Текст книги "Блондинки от "Бергдорф""
Автор книги: Плам Сайкс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
– И что? – бросил он, глядя в окно.
Я надела трусики-»танга» и шиншиллу и села под «Утонувшим грузовиком», который повесила на стену несколько недель назад. Что я такого сделала? Как мы перешли от стадии душистых увлажнителей тела и бельевых гарнитуров до такого? Что произошло с тех пор, как я в последний раз виделась с Заком?
– Но почему? – прошептала я.
– Нам было хорошо вместе, признаю. Давай закончим на этом и начнем новую жизнь, – ответил Зак, по-прежнему не глядя на меня.
– У тебя другая девушка?
– Ты слишком эгоистична для меня. Ты не та, которая мне нужна. Мне необходима по-настоящему независимая девушка. Такая, которая не требует постоянного внимания.
Одинокая слеза поползла по моей щеке. Телефон запищал.
– Прости, – промолвила я. Сообщение оказалось от Джулии:
Класс! Передай Заку от меня привет. Жюль.
– Джулия передает привет, – едва прохрипела я, поскольку голос у меня исчез. Я дрожала, но не от холода.
– Какого х… она знает, что я тут? Вроде никто за мной не следил! – рявкнул Зак, подозрительно прищурившись.
– М-м-м… полагаю… должно быть, я…
Я не успела закончить. Зак выхватил у меня телефон и стал нажимать кнопки. Да, попала я в переплет! Похуже, чем с несуществующим DVD-плейером!
– Индийская любовь? Ты делилась со своей чертовой подругой, пока я тебя трахал? «Эгоистка» – это слишком мягко для тебя!
– Я постараюсь стать лучше, дорогой! – взмолилась я. – Знаю, я ужасная эгоистка, но я изменюсь.
– Не сумеешь. Для тебя на первом месте всегда ты сама. Интересно, ты когда-нибудь думаешь о ком-то, кроме себя? Обо мне, например?
– Да я только и думаю что о тебе! – воскликнула я. – ° том, как сделать тебя счастливым!
– Именно поэтому ты, черт возьми, забыла спросить, чем закончился мой сегодняшний визит к доктору?
– Но я не знала, что ты записан к доктору…
– Если собираешься выйти за меня замуж, то обязана знать обо мне все! – отрезал Зак.
– Но ты даже не хочешь со мной разговаривать, – робко возразила я. – Твоя ассистентка не соединяет меня с тобой.
– Я сказал ей, что не желаю отвечать на твои чертовы звонки!
Теперь я уже плакала вовсю. Огромные истерические слезы, размером с бриллиант от Гарри Уинстона, лились по щекам.
– Но как узнать, чего ты хочешь, если мне даже не позволено спрашивать, – прорыдала я.
– Не привязывайся с идиотскими вопросами! – завопил Зак. – Я же сказал: должна и все тут!
Я сползла с дивана. Ноги подогнулись, как две полоски ужасно тонких спагетти, которые подают в «Да Сильвано». Я полустояла на коленях, откинувшись на коврик из шкуры зебры у ног Зака. Замужним девушкам приходится и впрямь проявлять невероятную сообразительность, если одно из требований брака – способность телепатически предугадывать все желания мужа, при этом даже не видя его.
Зак направился к шкафу.
– Нет у тебя никакого чертова DVD-плейера, верно? – допрашивал он, хлопая дверцами. Как я и подозревала, плейера он не обнаружил. – Как я мог забыть: у тебя ведь «моральные принципы», не позволяющие купить его! Кроме того, ты не любишь Скорсезе! Даже не видела «Апокалипсис сегодня»!
– Это Френсис Форд Коппола, дорогой, – поправила я.
– Почему ты вечно споришь со мной?! – заорал Зак еще громче. – Если любишь кого-то, должна во всем соглашаться с ним! Но в этом-то все и дело, не так ли? Ты вообще не понимаешь, что значит любить кого-то, кроме себя, и при этом даже себя не любишь! Даже не понимаешь, кто ты на самом деле! И вообще не заметишь апокалипсиса, если на нем не будет лейбла Гуччи!
– Собственно говоря, мой стиль – «Хлоэ», – печально прошептала я. Понимаете, он ничего обо мне не знал, даже самого главного.
Зак непонимающе уставился на меня, потом открыл дверь и ушел. И вот теперь, пожалуй, можно сказать, что я полностью усвоила значение слов «приступ стыда». Слезы скатывались быстрее, чем лавины в Аспене. И, что всего хуже, после этой истории я и думать не могла без отвращения о «Талантливом мистере Рипли». Зак навсегда испортил мне впечатление от любимого фильма.
Откуда-то донесся шепот:
– Если она не пришла на распродажу «Шанель», должно быть, плохи дела. Может, она и вправду как бы любила его?
– Я всегда считала, что снимки у него на редкость мерзкие, – прошипели в ответ. – В жизни не вышла бы за того, кто считает, что утонувший грузовик – предмет искусства.
Я услышала скрип двери.
– Ш-ш-ш, вы, двое! Разбудите ее! Я еду в аптеку за ксанаксом. Последите за ней, только тихо!
Дверь закрылась, и этот кто-то исчез. Где я?
Не было сил шевельнуть ногами или руками или открыть глаза. Тело казалось куском сыра бри, слишком долго пролежавшим на столе. Каждые несколько минут в лоб, над правой бровью, словно вонзалась острая игла. Молчание. Несколько вздохов. Потом:
– Господи, взгляни на нее. Выглядит совершенно ана, но не то что топ-модель, а как будто ее держали в подвале без еды и воды! Йо-о-о…
– Оказывается, она заявилась в пять утра, жалуясь на жесточайший Приступ Стыда и крича, что свадьбы не будет. Джулия говорит, что она была в краденой шиншилле, «танга», и… собственно, все.
Очевидно, свадьба сорвалась. Какое несчастье! Самое божественное в успокаивающих таблетках вроде ксанакса – это возможность быть в эпицентре собственной личной романтической трагедии и даже не заметить этого.
– Она, наверное, потрясающе выглядела бы в свадебном платье. О-о-о, как печа-а-а-а-льно. Вера Вонг на стенку полезет! Говорят, она летала в Индию три раза, чтобы лично наблюдать, как расшивают жемчугом вуаль! Это была бы самая изысканная вуаль, когда-либо созданная Верой. Целый год ушел бы только на вышивку. Что она теперь с ней будет делать?
– Почему бы тебе не помочь? Купи вуаль себе на свадьбу. С твоей стороны будет очень благородно взять на себя расходы. Кроме того, именно у тебя останется эксклюзивная вуаль Веры.
– О да-а-а!!! Я могла бы взять вуаль, в виде одолжения, которого, учти, никто от меня не требовал.
– Все на Парк-авеню, 660, сочтут, что ты самая великодушная из ее подруг. Господи, можешь себе представить все унижение расторгнутой помолвки? Вообрази: ты – девушка-которая-почти-вышла-замуж. Как ей теперь спокойно зайти в Киприани, выпить бокал «Беллини»? О-о Господи, какой стыд!
Остается надеяться, что эти добросердечные люди доставили меня в уютную психушку вроде Отделения Разорванных Помолвок на горе Синай.
– Сама знаешь, как я не люблю сплетен, и, надеюсь, ты никому не передашь, но я слышала, будто все кончилось, потому что Зак поймал ее, когда она передавала Джулии SMS, пока он… ну, сама понимаешь…
– Что?
Шепот, шепот. Бесконечные «пс-с-ст», «ах-х-х», «ш-ш-ш»…
– Не-е-ет!
– Да-а-а!
– О Боже! Просто класс! Как по-твоему, она научит меня это делать?
Я разлепила веки. В комнате было почти темно, и я едва различила две светлые гривы, лихорадочно мотавшиеся взад-вперед.
– Дафна тебя научит, – с трудом пролепетала я. Обе головы резко вскинулись. На меня уставились Джолин и Лара.
– О, слава Богу! – выдохнула Джолин. – Она жива.
– Где я? – пробормотала я.
– В гостевой спальне номера Джулии. Только что отделанной Трейси Кларксон, которая занимается абсолютно всеми домами голливудских звезд. Представить невозможно, до чего здесь шикарно!
– Почему я здесь?
– Твой жених бесчеловечно бросил тебя после того, как занимался с тобой сексом и…
– Ой! – взвизгнула Лара. – Совсем необязательно перечислять все интимные сексуальные подробности! Даже ксанакс не стирает подобных деталей. Каждый кошмарный момент был выжжен в мозгу раскаленным железом. Меня тошнило от ужаса и потрясения. Теперь я точно знаю, что чувствовала та бедная девочка в «Изгоняющем дьявола».
– Дорогая, ты должна поесть, – заметила Лара. – Сейчас закажем что-нибудь в номер. Что ты хочешь?
– Только серебряный фруктовый нож.
– Что? – удивилась Джолин.
– Серебряный нож для фруктов, – повторила я. – Чтобы элегантно перерезать запястья.
– Совершенная клиника, – прошептала Джолин Ларе. «О, хорошо, – подумала я, – недолго ждать той минуты, когда меня отправят на курорт «Уи-Кэа», этот чудесный центр психотерапии в Калифорнии. Нью-йоркские журналисты регулярно впадают в клиническую депрессию, поскольку это означает, что можно брать отпуск почти ежемесячно и заодно заняться собственными делишками. Говорят, там обеспечивают даже самый модный нынче японский массаж нагретыми камнями.
Самое трагичное в ксанаксе – это когда рано или поздно кто-то вроде Джулии объявляет, что с тебя хватит, и больше не дадут ни таблетки. Когда несколько часов спустя действие последней окончательно выветривается, страх проникает сквозь стеклянные двери и забирается под шелковые простыни Джулии. Одиночество змеей обвивало мое тело, как дым от ее свечей «Диптик». Я покрылась потом: лицо увлажнилось, кожа горела, в мозгу угнездилось омерзительное осознание того, что разбитое сердце есть разбитое сердце – независимо от того, кто обставлял гостевую спальню, где ты страдаешь от разбитого сердца. Нужно предупредить Джулию, что, к несчастью, белье от Фретт абсолютно не защищает от личной романтической трагедии. Я позвала Джулию, и она осторожно прокралась в комнату.
– Пожалуйста, позволь позвонить Заку, – взмолилась я. – Мне нужно все выяснить.
С самого моего появления вчерашней ночью Джулия не подпускала меня к телефону.
– Только помолвки и разводы делают людей по-настоящему счастливыми, – заявила она. – Тебе повезло: ты легко отделалась. Не звони ему, только хуже будет.
– Но я люблю его, – слабо прошептала я.
– Ты не влюблена в него. Ты его хочешь. Как можно любить мужчину, которого почти не видишь? Мой психоаналитик считает, что ты одержима романтическим идеалом. Тебе нужна не реальность, а идея. Реальность же заключается в том, что он чудовище.
Больше всего на свете ненавижу мнение профессионала, которого я не спрашивала. Шринк Джулии понятия не имеет о моем Том Самом и Единственном.
– Почему тогда он посылал мне все эти подарки, твердил, что я самая остроумная девушка на Манхэттене, и просил выйти за него? Это не имеет смысла, – умоляюще бормотала я.
– Знаешь что? Имеет, и вполне. Для парня вроде Зака, с бездной вкуса и уймой денег, ничего не стоит увлечь девушку. Куда труднее действительно быть рядом с кем-то, сделать этого кого-то частью своей жизни. Он предпочитает погоню, – пояснила Джулия, словно вдруг стала Опрой или кем-то в этом роде.
– Пожалуйста, дай мне позвонить…
– Лучше отдохни, – мило улыбнулась она и вышла из комнаты. Но оставила сотовый на постели. Я набрала номер Зака, и после моего обычного торга с ассистенткой он все же подошел к телефону.
– Да, – сказал Зак вполне нормальным тоном. Может, ничего такого не случилось?
– А если нам встретиться и… ну, понимаешь… обсудить…
– Я слишком занят, – перебил меня Зак.
– Но это очень серьезно. Нам нужно поговорить, – настаивала я.
– Я уезжаю из города. Потом перезвоню, – бросил он и отключился.
Меня охватило отчаяние. Даже зная, что Зак вел себя возмутительно, я, кажется, все еще любила его. Нет ничего мучительнее, чем безумно любить кого-то, кто больше не влюблен в тебя безумно. Как мы могли дойти от «до чего же забавно, что ты не умеешь готовить» до такого? Я чувствовала себя героиней одного из омерзительно тоскливых и до ужаса угнетающих фильмов с Мэрил Стрип, где все живут на окраине, носят дешевую одежду и не понимают, что происходит с их отношениями.
– Теперь я никогда не верну его, – запричитала я, когда Джулия заглянула в спальню. – До чего же мне тяжело! Я позвонила, и он сказал, что уезжает из города!
– Не понимаю, почему ты нарываешься на новые оплеухи, – раздраженно пожала плечами Джулия. – Я же говорила, он чудовище, и ты только сейчас получила очередное доказательство.
Я понимала, что Джулия права, но легче от этого не становилось. Подобные иррациональные модели поведения присущи многим нью-йоркским девушкам: чем хуже мужчина обращается с ними, тем отчаяннее они борются за него. Если им удается снова заполучить его, он еще больше издевается над ними. Тогда они сами разрывают все отношения, потому что он жесток и подл, впрочем, как всегда, а они выглядят нормальными, рациональными и собранными. Основной смысл эксперимента – отвергнуть самой, вместо того чтобы быть отвергнутой. Уж Джулии, кажется, следовало бы это понять, поскольку она, возможно, самая иррациональная девица в городе.
Правда, Джулия очень старалась развеселить меня. Но почему-то все, что бы ни сказала она или кто-то другой, угнетало меня еще больше. Особенно когда Джулия заявила:
– Он не заслуживает такой классной и хорошенькой девушки, как ты.
Мне стало совсем плохо. Видите ли, именно это я сама говорю не особенно красивым или шикарным девушкам, чтобы утешить после того, как их бросил очередной бойфренд.
Я не покидала гостевую спальню Джулии трое суток. Зак ни разу не позвонил. У меня развился тяжелый случай «разрыврексии», болезни, которая поражает всех девушек в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, когда анорексия приобретает угрожающие формы и ты вполне можешь влезть в детские размеры. Я ничего не могла есть, даже ванильные кексы, заказанные Джулией специально для меня в кондитерской «Магнолия». Кожа да кости – вот все, что от меня осталось. Лара честно старалась утешить меня, повторяя, что хотела бы заполучить «разрыврексию» и не тратить целого состояния на специалистов по питанию и личных тренеров. Но правда заключалась в том, что я выглядела, как зубочистка, и чувствовала себя большим кровоточащим куском плоти, чем-то вроде сырого бифштекса. Только лучше уж быть бифштексом, потому что бифштекс нужен всем, а я не нужна никому. То есть самое время поселиться в Отеле, где разбиваются сердца, когда чувствуешь себя менее желанной, чем сырое мясо.
Имелись и другие признаки того, что со мной очень-очень неладно. Например, я могла слушать только одну музыку – Мэрайя Кэри, что в обратной перспективе кажется еще тревожнее, чем «разрыврексия». Когда Джулия предложила позвонить Ксении, польской маникюрше, овладевшей всеми новыми приемами и трюками, предлагаемыми журналом «Дабл-ю», я пробормотала: «Нет, спасибо». Должно быть, это было самой настоящей клинической депрессией. И в депрессию впала я, настолько помешанная на уходе за руками, что мои ногти начинали болеть, если хотя бы полдня обходились без розового лака «Кэнди Дарлин». Но знаете что? Ноющие ногти – ничто по сравнению с испытанной мной болью.
На четвертый день Джулия объявила, что ведет меня развлечься. Близнецы Вандонбилт устраивали благотворительный ленч в пользу школы для гватемальских девочек. Близнецы заставляли Джулию ужасно стыдиться себя, поскольку были гораздо богаче, но всегда вели себя скромнее некуда и постоянно помогали другим людям.
– И знаешь, вечно склоняют головы набок, словно в самом деле слушают тебя, а сами говорят еле слышно, ну прямо идеальные создания. Однако в минуту слабости едут к «Барниз», тратят миллиарды на косметику и полагают, что этого никто не замечает, – сказала Джулия.
– Не хочу, идти. Мне так стыдно. Не могу выйти из дома. Лучше просижу тут до самой смерти.
– Послушай, солнышко, я тоже не хочу идти, но эти девицы Ванди – мои кузины, и мне нужно показать, что я так же щедра, как они. Не понимаю, почему они живут в этой средненькой квартирке и носят средненькую одежду, хотя могут иметь лучшее, что предлагают Дольче и Габбана! – воскликнула Джулия и тихо добавила: – Не оставаться же тебе здесь вечно. Когда-то нужно показаться на людях.
Я сползла с постели и каким-то образом умудрилась одеться. Взглянув в зеркало, я ужаснулась: волосы напоминали солому, лицо отекло. Брюки спадали с бедер, а майка болталась, как на чучеле. Я почти не отличалась от жалких фанаток Марка Джейкобса, вшивающихся по субботам у магазинов Марка на Бликер-стрит. Разница состояла в одном: они выбрасывают уйму денег на то, чтобы выглядеть такими истощенными. Но Джулии, надевшей жизнерадостный розовый сарафанчик, понравилась моя безутешная внешность.
– Настоящий героиновый шик! – констатировала она – Ванди покончат с собой от зависти, увидев тебя!
Я подумала: должно быть хоть что-то положительное в этом визите.
Джулия хотела сначала заехать в «Пастис» выпить чашечку кофе с молоком без кофеина.
– У меня бесшабашное настроение. Хочу в даунтаун! – объявила она.
Я пришла в ужас: «Пастис» – едва ли не самое оживленное место в Нью-Йорке. Вдруг там окажутся люди, которые сразу определят, что я только что разорвала помолвку?
– Не волнуйся, – отмахнулась Джулия, заметив мое беспокойство. – Вряд ли мы наткнемся там на знакомых. Никто не заглядывает в Вест-Виллидж до двенадцати.
Пока водитель вез нас в даунтаун, мне стало немного легче. Хорошо наконец подняться с постели, и очень приятно сидеть в новой машине Джулии, микроавтобусе с роскошными сиденьями цвета жженого сахара.
Я больше не рыдала. Не билась в истерике. Я даже болтала на посторонние темы, пока мы мчались по Пятой авеню.
– Хочешь поехать на побережье в этот уик-энд? Домик для гостей в полном твоем распоряжении. Папочка будет рад увидеться с тобой, – предложила Джулия.
– Конечно! – воодушевилась я.
– Вот и молодец! Не успеешь оглянуться, как снова станешь прежней.
Но в этом-то вся и беда человека с разбитым сердцем: как только становится чуть легче, боль наносит новый удар исподтишка, и ты впадаешь в такую истерику, какой не закатывала раньше. Пока мы пересекали Пятьдесят седьмую улицу, я заметила громадный рекламный щит с гигантским кольцом, украшенным тремя бриллиантами. Под снимком сверкали слова:
ТРИ СПОСОБА ПОКАЗАТЬ, ЧТО ЛЮБИТЕ ЕЕ
Я разразилась рыданиями. Первый раз за день. Почему люди в «Де Бирс» пытаются довести меня до крайности? Неужели не знают, что реклама обручальных колец чрезвычайно травматична для тех, кто одинок?
– О Господи! – всполошилась Джулия. – Что стряслось?
– Вон та реклама обручальных колец… Я сразу вспомнила.
– Но, солнышко, у тебя никогда не было обручального кольца, так что это не важно.
– Зна-а-аю, – проныла я. – Представь, если бы у м-меня б-было обруч-ч-чальное кольцо – ик, – к-как бы я расстроилась. О Господи, я не в-вынесу этого!
– О, дорогая, возьми салфетку от Версаче, от них мне всегда становится легче.
Я вытерла нос и попыталась сосредоточиться на чем-то нейтральном, вроде интерьера автомобильного салона. Потом вытащила журнал «Нью-Йорк» из карманчика сбоку. Светло-розовый заголовок гласил:
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ САМЫХ РОМАНТИЧНЫХ ПОМОЛВОК НА МАНХЭТТЕНЕ
Кем бы ни был редактор журнала «Нью-Йорк», нужно быть полным психом, чтобы печатать такое. Кстати, это напомнило мне о работе: я совершенно забыла договориться о новом интервью с наследницей из Палм-Бич. Меня уволят!
Я зажмурилась и не открывала глаз, пока мы не прибыли в «Пастис».
Как и предсказывала Джулия, в кафе было пусто. Сев за угловой столик, мы пили кофе. Я снова почувствовала себя гораздо лучше: место было потрясным, а официант – просто класс. Джулия читала журнал «Ас», а я проглотила кусочек яйца «бенедикт».
– Джулия, как по-твоему, со мной это действительно случилось? – вдруг спросила я.
– Ну, вся история попала в журнал «Ас». А все, что попадает в журнал «Ас», считается едва ли не правительственным сообщением, – ответила Джулия, показывая мне раздел «Горячие новости. Экстра!».
Я ахнула. Как вы уже поняли, я свято верю во все сплетни. А поскольку сплетня попала в манхэттенский журнал, значит, все правда. Какой кошмар!
– О-о-о нет, теперь я не смогу сохранить это в секрете! – взвыла я. – Мне так стыдно!
– Взгляни на это с другой стороны, – посоветовала Джулия. – Теперь тебе не придется пройти через ад, сообщая каждому, что свадьбы не будет, поскольку все уже прочитают об этом. Так даже лучше, солнышко. Бесплатная негативная реклама имеет свои преимущества.
– Привет! – прочирикал кто-то. Голосок принадлежал Кристал Филд, такой хорошенькой девушке, что мне в моем состоянии было трудно это вынести. Стройная, загорелая, с крошечной корзинкой, из которой выглядывал уморительный карликовый шпиц с красным бантиком. Карликовые собачки ужасно модны (их можно взять на самолет к Париж как ручную кладь), как и мини-корзинки из Чайнатауна. Кристал тоже в большой моде. Дело в том, что она идеальна. Поверьте, ее появление в этот момент моей жизни было tres большой трагедией. Кристал угнетающе неотразима. Несколько секунд спустя к нам присоединился Билли, ее бойфренд. Билли очень шикарен и очень популярен. Они держались за руки, поскольку были официально «влюблены». Но это меня не трогало. Кристал и Билли слишком «в моде», чтобы вступать в истинные отношения. Долго это не продлится.
– Вы оба так загорели, – заметила Джулия.
– Медовый месяц, – улыбнулся Билли. – Мы только что вернулись.
Почему счастливые парочки испытывают несправедливую потребность безнаказанно изводить одиноких людей вроде меня? Это уже сверхэгоизм. И тут Кристал спросила:
– А когда твоя свадьба?
Несколько секунд я таращилась на нее. В жизни не переживала более унизительных мгновений. Придется сказать кому-то при всех, что я осталась без жениха! Я так долго не отвечала, что Кристал и Билли нервно переглянулись, а собачка залаяла.
Наконец я обронила:
– Свадьбы не будет.
Молчание. Никто не знал, что сказать перед лицом такой трагедии в «Пастис», месте, где клиенты жаждут лишь удовольствий.
– Ох! – Рот Кристал от удивления округлился аккуратной буковкой «о».
– Да, это уж точно, ох, – согласился Билли. Они извинились и быстро ушли.
Никто не хотел находиться рядом с романтическим банкротством, вроде moi, из опасения подхватить инфекцию. Любовь в Нью-Йорке была повсюду. Только мне ничего не доставалось. Подобное чувство я пережила в тот раз, когда Гуччи выбросил в продажу сумочку «Джеки». Сумочки были распроданы за считанные минуты и достались всем, кроме меня. Я внесла свое имя в список, надеясь, что, может быть, рано или поздно получу сумочку, похоже, она мне так и не достанется. Их просто не хватит на всех, как и любви.
К тому времени как мы прибыли chez [39]39
фр. у, в (каком-л. месте). В данном случае К.
[Закрыть]Ванди, я ощущала почти такую же уверенность в себе, как Челси Клинтон до того, как она узнала о распрямляющих волосы щипцах. Джулия заверила меня, что никто не придет к Ванди в сопровождении симпатичных мужей.
Близнецы жили в перестроенной под квартиру небольшой фабрике, в нижней части Малберри-стрит. Все расположились на разбросанных по полу гигантских подушках от Мосс и пили чай-антиоксидант. На Веронике и Вайолет Вандонбилт были сшитые на заказ жакеты, с изречением поперек спины: « ЭТО НАШ МИР, ВЫ ТОЛЬКО ЖИВЕТЕ В НЕМ». Завидев нас, они одновременно наклонили головы и хором сказали:
– О-о-о! Нам та-а-а-ак тебя жа-а-аль. Услышав обо всем, мы специально пригласили нашего акупунктуриста. Горячо обнимаем.
И тут все вдруг стали спрашивать Джулию, почему это Ванди так меня жалеют, и не успела я оглянуться, как вся компания принялась горячо меня обнимать (хорошо, что только на словах). Джулия поспешно отвела меня в сторону, на укромную подушку.
– Даже близко не подходи к этому их акупунктуристу, – предупредила она. – Господи, с чего такая любезность? Мне просто не по себе при мысли о том, что они даже не знают тебя и все же сразу предлагают иглы. Заметила, как часто они встряхивают волосами? Какая дешевка!
Ванди подошли и сели с нами. Джулия, сияя улыбками, начала расспрашивать, что они затевают. – Я открываю лечебницу в Бауэри площадью тридцать тысяч квадратных футов, – сообщила Вероника.
– А я покупаю ювелирный магазин на Элизабет-стрит, – похвасталась Вайолет.
– Чудесно! – воскликнула Джулия. – Как великодушно со стороны папочки Ванди!
– Нас спонсирует LVMH [40]40
«LVMH group» – фирма-разработчик самых стильных брэндов вин, ювелирных изделий и т. д.
[Закрыть], – дружно ответили они.
– Какой миленький браслет, – заметила Джулия, поспешно меняя тему и хватая Веронику за руку. – Что это?
На Веронике был плоский золотой браслет с выгравированным числом 622.
– О, у Джона точно такой же, – проворковала Вероника. – Номер нашего «люкса» для новобрачных в «Киприани Венис». М-м-м…
Даже столь высокочувствительные милые люди, как Ванди, не удержались и напомнили мне о том, что у меня нет медового месяца и, возможно, никогда не будет.
Я украдкой вытерла непрошеную слезу.
– О не-е-ет! – разразились близнецы. – Помни, мы с тобой!
Вынести это было невозможно. Все мое тело, до кончиков ногтей, внезапно обдало болью. Казалось, я вот-вот истеку кровью. Спасибо Господу за Джулию! Извинившись, она потащила меня к машине, и мы помчались по городу к тишине и безопасности ее номера.
Это становилось все серьезнее. Я поняла: если в скорейшем времени не найду замену Заку, жизнь на Манхэттене станет такой пыткой, что придется переехать в совершенно чужие места вроде Бруклина.
На следующий день я вернулась к себе. На автоответчике было всего одно сообщение. От мамочки.
«Мы все знаем. Уверена, что хочешь отменить свадьбу? Мне ужасно неловко перед жителями деревни. Придется вторично звонить в замок и все отменять. Не могла бы ты на этот раз сделать все сама? О'кей. Не пропадай, хорошо?»
Квартира выглядела странно опустевшей. Телефон не звонил. И никаких приглашений. Как я и подозревала, бесплатной одежды от модных дизайнеров после разрыва помолвки тоже ожидать не приходилось.
Я слонялась по квартире в ночной рубашке (хотя ужасно шикарной и дорогой), гадая, как выполнить задание редакции. Они хотели как можно скорее получить историю с Палм-Бич, но я сейчас была способна только сидеть в кабинете, предаваясь отчаянию. В комнатах царила такая тишина, что я впервые почувствовала себя сродни несчастным девушкам, имевшим DVD-плейеры.
Поэтому я решила немедленно поехать, купить себе такой же и смотреть фильмы до конца жизни, поскольку меня все равно никогда и никуда больше не пригласят. Оделась и вышла из дома. По пути в «Уиз» на Юнион-сквер я остановилась у «Магнолии», купила ванильный кекс с глазурью и съела в такси. Эти кексы такие сладкие, что, клянусь, заниматься подобным самолечением очень даже полезно. Мне сразу полегчало, хотя и на несколько минут.
Одной поездки в «Уиз» на Юнион-сквер вполне достаточно, чтобы, даже в лучшие времена, ногти заныли как сумасшедшие.
«Господи, – думала я, пробираясь мимо миллиона моделей мобильников к телевизорам, – пузырек шампанского потерял игристость. Неудивительно, что у меня такая депрессия».
Выбрав плейер, я встала в очередь к кассе. Но тут зазвонил мой сотовый. Это оказалась Джулия. Она спросила, где я сейчас. Я объяснила. Джулия так и отпала.
– Гребаный «Уиз»? Покупаешь плейер? У тебя нервный срыв.
– Никакого нервного срыва у меня нет, – возразила я, захлебываясь истерическими слезами. – Я на сто процентов, абсолютно, полностью в порядке.
Минут через пятнадцать прибыла Джулия и потащила меня в машину. Мы отправились прямиком в «Бергдорф»: Джулия не могла пропустить сеанс осветления корней у Ариетт даже из-за моего нервного срыва. Едва мы поднялись в салон, нас немедленно проводили в красильную. Сев, я наблюдала, как Ариетт принялась за волосы Джулии. К сожалению, она с таким же энтузиазмом взялась за меня, пытаясь узнать все пикантные подробности разорванной помолвки. Однако Джулия, как верная подруга, решительно отвергла подобное вмешательство в мою личную жизнь.
– Ариетт, – сказала она. – «Беби-блонд», пожалуйста, Думайте в направлении КБК, не Кортни Лав, и, прошу, не упоминайте о разорванных отношениях моей подруги. А тебе, солнышко, необходима терапия, прямо сейчас. У тебя действительно нервный срыв. Поверь, я переживаю нечто подобное с утра до вечера, всю неделю, так что знаю, о чем говорю!
– Только через мой труп! – отрезала я, хорошо зная, что сотворила эта самая терапия с Джулией. Уж она отнюдь не годится для рекламы психоанализа.
– Ладно, – согласилась Джулия.
Я ушам своим не поверила. Неужели мне удалось отделаться так легко?!
– У меня идея получше. Знаешь, что я делаю каждый раз, когда не могу избавиться от нервного срыва, а терапия не помогает? – Я покачала головой. – Восстанавливаюсь в «Ритце», – пояснила Джулия.
Она считает, что пребывание в парижском отеле «Ритц» способно излечить все психические заболевания. Даже такие супер-пупер неприятные, как шизофрения. Но Париж? С разбитым сердцем? Это убьет меня.
– Я хочу прожить в твоей гостевой спальне следующие шесть лет, и этого вполне достаточно, – заметила я.
– Поскольку ты психически нездорова и сама не знаешь что для тебя лучше, я забираю тебя и отправляю в Париж! – объявила Джулия. – Если все равно собираешься спятить, по крайней мере делай это с шиком. Потом месяцами будешь рассказывать, как сходила с ума в Париже.
Глаза Джулии сверкали от предвкушения потенциальных светских преимуществ лучшей подруги с растерзанной нервной системой.
– О, не плачь! Ты только что избежала кошмарного брака с психом-фотографом, делающим совершенно бредовые снимки. Господи, – тяжело вздохнула она, – иногда мне так хочется быть на твоем месте! Нервный срыв! Просто завидно.
Джулия в чем-то была права. Даже утонув в омуте романтических бедствий, я сознавала всю привлекательность страданий от ультраутонченного коллапса в Париже, рядом с уймой модных магазинов. Уж лучше погибнуть там, чем в каком-то жутком, убийственном месте вроде психиатрического отделения медицинского центра «Бет Израэль», где, насколько я знаю, вообще нет хороших бутиков. Только одно вызывало острый приступ паранойи – чертово интервью. Поэтому я приняла совершенно безответственное, но твердое решение сообщить о поездке во Францию после того, как вернусь в Нью-Йорк. Таким образом, никто не остановит меня, заявив, что необходимо срочно написать статью.
«О-о-о, – думала я, поднимаясь в самолет «Эр Франс» на следующий вечер, – этот crise de nerfs (нервный срыв по-французски) проходит потрясающе. Блестяще!»
В ту ночь я была почти весела. Даже когда я заметила через проход от нас с Джулией влюбленную молодую пару, они пытались расстроить меня тем, что публично распивали на двоих пузырек с эхинацеей, словно Том и Николь до развода или что-то в этом роде: ну знаете, одна капля ей, одна – ему. Но я только улыбнулась и подумала, что когда влюблюсь в следующий раз, сделаю то же самое. Нет, я определенно выздоравливала.
Когда наутро мы прибыли в отель, все портье за стойкой просияли от удовольствия, увидев нас.
– Поздравляю, mes cheries [41]41
дорогие (фр.).
[Закрыть], – сказал один из них, месье Дюре. Он всегда выполняет все желания Джулии и знает ее нужды «лучше собственных».
– Merci, monsieur, – ответила я на своем временами прорезающемся французском, который уже сослужил мне весьма полезную службу.
Французы так милы к людям с нервным срывом, что представить невозможно, почему у них такая гнусная репутация. Мистер Дюре оказался умнейшим и добрейшим человеком из всех, кого я встречала за всю свою жизнь.
