, он сказал, что я сделал из него звезду. Этот человек боготворит меня. Как только я позвонил ему и попросил о небольшой услуге, он посчитал это за великую честь.

– Вы странный человек, Брилль. С одной стороны, ведете приличную спокойную жизнь. Всеми уважаемый профессор, преподаете в знаменитом университете, пишете книги и читаете лекции студентам. Но в то же время вас привлекают грязь, зло, обитатели бандитских притонов. Вы напоминаете мне тех почтенных джентльменов викторианской эпохи, которые регулярно предавались самым низким порокам и сразу после этого посещали великосветские литературные салоны. Все шло без сучка без задоринки многие годы. Вам удалось из порочных наклонностей построить респектабельную карьеру. Вам доставляло удовольствие соседство этих крайностей. Но вы встретили на своем пути женщину, которую вы не смогли подчинить своей воле, не правда ли? Наоборот, она подчинила вас. Джудит Чепмэн – маленькая мерзкая потаскушка с извращенным умом, и вы пали к ее ногам.

– Не говорите так о Джудит! Это неправда. Я не позволю вам…

– Будет, Брилль. Обыкновенная шлюха низкого сорта с хорошенькой мордашкой и дорогими тряпками втоптала вас в грязь. Она готова лечь с каждым, кто носит штаны, и это бесило вас, так? В этом проклятом городе нет более доступной девки, чем она. Почему бы вам не позвонить ей и не спросить, где она провела эту ночь?

– Я знаю, где она провела эту ночь, мерзавец! – крикнул Брилль. – Заткни свою пасть – или я убью тебя!

– В конце концов у вас лопнуло терпение, Брилль. Вы мечтали обладать ею в одиночку, и когда Чепмэн отказался дать развод, вы поняли, что должны убрать его с вашей дороги. Вам повезло: вы встретили Контини. Вы знали о пари и знали, каким образом Контини собирается вернуть свои деньги. Но не предупредили Джорджа об опасности. Вы приняли участие в заговоре.

Брилль смотрел на меня безумными глазами. Для него было мучением слышать от меня то, что он так долго хранил в тайне. Но он не мог не слушать. Все всплыло на поверхность, и он был как зачарованный, лицом к лицу столкнувшись с содеянными злодействами. В этот момент я легко мог бы отобрать у него оружие. Но я понял это слишком поздно. Резкая смена настроений Брилля в течение этой сцены удерживала меня от решительных действий. Я был уверен, что рано или поздно Брилль обязательно сломается.

– Джордж понемногу оправился, – продолжал я, – невероятно, но ситуация осталась такой же, как и раньше. А затем и хуже. Джудит быстро потеряла к вам интерес. Вы познали пик вашей любви в ту ночь, когда автомобиль Чепмэна врезался в грузовик Пиньято, после чего начался спад, медленное разрушение любовной связи, исчерпавшей себя. Шесть месяцев назад она вас бросила. Все ваши мечты рухнули.

– Это несправедливо. Я столько сделал для нее, столько рисковал… Это несправедливо. Она должна была быть мне благодарна.

– Но вы не отступились. Отказ только усилил желание завоевать ее. Джордж по-прежнему стоял у вас на пути. Тогда вы снова попытались уничтожить его. На этот раз вы подошли к вопросу более сознательно. Вас не удовлетворяла роль пассивного наблюдателя, и вы сами устроили махинацию. Начало положила проводимая демократами проверка личности Чепмэна. Уоллис Смарт пришел к вам, и вы внезапно увидели способ осуществить замысел, не запачкав рук. Вы рассказали Смарту правду о катастрофе и посоветовали пойти к Лайту. Смарт был доволен – благодаря выгодной сделке он смог удалиться на покой. Лайт был доволен – у него появился компромат на Чепмэна. Вы тоже были довольны, по крайней мере на данный момент. Но, к сожалению, Лайт придерживал информацию в ожидании предвыборной кампании. Вы начали проявлять нетерпение и послали Чепмэну вышеупомянутое письмо, намереваясь вывести его из себя, дав понять, что секрет известен не ему одному. Но Джордж оказался хитрее. Возможно, он был сумасшедшим, но мозги у него варили, когда надо. Он понял, что если его секрет станет достоянием публики, его карьера кончится, не начавшись. Репутация для него была дороже всего на свете, даже дороже жизни. Я думаю, он с самого начала знал, что кризис неизбежен. Речь шла о том, чтобы извлечь максимум из оставшейся жизни. И когда срок истек, он был готов к этому. Чепмэн показал себя тонким стратегом, обернув ваше письмо в свою пользу. Оно послужило поводом, чтобы нанять частного детектива, то есть меня. Он хотел создать мнение, что кто-то собирается его убить, и я играл здесь роль свидетеля. Зная, что скоро умрет, Джордж хотел и Джудит увлечь с собой в могилу.