Текст книги "Тихий уголок"
Автор книги: Питер Сойер Бигл
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
– Добрый день, – сказал он. – Меня зовут Джонатан Ребек.
– Майкл Морган, – представился Майкл, и внезапно почувствовал себя таким счастливым, что встретил маленького человечка, и таким счастливым оттого, что понял, что счастлив… Он схватил загорелую руку мистера Ребека – и вдруг увидел в немом ужасе, как рука проходит сквозь руку.
Затем он всё вспомнил и впервые увидал живое глазами мертвого. Он попятился от мистера Ребека и непременно повернулся бы и убежал, если бы карие глаза маленького человечка не оказались преисполнены такой печали. И тогда Майкл сел на ступеньки, ведущие к мавзолею, и попытался заплакать, но не знал, как начать.
– А, понятно, – сказал он наконец. – Я умер.
– Знаю, – мягко ответил мистер Ребек. Он сделал паузу, затем добавил. – Я видел твою погребальную процессию.
– В самом деле? – Майкл поднял глаза. – И как это выглядело со стороны?
– Очень мило, – сказал мистер Ребек. – Весьма пристойно и со вкусом.
– Это хорошо, – заметил Майкл. – Человек, как правило, приходит в мир с невероятным шумом, так пускай же он…
Мистер Ребек развеселился.
– С невероятным шумом! – он сдержанно захихикал. – Воистину так. Поразительно смешно и поразительно верно.
– Я могу закончить? – холодно спросил Майкл.
– Что? О, конечно. Прошу меня простить, я думал– ты закончил.
– Так пусть он удалится спокойно и тихо, – закончил Майкл, но под конец брезгливо растянул слова. Мистер Ребек вежливо рассмеялся, и Майкл окинул его хмурым взглядом, но вдруг и сам начал смеяться икающим, частым, как пулемётная очередь, смешком, а когда остановился – потёр руками глаза. Но слёз не было, утирать оказалось нечего, и Майкл спокойно посмотрел на мистера Ребека.
– Я не чувствую себя мёртвым, – медленно сказал он. – Разве я изрекал бы по-прежнему эти паршивые афоризмы, будь я мёртв. Я чувствую себя таким же живым, как и все остальные. Таким же, как ты.
– Я – не очень хороший эталон, – мягко возразил мистер Ребек.
– Я не чувствую себя мёртвым, – твердо повторил Майкл. -Я чувствую, что моё тело тянется за мной, словно якорь, – сравнение доставило ему удовольствие. – Да, якорь. Славный удобный якорь, удерживающий меня на земле. Если я мёртв, то каким же образом меня не уносит прочь из этого мира, словно простыню, которую сорвало с верёвки? – он почувствовал сожаление, что Муни, глава Классического факультета, не может сейчас его услышать. Они частенько засиживались вдвоём допоздна: Муни и он.
– Я знаю хорошее сравнение, – задумчиво сказал мистер Ребек. – Разве люди, у которых ампутированы руки или ноги, не говорят постоянно, что они их ощущают? Например, что ампутированная конечность чешется по ночам?
Майкл долгое время молчал.
– Я знаю сравнение получше, – сказал он наконец. – Есть один старый предрассудок. Некоторые люди верят, будто если убить змею днём, её хвост не перестанет биться до захода солнца, – он взглянул на мистера Ребека. – Порядок. Я мёртв. Сколько ещё до захода?
– Ещё далеко, -сказал мистер Ребек. Он присел рядом с Майклом. – Видишь ли, Майкл, ничто не умирает так, чтобы раз – и всё. Тело становится бесчувственным быстро, но душа цепляется за жизнь настолько долго, насколько способна, ибо жизнь – это всё, что ей известно.
– Душа? – Майкл почувствовал себя несколько обеспокоенным. – Так у меня, значит, есть душа?
– Не знаю, как это правильно назвать. Возможно, лучше – воспоминаниями. Жизнь – это великая вещь, и её довольно тяжело забыть. Для мёртвого всё, что было связано с жизнью, становится важным: чиркнуть спичкой, подстричь ногти. И не только твоя собственная жизнь проходит перед тобой, но и чья угодно другая. Ты обнаруживаешь, что жаждешь общества, и какие бы люди ни пришли тебя навестить, ты наблюдаешь за каждым их движением, пытаясь вспомнить, как ты, бывало, проделывал это сам. А когда они покидают тебя, следуешь за ними всю дорогу до ворот, но там останавливаешься, ибо дальше идти не можешь, – он сделал паузу. – Видишь ли, все они имеют основание – эти старые истории о призраках мёртвых, преследующих живых. Но всё это вовсе не так.
Майкл слабо улыбнулся.
– Ты знаешь о смерти больше, чем я.
– Я очень долго здесь прожил, – сказал мистер Ребек. – Смерть – это нечто такое, что надо изучать. Как и жизнь, только не надо торопиться всё узнать, потому что теперь у тебя больше времени.
– И это так и будет? Всегда? То есть, пока что это – совсем как при жизни, только меньше спешки.
Мистер Ребек не стал смеяться.
– Это иначе, – сказал он. – Но, честно говоря, я не могу объяснить тебе так, как, думаю, мог бы, если бы и сам умер. Но только тогда я не захотел бы объяснять, – он увидел, что Майкл растерянно моргает и продолжал. – Вот что я тебе в состоянии сказать: при этом забываешь подробности. Неделю спустя позабудешь немногое: какую музыку любил, в какие игры, бывало, играл – сущие пустяки. Через две недели, как правило, улетучиваются кое-какие вещи поважнее: где ты работал, где учился. Через три недели ты не вспомнишь, кого ты когда-либо любил или ненавидел. А за четвёртую – ну, этого я и словами выразить не могу – в общем, просто забываешь всякие вещи.
– И я всё забуду? – мистер Ребек едва ли смог расслышать голос Майкла. Он кивнул. – Всё? И говорить разучусь? И думать?
– В этом пропадает необходимость, – сказал мистер Ребек. – Как и в том, чтобы дышать. Ты по-настоящему этого не забываешь, просто тебе нет в этом никакой пользы или необходимости, и твои способности атрофируются, как аппендикс. Ты ведь и сейчас не разговариваешь по-настоящему. Да и как ты можешь? Ведь у тебя нет ни гортани, ни голосовых связок, ни диафрагмы. Но ты так привык говорить и так отчаянно хочешь говорить, что я слышу тебя так же отчётливо, как если бы ты мог до сих пор издавать звуки. Никто не заставит тебя перестать говорить, пока ты хочешь, просто через некоторое время ты сам перестаёшь этого хотеть.
– В таком случае, это – Ад, – медленно произнес Майкл. – Это и есть настоящий Ад.
– Забавно, что ты так рассуждаешь, – сказал мистер Ребек. – Я всегда думал об этом, что человек становится как бы немного ангелом. Тебя больше нельзя тронуть, рассердить или задеть. Все маленькие притворства, которые были присущи тебе при жизни, слетают с тебя. Ты становишься чем-то вроде замкнутого круга, у которого нет ни начала, ни конца. Думаю, это самая чистая разновидность существования.
– Как у амёбы, -заметил Майкл. -Они тоже не получают травм.
– Нет, не как у амёбы. Я тебе кое-что покажу. Взгляни-ка, Майкл. Взгляни на солнце.
Майкл поднял глаза и увидел солнце. Оно было красным и разбухшим, так как давно перевалило за полдень, и жар его стал мстительным и безжалостным. Мистер Ребек торопливо моргнул, глядя на светило, и поспешно отвернул голову. Но Майкл смотрел на солнце в упор и видел только сморщенный апельсин, висящий на кривом дереве. Он ощутил, будто жалость и скорбь тронули уголки его рта.
– Видишь? – спросил наконец мистер Ребек, когда Майкл наконец перевёл на него немигающий взгляд.
– Бог, -сказал Майкл.
– Возможно, – сказал мистер Ребек. – Если бы я так долго глядел на солнце, я бы ослеп. А ты в состоянии смотреть на него весь день. Ты можешь наблюдать за тем, как оно движется, если тебя это волнует. Теперь ничто не может тебя ослепить, Майкл, ты будешь видеть куда отчётливей, чем когда-либо при жизни. Теперь никто не сможет тебе солгать, потому что три четверти любой лжи – это желание ей поверить, а у тебя отныне пропадёт желание верить во что-либо. Я тебе здорово завидую, Майкл, – он вздохнул и подбросил на ладони два маленьких камешка. – Как только мне начинает казаться, что я тоже мёртв, – добавил он, – я смотрю на солнце.
Майкл захотел снова посмотреть на солнце, но вместо этого взглянул на мистера Ребека и спросил:
– Кто ты?
– Я здесь живу, – сказал мистер Ребек.
– Почему? Что ты здесь делаешь? – подумал немного. – Ты – кладбищенский сторож?
– Некоторым образом, – мистер Ребек встал и вошел в мавзолей. Мгновение спустя он вышел, держа в руках полколбаски и баночку из-под молока. – Ужин, – пояснил он, – или очень поздний ланч. Это принёс мой старый друг, – он оперся о треснувшую колонну и улыбнулся неподвижному Майклу. – Смерть очень во многом похожа на жизнь, – задумчиво сказал он. – Способность ясно видеть не всегда меняет людей. Мудрые при жизни становятся ещё мудрее после смерти. Привязанности живых так и остаются привязанностями. Смерть, видишь ли, меняет только устремления, но не души. Я всегда считал, что кладбища подобны городам. Там есть улицы и проспекты, думаю, ты их видел, Майкл. Там есть также кварталы и дома с номерами, трущобы и гетто, районы для среднего класса и небольшие дворцы. И посетителям, знаешь ли, выдаются у входа карточки с названиями улиц и номерами домов их родственников. Это – единственный способ их найти. В этом тоже проявляется сходство с городом. Это – мрачный город, Майкл, и весьма населенный, и у него имеется множество черт, присущих любому другому городу. Здесь – и общество, и споры, и равнодушие. Здесь, конечно, нет любви, вообще никакой любви, но её и за оградой не так уж и часто встречаешь. Хотя одиночество здесь есть. Некоторое время мёртвые очень одиноки, сильно изумлены, заметно испуганы. Пропасть, отделяющая их от живых, так же широка, как и пропасти, отделяющие живых друг от друга. Нет, думаю – шире. Они так же беспомощно слоняются по своему мрачному городу, как блуждали в каменных городах, наконец находят уютную постель и пытаются уснуть. Мне нравится им помогать, мне нравится быть здесь, когда они приходят, чтобы утешить их и облегчить им душу. Я, так сказать, кто-то, с кем можно поговорить. Люди с ума сходят, ища хоть кого-нибудь, кто согласится с ними поговорить. Мы и разговариваем, или сидим да играем в шахматы – надеюсь, ты играешь -или я им читаю. Это всё – мелочи, Майкл, и совсем ненадолго. Все они исчезают рано или поздно, и я не могу последовать туда, куда они уходят. Они перестают нуждаться во мне, да и вообще в ком бы то ни было, и это доставляет мне удовольствие, потому что большинство их потратило жизнь на то, чтобы перестать в чём угодно и в ком угодно нуждаться. Вот я на некоторое время и составляю компанию им, этим моим друзьям. Иногда я говорю им, что я -мэр тёмного города, потому что слово «мэр» им хотя бы знакомо, но я больше думаю обо всём этом как о ночном свете, как о фонаре на тёмной улице.
– Харон, – сказал Майкл. – Харон и монеты на языках у мёртвых.
Мистер Ребек улыбнулся.
– Бывало, и я так думал, – сказал он. – Но Харон– божество или полубог, а я – человек, – он сдержанно рассмеялся. – Раньше я был аптекарем.
– А я преподавателем, – сказал Майкл. – Преподавателем истории. И мне это очень нравилось, – он кое о чём подумал и спросил с заметной неловкостью. – А ты видишь меня? То есть, я вообще различим?
– Я тебя вижу, – ответил мистер Ребек. – Ты выглядишь, как человек, но не отбрасываешь тени, и сквозь тебя светит солнце.
– Что-то вроде следа человека, – с горечью заметил Майкл.
– Это неважно, – возразил мистер Ребек. – Через три недели или через месяц тебе больше даже не понадобится принимать человеческий облик.
– Ты хочешь сказать, что я его позабуду?
– Ты больше не захочешь его вспоминать.
– Захочу! – яростно воскликнул Майкл.
Мистер Ребек медленно произнёс:
– Я даю тебе то же обещание, что и любому другому, Майкл. До тех пор, пока ты цепляешься за жизнь, пока ты желаешь быть человеком, я буду здесь. Мы будем вдвоём в этом месте, и мне это по душе, поскольку я тут здорово одинок и люблю общество. И тебе это тоже будет нравиться, пока это не станет игрой, бесцельным ритуалом. А затем ты меня покинешь.
– Я останусь, – спокойно возразил Майкл. – Возможно, я и не человек, но я постараюсь выглядеть настолько похоже на человека, насколько возможно.
Мистер Ребек протянул руку и слегка передернул плечами.
– Я же говорил, что смерть не так уж отличается от жизни, – он поколебался, затем спросил. – Скажи мне, Майкл, как ты умер?
Вопрос ошарашил Майкла.
– Прости, а что?
– Ты выглядишь очень молодо, – объяснил мистер Ребек. – Это меня удивляет.
Майкл широко улыбнулся.
– А как насчет преждевременной старости?
Мистер Ребек ничего не сказал.
– У меня есть жена, – сообщил Майкл. – То есть, была жена.
– Я её видел, – ответил мистер Ребек. – Красивая женщина.
– Очаровательная, – сказал Майкл и замолчал.
– Итак?
– Что итак? Моя очаровательная жена убила меня. Отравила. Вроде как солят суп.
Он увидел, что мистер Ребек шокирован и порадовался этому. Он почувствовал себя совсем человеком. Он снова улыбнулся мистеру Ребеку.
– Я бы с удовольствием сыграл в шахматы, – сказал он. – До солнечного захода.
ГЛАВА 3
– Может быть, ещё разок прогуляемся? – предложил мистер Ребек.
– Я не хочу снова гулять, мы здесь уже всю траву вытоптали. Где мы ни пройдемся, остается голая земля. Словно после саранчи.
– Но тебе это нравится. Ты же говорил.
Майкл напряжённо подумал, что надо бы нахмуриться, и обрадовался, когда вспомнил, что при этом чувствуют.
– Мне это нравится, но мне не нравится видеть, как ты устаёшь.
Мистер Ребек начал было что-то говорить, но Майкл оборвал его.
– Потому что я-то не могу. Я не могу устать. И когда я вижу, что ты дышишь так, как если бы ты пил воздух, меня это тревожит. Так что давай не пойдем гулять.
– Отлично, – кротко сказал мистер Ребек. – Мы можем сыграть в шахматы, если ты не против.
– Я не хочу играть в шахматы, – Майкл вспомнил, что такое обида. – Тебе приходится делать за меня ходы. Как ты думаешь, что я при этом испытываю?
Мистер Ребек посмотрел на него с состраданием.
– Майкл, Майкл, как ты всё усложняешь.
– Это так, чёрт возьми, – сказал Майкл. – Но я легко не сдамся, – он ухмыльнулся мистеру Ребеку. – Если я не могу больше пить водку и томатный сок, то я не стану пить и напиток забвения. И никаких шахмат. Я всё равно не люблю шахматы.
– Я мог бы тебе почитать.
– Что почитать? – настороженно спросил Майкл. – Я и не знал, что у тебя есть книги.
– Время от времени Ворон крадёт для меня штучки по две на Четвертой авеню, – сказал мистер Ребек. – У меня есть кое-что из Суинберна.
Майкл попытался вспомнить, нравился ли ему Суинберн, и почувствовал, что только ступенька отделяет его от безграничного ужаса, когда имя это ничего ему не сказало.
– Суинберн, – сказал он вслух. Он знал, что мистер Ребек смотрит на него. «Боже мой, – подумал он. – Так, значит, всё проходит». В отчаянии он ухватился за первую же знакомую вещь, оказавшуюся рядом– это был номер его кабинета в колледже. «1316, – подумал он, стараясь вникнуть в этот номер. -1316, 1316, 1316». Как только у него вышло 1316, он быстро сказал:
– Суинберн. Да. Я знаю Суинберна. Не он ли как-то написал очень длинное стихотворение о Цирцее?
Это был старый фокус, который он помнил по бесчисленным дискуссиям и случайному трёпу, в коем он когда-либо принимал участие. Если не знаешь – не подавай виду. Никто ни разу не предположил даже, что он не знает цитаты или книги, или какого-нибудь очерка. У правила также был королларий: если ты не уверен, значит, это Марлоу.
Майкл рационализировал этот трюк, как и что угодно другое. Он вполне бы это мог, как он сказал себе… А теперь-то откуда ему узнать?
– О Цирцее? – мистер Ребек поморщился. – Никогда этого не читал. Но это ничего не значит, – добавил он, застенчиво улыбаясь. – Я много чего не читал.
– Я не уверен, что это был Суинберн, – сказал Майкл. – Это мог быть и кто-то ещё.
– Стихи, о которых я подумал, называются «Сад Прозерпины». Ну, помнишь? – и он процитировал несколько строчек, спотыкаясь, но жадно упиваясь каждым словом:
– Помню, – резко сказал Майкл, – и мне это не нравится.
– Извини, – сказал мистер Ребек. – Я думал, тебе понравится.
– Своевременно, – заметил Майкл. – Весьма своевременно. В любом случае, Суинберн написал это, пока был жив, – он поднял голову и увидел, как солнце медленно, словно усталый старик, тащится по небу. Это его заинтересовало, и он взглянул на солнце в упор. Пока он смотрел, Суинберн спокойно и навеки покинул его сознание, и не вызывал больше не любви, ни ненависти.
– Сыграем-ка в шахматы, – предложил он.
– Я думал, тебе не нравятся шахматы.
«Чёрт возьми», – подумал Майкл и произнес, преувеличенно чётко выговаривая слова:
– Мне нравятся шахматы. Я – большой любитель шахмат. Я помешан на шахматах. Давай-ка сыграем в шахматы.
Мистер Ребек рассмеялся и встал.
– Хорошо, – сказал он и направился к двери мавзолея.
– Вместо черной ладьи можно использовать камешек! – крикнул ему вслед Майкл.
Мистер Ребек с отсутствующим видом рылся в кармане. Он остановился и немного разочарованно улыбнулся Майклу.
– Вот уже девятнадцать лет, – сказал он, – каждый раз, когда я сюда возвращаюсь, я ищу ключ, чтобы отпереть дверь. Замок вообще-то сломан, но я всегда боюсь не попасть внутрь.
Он распахнул дверь и вошел в мавзолей. Майкл присел спиной к одной из белых колонн. Или, скорее, вообразил, что сидит. Практически, так оно и было. Он почувствовал, что последние три дня теряет контакт со всем вещественным. И это его пугало. Хотел ли он пройтись, улыбнуться или моргнуть, ему приходилось мучительно вспоминать, на что похожи ходьба, улыбка или моргание. А в целом он оставался спокойным, полностью потерял связь со своими телесными воспоминаниями. Сознание его, подобно дождевой капле, висело в воздухе. Это произошло два дня назад, и Майкл это помнил.
Память его по-прежнему не подводила, воображение оставалось ясным. Он чувствовал себя человеком и скучал. И сама эта скука приносила облегчение, ибо она была такой человеческой.
Мистер Ребек вышел из мавзолея, неся шахматную доску, подбитую рваной зелёной клеёнкой. Он сел рядом с Майклом и начал разыскивать фигуры. Три выпали из кармана его рубахи, ещё пять – из правого кармана штанов, и так далее, пока набор не стал полным, за исключением чёрной ладьи.
Здесь не имелось и двух фигурок из одного комплекта. Большинство их было сделано из различных светлых древесных пород, несколько – из красной пластмассы, и две– чёрный слон и белая ладья -вырезаны из превосходного и мрачного красного дерева. Основания их были утяжелены и оклеены войлоком, и в то время как остальные фигурки качались, дрожали и опрокидывались, попав на доску, эти две стояли лицом к лицу на своих местах, и когда ветер или удар колена мистера Ребека рассыпал остальные фигурки, конь и ладья лишь серьёзно кивали друг дружке.
Майклу нравилось рассматривать фигурки. Они заставляли его смеяться без этого, похожего на шорох резины звука, который его смех приобрёл за последние три дня.
– Пёстрая компания, – сказал он мистеру Ребеку. – Верно?
– Ворон таскал их фигурку за фигуркой, – сказал мистер Ребек. – И это заняло у него много времени, поскольку я его заставлял красть в универсальных магазинах. Он хотел стащить у старичков в парке, но меня такой вариант не устраивал. Чёрная ладья тоже была прекрасна, но я её потерял, и не знаю, где она. Возможно, все ещё где-то здесь, – он протянул Майклу кулаки. – Что выбираешь: чёрные или белые?
– Белые, – сказал Майкл, указав на правый кулак мистера Ребека. Мистер Ребек разжал пальцы, и с ладони скатилась чёрная пешка. Он начал расставлять фигурки, негромко при этом напевая.
– А где Ворон спёр шахматную доску? – спросил вдруг Майкл.
– Не знаю. Он приковылял с ней однажды утром, и когда я его спросил, откуда она, он просто сказал, что он был хорошим мальчиком, – мистер Ребек завершил расстановку фигур. – Иногда это меня беспокоит. Я стараюсь об этом не думать.
Он начал игру, двинув королевскую пешку на две клетки вперёд.
– Я ужасный ортодокс, – сказал он.
За восемь партий, которые они сыграли, он это уже дважды говорил, но Майкл этого не помнил.
– Сходи и за меня так же, – попросил Майкл. – Я не шибко гордый.
Мистер Ребек наклонился вперед и продублировал свой ход с Майкловой стороны. Он посмотрел на свои фигурки с некоторого расстояния, и наконец выставил своего коня в двух шагах перед королевским слоном Майкла. Майкл сделал такой же ход конём со стороны ферзя. И пошла игра.
Они играли молча. Мистер Ребек покачивался взад-вперед над доской, переставляя фигуры за обоих. По мере развития игры его дыхание становилось все резче. Майкл позволил себе роскошь полностью сосредоточиться на одном предмете, отбросив всё остальное. На девятом ходу возникла стремительная лавина съедания пешек, а затем на пятнадцатом один из коней и оба слона Майкла грозно обступили пешку мистера Ребека и оставили её нетронутой. Двумя ходами позднее Майкл мстительно съел одного из коней мистера Ребека. После этого партия двигалась медленно и вяло.
Внезапно тело мистера Ребека резко выпрямилось. Сначала Майкл подумал о марионетке, которую потянули за ниточки. Затем он отбросил неодушевлённый образ и представил себе небольшого дикого зверька. Мистер Ребек даже вроде бы торопливо принюхивался.
– Что такое? – спросил Майкл.
– Где-то тут – женщина, – напряжённо сказал мистер Ребек.
Снова шаги Сандры простучали по основанию Майклова черепа.
– Где?
– Вон за теми деревьями, около огромного мавзолея. Она нас ещё не увидела, мы располагаем временем.
Он начал собирать фигурки и торопливо засовывать их в карманы.
– Эй, – сказал Майкл. – Погоди минутку.
Мистер Ребек оставил попытки затолкать короля в уже переполненный карман рубахи.
– Что такое?
– Да просто подожди – и все. Почему ты так боишься общества? Я думаю, это было бы мило.
– Майкл, – взмолился мистер Ребек. – Ради Бога…
– Да ладно. Какого дьявола мы должны прятаться, когда кто-то приходит? Ты так каждый раз поступаешь?
– Почти каждый. Идём, Майкл.
– И что у тебя за жизнь?
– Такова моя жизнь, – огрызнулся мистер Ребек, вроде как подчеркивая своё раздражение. – И я ею распоряжаюсь. Если хоть кто-нибудь что-то заподозрит и доложит сторожу, меня отсюда выбросят. А я не могу отсюда уйти, Майкл. Вообще не могу.
Быстро и хрипло дыша, он взглянул на Майкла поверх шахматной доски. Майкл собирался что-то сказать, или думал, будто собирается, но вот мистер Ребек коротко вздохнул и прошептал:
– Что же ты наделал…
Женщина уже поднялась по склону низкого холма и стояла там, глядя на них.
– Хорошо, – сказал Майкл. – Я сдаюсь. Ты всё равно выиграл, – и, взглянув в сторону женщины, крикнул. – Привет! Доброе утро!
Женщина стояла на холме молча и неподвижно.
– Доброе утро!
– Она тебя не слышит, – сказал мистер Ребек.
– Значит, она глухая. Я кричал достаточно громко.
– Недостаточно громко, – сказал мистер Ребек, не глядя на него.
– Ты меня слышишь, – очень тихо проговорил Майкл.
– Я – другое дело.
– А она меня видит?
– Нет. По крайней мере, не думаю.
– А она могла бы меня увидеть?
– Возможно, Майкл, но я сомневаюсь.
– Так позови же её.
Мистер Ребек промолчал.
– Позови её, – повторил Майкл. – Позови её. Пожалуйста, позови.
– Хорошо, – ответил мистер Ребек. Он повернулся, взглянул в сторону холма, где стояла женщина, и крикнул:
– Привет! – голос его был немного хриплым.
– Привет, – отозвалась женщина. Её голос был высоким и чистым. Она начала спускаться с холма, тщательно и осторожно ставя ноги.
Мистер Ребек обернулся к Майклу:
– Видишь? Теперь ты веришь?
– Нет, – ответил Майкл. – Пока что нет.
Мистер Ребек заметно понизил голос, чтобы его слова не разобрала приближающаяся женщина, и слова, словно пар, шипя, вылетели у него изо рта.
– Она тебя не видит и не слышит. Поверь мне, я знаю. Живой и мёртвый не могут разговаривать друг с другом.
– Я хочу с ней поговорить, -сказал Майкл. – Я хочу услышать её голос. Я хочу поговорить с кем-нибудь живым.
Мистер Ребек бросил на него быстрый взгляд. Затем повернулся лицом к женщине, которая дошла теперь до края лужайки, окружавшей мавзолей.
– Доброе утро, – сказал мистер Ребек.
– Доброе утро, – ответила женщина. Она была одета в траур, но не носила вуали. Выглядела она хорошо за сорок. Так показалось Майклу. Затем он решил, что ей, скорее, сорок с небольшим, Он всегда весьма неумело определял возраст женщин, а траурное одеяние могло и прибавить несколько лет.
Из черт лица наиболее примечательным был её рот. Крупный, с полными губами, вокруг уголков губ проступают мягкие черточки. Когда женщина начинала говорить, весь рот оживал, губы подпрыгивали и вздрагивали, перемещения их походили на движения танцовщика; время от времени губы широко расходились, и показывались маленькие белые зубы.
– Прекрасный денёк, – сказал мистер Ребек.
– Великолепный, -ответила женщина. – Всё, чего я пожелала бы – это чтобы так и оставалось.
– О, так и будет, -сказал мистер Ребек. Ему почудилось, что он прочёл любопытство в её темных глазах, и он добавил. – Такой чудесный денёк, что я не смог бы оставаться взаперти.
– Знаю, – отозвалась женщина. – Сегодня утром я сидела дома, и вдруг сказала себе: «Гертруда, в такой день нельзя оставаться одной, пойди и навести Морриса». И тут же пошла. Пусть Моррис не думает, что никто не вспомнит о нем в такой день. Моррис – это мой муж, – объяснила она, увидев, что мистер Ребек слегка нахмурился. – Моррис Клэппер, – она указала на мощное мраморное сооружение, сверкающее на солнце выше по склону. – Видите, вон тот огромный дом – это гробница Морриса.
Мистер Ребек кивнул.
– Мне знакомо это имя. Я ходил мимо его дома. Довольно впечатляюще.
– И всё -из мрамора, – сказала миссис Клэппер. – Даже внутри. Моррис любил мрамор.
«Плакала ли она о покойном?» – подумал мистер Ребек. Он не мог понять.
– Очень красивое сооружение, – сказал он. Затем указал на мавзолей Уайлдера. – А вот это -семейный участок. Они были моими друзьями.
Он следил, как миссис Клэппер осматривает сооружение. Впервые за девятнадцать лет он почувствовал некоторый стыд за него. Им следовало хотя бы вставить новое стекло в окошечко. А львиные головы мистер Ребек и сам мог бы отполировать. Но ангел всё ещё был в хорошем состоянии. Она должна увидеть ангела.
– Простите, что я об этом говорю, – заметила наконец миссис Клэппер. – Но они недостаточно хорошо присматривают за склепом.
– Некому больше присматривать, – сказал мистер Ребек. – Вся семья вымерла.
– Простите, – сказала миссис Клэппер. – Поверьте, я очень сожалею. Я знаю, на что это похоже, – она мощно, в полную силу, шмыгнула носом. – Вот уже год и два месяца, как Моррис умер, а я всё ещё приподнимаюсь и пытаюсь его будить по утрам.
– Некоторые вещи тянутся долго, – сказал Майкл. Он говорил громко и отчетливо, но не кричал, пока миссис Клэппер не отвернулась от него. Тогда он завопил, надеясь, что почувствует, как слова когтями процарапывают себе путь из его горла.
– Успокойся, Майкл, – хриплым шепотом сказал мистер Ребек.
Миссис Клэппер подошла на несколько шагов ближе.
– Что вы сказали?
– Ничего, – ответил мистер Ребек. – Я сказал только, что некоторые вещи не забываются.
– Конечно, – согласилась миссис Клэппер. – Кое-что запоминается надолго. Например, покойный муж или операция. Вам, знаете ли, вырезают аппендикс, а затем кладут его в стеклянную бутылочку и вам же показывают. А в результате вы потом не можете выносить вида спагетти.
Женщина сделала ещё несколько шагов по траве.
– А вы на него похожи.
Мистер Ребек заморгал.
– На кого это я похож?
– Вы напоминаете мне Морриса, – сказала миссис Клэппер. – То есть, не внешне или что-то вроде того. Но когда я сюда спустилась и увидела, как вы играете вот в эти… – она указала на шахматную доску, лежавшую в траве. – Я подумала: «Боже Мой, да ведь это же Моррис!» – с мгновение она молчала. – Вы сами с собой играли?
– Он со мною играл, – встрял Майкл, – и я чёрт-те что из него выбил, – что было неправдой. Но казалось, что это неважно.
– Я пытался решить некоторые шахматные задачи, – сказал мистер Ребек. Ему показалось, что она смотрит на него с недоверием. – Я понимаю, что место, кажется, неподходящее для игры в шахматы. Но здесь тихо, и есть возможность лучше сосредоточиться.
– Вы и Моррис, – сказала миссис Клэппер. – Вы и Моррис. – Моррис, бывало, всё время этим занимался: брал себе доску, уходил с нею в угол, и если скажешь: «Моррис, пора обедать!» – «Сейчас, сейчас, мне надо решить эту задачу». – «Моррис, мясо остывает!» – «Сейчас, сейчас, ещё минутка – и я приду». – «Моррис, может, ты хочешь сэндвич?» – «Сейчас, сейчас, я не голоден»… – Она вздохнула. – Прямо сумасшествие. Но его можно простить.
– Понимаю, – сказал мистер Ребек.
Майкл хихикнул:
– Как это?
– Поверьте мне, – сказала миссис Клэппер, – он узнает, что я не забыла, – она огляделась. – А нет ли здесь местечка, где можно присесть? У меня устали ноги.
– Я могу вам предложить только место на ступеньках, – сказал мистер Ребек, – они довольно чистые.
Миссис Клэппер оглядела ступеньки и передёрнула плечами.
– Чистые, грязные, – сказала она. – Сойдет для Клэппер, – она мягко упала на верхнюю ступеньку, испустив мощный вздох.
– Эх, – сказала она, – мои ноги уже совершенно меня не держат, – и тепло улыбнулась мистеру Ребеку.
– Я и сам немного устал, – сказал мистер Ребек. Он почувствовал, что краснеет. – Я живу довольно далеко отсюда.
– Чёрт побери, – сказал Майкл, присаживаясь на корточки рядом с миссис Клэппер, – да у тебя ещё кровь не остыла.
Миссис Клэппер погладила рукой воздух рядом с собой.
– Так садитесь! Кто вы вообще-молодой спортсмен? В вашем возрасте человеку следует садиться всякий раз, когда он только пожелает.
– Спасибо, – ответил мистер Ребек. Он осторожно сел рядом с ней и внезапно удивился: «В моём возрасте? Разве я выгляжу таким уж старым? Сколько лет она мне дала бы?». Он захотел снова встать, но почувствовал, что не в силах.
Некоторое время они сидели молча. Миссис Клэппер скинула одну туфлю и вздыхала негромко и удовлетворенно. Мистер Ребек хотел ей что-то сказать, но не мог сообразить, что, и поэтому сердился на себя. Внезапный крик, пронзительный, как у звезды дьявольской эстрады в день адского фестиваля, прозвенел и разорвался у него в голове. Мистер Ребек вскочил на ноги, вскричав от настоящей физической боли, и в безумии огляделся, ища источник звука.
Миссис Клэппер осталась на месте, но опять надела туфлю и поглядела на него с некоторой тревогой.
– С вами всё в порядке? – спросила она.
– Я ч-ч-то-то ус-с-слышал, – заикаясь, пояснил мистер Ребек, – кто-то кричал.
– Забавно, – миссис Клэппер тоже встала. – Я ничего не слышала.
– Но я слышал крик, – сказал мистер Ребек, и тут же увидел Майкла, который сидел, скрестив ноги, и содрогался от безмолвного смеха.
