Текст книги "Тихий уголок"

Автор книги: Питер Сойер Бигл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

И это всё? – подумала она, – или что-то ещё сказать? У меня такое чувство – да, то самое чувство, которое возникает, когда что-то осталось, и оно ещё острее, чем когда-либо с тех пор, как я очутилась здесь. Ты здорово стараешься быть честной перед самой собой, и ты себя выдаёшь, отыскав ложь, чуть-чуть менее приятную на твой вкус».

– Теперь можно идти, – сказала женщина.

– Ты забыла о розе, которую задела, – сказала Лора. – Поставь её обратно, как было. Её просто надо немного выпрямить, я бы сама это сделала, чтобы избавить тебя от хлопот, но не могу. Поправь её, пожалуйста. Спасибо.

Словно что-то услыхав, женщина изящно опустилась на колени и поставила розу на место в ряд с другими цветами. Её длинные пальцы на фоне цветов приобрели лимонный оттенок, а ногти были того же цвета, что и розы. Возможно, немного темней: словно розы после дождя.

– Спасибо, Сандра, – сказала Лора. – Прощай, – и подумала: «А где же, интересно, Майкл?»

– Сколько у нас ещё времени? – спросила женщина. Они с мужчиной начали удаляться от могилы.

– Суд назначен на восьмое августа, – ответил мужчина. – Они нам дали почти месяц.

– Это не так уж и много, – нежный голосок прозвучал несколько обеспокоенно.

– Вполне достаточно. Если мне есть что искать, я за месяц справлюсь. Если же я не смогу ничего разворотить… – он тяжко подал плечами. – Нам никогда не поздно будет подать на апелляцию.

Женщина остановилась, задержав руку у него на плече.

– Я не убивала Майкла. Я не хочу страдать из-за того, чего не делала.

Его звонкое «ха-ха» напомнило громыхание песчинок в жестяном ведёрке. Он снова зашагал вперёд. Женщина последовала за ним.

– А почему бы и нет? Почему ты должна отличаться ото всех остальных?

– Это не смешно, чёрт возьми, – сказала женщина. И они пропали с Лориных глаз, хотя Лоре всё ещё были слышны их голоса. Ответ мужчины оказался игривым и легкомысленным.

– Это называется «юмор висельника», леди. Чем дальше идёт время, тем забавней…

И тут голоса начали утрачивать чёткость, отчасти и потому, что Лора уже не так внимательно слушала.

«Полагаю, я могла бы пойти за ними следом, – подумала она. – Я собиралась навестить свою собственную могилу, в конце концов, а не могилу Майкла. Вся беда в том, что я по-настоящему не хочу за ними идти. Я не желаю их видеть. Что мне нужно от живых?

Я не собираюсь от них зависеть. Если я вздумаю к ним льнуть, я никогда не забуду о жизни и никогда не усну. Мне надо прекратить поддаваться этому безумию. Если я не могу жить, я хочу быть мёртвой. Мёртвой, как положено. Мне не по нраву эта промежуточная стадия. Слишком похоже на жизнь и недостаточно на неё похоже. Пора мне прекратить смотреть на живое и испытывать к нему интерес. Даже торопливый бег муравья– это измена. Даже одуванчик коварен и соблазнителен. У меня тут же возникает воспоминание – нет, желание подуть на один из этих больших белых одуванчиков. Если задумать желание и сдуть в один присест весь пух с головки – желание сбудется. Я это знаю, но мне никогда не удавалось сдуть весь пух в один присест, и желания мои никогда не сбывались. Мёртвому ни к чему одуванчики, да и желаний мёртвые не задумывают. Пойду-ка я к своей могиле и прилягу снова».

Затем она услыхала свист и, обернувшись, увидела Майкла, возвращающегося по дороге, по которой и она сама пришла. Посвистывание призрака не похоже ни на один звук в кулаке вселенных, ибо сплетено оно изо всех посвистов, какие призрак когда-либо слыхал, а поэтому сюда входят паровозные гудки, звонки на обед, пожарная тревога и похожий на вопль оскорблённой девы свисток чайника. Ко всем этим компонентам Майкл добавил ещё одно воспоминание: пронзительный визг тормозов, когда машина внезапно и резко останавливается. Все это воспринималось как нечто немелодичное и дисгармоничное, но призраки не заботятся о гармонии. Воспроизведение звука – это все, что их интересует. Майкл казался вполне довольным своим свистом.

– Привет, Майкл, – окликнула его Лора, когда ей показалось, будто он собирается пройти мимо, не заметив её.

Майкл остановился и взглянул на Лору.

– Привет, Лора. Послушай, я сейчас просвищу твое имя.

Он просвистел быструю гамму звуков, которая вызвала у Лоры представление о бумажном змее, подхваченном ураганом. Внезапно Майкл умолк, и Лора спросила:

– Это всё?

– Тебе бы следовало носить имя подлиннее, – ответил Майкл. – Подлиннее и порезче. Это – лучшее, что можно сделать из Лоры Дьюранд, – он присел посреди дороги и жестом пригласил её сесть рядом. – Я всё утро тренируюсь: высвистываю имена и названия. Как бы лейтмотивы. Называй, а я буду свистеть. Поехали.

– Одуванчик, – сразу же сказала Лора.

– Одуванчик. Хорошо, – Майкл просвистел несколько тактов громыхающего марша. – Вот и одуванчик.

– Нет, не для меня. Это прозвучало, будто сигнал к обеду на пикнике Американского Легиона.

– А я именно такими вижу одуванчики, – твердо сказал Майкл. – Я импрессионист. Если тебе ближе традиционная музыка, обращайся в один из этих стапятидесятискрипочных оркестров. Свист – это глубоко индивидуальный род музыки.

– Хорошо, – сказала Лора, – я признаю твое право на творческую индивидуальность. Изобрази мистера Ребека.

– У меня пока не получилось. Я пробовал снова и снова, но всё равно не выходит. Я ещё только начинаю, не забывай. Давай-ка что-нибудь другое.

Сперва Лора подумала, а не сказать ли: «Сандра. С помощью каких звуков ты изобразишь Сандру?» И оставила эту мысль единственно потому, что боялась: а вдруг у него уже готова мелодия для этого имени.

Тут Майкл заметил свежие цветы у себя на могиле.

– Э, – сказал он. – Кто-то что-то уронил.

Он встал и подошёл поближе, чтобы внимательней взглянуть на розы.

– Чёрт побери, – сказал он. – У меня появился тайный поклонник.

– Их оставила твоя жена, – сказала Лора. – Она была здесь несколько минут назад.

Майкл молчал, стоя спиной к девушке. Сквозь его спину она видела, как сверкает на солнце небольшое мраморное надгробие.

– Какие свежие, – сказал он мгновение спустя, – и дорогие. По восемь или десять долларов десяток. Я всегда удивлялся, почему один сорт роз должен стоить больше, чем другой.

– Она ушла буквально за минуту-другую до твоего появления, – уклончиво заметила Лора. «Я снова жалко себя веду, – подумала она, – и в некотором смысле это ещё хуже, чем тогда с мальчиком».

– Слышу, – сказал Майкл. – И чего ты от меня хочешь в связи с этим?

– Не знаю. Она – твоя жена.

– Вот уж ничего подобного. Отныне – нет. Смерть нас разлучила. Брак аннулирован. Это – по-настоящему пугающее для тебя слово: аннулирован.

– Полагаю, ты бы мог её догнать, – сказала Лора, – она шла очень медленно.

– Но я не хочу, чёрт возьми!

Она почувствовала себя страшно удовлетворённой тем, что заставила его кричать.

– Я не хочу её видеть! Мне нечего ей сказать! А если бы и нашлось что, она бы не услышала! Она была моей женой и убила меня! И, разумеется, все эти разговоры задевают мои чувства! Перестань о ней говорить. Я ничего не желаю о ней слушать. Прекрати говорить о ней или убирайся. Одно из двух.

И в гневе наступил на розы. Они лежали под его ногами неповреждённые, тёмно-красные, с наружными лепестками, уже начавшими закручиваться: утро было жарким. Но цветы ещё не увядали: это произойдёт позднее.

– Извини, – сказала она, и ей действительно было неловко, хотя она и не вполне понимала, почему. – Извини, пожалуйста, Майкл.

– Забудем, – сказал Майкл.

– Время от времени на меня что-то находит. Не знаю, почему. Такого не случалось, пока я была жива.

– Всё в порядке, – сказал Майкл. – Не надо об этом говорить. Послушай, а теперь-то ты всё делаешь как надо? – И тут же добавил. – Это, несомненно, самая большая глупость, которую я когда-либо изрекал, живой или мёртвый.

– Нет, – сказала Лора. Она не смеялась. – Я ничего особенного тут не делаю. Просто брожу по окрестностям.

– Тогда пошли со мной, если у тебя есть желание погулять. Я направлялся к воротам, чтобы поглядеть на людей.

Лора поколебалась, прежде чем заговорить.

– Я обычно держусь подальше от ворот. Раньше я регулярно подходила к ним, словно за почтой выбегала, но это начало меня угнетать. Посетители, сторожа и машины – как им легко проходить через ворота. Лучше мне там не болтаться, Майкл.

– А меня это не сильно беспокоит, – сказал Майкл. – Мне нравится их слушать. Но нам туда сейчас подаваться незачем, – он нахмурился на мгновение. – Я отыскал одно место довольно далеко отсюда. Возможно, ты знаешь. Там стена, – он взглянул на девушку: вспомнит или нет.

Лора покачала головой.

– Не думаю, что я знаю, где это.

– Прямо на самом краю кладбища. Низкая кирпичная стена.

– Нет, – сказала Лора, – я там не бывала.

– Ну так идём, – нетерпеливо сказал Майкл. – Это вообще-то не так уж и далеко, если слово «далеко» хоть что-то значит. Идём, и я тебе покажу. Это просто прелестно. Оттуда открывается вид на весь город. Во всяком случае, на весь Йоркчестер. Чудесный вид…

– Хорошо бы туда сходить, – согласилась Лора.

– Нам надо пройти назад до развилки дороги, – сказал Майкл, когда они уже двинулись, – затем начнется прямая гравийная дорожка, и в конце её – большая теплица. У теплицы сворачиваем направо – и, считай, пришли.

– Боже мой, да зачем здесь теплица.

– А ты видела этот плющ, который, словно плесень, покрывает большинство могил? – Лора кивнула. – Вон там они его и выращивают. Они и кое-какие цветы растят, на случай, если у кого-нибудь нет, – он повернул голову и посмотрел на девушку сверху вниз. – Я всё думаю о цветах на могилах. Разве это не откровенно варварский обычай? Посмотрим на это логически. Для этого губят превосходные цветы, они валяются на могилах и вянут. Такого с цветами делать не следует. А для мёртвого это всё равно ничего не значит.

– Значит, – возразила Лора. – Мне нравится, когда Мэриэн и Карл оставляют для меня цветы.

– Почему? Разве это вызывает у тебя чувство, что тебя кто-то вспоминает?

– Нет, дело не в этом.

– Но ведь они, знаешь ли, уже не помнят нас немного погодя. Это становится автоматизмом. Привычкой. Вроде посещения церкви.

– Нет, не так, – сказала Лора. – О, полагаю, что так, некоторым образом. Но я люблю цветы. Я любила их, когда была жива, и теперь люблю. Они доставляют мне радость.

– Мне тоже. Но здесь нет ничего личностного. Видя цветы на чьей-то другой могиле, я испытываю такую же радость, как и когда вижу их на своей. Я люблю цветы как цветы, а не как символ утраты. Я знаю, что я обобщаю и упрощаю, и в целом говорю, словно второкурсник колледжа, но я тоже мёртв, и жесты уважения к моему бренному телу меня отныне не привлекают. Это всё равно, как если бы меня похоронили с моими луком и стрелами и убили коня у меня на могиле. Убитый конь у меня на могиле – это было бы здорово. Своеобразно. Я был бы первым, для кого это проделали бы.

– Я видела мальчика сегодня утром… – начала было Лора, но Майкл прошёл прямо сквозь неё.

– А моя жена… – сказал он с удовольствием, – пусть бы и её похоронили со мной. Вот почётный дар ушедшему воину. Зачем мне всякие дурацкие цветы? Забудьте мой лук и стрелы, уведите прочь проклятую лошадь. Мне нужна моя жена. Просто уложите её со мною рядом и закидайте землёй с лопаты. А если услышите шум – это просто мы поём дуэт из «Аиды», – он усмехнулся Лоре. – Вот это личный дар. А зачем мне цветы?

– Твоя жена – красавица, – сказала Лора.

«Он хочет о ней говорить, – подумала она. – Он предпочёл бы вообще забыть её, но раз уж не может, он будет о ней говорить, чтобы не думать. Я не против. Не думаю, что я против».

– А разве нет? – спросил Майкл. В его голосе угадывался мрачноватый оттенок. – Она во многих отношениях отвратительная сука, порождение Западного Мира, но, ей-Богу, я любил гулять с ней по улице. Должен это признать. Мы, бывало, шагали, обняв друг друга за талию, – он оборвал фразу и окинул Лору таким долгим взглядом, что она начала нервничать и вздохнула с облегчением, когда он заговорил снова. – Это самый прелестный способ прогулки, какой я знаю, и этом есть что-то подлинное и нежное. Да, что-то основательное.

– Знаю, – ответила Лора, подумав: «Я и вправду знаю, но готова поспорить, чтобы не поверить».

– Ну так вот, – сказал Майкл. – Мы гуляли как-то подобным образом и увидели свое отражение в витрине. Я засмеялся, она пожелала узнать почему, и я сказал: «Я просто подумал вдруг: а что общего у этого бездельника с этой смазливой девкой?»

– И что же она сказала? – спросила Лора.

– А она сказала: «Я подумала как раз о том же самом». И мы пошли дальше, – Майкл вздохнул. – Хотел бы я, чтобы она меня не убивала. Иногда мы с ней довольно неплохо ладили.

Он снова начал насвистывать на ходу. Звук был высоким, таким высоким, что человеческое ухо его не различило бы. Мелодия была скорбной, воющей, почти до жути – это напоминало душераздирающий визг флейты-пикколо, навеки разлучённой со своим возлюбленным – волынкой. Но Майкл, кажется, возгордился и с удовольствием насвистывал эту мелодию всю дорогу до гравийной тропинки, а замолчал, как выяснилось, для того, чтобы спросить:

– Она действительно хорошо выглядела?

– Да, – сказала Лора. – Она выглядела изысканно. Это – единственное слово, которое, кажется, подходит.

– Изысканно, – задумчиво сказал Майкл. – Это хорошее слово. Своего рода – ключевое по отношению к ней. Она всё делала изысканно.

– Бывают же такие люди, – сказала Лора. – Люди, которые никогда не выглядят неуклюже, и неважно, что они делают. Всё бывает правильно сделано, все верно сказано. Если они это осознают, чувствуешь себя лучше, потому что можешь назвать их притворщиками и сказать: «Ну, слава Богу, я совсем не такая». Но у подобных людей всё выходит совершенно естественно – словно кошка потягивается…

Она почувствовала, что спотыкается, напряжённо подыскивая слова, но внезапное любопытство, с которым теперь смотрел на неё Майкл, завело её. Это все равно, как если бежишь с холма, раскинув руки и надеясь не упасть, но в любой момент этого ожидая. Она хотела, чтобы Майкл понял.

– Иногда гуляешь по улице и видишь, как кто-то движется навстречу – кто-нибудь знакомый. Он ещё не увидел тебя, но знаешь: он махнёт рукой, улыбнётся и что-нибудь скажет, как только увидит. И всё равно за миг до того, как он тебя увидит, думаешь: «Сейчас я всё испорчу. Не совсем знаю, как, но испорчу. Едва ли я могу догадаться, как это случится. Остановлюсь ли и протяну руку, в то время, как он ожидает, что я всего-навсего махну рукой и пройду мимо, или оба мы встанем, образовав маленький островок замешательства посреди улицы, и прохожие будут нас толкать, а наши руки станут липкими? А не выпущу ли я его руку, прежде чем он выпустит мою или все произойдет как-то иначе? Что я отвечу, когда он спросит: „Как поживаешь?" Хмыкну ли по-идиотски или остановлюсь и расскажу, как мои дела? Достаточно ли у меня храбрости, чтобы шагать себе и делать вид, будто я его не замечаю? Какая ужасная вещь произойдёт в ближайшие пять секунд?» И вот ждёшь пять секунд и обнаруживаешь.

«Довольно неплохо сказано, – подумала она. – Я никогда ничего подобного не говорила, пока была жива. А он смотрит на меня и думает об этом. Возможно, это и стоило сказать».

Две белые бабочки, порхая, пересекли тропу с легкостью и непринужденностью, словно бантики, несомые ветром. Они крутились вокруг друг дружки, словно двойная звезда, затем разъединились, и наконец улетели прочь вдоль тропы одна за другой.

– Так или иначе, но этого никогда не случается с изысканными людьми, – сказала она. – Не знаю, почему, но нет. Возможно, это связано с каким-нибудь геном или его отсутствием.

– Перестань жалеть себя, – сказал Майкл, и она, ошеломлённая, разинула рот.

– Я вовсе не жалею себя. Я никогда этого не делала. Это – одна из вещей, которые я очень крепко усвоила: бесполезно жалеть себя, да к тому же – ещё и безобразно. Я себя уже много лет не жалею.

– Хорошо, – сказал Майкл. – Старайся и впредь.

Его спокойная насмешка взбесила её.

– И я не привязываюсь к вещам: к жизни, к людям, к предметам или к чему-нибудь ещё. Я тебе об этом уже говорила: я оставляю всё, как оно есть. Этим можно принести себе немало блага.

– Возможно, – сказал Майкл. – Вот здесь-то мы и различаемся. Если я что-то люблю, я к нему привязываюсь, хватаюсь обеими руками и зубами, если только могу покрепче ухватиться.

– Даже если тебя не любят? – спросила Лора.

– Даже тогда. Особенно тогда. Кто угодно может любить, если пользуется взаимностью. Иная же ситуация требует определённой суммы усилий.

– Значит, мы по-разному видим вещи, – сказала она, и дальше они шли в молчании.

Гравийная дорожка плавно повернула, и они увидели теплицу. Майкл указал на зелень, густо облепившую стеклянные стены.

– Взгляни, – сказал он. – Это плющ. Он производит довольно неприятное впечатление, верно?

Лора кивнула. Плющ в стеклянном домике казался угрюмым и зловещим.

– Интересно, – сказала она вслух. – Не тот ли это самый вид плюща, который обычно обвивает стены колледжей?

– Возможно, – сказал Майкл. – У него такой же надменно-бесполезный вид. Неудивительно, если это он и есть.

Он снова указал рукой.

– А стена вон там. Впереди. Видишь?

– Да, – сказала Лора. Стена достигала примерно высоты Лориных плеч и была, вероятно, длиною футов в 75. Гравийная дорожка обрывалась у какой-то пыльной впадины, дальний конец которой перегораживала стена. Стена была сложена из красновато-бурого кирпича, причём строители явно не жалели раствора. Когда Майкл и Лора приблизились, им стало видно, как густо выплеснулся и выпятился в щелях между кирпичами старый цемент.

Остановившись у стены, Майкл повернулся к Лоре.

– Прыгать умеешь?

– Как будто, – с сомнением ответила она. – А что? Как именно?

– А вроде этого, – сказал он и на миг пропал из виду, а вновь возник уже, сидя со скрещёнными ногами на гребне стены.

– Это вроде как воображать себе разные места, – сказал он. – Только на таком коротком расстоянии надо быть внимательным, чтобы не вышло перелета. Сосредоточься, чтобы прыгнуть как раз куда надо, и забудь на мгновение о том, чтобы быть видимой. Будь осторожна, это нелегко первые несколько раз.

Лора прыгнула с четвертой попытки и села с ним рядом на стене.

– Я чувствую, что взволнована и не могу дышать, – сказала она, – если я вообще дышу. В этом – серьёзный недостаток бестелесного существования: забываешь, как можно отдохнуть, когда устаёшь.

– Ты вечно чем-то недовольна, – сказал Майкл, но улыбнулся. – А теперь взгляни. Взгляни вон туда.

За стеной местность резко понижалась, внизу находился последний участок, уставленный дешёвыми известняковыми надгробьями, позади него Лора увидела огромный забор, бежавший вокруг кладбища, а за оградой раскинулся город.

– Я никогда этого не видела, – сказала она. – Я никогда здесь прежде не бывала.

Со стены, на которой они сидели, им был виден почти весь Йоркчестер: розовые дома высились ряд за рядом, различаясь только количеством телевизионных антенн, торчавших, словно шпильки из причесок. Между ними в улицах, словно гроздья кислых плодов, скапливались машины. Ровный летний ветер скользил по городу, без сколько-нибудь пристального интереса поднимая женщинам юбки. Люди медленно передвигались по улицам. На горизонте вздымался горделиво-обнажённый костяк того, что станет, вероятно, со временем жилым домом. Там угадывалось движение, и Лора была почти уверена, что слышит, как перекликаются рабочие. Шоссе в три полосы бежало параллельно городу, согласное на некоторое время составить ему компанию, но всё же отъединенное от него даже там, где прямо в него вливались городские улицы.

Майкл увидел, что Лора смотрит на шоссе, и сказал:

– Здесь, перед шоссе, текла река. Сперва её превратили в тоненький ручеек. Затем поменяли русло три или четыре раза. И наконец она просто исчезла. Думаю, умерла от огорчения.

Лора подумала, что ей слышен каждый городской звук. Она различала автомобильные гудки, уличную брань и плач детей на солнцепёке. И щёлканье выключателей в конторах, и гудение электромоторов в поездах метро, и удары всевозможнейших пяток по всевозможнейшим мостовым, и стук резиновых мячиков о стены зданий, и пронзительные крики рабочих на стройке. Она даже отчётливо слышала звон монет в кассах автобусов.

Майкл пробормотал где-то рядом:

– И дьявол отвёл Фауста на высокое место и показал ему все города мира.

Лора отвела глаза от раскинувшегося перед ней города.

– Разве это Фауст? В Библии есть что-то подобное о Христе.

– Думаю, есть и там, и там, – сказал Майкл. – Фауст сдался, а Христос нет – вот и все. Дьявол не смог определить цену Христу, и тот остался неподкупленным. В этом мире есть чистые люди, но только потому, что дьявол счёл нелепым спросить о цене.

Лора рассмеялась.

– Ну, теперь ты рассуждаешь совсем как мужчина, который был с твоей женой.

– Что за мужчина? – резко спросил Майкл.

– Я не знаю, как его зовут. Кажется, он её адвокат.

– О, – медленно сказал Майкл. Мгновение спустя он добавил. – Извини, что я на тебя огрызнулся.

– Я не заметила, – отозвалась Лора и снова посмотрела на город. – В любом случае, это отнюдь не весь мир. Это только Йоркчестер.

– Это все, что нам досталось, черт возьми. Да это больше, чем нам досталось. Если бы дьявол предложил мне всё это прямо сейчас… – он не закончил фразу.

– Майкл! – внезапно окликнула его Лора.

– А? Что?

Она начала рассказывать ему о статуе мальчика, которую видела утром. Рассказывала она подробно, не пропуская ни одной мелочи, которую могла вспомнить, включая и каменную книгу, и то, что говорил, стоя перед могилой, мужчина. Когда она дошла до того, как стала угрожать мальчику и сказала ему, что однажды никто не придёт его навестить, она немного заколебалась и отвернулась от Майкла, но поведала ему всё, что помнила. Он слушал молча, не улыбаясь и не перебивая её.

– Не знаю, зачем я это сделала, – закончила она. – Каждый раз, когда я об этом думаю, я всё больше и больше себя стыжусь. Я никогда ничего такого не делала, пока была жива, Майкл, и не важно, что я чувствовала. Зачем мне это теперь? Что я рассчитывала этим приобрести?

Майкл пожал плечами.

– Не знаю, Лора. Я недостаточно хорошо тебя знаю. Возможно, ты просто устала быть милой и застенчивой. Бывает. Это – довольно неблагодарная роль. Не важно. Ты его не обидела, – и он нарочито и откровенно переменил тему, в третий раз указав на Йоркчестер. – Тебе здесь нравится? Ты рада, что я тебя сюда привёл?

– Да, – быстро ответила Лора, обрадовавшись возможности прекратить разговор о мальчике. – Мне нравится сидеть здесь и смотреть. Я бы здесь весь день просидеть могла.

– Я уже пробовал. Ты должна увидеть это ночью. Каменный пирог – да и только.

– Мне нравятся звуки. Вероятно, потому что на кладбище так тихо. Я ловлю себя на том, Майкл, что ищу всё нового шума.

– Расскажи мне, – попросил Майкл, – что ты слышишь?

– Люди разговаривают, – медленно произнесла Лора, – транспорт гудит. Самолёт наверху… – она остановилась и повернулась к нему. – Почему ты меня спрашиваешь? Разве ты сам не слышишь?

Майкл покачал головой.

– Ни звука. Ничего с тех пор, как я умер.

– Не понимаю, – так же медленно заметила она. – Меня же ты слышишь, верно?

– Громко и четко. Я слышу любого, с кем разговариваю. И слышу любые звуки, которые можно услыхать на кладбище. Но не слышу ни черта, что там в городе, – он криво улыбнулся, заметив её растерянность. – Все звуки, которые мы слышим – это звуки, которые мы помним. Мы знаем, как звучит речь, шум поездов и рокот бегущей воды. И если мы запомнили чуть больше или чуть меньше, никто не замечает. Но я просто позабыл, какими звуками вообще полон Йоркчестер. Думаю, я не обращал на это серьезного внимания.

– Извини, – смутившись, сказала Лора.

– Незачем тебе извиняться. Мы с тобой тратим слишком много сил, прося друг у друга прощения. Просто расскажи мне о некоторых звуках, которые до тебя долетают. А я послушаю.

Лора поколебалась.

– Я вообще-то не знаю, с чего начать. Вон на той стройке работает машина, вбивающая сваи.

– И на что похож этот звук? – Когда она не ответила, он добавил. – Всё нормально. Опиши, как это звучит для тебя.

– Словно удары сердца, – сказала Лора. – Очень тяжёлые и регулярные. Медленные и гулкие удары сердца.

– Хорошо. А как там поезда метро? Ты мне можешь о них рассказать?

– Прямо сейчас нет, – призналась Лора. – Но расскажу, как только пройдёт поезд. А пока могу рассказать об автобусах.

– Хорошо, – обрадовался Майкл. – Прекрасно. Расскажи, как шумят автобусы.

И Лора рассказала об автобусах. И они просидели на стене весь этот летний день, прислушиваясь к городу и к поездам.