Текст книги "Тихий уголок"

Автор книги: Питер Сойер Бигл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Ида, старшая из двух сестер миссис Клэппер, никогда не была замужем, и миссис Клэппер не считала уместным приводить туда на обед Морриса. В течение 22 лет своего брака она делила с сестрой неловкий молчаливый ланч не более, чем дважды в год. Всегда, как она вспоминала, всегда был этот взгляд в глубине Идиных глаз. Я болтала с ней, я так шутила, что она смеялась и говорила: «Ай, Гертруда, меняется всё, кроме тебя». Но на дне этого смеха всегда угадывалось: «И у этой есть муж, а у меня никого нет». Встретив подобный взгляд, и сельдереем подавишься. Что тут можно сказать? «Теперь, – подумала она, – можно спокойно пойти к Иде».

Гостиная всегда была владением Морриса, как спальня – её владением. Каждый из них являлся в чужое государство с некоторой надменностью и любопытством короля, навещающего короля-соседа. Моррис умер, но комната все ещё хранила верность ему, и непонятные картины смотрели на неё со стен с ненавистью жителей завоеванной земли. Она быстро окинула гостиную и проследовала в кладовку, чтобы взять лёгкое пальто.

«Итак, я пошла навестить Иду, – подумала она, роясь в кошельке, дабы убедиться, что у неё достаточно денег. – Мы поедим вместе, поболтаем о том о сём, а, возможно, и прогуляемся в парке. И тогда я скажу: «Посмотри, Ида, вон сколько я всего купила, у меня целый фунт отбивных, и есть всё это некому, кроме меня. Пойдём ко мне домой, приготовим гамбургеры и полакомимся, как когда-то». Эта мысль ей понравилась. «Она у меня допоздна засидится, – подумала миссис Клэппер. – Я как-никак знаю Иду».

У дверей она остановилась и пробормотала: «Зай гезунд, [ 5 * 5 *
  Будь здоров (еврейск.).


[Закрыть]] Моррис». Она никогда не могла заставить себя сказать мужу «Пока» перед тем, как выйти из дому. Да она и не хотела по-настоящему. Но и теперь она торопливо захлопнула за собой дверь, как делала и прежде, чтобы не дождаться негромкого «Гей гезунд» из гостиной.

Воздух на улице был сухой и тёплый, и она вдыхала его с истинным удовольствием, шагая не спеша к бакалейной лавке. Ранним летом в Нью-Йорке всегда прекрасно по утрам, но лишь немногие это замечают. Дети разъезжаются в летние лагеря, а двухнедельные отпуска их родителей обычно приходятся на конец июля – начало августа, когда дни наполнены скукой. Только старики знают, что такое начало лета, только они и те, кто продает мороженое в парках. Они хорошо знают это время и отчаянно любят его, потому что они не могут ничего откладывать на потом, эти люди, знающие, что «потом» не будет. Продавец покупает сам у себя стаканчик мороженого и садится в траву, чтобы его съесть или хотя бы подумывает о том, чтобы это сделать. Полицейский напевает что-то про себя и останавливается переговорить с владельцем кондитерской, который вышел наружу, чтобы подышать немного свежим воздухом, пока ещё не подул жаркий и душный ветер. Они болтают о том, как бы хорошо пойти купаться или поиграть в мяч, но для них вполне достаточно стоять здесь на углу и беседовать об этом друг с дружкой. А старухи передвигают свои стулья вслед за солнцем и вообще ничего не говорят. Они разговорятся после полудня, когда настанет другое время года, и мир будет другим, а сейчас, утром, они пялятся на улицу и даже не моргают, когда мимо проходят машины.

Миссис Клэппер знала нескольких из этих женщин, но она даже не кивнула им, проходя вдоль шеренги складных стульев. Каким-то неясным образом она всегда чувствовала к ним некоторое презрение. Она считала их йентами. [ 6 * 6 *
  Суетливая и надоедливая женщина (еврейск.).


[Закрыть]] «Некоторые из них не старше меня, – думала она. – А сидят, как каменные, не вяжут, не читают газет и вообще ничем не занимаются. И что же у них за жизнь такая? Надо всё время чем-то заниматься, всё время двигаться, людей навещать». Она зашагала быстрее, довольная своим решением пойти в гости к Иде, и заглянула в «Молочную бакалею» Вайермана.

Вайерман стоял за прилавком: маленький грушеобразный человечек в сером свитере и коричневых шароварах. Глаза у него были чёрные и сонные, и он их не сводил с того, с кем в данный момент разговаривал. Кожа на щеках была дряблой и обвислой, челюсти под ней не угадывались, и всё лицо его казалось помятым и передёрнутым, словно платье, небрежно брошенное в угол. Свой магазин он открыл здесь на углу ещё до того, как миссис Клэппер и Моррис переехали в эти края, и она не могла вспомнить, чтобы он когда-либо выглядел иначе, и чтобы заметно изменился за эти 22 года. Его жена, его дети, его лавка – всё переменилось, увеличилось, выросло со временем, но Вайерман оставался Вайерманом. Её всегда интересовало, а какой же она ему видится.

– Ну что? – спросил он, когда она вошла. – Ну что? Как вы поживаете?

– Просто прекрасно, – ответила миссис Клэппер. – А как ваша жена? – она кивнула дочери Вайермана Саре, которая сидела у пустой корзины для молочных бутылок, читая журнал.

– А кто может пожаловаться? – Вайерман пожал плечами. – Она держится на ногах, она ест, ну, а об остальном и не следует просить у Бога.

– О Сэме что-нибудь новое есть?

За шесть месяцев до того сын Вайермана женился и переехал на Западный Берег.

Вайерман быстро взглянул через плечо в заднее помещение. Когда он опять повернулся к посетительнице, лицо у него стало, как у мёртвого.

– Нет. Так что вам угодно?

– Буханку ржаного хлеба, – сказала миссис Клэппер. – Хорошо бы без комков, две бутылки молока и баночку сахарной пудры.

Как только Вайерман повернулся, чтобы пройти в заднее помещение, где находился холодильник, миссис Клэппер вдруг так и обмерла, заметив, как он ходит. Плечи его сгорбились под серым свитером, а передвигался он мелкими шажками: одна нога скользила чуть вперед другой, а та спешила её догнать. Руки его совершали мелкие хватательные движения по сторонам, и выглядел он так, как если бы за годы воздух, который его окружал, превратился в воду.

– Как постарел, -сказала миссис Клэппер вслух. И тут же осознала, что Сара должна была её услышать. Она виновато оглянулась на девушку. Та кивнула, не отрываясь от журнала.

– Ну что, Сарочка, – спросила она, потому что не могла вынести молчания. – Как у вас дела?

– Прекрасно, – ответила Сара.

Сколько же ей лет? Восемнадцать? Девятнадцать? I Она была полновата для своих лет, прыщава и, как всегда подозревала миссис Клэппер, – самая умная в этом семействе.

– Ну и как, ты уже собираешься замуж? – громко спросила миссис Клэппер, и тут же люто себя возненавидела, так как заметила гнев в Сариных глазах.

«А что тебе надо? – спросила она себя. – Почему всем вокруг так интересно, когда и кто выходит замуж?»

Сара Вайерман решительно улыбнулась.

– Ну уж не прямо сейчас, миссис Клэппер, – её голос был абсолютно лишен выражения, и миссис Клэппер поняла, что Сара уже дала этот ответ великому множеству других старых баб, пока отец выполнял их заказы. Она не хотела, чтобы Сара смешивала её с этими бабами, но знала, что это давно уже так, и продолжила разговор, думая, что должны непременно найтись слова, которые разрядят обстановку.

– Ну что же, ты довольно скоро станешь тетушкой, – провозгласила она, думая: «Клэппер, заткнись! И, пожалуйста, не раскрывай больше рта!»

Улыбка девушки была прямой и тонкой, словно кинжал.

– Я, конечно, надеюсь, что так, миссис Клэппер.

«Заткнись, Клэппер, заткнись. Что ты себе позволяешь?..» Она отвернулась от Сары и в упор уставилась на пакетики с пшеничными, рисовыми и кукурузными хлопьями, занимавшими в магазинчике целую стену. Она уловила негромкий вздох облегчения, испущенный девушкой, и вздохнула сама, как если бы только что вышла из лифта, в котором она и какой-то случайный попутчик старались не глядеть друг на друга. Вайерман уже тащился к прилавку с её хлебом, молоком и сахарной пудрой, ставил всё это на прилавок и выписывал чек, бормоча себе под нос цифры.

– Занести всё это на ваш счет?

– Да, – ответила миссис Клэппер. Вайерман положил покупки в коричневый бумажный пакет и положил сверху чек. Она взяла пакет и зашагала к двери.

– Передайте привет жене, – она закрыла за собой дверь, не дожидаясь короткого ответа Вайермана.

Так как миссис Клэппер намеревалась навестить Иду, она поставила пакет на сгиб локтя и двинулась дальше по кварталу. Солнце вернуло ей хорошее настроение, и в течение прогулки через два квартала она почти забыла усталую вежливость в голосе Сары Вайерман. Кто-то шёл ей навстречу, и у неё ушло некоторое время, чтобы понять, кто это, потому что солнце светило ей в глаза. Узнав наконец-то Лину Вайерман, она вздрогнула. «Вэй, – подумала она. – Вот подходит тяжелая артиллерия». Возможно, загороди она лицо пакетом с покупками, миссис Вайерман её и не узнала бы, но по-настоящему миссис Клэппер на это и не надеялась; она была одной из немногих женщин в окрестностях, которая решалась разговаривать с миссис Вайерман, и та её хорошо помнила. Лина Вайерман была когда-то полной женщиной, но впоследствии похудела, и кожа свободно болталась на её предплечьях, между костяшками пальцев и у локтей, она была оранжево-белая и казалась почти прозрачной. Лина всегда носила белые туфли на низком каблуке, которые вечно восхищали сиделок, а волосы завязывала узлом на макушке, и узел имел форму и размеры черносливины. Когда-то она торговала в магазинчике вместе с мужем, но последние 10-12 лет всё больше сидела перед магазинчиком в складном парусиновом кресле, когда было тепло или – когда шёл дождь – внутри, у корзины для бутылок. Она никогда не переходила улицу и не присоединялась к старухам, сидящим в таких же креслах, а своё собственное кресло всегда ставила так, чтобы оказываться к ним спиной.

– Здравствуйте, – сказала она, когда их с миссис Клэппер разделяло ярдов двадцать.

Миссис Клэппер опустила пакет. Боже мой, что за глаза… Она вздохнула, приготовившись, по меньшей мере, к десятиминутным разглагольствованиям. Будь повежливей, Клэппер, кто-то вежлив с тобой, а ты вежлива с кем-то другим, и вот земля себе вертится. Она вызвала у себя на лице широкую и приветливую улыбку.

– Лина! – воскликнула она. – Как поживаете? Вы чудесно выглядите!

Миссис Вайерман пожала плечами и сказала «Ах», что означало: она отступила перед лицом хаоса.

– Отлично. Ну, а вы как?

– А, да ничего. Только что заходила к вашему мужу.

Глаза у миссис Вайерман были бледно-бледно-серые, как протухшее яйцо, крупные, с широкими белками – теперь же Лина сузила их, глядя на миссис Клэппер.

– Как же получается, что вы к нам всё не заходите и не заходите?

– О чем вы говорите? Я захожу, – миссис Клэппер указала свободной рукой на пакет. – Мне тоже надо есть, как и всем.

Жена бакалейщика уверенно покачала головой.

– А я помню, что каждые два дня регулярно я говорю Аврому: «А ну-ка приготовь молоко и яйца, вот придет Гертруда Клэппер, так нельзя же заставлять её ждать…» Ну, а потом вдруг – два дня, три дня, четыре дня – Гертруды Клэппер не видно. Вы что – чужая нам? Или деньги экономите? – она осуждающе взглянула на женщину помоложе. – Или покупаете теперь где-то в другом месте?

«Нет друзей, подобных старым друзьям», – с досадой подумала миссис Клэппер. А вслух сказала:

– Лина, двадцать лет я хожу за покупками к вам, так что я вас теперь, бросать должна? Что с вами? Я приношу домой продукты, я к вам не захожу пару денёчков, и оказывается, для вас это – словно я свой вклад из банка забираю, – она малость отставила ногу, пытаясь обрести равновесие, так как ей явно пришлось бы ещё немного здесь простоять. – Не забывайте, я теперь покупаю только себе, я же не ем за двоих, Лина.

Миссис Вайерман опустила глаза.

– Ах, да, простите меня. Я и забыла о Моррисе. Извините.

– Ничего, ничего, -сказала миссис Клэппер. – С тех пор уже год прошёл.

И сказала сама себе: «Моррис, прости мне, что я вообще подумала о том, что тебя можно забыть, но я не стану говорить о тебе с этой…»

– Ну, так когда же вы уезжаете, Гертруда? – миссис Вайерман снова смотрела на неё.

– Уезжаю? – миссис Клэппер заморгала от неподдельного изумления. – Лина, да что это такое? Кто уезжает?

– Я каждый день говорю Аврому: Гертруда теперь совсем одна, так почему же она кладёт свои деньги в банк? Почему она не отправится куда-нибудь путешествовать, не поедет, скажем, во Флориду? У неё есть немного денег, ей бы надо теперь ими воспользоваться и куда-нибудь съездить.

– Лина… – начала миссис Клэппер.

– У меня есть кузина, – миссис Вайерман не так легко прекращала разговор, как заводила, – у меня есть кузина, которая ездила во Флориду на Майами-Бич, – Лина наклонилась ближе к миссис Клэппер. – Она провела там две недели – и бах! – Лина щелкнула худыми пальцами. – Взяла и замуж вышла. И, между прочим, за богача.

«Что же, ты этого хотела, Гертруда, – сказала себе миссис Клэппер. – В следующий раз ты, наверное, не станешь приставать к Саре». Она глубоко вздохнула:

– Лина, я никуда не уезжаю. Ни во Флориду, ни куда-либо ещё.

Миссис Вайерман ещё больше скосила глаза.

– Зачем же вы так экономите? У вас – большой дом, и в комнатах – никого. Вам бы стоило куда-нибудь съездить и приятно провести время.

– Лина, я никуда не хочу ехать. Я здесь живу, я готовлю, я содержу в порядке дом, я хочу гулять, у меня есть вы, чтобы поговорить… -Да простит тебя Бог, Клэппер!– С чего бы это мне ехать куда-то, где я никого не знаю? Ну, куда вы так торопитесь? Зачем мне немедленно мчаться во Флориду? Мне и здесь нравится.

– Смотрите, смотрите, как она рассердилась, – миссис Вайерман улыбнулась, показывая длинные и широкие зубы. – Так кто же вас гонит? Вы просто хотя бы иногда заходите к старым друзьям поздороваться.

Миссис Клэппер вздохнула.

– Обещаю вам, заскочу через день-два, и мы сможем посидеть и поболтать, – она подумала, как бы переменить тему. – Вы сможете рассказать мне о Сэме, как он поживает.

Оранжево-белое лицо застыло в гримасе отвращения.

– О Сэме и сучке, на которой он женился, я вам ничего не скажу. Мы поговорим о чём-нибудь другом. Но не о Сэме.

– А она выглядела славной девушкой, эта Элеонора, – миссис Клэппер помнила жену Сэма: высокую женщину с приятным лицом, которая пыталась помогать в магазинчике до того, как они с Сэмом поженились.

– Сука, – резко сказала миссис Вайерман, – абсолютно ничего хорошего, поверьте мне, – и она взглянула на миссис Клэппер, словно ожидая, не скажет ли та что-нибудь в защиту Элеоноры.

– Мне надо идти, – сказала наконец миссис Клэппер. – Надо бы ещё кое-что купить, – она начала обходить Лину, которая и не пошевелилась, чтобы уступить дорогу. – Смотрите, скоро я к вам забегу, и мы посидим на улице и поедим чего-нибудь вкусненького. Ладно?

– Хорошо, – ответила миссис Вайерман. – Но вы подумайте насчет того, о чем я вам говорила – насчет Майами-Бич.

Миссис Клэппер уже благополучно её миновала.

– Подумаю, Лина. Берегите себя.

– Зай гезунд, – сказала миссис Вайерман, собираясь идти.

– А вашей хорошенькой дочке, – крикнула ей вслед миссис Клэппер, – передайте от меня привет!

И тогда миссис Вайерман улыбнулась.

– Йа, – сказала она и улыбнулась. Она ходила быстрее, чем её муж, но плечи у неё были поникшими и ссутулившимися.

Миссис Клэппер стояла посреди тротуара и следила за Линой, пока та не исчезла. Затем повернула было, чтобы идти дальше, но остановилась и зашагала в обратном направлении: откуда пришла. Она двигалась очень медленно, делая маленькие шажки.

Она слышала вдалеке голос маленького Шварца, который вез тележку с фруктами и выкликал свой товар. Голос у него был высокий и музыкальный, но он находился слишком далеко от неё, чтобы разобрать слова. Знакомая женщина, проходя мимо, улыбнулась и сказала: «Привет, Гертруда» – миссис Клэппер кивнула и заторопилась вперед, не желая остановиться и поговорить.

«Смеяться над Вайерманами – это легко, – подумала она. – Лина тупа. Она ни в чём не разбирается, и с ней смешно говорить – ну прямо как с камбалой. Вайерман не разбирается ни в чём, кроме своей торговли, у него плоскостопие из-за того, что все эти годы он стоит за прилавком, он уже забыл, что такое сидеть. И деньги для них обоих – это Бог на земле. Сара – к ней не хочется относиться сурово – хорошо, так Сара– девица что надо. А какая ей от этого польза? Родиться девицей что надо в такой семье – это проклятие. Лучше бы она вообще не научилась читать, – миссис Клэппер вздохнула. – Но я им сочувствую, что тут поделаешь? Я им сочувствую. Разве я сама такая уж ого-го, чтобы смеяться над Линой? Разве я настолько общительна, чтобы сидеть вон с теми старухами и говорить: „Лина Вайерман сидит сама по себе. Хорошо. Так почему же она не сидит с нами?” Кто они такие? Её муж заправляет магазинчиком, он продаёт людям свой товар. Так ли уж они всем нужны? А я?»

Миссис Клэппер не была слишком самоуглубленной женщиной, да и вообще не отличалась склонностью к анализу. Размышления о Лине Вайерман вызвали у неё раздражение, и она ускорила шаг, проходя мимо бакалеи, не испытывая желания снова кого-либо встретить. На секунду она увидела Сару и подумала: а интересно, видит ли Сара, как она проходит.

«Я как-нибудь в другой раз схожу к Иде, – решила она. – Сегодня у меня нет настроения гулять». Жестянка с сахарной пудрой, стоявшая на буханке хлеба, привлекла её внимание, и она попыталась вспомнить, зачем купила пудру. «Наверное, я бы могла испечь пирог, а затем позвонить Иде и сказать: „Послушай, приходи ко мне, и мы вместе кое-чем полакомимся. А не то разве кто-то может съесть целый пирог?” Она кивнула. Да, сначала она испечет пирог, а затем позвонит Иде.

Проходя мимо шеренги стульев – Моррис как-то назвал это «Рядом убийц» – она узнала старых знакомых. Как всегда, под зелёным тентом кондитерской на углу, на месте, которое принадлежало ей в силу возраста и по праву первооткрывателя, сидела крохотная седая женщина по фамилии Лапэн. Она уже была старой, когда миссис Клэппер сюда переехала, и можно было предположить, что возраст её – где-нибудь от восьмидесяти до ста. От этой женщины давно осталась какая-то иссохшая запятая. Но миссис Клэппер любила её и с удовольствием с ней беседовала.

– Эй, Лапэн! – громко сказала она. Лапэн звали Бэллой, но по имени её никто не называл. – Лапэн, подними глаза и поздоровайся со мной.

Лапэн медленно отвела взгляд от своих неизменных вязальных спиц и мотка чёрных ниток.

– А, привет, Гертруда, – сказала она поразительно низким голосом. – Ну как ты?

– Помаленьку. Ты прекрасно выглядишь, Лапэн.

Старуха хлопнула себя по груди.

– У меня здесь вот уже два дня, как что-то трещит. И всё время трещит в желудке. Ну так садись ты уже.

Миссис Клэппер покачала головой. Она никуда не торопилась, но мысль о том, чтобы даже временно занять место в ряду стульев, всегда пугала её.

– Мне буквально сию минуту надо идти, Лапэн. Поешь немного, и твой желудок не будет так сильно урчать.

Лапэн покачала головой.

– Я говорила с рабби. Он сказал, что мне в моём возрасте надо готовиться. С чего бы мне набивать себе живот? Ведь в любой день вдруг – бум! – она улыбнулась миссис Клэппер. – В любой день.

– Боже сохрани, – сказала миссис Клэппер. – Ты переживёшь и меня, и всех остальных болванов. И даже рабби.

– В любой день, – голос Лапэн прозвучал несколько обиженно, она поманила миссис Клэппер поближе указательным пальцем с длинным ногтем. – Но я готова, поверь мне. Когда я умру, в Доме Мудрецов будут читать кадиш-регулярно, как Рош Хашана. [ 7 * 7 *
  Новый год, который отмечается в сентябре (еврейск.).


[Закрыть]]

Миссис Клэппер знала, какого вопроса от неё ждут.

– Ну, а как же твои племянники? Лучше, чтобы кто-то из родных читал кадиш.

Губы Лапэн дернулись, и она сморщила нос.

– Какой там кадиш, если они неверующие, мои племяннички. Да они бы и по своим детям молитвы не прочли, – её лицо снова расслабилось. – По мне будут читать кадиш в Доме Мудрецов.

Последние тридцать лет, как знала миссис Клэппер, Лапэн жила на деньги, которые присылали ей каждый месяц три племянника. На жизнь ей нужно было очень мало, и поэтому она постоянно вносила по 5 долларов в Дом Мудрецов. Раз или два миссис Клэппер уговорила Морриса послать 10 долларов на её имя, а сама проделывала это чаще, чем давала знать старухе.

– Дом Мудрецов устроит мне хорошие похороны, – с удовольствием сообщила Лапэн.

– Лапэн, – сказала миссис Клэппер. – У меня всего несколько минут. Прошу тебя, поговорим о чем-нибудь другом.

Старуха продолжала с закрытыми глазами:

– Меня похоронят в моем лучшем платье, – она перешла на идиш, – и в гроб положат немного израильской земли.

– Ну почему ты всё время о похоронах да о похоронах?– несколько нервно спросила миссис Клэппер.

Лапэн продолжала на идише тихим и монотонным голосом:

– И я буду жить в прекрасном собственном доме. И буду жить вечно. Я буду жить в Божием…

– Ну так что? – голос миссис Клэппер зазвучал резко и раздраженно. – Так сколько же в этом доме будет этажей, Лапэн? И кто в нём будет хозяином?

Лапэн поплотнее закуталась в шаль.

– Не смейся надо мной. Мне всё равно, сколько там этажей.

Миссис Клэппер пожалела о своих словах.

– Извини, Лапэн, пусть у тебя будут прекрасные похороны, а потом живи в прекрасном доме. Ты этого заслужила.

Черные глаза воззрились на миссис Клэппер, и длинный палец указал на неё.

– И ты приходи на похороны.

– Я? – но миссис Клэппер тут же опомнилась. – Хорошо, Лапэн, приду.

– Передай моим племянникам, что я им велела, чтобы они довезли тебя до кладбища, – старуха с отсутствующим видом посмотрела вдоль по улице. – Рабби всем расскажет, как праведно я жила.

– Конечно, Лапэн. А теперь мне надо идти. Побереги себя, – миссис Клэппер почти что завернула за угол, когда услышала, что старуха зовет её:

– Гертруда!

Она обернулась и опять подошла к стулу Лапэн.

– Так что?

– Да вот я думала, – медленно сказала Лапэн, – о похоронах.

Миссис Клэппер подождала, но Лапэн ничего не сказала.

– Так что же ты думала, Лапэн?

– Ну, с тобой-то все в порядке, – Лапэн с трудом повернула голову, чтобы взглянуть на миссис Клэппер. – Ты придешь на похороны, ты скажешь: «Прощай, Лапэн», ты поплачешь, ты уйдёшь домой. Да, ты пойдёшь домой и сядешь ужинать, – она непрерывно что-то вязала из чёрных ниток. – А я…. А мне придется там остаться. Все вы пойдете домой и сядете ужинать, а меня покинете там.

Миссис Клэппер что-то пробормотала, похлопала старуху по костлявому плечу и ретировалась. Оставшийся путь она почти пробежала бегом и остановилась только в подъезде, чтобы отдышаться, перед тем как вызвать лифт. Около входа в лифт стояла скамейка с прямой спинкой. Миссис Клэппер упала на неё, словно в ванну с горячей водой. Дыхание миссис Клэппер замедлилось, стало поверхностным, и постепенно она разжала руки, которые держала сцепленными на коленях.

– Ох-ох-ох, – сказала она, – что за утро.

Приехал лифт, она зашла внутрь.

Предсказания и планы Лапэн относительно её собственной смерти не были чем-то новым для миссис Клэппер. Они следовали регулярно, как прогнозы погоды и сообщения о курсе акций. Моррис смеялся над ними, относя их за счет «озабоченности гетто по поводу супергетто», но миссис Клэппер выросла в доме и в окружении, где даже упоминание о смерти сопровождалось словами «Боже сохрани». Можно испытывать определённую гордость, если знаешь, что твои дети и твои родственники проследят, чтобы тебя похоронили как надо, со всеми подобающими почестями, но миссис Клэппер чувствовала, что Лапэн здесь заходит слишком далеко.

«И всё же? – подумала она, входя в свою квартиру. – О чем ещё остается говорить Лапэн? Её племянники бросают кости, и проигравший должен её навещать. Рабби приходит сказать, что Дом Мудрецов устроит ей хорошие похороны. О чем же ещё она может говорить? По крайней мере, она не сплетничает весь день, как другие». Перед глазами миссис Клэппер всё ещё стояли длинная шеренга стульев и старухи, склонившиеся друг к дружке, словно кусты в ветер.

Успокойся, Клэппер. Она сняла пальто и медленно прошла на кухню. Для тебя тоже приготовлено местечко в «Ряду Убийц», приходи и садись в любое время. Она убрала молоко в холодильник и направилась в гостиную.

– Так что теперь? – она в отчаянии взглянула на книги и картины, – сейчас двенадцать часов, и я вернулась к тому, что было в одиннадцать. Какие будут предложения? – но гостиная принадлежала Моррису и не имела намерения что-либо предлагать.

У миссис Клэппер, как у ребёнка, были беспокойные крепкие ноги и тьма любопытства, доходящего до истинного таланта, где угодно заплутать. Даже став взрослой, она вполне могла заблудиться в Бруклине или Квинзе. И если было хоть одно чувство, которое она могла вспомнить во всех подробностях, то это – ощущение, что она стоит на незнакомой улице под вечерним небом – часов эдак в пять – делая торопливые броски наугад то в одном, то в другом направлении и зная, что ей вовсе не туда и не туда. Она всегда боялась спрашивать людей, потому что выглядели они в чужих краях какими-то серыми и толстокожими, совсем не такими, как в Бронксе, и все шли себе мимо, не взглянув на неё, за исключением детей, которые знали, что она потерялась, и были от этого в восторге. Там не существовало знакомых станций метро, а автобусы красили в другой цвет, и номера на них висели все какие-то не те.

Создавалось равновесие сил, вроде тех, что действуют на втулку колеса, и миссис Клэппер могла оставаться на месте с полчаса или час, пока не догадывалась позвонить домой, и отец, а впоследствии Моррис, приходил и забирал её. Точно так же стояла она теперь посреди гостиной, уперев руки в поясницу, ища любой повод сойти с тёмного квадратного коврика, который оказался у неё под ногами.

Она снова подумала о Джонатане Ребеке. Интересно, а нашёл ли он свои часы. Она подумала, что часы – это маленькая вещица, их целыми днями можно искать. Вспомнив, что собиралась звонить Иде, миссис Клэппер подошла к телефону, сняла трубку и медленно положила её обратно на рычаг.

Ну, так я позвоню Иде и скажу: «Ида, приходи ко мне, потому что я – старая баба и не знаю, что мне с собой делать. Она поглядела, как минутная стрелка на циферблате кухонных часов передвинулась ещё на деление. Что ты будешь делать завтра, Клэппер? Перебери-ка лучше своих родных.

Когда она отвернулась от телефона, взгляд её упал на маленькую, в рамочке, фотографию Морриса, которую она повесила в прихожей. Она взглянула на снимок, вспоминая длинные челюсти и высокие выдающиеся скулы, брови, похожие на кошачьи хвосты, и пряди волос, свисавшие с головы, словно остатки мяса с обглоданной кости. Моррису исполнилось 59, когда он умер, но лицо его было поразительно гладким, не тронутым морщинами, как если бы ветер и вода омывали это лицо тысячелетиями, полируя и шлифуя его, убирая с него шрамы, которые оставляет человеческий гнев; не столько мирное лицо, сколько лицо, с которого исчезли все следы войны.

«А что если пойти на кладбище?» – подумала миссис Клэппер. – И, может быть, немного побеседовать с Моррисом». Она поиграла немного с телефонным диском, но так и не подняла снова трубку. Мне некуда больше пойти. Ещё несколько дней, вроде этого, и я пойду искать Лину Вайерман, мы усядемся на ящике и заговорим о том, какие паршивцы люди. Но мне этого не нужно.

Она направилась к кладовке. Кроме того, там спокойно, и я смогу подумать, чем мне заняться в последующие 30 лет.

После долгих раздумий она выбрала своё новое светлое шерстяное пальто и прошла в спальню, чтобы поглядеться в зеркало.

– Х-м-м… – пробормотала она в восхищении. – Какая ты красавица, Клэппер. Словно молодая невеста. Только… – она опять сняла пальто и вернулась в кладовку. – Только молодые невесты не ходят на кладбище. Веди себя сообразно возрасту, Клэппер.

С некоторым сожалением она надела тёмный весенний плащ и снова приблизилась к зеркалу.

– Ну, так пойдёт. На кладбище не ходят в свадебном наряде, – она улыбнулась зеркалу и вздохнула. – Будь хоть немного честна по отношению к себе, Клэппер. Да и по отношению к Моррису – тоже.

Она выключила свет и прошлась по квартире, чтобы убедиться, что электричество и газ повсюду выключены, и все краны закрыты. Наконец она остановилась на площадке и через приоткрытую дверь опять взглянула в тёмную квартиру.

– Моррис, – сказала она тихо, – я чувствую себя немного виноватой, потому что не уверена, что именно тебя иду проведать. – Она поколебалась. – Моррис, я бы тебе что-нибудь принесла, только не могу понять, что тебе нужно.

Она заперла за собой дверь и побрела к лифту.