Текст книги "Сила шести"

Автор книги: Питтакус Лор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я больше не сплю без кошмаров. Каждую ночь мне является лицо Сары – но только на секунду. Потом его поглощает тьма, и Сара кричит и зовет на помощь. Как яростно я ни ищу, я нигде не могу ее найти. Она все зовет и зовет испуганным и потерянным голосом, но я ее не нахожу.

А потом появляется Генри. Его тело переломано и дымится, и он смотрит на меня, зная, что нам пришел конец. В его глазах я никогда не вижу страха, сожаления или печали. Наоборот, они скорее полны гордости, облегчения и любви. Кажется, он велит мне продолжать, сражаться и победить. Потом, в самом конце, его глаза расширяются, моля дать ему больше времени. «То, что мы приехали в Парадайз, было не случайностью, – снова говорит он, и я так и не понимаю, что он имеет в виду. И потом: – Я бы не хотел пропустить ни секунды из того, через что мы прошли, малыш. Даже в обмен на всю Лориен. Даже за весь чертов мир». Это мое проклятие: каждый раз, когда мне снится Генри, я должен смотреть, как он умирает. Снова и снова.

Я вижу довоенную Лориен, ее джунгли и океаны, которые снились мне сотни раз. Я ребенком бегаю в высокой траве, а люди вокруг меня улыбаются и смеются, не ведая о предстоящих ужасах. Потом я вижу войну, уничтожение, убийства, кровь. А иногда, как в эту ночь, у меня есть четкие видения, которые, я думаю, показывают будущее.

Я закрываю глаза, и меня почти сразу уносит. Я попадаю в местность, которую я точно никогда раньше не видел, но которая тем не менее кажется знакомой.

Я бегу по дорожке среди гор мусора и хлама. Битое стекло. Жженая пластмасса. Ржавая искореженная сталь. Смрадный туман заполняет нос и заставляет слезиться глаза. На фоне серого неба высятся ветхие дома. Справа от меня лежит темная почти недвижимая река. Впереди происходит какое-то волнение. Густой тяжелый воздух наполняют крики и металлический лязг. Я подхожу к озлобленной толпе, собравшейся у бетонной полосы, на которой стоит большой воздушный корабль. Я прохожу через затянутые колючей проволокой ворота и выхожу на летное поле, отгороженное от толпы забором.

Взлетная полоса размечена маленькими ручейками цвета расплавленной магмы. Могадорские солдаты сдерживают толпу, пока целый рой скаутов готовит к взлету корабль – зависший в воздухе шар из оникса.

Толпа ревет у забора, а солдаты ее отгоняют. Те, кто в толпе, ниже солдат, но у них такая же землистая кожа. Где-то вне корабля нарастает тяжелый гул. Толпа замолкает и в панике отступает от забора, а те, кто находится на поле, выстраиваются в ровные шеренги.

Потом с мглистого неба что-то падает. Темная воронка засасывает в себя окружающие облака, оставляя вокруг густую черную пустоту. Я затыкаю уши. Объект врезается в землю и так ее сотрясает, что я едва не падаю. Наступает полная тишина. Поднявшаяся пыль оседает, и становится виден корабль – безупречный шар, молочно-белый, как жемчужина. Откатывается круглый люк, и выходит чудовищное существо. То самое существо, которое пыталось меня обезглавить в скалистом замке.

Вдоль забора возникает суматоха, все толкаются, пытаясь бежать от этого чудовища. Оно еще огромнее, чем запомнилось мне, с сильными рублеными чертами и короткой стрижкой. Его руки покрыты татуировкой, на лодыжках выжжены шрамы, а самый большой, гротескного вида багровый шрам у него на шее. Солдат достает из корабля золотую трость. Ее набалдашник вырезан в виде молота, и сбоку на нем нарисован черный глаз. Когда существо берет трость в руку, глаз оживает и крутится сначала влево, потом вправо, пока не находит меня.

Могадорец скользит взглядом по толпе, чувствуя, что я где-то рядом. Его глаза сужаются. Он делает огромный шаг ко мне и поднимает трость. Глаз на ней пульсирует.

Тут кто-то кричит на могадорца, ожесточенно тряся ограду. Могадорец поворачивается к протестующему и резко тычет тростью в его сторону. Глаз на набалдашнике загорается красным, и человек тут же оказывается разорван на мелкие куски и продавлен через ограду из колючей проволоки. Начинается столпотворение, все толкаются, пытаясь бежать.

Могадорец снова занят мною и нацеливает трость мне в голову. У меня такое чувство, что я падаю. В животе появляется ощущение невесомости, и меня чуть не рвет. То, что я вижу на его шее, вызывает настолько гнетущую тревогу, что я рывком просыпаюсь, словно от удара голубой молнии.

* * *

В окна пробивается ранний рассвет, заполняя маленькую комнату скупым утренним светом. Возвращаются очертания обстановки. Я весь в поту и задыхаюсь. Но я здесь, боль и смятение в моей душе говорят мне, что я все еще жив и больше не нахожусь в том страшном месте, где человека можно так разорвать на куски, что он продавливается сквозь мелкие ячейки колючей проволоки.

Мы нашли заброшенный дом на границе заповедника в нескольких километрах от озера Джордж. Генри понравился бы такой дом: одиноко стоящий, маленький и тихий, ничем не примечательный и потому безопасный. Он одноэтажный, снаружи светло-зеленый, а внутри выдержан в бежевых тонах, с коричневым паласом на полу. Нам сильно повезло, что в доме не отключили воду. Судя по густой пыли в воздухе, он уже давно не обитаем.

Я поворачиваюсь на бок и смотрю на телефон у изголовья. Забыть о том, что я только что увидел, могла бы помочь только Сара, которую я не видел уже две недели. Я помню, как мы обнимали друг друга в моей комнате в тот день, когда она вернулась из Колорадо. Если бы мне нужно было сохранить в памяти только один момент в наших отношениях, я бы выбрал этот. Я закрываю глаза и пытаюсь представить, что она сейчас делает, во что одета, с кем разговаривает. В новостях говорили, что всех учеников распределили по шести школьным округам вокруг Парадайза, пока не будет построена новая школа. Интересно, куда попала Сара, занимается ли она еще фотографией?

Я беру мобильный, зарегистрированный на имя Юлий Цезарь и им же оплаченный. Меня часто удивляло в Генри его чувство юмора. Я включаю его – впервые за многие дни. Чтобы услышать ее голос, мне нужно всего лишь набрать ее номер. Это так просто. Я поочередно набираю знакомые цифры, пока не дохожу до последней. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Потом выключаю мобильный. Я знаю, что десятую цифру набирать нельзя. Меня останавливает страх за безопасность Сары, за ее жизнь – и за жизнь всех нас.

В гостиной Сэм смотрит Си-эн-эн на одном из лэптопов Генри, примостив его на коленях. По счастью, карточка Генри с беспроводным доступом в Интернет все еще действительна – уж не знаю, под каким псевдонимом он ее оформил. Сэм ожесточенно строчит что-то в блокноте. После заварухи в Теннесси прошло три дня, а мы прибыли во Флориду только прошлой ночью. Перед тем как запрыгнуть в поезд, который доставил нас сюда, мы катались в прицепах трех разных грузовиков – один из них увез нас на триста километров в другую сторону. Не используя Наследий – нашей быстроты и невидимости Шестой, – мы бы сюда не добрались. Сейчас мы собираемся на какое-то время затаиться, чтобы утих шум. Мы соберемся с мыслями, начнем тренироваться и любой ценой будем избегать таких ситуаций, как та, что случилась с вертолетами. Первая задача – найти новую машину. Вторая задача – определиться с тем, что делать дальше. Этого никто из нас толком не знает. И снова я чувствую, как нам катастрофически не хватает Генри.

– Где Шестая? – спрашиваю я, приковыляв в гостиную.

– Наверное, плавает, – отвечает Сэм. Роскошное дополнение к дому – бассейн на заднем дворе. Шестая сразу же наполнила его водой, устроив ливень.

– Думаю, тебе бы хотелось взглянуть на Шестую в купальнике, – подначиваю я Сэма.

Он краснеет.

– Заткнись, чувак. Мне хотелось проверить новости. Чтобы быть полезным, знаешь ли.

– Что-то есть?

– Кроме того, что теперь меня считают сообщником и увеличили награду за меня до полумиллиона долларов? – спрашивает Сэм.

– Да брось, тебе ведь это нравится.

– Да, это довольно круто, – говорит он с усмешкой. – А вообще, ничего нового. Не знаю, как Генри со всем этим справлялся. Ведь каждый день сообщается о тысяче новостей.

– Генри никогда не спал.

– А ты не хочешь пойти посмотреть на Шестую в купальнике? – спрашивает Сэм, снова поворачиваясь к экрану. Я удивлен, что в его голосе не хватает сарказма. Он знает, как я отношусь к Саре. А я знаю, как он относится к Шестой.

– Что ты имеешь в виду?

– Я вижу, как ты на нее смотришь, – говорит Сэм. Он открывает сообщение об авиакатастрофе в Кении. Один выживший.

– А как я на нее смотрю, Сэм?

– Неважно. Выжившая в катастрофе – старуха. Точно не одна из ваших.

– Лорианец влюбляется один раз и на всю жизнь, приятель. А я люблю Сару. Ты это знаешь.

Сэм смотрит поверх экрана лэптопа.

– Я знаю. Просто… Не знаю. Ее бы заинтересовал такой парень, как ты, а не какой-то зубрила-математик, помешанный на пришельцах и космосе. Просто не понимаю, как Шестая могла бы запасть на кого-нибудь вроде меня.

– Нужно быть настойчивым, Сэм. Не забывай об этом.

Я выхожу через раздвижную стеклянную дверь, которая ведет к бассейну. Рядом с бассейном – заросший двор, окруженный кирпичной стеной, которая защитит от любопытных взглядов тех, кто мог бы проходить мимо. Ближайший сосед живет в полукилометре отсюда. До ближайшего городка – десять минут езды на машине.

Шестая несется по воде, едва касаясь ее поверхности, как какое-нибудь водяное насекомое, а рядом вдвое быстрее нее плывет похожее на утконоса животное с длинной белой шерстью и бородой – я понятия не имею, кого копирует Берни Косар. Шестая чувствует мое присутствие и останавливается у бортика, положив на него руки. Берни Косар выпрыгивает, снова обращается в бигля и отряхивается, забрызгивая меня. Это освежает, и я невольно думаю, как приятно снова оказаться на юге.

– Не загони мне собаку, – говорю я. Я ловлю себя на том, что уставился на ее идеальной формы плечи, на изящную шею. Может быть, Сэм и прав. Может быть, я смотрю на Шестую так же, как смотрит он. Теперь мне еще больше хочется убежать обратно в дом, включить телефон и услышать голос Сары.

– Это скорее он меня загонит. Малыш плавает так, будто совсем поправился. Кстати, как твоя голова?

– Еще болит, – говорю я, проводя по ней рукой. – Но терпимо. Я готов приступить к тренировкам уже сегодня, если ты это имеешь в виду.

– Отлично, – говорит она. – А то я уже начинаю нервничать. Я давно ни с кем не тренировалась.

– А ты уверена, что хочешь тренироваться со мной? Ты ведь знаешь, что я могу сделать тебе больно?

Она смеется и выдувает на меня полный рот воды.

– Ага, начали, – говорю я, мысленно представляя поверхность бассейна и вызывая удар воздуха по ней. На ее лицо быстро надвигается волна. Уклоняясь от нее, она ныряет, а когда выныривает, то вздымает огромную волну, в которую уходит почти вся вода из бассейна, и направляет ее на меня. Не успеваю я отреагировать, как волна сбивает меня и бросает на стену дома. Я слышу, как Шестая смеется. Вода возвращается в бассейн, а я встаю и пытаюсь сбросить Шестую в воду. Она отражает мой телекинез, и вот я уже поднят в воздух, вишу вниз головой и беспомощно дрыгаю ногами.

– Чем это вы занимаетесь, черт вас возьми? – говорит Сэм. Он стоит в проеме стеклянной двери.

– Хм. Шестая слишком много болтала, и я решил поставить ее на место. Разве не видишь?

Я все еще вверх ногами и вишу в полутора метрах над серединой бассейна. Я чувствую хватку Шестой на своей лодыжке. Ощущение такое, будто она и в самом деле держит меня одной рукой.

– О, конечно. И поставил как раз туда, куда хотел, – отвечает Сэм.

– Я как раз собирался сделать свой ход. Выбирал момент.

– Ну, как ты думаешь, Сэм? – спрашивает Шестая. – Искупать его?

Сэм широко улыбается.

– Отпускай.

– Эй! – только успеваю вскрикнуть я и тут же лечу вниз головой в воду. Когда я выныриваю, Шестая и Сэм заходятся в хохоте.

– Это был только первый раунд, – говорю я, выкарабкиваясь из бассейна. Я снимаю рубашку и бросаю ее на бетон. – Ты поймала меня врасплох. Но погоди.

– А кто-то толковал о своей крутизне и силе? – спрашивает Сэм. – Помнишь, когда тебя обстригли?

– Это такая стратегия, – говорю я. – Сначала я усыплю ее бдительность, а потом, когда она расслабится, выдерну из-под нее коврик.

– Ха! Ну, конечно, – говорит Сэм и добавляет: – Бог мой, как бы я хотел обладать Наследиями.

Шестая стоит между нами в своем цельном черном купальнике. Она по-прежнему смеется, и вода стекает у нее по рукам и ногам, когда она слегка наклоняется вперед и отжимает волосы. Шрам у нее на ноге еще заметен, но уже совсем не такой багровый, как был неделю назад. Она снова откидывает волосы назад. Мы с Сэмом смотрим как завороженные.

– Так что, днем будем тренироваться? – спрашивает Шестая. – Или ты все еще боишься сделать мне больно?

Я надуваю щеки и медленно выдыхаю.

– Может, я буду с тобой помягче. Я о шраме у тебя на ноге – он все еще скверно выглядит. Но я за, будем тренироваться.

– Сэм, ты тоже за?

– Вы хотите, чтобы я тренировался? Вы это серьезно?

– Конечно. Ты ведь теперь один из нас, – говорит Шестая.

Он кивает, потирая руки.

– Согласен, – говорит он, улыбаясь, как ребенок рождественским утром. – Но если вы будете использовать меня только как грушу для битья, я уеду домой.

* * *

Мы начинаем в два часа, но, глядя на хмурое небо, я подозреваю, что долго мы не прозанимаемся. Сэм в спортивных шортах и футболке пританцовывает на цыпочках. Он весь кожа да кости, с торчащими в разные стороны локтями и коленями, но если брать в расчет его душу и решимость, то он был бы размером с того могадорца, которого я видел на борту корабля.

Для начала Шестая демонстрирует нам, что она освоила в технике рукопашного боя, и это гораздо больше, чем умею я. Ее тело движется плавно и с точностью машины, когда она наносит удар ногой или рукой или делает обратное сальто, чтобы уклониться от встречного удара. Она показывает, как надо контратаковать, демонстрирует преимущества, которые дают навыки и координация, и отрабатывает с нами одни и те же приемы до тех пор, пока не доводит их до автоматизма. Сэм с жадностью все схватывает, даже если от ударов Шестой летит вверх тормашками или у него перехватывает дыхание. То же самое она делает со мной, и хотя я смеюсь, как будто для меня это забава, но на самом деле стараюсь изо всех сил – и все равно она мутузит меня, как хочет. Не могу понять, как она смогла сама всему этому обучиться. Когда мой рот во второй раз наполняется травой и землей, я осознаю, как много я могу от нее почерпнуть.

Дождь начинается через полчаса. Сначала он только моросит, но вскоре небеса разверзаются, и мы спешим под крышу. Сэм ходит по дому, нанося ногами и кулаками удары воображаемому противнику. Я сижу в кресле, зажав в кулаке свой голубой кулон, и долго смотрю в окно, просто наблюдая дождь и вспоминая, что последние две бури, которые я видел, разразились потому, что так повелела Шестая.

Я отрываюсь от окна и вижу, что Шестая крепко спит, свернувшись вокруг Берни Косара и держа его в руках как подушку. Она всегда так спит, свернувшись калачиком, и во сне черты ее лица теряют резкость и смягчаются.

Ее белые ступни повернуты прямо ко мне, и я при помощи телекинеза слегка щекочу ей правую подошву. Она дрыгает ногой, словно отгоняя назойливую муху. Я снова щекочу. Она дрыгает сильнее. Я несколько секунд выжидаю и потом щекочу ей всю ступню, от пятки до большого пальца. Шестая подтягивает ногу к себе, а потом резко распрямляет, и сила телекинеза швыряет меня в стену; я пробиваю в ней дыру, открывая проложенные внутри провода и крепеж. Сэм врывается в комнату и принимает боевую стойку.

– Что случилось? Кто здесь? – кричит он.

Я встаю, потирая локоть, на который пришелся удар.

– Придурок, – говорит Шестая, садясь.

Сэм переводит взгляд с меня на нее.

– Не валяйте дурака, – говорит он, возвращаясь на кухню. – Своим флиртом вы меня до смерти перепугали.

– Я и сам до смерти перепугался, – говорю я, игнорируя замечание насчет флирта, но он уже ушел и не слышит. Я что, флиртую? Сара решила бы, что это флирт?

Шестая зевает и потягивается.

– Дождь еще идет?

– Вовсю. Но посмотри на это с хорошей стороны: он спас тебя от новых ранений.

Она качает головой.

– Хватит играть в крутого парня, Джонни. Надоело. И не забывай о том, что я умею делать с погодой.

– Ни в коем случае, – говорю я. Я стараюсь сменить тему. Я ненавижу себя за то, что флиртую с другой девушкой. – Слушай, все хотел тебя спросить: что это за лицо в облаках? Каждый раз, как ты вызываешь бурю, я вижу это безумное зловещее лицо.

Она почесывает правую подошву.

– Не знаю. Но с тех пор, как я спуталась с погодой, всегда появляется одно и то же лицо. Думаю, это лорианец.

– Да, наверное. Может, свихнувшийся бывший бойфренд, который все никак не хочет отстать.

– У меня ведь явная слабость к девяностолетним старикам. Ты так хорошо меня знаешь, Джон.

Я пожимаю плечами. Мы оба улыбаемся.

В этот вечер я на открытой веранде готовлю ужин на ржавом, но еще пригодном гриле. Вернее, пытаюсь готовить. В Парадайзе я ходил с Сарой на уроки домохозяйства и поэтому оказался единственным из нас, кто знает, как сделать что-то хоть отдаленно напоминающее еду. Сегодня у нас куриные грудки, картошка и замороженная пицца пепперони.

Мы сидим втроем на полу в гостиной. Шестая накинула на голову и на плечи одеяло, под ним у нее черный топ, и ее кулон на виду. Он вызывает у меня в памяти видение. Мне так хочется нормально ужинать за столом и спать без мучительных видений из моего лорикского прошлого. Так ведь и было на Лориен, пока мы ее не покинули?

– Ты много думаешь о своих родителях? – спрашиваю я Шестую. – О родителях на Лориен?

– Уже нет. На самом деле я даже не могу описать, как они выглядят. Но как бы это сказать, я помню то ощущение, которое испытывала, когда они были рядом. Вот об этом ощущении я довольно много думаю. А ты?

Я беру кусок подгоревшей пиццы. Я исполнен решимости больше никогда не готовить замороженную пиццу на гриле.

– Я часто вижу их в снах. Это здорово, но в то же время это разрывает мне душу. Напоминает мне о том, что они умерли.

Одеяло соскальзывает с головы Шестой, оставаясь на плечах.

– А как ты, Сэм? Скучаешь сейчас по родителям?

Сэм открывает рот – и закрывает. Могу поручиться, что он уже хотел было рассказать Шестой о том, что думает: его отца захватили пришельцы, похитили, когда он вышел купить молока и хлеба. Наконец он говорит:

– Я скучаю по обоим, по маме и папе, но знаю, что мне лучше быть с вами. Учитывая, сколько я знаю обо всем, не думаю, что я мог бы оставаться дома.

– Ты знаешь слишком много, – говорю я. Я чувствую себя виноватым, что он вынужден есть мою жуткую стряпню на полу в брошенном доме вместо того, чтобы угощаться маминой едой за обеденным столом.

– Сэм, мне жаль, что ты оказался втянутым в это дело, – говорит Шестая. – Но очень приятно, что ты здесь.

Он краснеет.

– Не знаю, как объяснить, но я начинаю чувствовать, что каким-то странным образом имею отношение ко всей этой ситуации. Можно вас кое о чем спросить? Как далеко от Земли находится Могадор?

Я вспоминаю, как когда-то Генри подул на семь стеклянных шаров, и они ожили. И вскоре мы смотрели на движущуюся модель нашей солнечной системы.

– Он гораздо ближе, чем Лориен. А что?

Сэм встает.

– Как долго туда добираться?

– Наверное, несколько месяцев, – говорит Шестая. – Зависит от типа корабля и от типа энергии, на которой он работает.

Сэм кругами ходит по комнате и говорит:

– Думаю, у американского правительства где-то должен быть уже построенный корабль, который способен преодолеть такое расстояние. Я уверен, что это прототип, что он совершенно секретный и запрятан где-то внутри горы, скрытой под другой горой. Но я думаю вот о чем: что, если мы не сможем найти ваш корабль, а нам надо будет перенести битву на их территорию – на Могадор? Нам нужен план Б, верно?

– Само собой. А что у нас в плане А? – спрашиваю я и тут же прикусываю язык. Не могу себе представить, каким образом мы могли бы сражаться против всей планеты Могадор на ней самой.

– Найти мой Ларец, – говорит Шестая. Она снова натягивает на голову одеяло.

– А потом?

– Тренироваться.

– А потом? – спрашиваю я.

– Думаю, заняться поисками остальных.

– Вырисовывается много беготни и мало чего другого. Думаю, Генри и Катарина нашли бы для нас более продуктивное занятие. Например, обучиться тому, как убивать конкретных врагов. Ты знаешь, кто такие пайкены?

– Это те огромные чудовища, которые разрушили школу, – говорит Шестая.

– А краулы?

– Это животные поменьше, которые напали на нас в спортзале, – отвечает она. – А что?

– Эти названия упоминались во сне, который я видел в Северной Каролине, когда вы с Сэмом слышали, что я говорил на могадорском. Но раньше я их никогда не слышал. Мы с Генри называли их просто чудовищами. – Я делаю паузу. – А сегодня у меня был еще один сон.

– Может, это у тебя не сны, – говорит она. – Может, это видения?

Я киваю.

– Мне пока трудно определить разницу. Они по ощущению были такими же, как видения с Лориен, но в этих двух снах я не был на Лориен, – говорю я. – Генри как-то сказал, что видения что-то означают лично для меня. Так всегда и было: в прежних видениях проходили события, которые уже случились. Но сегодня утром я видел… Не знаю. Словно я видел то, что происходило прямо сейчас.

– Чудеса, – говорит Сэм. – Ты прямо как телевизор.

Шестая сминает свою бумажную салфетку и подбрасывает ее вверх. Я инстинктивно поджигаю ее, и она вся сгорает, еще не долетев до пола.

Потом Шестая говорит:

– Это не невозможно, Джон. Известно, что некоторые лорианцы были способны на такое. Во всяком случае, так мне говорила Катарина.

– Но дело в том, что, как мне кажется, я был на Могадоре. Кстати, он именно такой отвратительный, каким я его и представлял. Воздух такой спертый, что у меня слезились глаза. Повсюду серость и запустение. Но как я туда попал? И как этот огромный чувак на Могадоре сумел почувствовать, что я был там?

– Насколько он огромный? – спрашивает Сэм.

– Огромный, вдвое больше солдат, которых я видел, шести метров роста, может, еще выше. Гораздо умнее и сильнее. Это сразу видно. Он явно какой-то предводитель. Я видел его дважды. В первый раз я услышал, как ему докладывал кто-то из рядовых – и речь шла исключительно о нас и о том, что случилось в школе. Во второй раз он готовился подняться на корабль, но перед этим к нему кто-то подбежал и что-то ему отдал. Сначала я не знал, что это, но перед тем как люк корабля закрылся, он специально развернулся в мою сторону, чтобы я смог ясно увидеть, что это было.

– И что это было? – спрашивает Сэм.

Я качаю головой, комкаю свою бумажную салфетку и сжигаю ее на ладони. Я смотрю через заднюю дверь на заходящее солнце, сочетание оранжевого и ярко-розового. Так похоже на флоридские закаты, которыми мы с Генри любовались с нашей высокой веранды. Как он бы был сейчас нужен. Он бы смог объяснить, что все это значит.

– Джон? Что это было? Что у него было? – спрашивает Шестая.

Я поднимаю руку и берусь за кулон.

– Он. Они. У него были кулоны. Три кулона. Должно быть, могадорцы забирали их после каждого убийства. И этот их массивный лидер или кто он там, повесил их себе на шею как олимпийские медали и какое-то время стоял, чтобы я успел их разглядеть. Все они светились ярким голубым светом. А когда я проснулся, мой кулон тоже светился.

– Так ты думаешь, это было предвидение, и ты видел свою судьбу? Или это был просто странный сон, вызванный перенапряжением? – спрашивает Сэм.

Я качаю головой.

– Думаю, Шестая права, и это видения. И думаю, что все это происходит прямо сейчас. Но вот что меня больше всего пугает: тот тип сел в корабль, и велика вероятность, что корабль направляется сюда. И если Шестая права в том, что касается скорости этих кораблей, то довольно скоро он уже будет здесь.