Текст книги "Сансет Парк (ЛП)"

Автор книги: Пол Бенджамин Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

7 февраля. Ты встретился с сыном дважды после того, как увиделся с ним двадцать шестого января. В первый раз вы сходили на Счастливые Дни вместе (благодарность Мэри-Лии, чьи два билета ждали нас в кассе), посмотрел спектакль под большим впечатлением (Мэри-Лии была прекрасна), и потом прошел в ее гримерную после представления, где она набросилась на нас с дикими, нескончаемыми поцелуями. Экстаз от актерства перед живой публикой, адреналин, выливающийся океаном из ее тела, глаза ее пылают огнем. Мальчик был необычно доволен происходящим, особенно, когда ты обнялся с его матерью. Позже, ты понял, что это было впервые в его жизни, когда он мог лицезреть подобное. Он понимает, что война окончена, что воющие стороны уже давно отложили в сторону свои оружия и перековали мечи в орала. После всего – ужин с Корнголдом и Леди Суанн в маленьком ресторанчике. Мальчик говорил немного, но был очень внимателен. Несколько проницательных ремарок о пьесе, разбирая начальную строку второго акта, Привет тебе, божественный свет, и почему Беккет выбрал обратиться к Мильтону в этом месте, ирония тех слов в контексте мира вечнодлящегося дня, поскольку свет никак не может быть божественным, за исключением того случая, если он – противовес темноте. Глаза его матери смотрят на него, когда он говорит, и блестят от обожания. Мэри-Лии, королева чрезмерностей, Мадонна обнаженных чувств, и, несмотря на это, ты сидел там и видел ее зависть – немного забавно, да, но в то же время спрашивал себя, почему ты сам так скуп на эмоции. Тебе было уже спокойнее в его присутствии во второй раз. Вновь привыкая к нему, но все еще не готов к теплым отношениям. Следующая встреча была более близкой. Ужин в У Джо Джуниора сегодня – в честь прошлых времен, только вас двое, налегая на жирные хэмбургеры и влажную жареную картошку; и в основном вы говорили о бейсболе, отчего тебе вспомнились многочисленные разговоры с твоим отцом, о той страстной, но вполне нейтральной теме, спокойной для вас обоих; а затем он вспомнил о смерти Херба Скора и рассказал, как ему страстно захотелось позвонить тебе в тот день и поговорить об этом, о питчере, чья карьера была погублена такой же травмой, сломавшей твоего отца, деда, с которым он никогда не встретился, но тогда он решил, что звонить с такого далекого расстояния было бы неправильно, и как странно, что его первый контакт с тобой тоже произошел по телефону, тот звонок из Бруклина в Экстер, где ты лежал в больнице, и как ему стало страшно от того, что он мог больше тебя не увидеть. Ты повел его на Даунинг Стрит после ужина, и там, в гостиной комнате старой квартиры, он внезапно зарыдал. Он и Бобби тогда ругались между собой, сказал он, на той дороге, и как раз перед тем, как выскочил автомобиль, он толкнул Бобби, толкнул меньшего по размерам Бобби так сильно, что тот упал, и так получилось, что его переехала машина, и он погиб. Ты выслушал все в молчании. У тебя не было никаких слов. Все время незнания, и сейчас, сама простота случившегося, подростковая ссора между сводными братьями, и вся последующая драма из-за этого толчка. Столько вещей прояснились тебе после признания сына. Его яростный уход в себя, бегство от собственной жизни, наказание себя грубыми работами, столько лет ада из-за мгновенной вспышки злости. Может ли он быть прощен? Ты не можешь произнести ни единого слова, но, по крайней мере, у тебя осталось еще здравого смысла, чтобы заключить его в свои объятия и прижать его к себе. А если точнее: есть ли что-то, за что его надо прощать? Скорее всего, нет. Но все-таки, он должен быть прощен.

8 февраля. Воскресный телефонный разговор с Уиллой. Она волнуется за твое здоровье, интересуется, как ты себя чувствуешь, спрашивает, не было бы лучше, если бы она ушла с работы и вернулась домой, чтобы ухаживать за тобой. Ты смеешься над мыслью, что как твоя очень ответственная, трудолюбивая жена говорит администрации университета: "Пока, друзья, у моего мужа заболел животик, мне пора, и на хер всех студентов, которых я учу, и, между прочим, они, бляха-муха, могут учиться сами по себе." Уилла хохочет, когда ты рассказываешь о такой сцене, и это первый раз, когда ты слышишь ее свободный смех за долгое время, самый лучший смех за много месяцев. Ты рассказываешь ей о встрече с сыном за ужином прошлой ночью, но она никак не реагирует, не спрашивает никаких вопросов, небольшой вздох, чтобы ты понял – она слушает, но не более того, а ты все равно продолжаешь, замечая, что мальчик становится самим собой. Еще один вздох. Не стоит упоминания, что ты не сказал ничего об его признании. Небольшая пауза, и затем она говорит тебе, что, наконец, она начинать чувствовать в себе достаточно сил для продолжения работы над книгой, и это, конечно, по-твоему, еще один хороший знак; а потом ты говоришь, что Рензо шлет свою любовь тебе, и ты тоже шлешь свою любовь, и ты покрываешь все ее тело тысячью поцелуев. Разговор заканчивается. Неплохой разговор, совсем неплохой, но после того, как ты вешаешь трубку, ты начинаешь бесцельно слоняться по квартире, чувствуя, будто потерялся в нечто неведомом. Мальчик задал столько много вопросов об Уилле, а у тебя так и не нашлось мужества сказать ему, что она вырезал его из своего сердца. Баночник одевается в костюм с галстуком. Баночник идет на работу, оплачивает свои счета и становится образцовым гражданином. Но голова у Баночника все еще та же, и по ночам, когда мир окружает его, он становится на четвереньки и воет на луну.

15 марта. Ты виделся с сыном шесть раз с тех пор, как состоялась та встреча седьмого февраля. Визит в Больницу Для Сломанных Вещей субботним днем, где ты наблюдал за тем, как он вставлял картины в рамки, и ты спросил себя, это ли, чего он хочет, будет ли он прыгать с одной случайной работы на другую, пока не состарится. Но при этом ты не давишь на него со своими вопросами. Ты оставил его в покое и ждешь, что произойдет, хотя про себя ты очень надеешься на его возвращение в колледж следующей осенью, о чем он иногда упоминает вслух. Еще один ужин на четверых с Корнголдом и Ля Суанн в понедельник вечером, когда закрыт театр. Ночной поход в кино вместе на шедевр Брессона Человек Сбежавший. Обед посреди недели после его прихода в офис, где ты показал ему свою работу и представил его своей небольшой группе приверженцев, и идиотская мысль пронзила твою голову позже, а почему бы не найти мальчику с его знаниями и книжными интересами место для себя в издательстве, как работник Хеллер Букс, например, где бы он отшлифовался бы для роли наследника его отца, но нельзя об этом слишком много мечтать, могут вырасти ядовитые семена в голове, и лучше воздержаться от придумывания чьего-нибудь будущего, особенно, если это будущее – твоего сына. Ужин с Рензо рядом с их домом в Парк Слоуп, его крестный отец был в хорошем расположении духа той ночью – забрался в очередной роман, и больше нет никаких разговоров о тоске и хандре и погасшем пламени. И затем – визит в дом, где он живет, шанс увидеть Четверку Сансет Парк в действии. Печальное, небольшое, запущенное место, но тебе было интересно встретиться с его друзьями, с Бингом более всего, конечно, он просто цветет, как и две девушки – Алис, та, которая работает в ПЕН-центре, и она очень живо говорила о деле Лю Сяобо и затем задала тебе кучу различных вопросов о поколении твоих родителей, молодых мужчинах и женщинах Второй Мировой войны, и Эллен, такая кроткая и симпатичная, она позже показала тебе свой альбом рисунков, заполненный такими открытыми эротичными рисунками, каких ты никогда не видел в своей жизни, отчего ты задумался – правда, на мгновение – а, может, помогла бы спасению издательства новая линия альбомов порнографических картин. Им уже вручили два требования на выселение, и ты выразил им свои сомнения, что они напрасно не обращают на них никакого внимания, и что они могут оказаться однажды в опасности, но Бинг треснул кулаком по столу и заявил, они будут держаться до самого конца, и ты не стал продолжать со своими аргументами, поскольку это совсем не твое дело – советовать, что им делать, они все взрослые люди (более-менее) и вполне самостоятельны в своих решениях, даже если и неправильных. Еще шесть встреч, и помаленьку ты станешь ближе со своим сыном. Он уже открывается тебе, и одной ночью, когда вы были вдвоем, после фильма Брессона, похоже, он рассказал тебе всю историю о девушке, Пилар Санчез, и почему он должен был уехать из Флориды. Честно говоря, тебя очень ошарашило, когда он сказал, сколько ей лет, но после короткого раздумья ты решил, что для него было бы нормально влюбиться в кого-то такого возраста, потому что его подростковая жизнь была задержана, отрезана от обычного нормального развития, и, хоть он и выглядит, как взрослый мужчина, его внутреннее я так и осталось в возрасте восемнадцати-девятнадцати лет. Был момент в январе, когда он испугался, что потеряет ее, рассказал он, между ними произошла яростная вспышка, их первая серьезная ссора, и он утверждает – в большинстве из-за него, все из-за него, поскольку когда они впервые встретились, и он не знал, насколько он станет близким ей, он наврал ей о своей семье, рассказав о мертвых родителях, и у него нет брата, никогда не было брата, а сейчас, когда он вернулся к родителям, он захотел рассказать ей правду, и когда он рассказал ей правду, она так разозлилась на него за ложь, что повесила телефон. Последовала неделя руганий, и она была права в своей обиде, сказал он, он ее подвел, она больше ему не верит, и лишь после того, как он спросил ее, выйдет ли она за него замуж, она начала мягчеть, понимать, что он никогда более не подведет ее. Свадьба! Помолвлен с девушкой, еще школьницей! Подожди, когда ты встретишься с ней в следующем месяце, сказал сын. А ты ответил, спокойно как только мог, что ты очень этого ждешь.

29 марта. Воскресный разговор с Уиллой. Ты, наконец, говоришь ей о признании сына, не зная, станет ли от этого лучше или хуже. Слишком много для нее, чтобы она смогла все принять за раз, и потому ее реакция на это проходит несколько явно различимых стадий в течении нескольких минут. Первая: полное молчание, молчание, которое длится так долго, что тебе приходится повторить, что ты только что рассказал. Вторая: мягкий голос говорит "Это ужасно, это слишком много для меня, как это может быть правдой?" Третья: рыдание, пока ее мысли уносятся туда на дорогу, и она видит все пропущенные детали происшедшего, представляет себе ссору ребят, видит Бобби, раздавленного машиной, снова. Четвертая: растет злость. "Он нам соврал," говорит она, "он обманул нас своей ложью," а ты отвечаешь ей, что он не врал, он просто не рассказывал, он был слишком убит происшедшим для рассказов, и жизнь с такой виной почти уничтожила его. "Он убил моего сына," говорит она, а ты отвечаешь ей, что он лишь толкнул ее сына на дорогу, и его смерть была случайностью. Вы двое говорите между собой больше часа, вновь и вновь и вновь ты говоришь ей, что любишь ее, что нет никакой разницы для тебя, что она решит или как она будет вести себя с сыном, ты всегда будешь любить ее. Она снова рыдает, наконец понимая состояния мальчика, наконец говоря, что она понимает, как он страдал, но она не знает, если одного понимания будет достаточно, непонятно, что она собирается делать, она не уверена, если у нее найдутся силы вновь увидеть его. Ей нужно время, говорит она, еще больше времени на раздумья, а ты говоришь ей, что не надо торопиться, ты никогда не будешь заставлять ее делать то, что ей не хочется. Разговор заканчивается, и вновь ты чувствуешь, что потерялся в не-зная-где. Позже, днем, ты начинаешь свыкаться с фактом, что не-зная-где и есть твой дом, и там ты проведешь остаток своей жизни.

12 апреля. Она напоминает тебе кого-то знакомого тебе, но ты никак не можешь вспомнить кого; и затем, через пять или шесть минут после знакомства с ней, она впервые смеется, и ты понимаешь без тени сомнения, что этот кто-то – Суки Ротстейн. Суки Ротстейн в раскаленном солнечном свете того дня на Хьюстон Стрит почти семь лет тому назад, смеется с ее друзьями, одетая в яркое красное платье – молодость в ее самом полном, самом ярком воплощении. Пилар Санчез – близнец Суки Ротстейн, такое же крохотное, светящееся изнутри создание, в которой горит огонь жизни; и пусть боги будут с ней более нежны, чем с несчастным ребенком твоих друзей. Она приехала из Флориды под вечер субботы, и на следующий день, Пасхальное Воскресенье, она и сын пришли в квартиру на Даунинг Стрит. Сыну было трудно удержаться от прикосновений к ней, и, хоть они сидели друг с другом на диване напротив тебя, сидящего в кресле, он все целовал ее шею, гладил ее непокрытое колено, клал свои руку на ее плечо. Ты уже видел ее, конечно, почти год тому назад в том небольшом парке южной Флориды, ты был тайным свидетелем их первой встречи, их первого разговора, но ты был слишком далеко от нее, чтобы мог увидеть ее глаза и разглядеть в них силу, черные спокойные глаза, которые поглощают все вокруг нее, и свет от которых притянул сына. Они пришли с хорошими новостями, сказал сын, с самыми лучшими новостями, и через мгновение тебе говорят, что Пилар была принята университетом Барнард без платы за обучение и будет жить в Нью Йорке сразу после ее школьного выпуска в июне. Ты сказал ей, что твоя жена тоже училась в Барнарде, что ты впервые увидел ее, когда она была студенткой Барнарда, и факел был передан от приемной матери сына ей. А затем (ты чуть не выпал из своего кресла, когда услышал) сын огласил свою подачу документов в Колумбийский университет и о начале учебы на последнем курсе осенью перед получением диплома бакалавра. Ты спросил его, как он собирается платить за обучение, и он ответил, что у него есть немного денег в банке, а все остальное покроет студенческий заем. Тебя поразило, что он не попросил твоей помощи, хотя ты с радостью оказал бы ее, но ты понимаешь, что это лучше для его морального настроения – тянуть свою лямку. Разговор продолжался, а тебе, вдруг, стало ясно, что в тебе нарастает ощущение счастья, что сегодня ты стал таким счастливым, каким не был никогда за последние тринадцать лет, и тебе захотелось выпить в честь твоего настроения, и тебе пришло на ум, что нет никакой разницы, каким будет решение Уиллы о сыне, ты сможешь прожить раздельные жизни с двумя людьми, которые больше всего близки тебе в этом мире, что тебе будет радостно где бы ты ни был и с кем бы ты ни был из них. Ты заказал стол на ужин в ресторане Уэйверли Инн, то почтенное заведение со времен старого Нью Йорка, ныне несуществующего Нью Йорка, надеясь, что Пилар понравится подобное место, и ей оно понравилось, она на самом деле сказала, что ей казалось, будто она на небесах; и как только вы разделались со своим пасхальным ужином, у нее возникло очень много вопросов – она хотела знать все о том, как вести издательство, как ты встретился с Рензо Майклсоном, как ты решаешь, принять книгу в издательство или нет; и, отвечая на ее вопросы, ты осознал, что она слушала тебя с напряженным вниманием, что она не забудет ни одного, сказанного тобой, слова. Каким-то образом разговор перешел на математику и науку, и ты неожиданно стал присутствовать на дискуссии, посвященной квантовой физике, о чем ты, честно говоря, не имеешь никакого понятия, и тогда Пилар повернулась к тебе и сказала: "Представьте себе вот что, мистер Хеллер. В прежних теориях физики трижды два равняется шести, и дважды три равняется шести – реверсивная логика. Но не в квантовой физике. Трижды два и дважды три – два различных смысла, два отдельных и самодостаточных положений." В этом мире есть очень много вещей, о которых тебе приходится беспокоиться, но любовь сына к этой девушке – не из этого списка.

13 апреля. Ты просыпаешься утром и узнаешь, что умер Марк Фидрич. В возрасте всего пятидесяти четырех лет, погиб на своей ферме в Норзборо, штат Массачусетс, когда мусорный грузовик, который он ремонтировал, внезапно обрушился на него. Сначала Херб Скор, сейчас Марк Фидрич – два проклятых судьбой гения, ослепивших страну своим талантом на несколько дней, месяцев, а затем исчезнувших из виду. Ты вспоминаешь присказку отца: Бедняга Херб Скор. Теперь ты добавляешь еще одно имя в список ушедших из жизни: Марк Фидрич. Да покоится Птица с миром.

АЛИС БЕРГСТРОМ и ЭЛЛЕН БРАЙС

Четверг, тринадцатое апреля, и Алис только что отбыла очередной пятичасовой срок в ПЕН-центре. В отличие от ее устоявшейся рутины за последние несколько месяцев, она не торопится домой в Сансет Парк, чтобы поработать над своей диссертацией. Вместо этого, она идет на встречу с Эллен, у которой сегодня выходной, и двое их сегодня решили потратиться на поздний обед в Балтазаре, французском ресторане на Спринг Стрит в Сохо, в двух минутах ходьбы от ПЕН-центра. Вчера очередное требование суда было доставлено к их дому еще одним нью-йоркским маршалом, и количество этих решений суда достигло четырех; и ранее, в начале месяца, когда они получили третье, она и Эллен решили – следующее предупреждение будет последним, они разжалуют сами себя от знаков отличия истинных сквоттеров и покинут дом, неохотно, но покинут. Вот, почему они решили встретиться в Манхэттене поздним днем – поговорить и найти решение для будущих действий, спокойно и взвешенно, подальше от Бинга и его агрессивных, яростных провозглашений, и какое место подойдет лучше всего для спокойных и взвешенных дискуссий, чем этот недешевый, элегантный ресторан в переходное время от обеда к ужину?

Джэйка больше нет рядом. Их выяснение отношений, к которым она начала готовиться с пятого января, состоялось в середине февраля, и самое горькое для нее в этом разговоре было то, как быстро он согласился с ее взглядом на их отношения, как слабо он сопротивлялся идеи разойтись в разные стороны, больше не встречаться. Что-то с ним не то, сказал он, но это правда, что он больше не испытывал особенных эмоций, когда находился с ней, что он больше не хотел встречаться, и он сам виноват в переменах своих чувств и, честно, никак не может понять, что произошло с ним. Он сказал ей, что она была замечательным человеком, со многими прекрасными качествами – знания, сострадание, ум – и что его душа оказалось неспособной любить ее так, как она должна была быть любима. Он не углублялся в проблему дальше этого, не стал, например, копаться в причинах, почему он потерял сексуальный интерес к ней, но надеяться на большее ей не приходилось, поняла она, поскольку он открыто заявил, что такие изменения смутили так же его, как и ее. Она спросила его, думал ли он пойти к психотерапевту, и он ответил, да, он думал об этом, его жизнь превратилась в хаос, и, несомненно, ему нужна была помощь. Алис почувствовала, что он говорил правду, но, ей показалось, не всю, и когда она проигрывает этот разговор вновь в своей памяти, она спрашивает себя, может, его пассивное самобичевание – простой выход для него, ложь, чтобы спрятать от всех факт, что он влюбился в кого-то. Но в кого? Она не знает, и за прошедшие два с половиной месяца после их последнего разговора, ни один из общих знакомых не рассказывал ей о новом человеке рядом с Джэйком. Возможно, никого нет, или его любовная жизнь стала чрезвычайно охраняемым секретом. Так или иначе, но она скучает по нему. Сейчас, когда его нет рядом, она начинает вспоминать хорошие моменты их совместной жизни и забывать плохие, и довольно странно, но она начинает скучать в большинстве о нем – его внезапные водопады юмора, выливающиеся из него в непредсказуемые моменты, в моменты, когда совершенно несмешной Джэйк Баум распахивал ворота своей крепости и начинал представлять в лицах различных персонажей, в основном говорящих с заметным иностранным акцентом, русских, индийцев, корейцев, и он неожиданно был очень хорош в этом, он всегда схватывал голоса, но это был тот прежний Джэйк, конечно, Джэйк год тому назад, и, по правде говоря, прошло много времени с тех пор, как он смешил ее, превратившись в один из тех смешных персонажей. Миси Алиси. Целуй мне, миси Алиси. Она сомневается, что у нее вскоре появится новый мужчина, и это беспокоит ее, поскольку ей тридцать лет, и возможность бездетного будущего нагоняет тоску в ее сердце.

У нее уменьшился вес при этом, скорее всего от потери аппетита, чем от ее скалькулированной диеты, и теперь сто сорок пять фунтов – довольно хорошая цифра для нее, и она перестала думать о себе, как об отвратительной корове, когда ей приходят на ум мысли об ее теле, каковые появляются у нее гораздо меньше с тех пор, как нет Джэйка, и некому прикоснуться к ней. Ее диссертация застряла на месте на две недели после его ухода, но затем она собралась, заставила себя вернуться к работе и с тех пор вся погружена в работу, настолько, что она работает сейчас над заключительной главой, и ей кажется, что она может закончить первый вариант главы за приблизительно десять дней. За последние три года диссертация стала вещью в себе, горой, на которую ей надлежало взобраться, но она чрезвычайно редко размышляла о том, что она будет делать, когда достигнет вершины. И когда она размышляла, она самодовольно предполагала – следующим будет преподавание где-то. Зачем тебе еще проводить столько лет в достижении доктората? Они дают тебе звание доктора, и ты идешь и начинаешь преподавать. А сейчас, когда стал виден конец ее работы, она вновь возвращается к вопросу, и, похоже, преподавание – не единственный ответ. Она все еще настроена на это, но после ее неудачного опыта работы в прошлом году, она сомневается, что пребывание на какой-то кафедре английского языка последующие четыре десятилетия окажется ее предназначением в жизни. Другие возможности открылись ей за последние месяц-другой. Более нужная работа в ПЕН-центре, например. Эта работа понравилась ей гораздо больше, чем она могла представить, и она не желает ее бросать, что неминуемо случится, если она займется преподаванием – где-нибудь в радиусе восьмиста миль на юге ли, на западе от Нью Йорка. Вот это проблема, говорит она себе, открывая дверь ресторана и входя в помещение, не сама работа, а место работы. Она не хочет покидать Нью Йорк. Она хочет продолжать жить в этом огромном, непригодном для жизни городе столько, сколько она сможет, и, после стольких лет, мысли о проживании где-нибудь в другом месте кажутся ей невозможными.

Эллен уже здесь – сидит за столом у восточной стены ресторана с бокалом вина в руке, в ожидании появлении ее подруги. Эллен знает больше о том, что происходит с бывшим любовником Алис, чем сама Алис, но Эллен ничего не говорит Алис, потому что она обещала Бингу хранить секрет, а Эллен – не тот человек, кто легко нарушает свои обещания. Бинг продолжает позировать для нее один-два раза в неделю все четыре месяца нового года, и многие стены разрушились между ними за это время, пожалуй, даже все стены, и они настолько стали уверены в друг друге, что никто из них не стал бы раскрывать чужие секреты никому на свете. Эллен знает об увлечении Бинга Майлсом, например, и она знает об его мучительных волнениях в отношениях мужчина-женщина, мужчина-мужчина, и его сомнениях о том, кто и что он есть. Она знает, что где-то в конце января Бинг решился на поход к Джэйку в его небольшую комнатку в Манхэттене и, с помощью огромного количества алкоголя и гарантированного доступа к Рензо Майклсону с интервью, о котором Джэйк так мечтал, сумел склонить экс-любовь Алис к сексуальным отношениям. Это был первый и последний эксперимент Бинга, поскольку объятия Джэйка Баума ему понравились совсем мало, его рот, его интимные места, и он обиженно на себя понял, что при всей его увлеченностью Майлсом, у него не было никакого интереса в занятии любовью с мужчинами, пусть даже и с Майлсом. У Джэйка, с другой стороны, как и подозревал Бинг, были подобные отношения в молодости, и после совокупления с Бингом, которое ему очень понравилось, он понял, что его интерес к мужчинам не ушел за все эти года. Через две недели после этого Алис завела с ним разговор об их отношениях, он без особого шума раскланялся с ней и покинул ее в поисках другого. Эллен все это знает, потому что Джэйк и Бинг изредка общаются друг с другом. Джэйк рассказал Бингу, чем он сейчас занимается. Бинг передал его слова Эллен, а Эллен будет молчать. Алис не знает этого, но ей лучше без Джэйка, и, если Эллен хоть что-то понимает в этом мире, не займет много времени для Алис найти себе другого мужчину.

Сейчас она – новая Эллен, Эллен Брайс, которая в прошлом месяце отказалась от всех внешних украшений себя, чтобы выразить ее новое отношение к своему телу, каковое появилось от ее нового отношения к своему сердцу, и это отношение – суть ее отношений с ее внутренней я. В течение одной, принесшей столько смелых решений, недели в середине марта, она обрезала свои длинные, кучерявые волосы короткой рамкой прически 20-х годов, выбросила все статьи и заметки о правилах одежды, и начала заниматься своим лицом – помадами, тенями, тушью, пудрой – каждый раз, как выходила из дома, и эта женщина, описываемая в дневнике Морриса Хеллера, как кроткая, женщина, которая вызвала в окружающих желание помочь ей и защитить ее от неприятностей мира, больше не излучает ауру жертвенности и нервной неуверенности; и она сидит на диванчике у восточной стены в Балтазаре, одетая в черную кожаную миниюбку и обтягивающий ее кашемировый свитер, отпивает глотками белое вино и наблюдает за входящей в дверь Алис, рассматривает людей, проходящих мимо нее, и она наслаждается вниманием окружающих, наслаждается тем, что знает – она самая желанная женщина в этом месте. Перемена в ее облике была вызвана совершенно нежданным событием, произошедшим в феврале, за одну неделю до того, как Алис и Джэйк покончили с их шатким романом, когда никто другой, как Бенджамин Самуэлс, старшеклассник, от кого забеременела Эллен почти девять лет тому назад в павильоне летнего дома его родителей на юге Вермонта, вошел в офис, где работала Эллен, в поисках места для рента в Парк Слоуп или в ближайших к нему районах, двадцатипятилетний Бенджамин Самуэлс, сейчас взрослый молодой человек, занимающийся продажами в магазине мобильной связи Т-Мобил на Седьмой Авеню, бросивший учебу в университете, молодой человек, лишенный интеллектуальных способностей, необходимых для юридического права или медицины, на что так возлагали надежды его родители, но такой же привлекательный, как всегда, как никогда – из красивого юноши с красивым телом футболиста вышел красивый сильный мужчина. Он поначалу не узнал Эллен, и, хотя она заподозрила в широкоплечем молодом человеке, сидящем напротив нее, повзрослевшее воплощение юноши, которому она отдала себя много лет тому назад, она подождала, пока тот не заполнит все пустые места анкетной формы, и лишь тогда назвала себя. Она заговорила с ним тихо и бесчувственно, не зная, рад ли он будет или нет, не зная, если он вообще вспомнит ее, но Бен Самуэлс вспомнил ее, и Бен Самуэлс был рад вновь увидеть ее, так рад, что встал со стула, обошел стол и приблизился к Эллен, и заключил ее в горячие приветственные объятия. Они провели день, расхаживая по пустым квартирам, поцеловавшись в первой же квартире, занявшись любовью во второй; и, после того, как Бен Самуэлс нашел жилище по соседству, он и Эллен продолжали заниматься любовью каждый день. Потому Эллен обрезала свои волосы – потому что Бен загорался при виде ее шеи сзади – и как только она обрезала волосы, она поняла, что он станет еще более чувственным с ней, если она начнет одеваться по-другому, в более чувственные одежды. До сих пор она скрывала Бена от Алис, Бинга и Майлса, но после стольких изменений вокруг, четвертого требования суда, неизбежного расселения их небольшой группы, она решила, что сегодня она расскажет Алис о необычной вещи, приключившейся с ней.

Алис целует ее в щеку и улыбается ей улыбкой Алис, и Эллен смотрит на то, как ее подруга садится на стул напротив диванчика, она спрашивает себя, смогла ли бы она когда-нибудь нарисовать так, чтобы полностью передать эту улыбку, самую теплую, самую светлую улыбку на Земле, улыбку, которая выделяет Алис из всех знакомых ей людей, всех когда-то знакомых, или будущих знакомых, которых она встретит до конца своей жизни.

Ну, девочка, говорит Алис, полагаю, великий эксперимент закончился.

Для нас, наверное, говорит Эллен, но не для Бинга и Майлса.

Майлс возвращается во Флориду через три недели.

Я забыла. Только для Бинга. Как жаль.

Я думаю, через десять дней. Если я поработаю понапряженнее, я смогу закончить последнюю главу к тому сроку. А как ты, может, хочешь съехать сейчас?

Я никогда не захочу съехать сейчас. Просто мне становится страшно. Если придут копы, они выбросят наши вещи на улицу, все сломается, Бинг начнет чудить, всякие разные неприятные возможности приходят на ум. Десять дней – это еще далеко, Алис. Я думаю, ты должна начать искать новое место.

Сколько у тебя есть вариантов?

Много в Слоуп Парк, не так много в Сансет Парк.

Но Сансет Парк дешевле, то есть Сансет Парк – лучше.

Сколько ты сможешь заплатить за рент?

Насколько возможно.

Я проверю наши списки после обеда и скажу тебе, что у нас есть.

Но, может, ты устала от Сансет Парк. Если ты хочешь перебраться в другое место, у меня нет с этим никаких проблем. Пока я смогу оплачивать мою половину, где угодно – пойдет.

Дорогая Алис…

Что?

Я и не знала, что ты хочешь разделить жилье.

А ты?

В принципе, да, но что-то произошло, и я теперь размышляю о другом.

О другом?

Об одном другом.

О?

Его зовут Бенджамин Самуэлс, и он спросил меня, если бы я хотела переехать к нему.

Ты чертенок. Как долго это длится?

Пару месяцев.

Пару месяцев? Ты сошла с ума? Пару месяцев, и ты ничего мне не рассказывала.

Я не была уверена, что рассказывать. Я думала, это может быть просто ради секса, и выгорит раньше, чем стоит об этом рассказывать. Но, похоже, все становится больше. Слишком большим для меня, чтобы я не попробовала, я так думаю.

Ты в него влюбилась?

Я не знаю. Но я схожу с ума по нему, это я точно знаю. И секс просто прекрасен.

Кто он?

Он.

Что за он?

Он с лета двух тысячного.

Тот человек, от которого ты забеременела?

Юноша, от которого я забеременела.

Вот так, история в конце концов…

Ему было шестнадцать, а мне двадцать. Сейчас ему двадцать пять, а мне двадцать девять. Те четыре года разницы между нами не так важны, как были тогда.

Боже. Я думала, что отец, но никогда, что сын.