Текст книги "Тихий уголок"
Автор книги: Питер Сойер Бигл
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
– Несомненно, здесь очень мило, – сказала миссис Клэппер. – Во всяком случае, весной и летом. А зимой… Ну, где бывает мило зимой? – она посмотрела на него в упор. – Я только всё ещё боюсь, что вы тут промокнете. Вот простудитесь – а тут ни доктора, ни аптеки, и следующее, что вы обнаружите – это то, что вы лежите плашмя. Вот почему я подумала, что это, наверное, была бы хорошая идея – принести вам дождевой плащ.
– Я не мог бы его принять, – сказал мистер Ребек.
– Понимаю. Это плащ Морриса. А вы бы не хотели брать ничего, что принадлежит Моррису. Хорошо, не берите. Зачем нам ссориться из-за плаща? Боже сохрани, если кто-то подумает, что вы похожи на Морриса, так уж прямо настанет конец света.
– Не кто-то, а вы. Я это как-то не так сказал, и это прозвучало слишком трагически. Но я не стану для вас Моррисом.
«Делается немного прохладно, – подумал он. – Завтра уже август? Как быстро проходит лето».
– Если вы хотите подарить мне плащ, – сказал он. – Подарите мне мой собственный.
Миссис Клэппер остановилась.
– Я не знаю вашего размера, – восторженно запротестовала она. Её взгляд порадовал его и одновременно напугал.
– Я поменьше Морриса, – напомнил мистер Ребек. – Поторопитесь, пока они вас не заперли.
– Чудесно, вы поменьше Морриса. Так теперь я знаю, – миссис Клэппер снова двинулась вперёд. – Вы думаете, я – волшебник, мне достаточно на вас взглянуть и – бум! – я знаю, какой у вас размер плаща. Или, может быть, я всегда ношу с собой сантиметр, мало ли – понадобится? Ребек, извините меня, но о некоторых вещах вы ничегошеньки не знаете.
Теперь она улыбалась. Казалось, порядочно прошло с тех пор, как он в последний раз видел её улыбку. Он почувствовал, что опять подошел к Перекрёстку и миновал его, даже не узнав, что это Перекрёсток. Обернись он, то вероятно, увидел бы, что Перекрёсток маячит позади. Возможно даже – побежал бы назад, если бы повернул прямо сейчас. Но уж коли Перекрёсток пропал из виду, было слишком поздно. Он уже не сможет найти тот Перекрёсток.
– Лучше бы мне вернуться, – сказал он. – Скоро уже ворота.
– Подождите минуточку. По крайней мере, дайте мне прикинуть, какой у вас размер. Встаньте прямо ненадолго, – она быстро оглядела его и пожала плечами. – Так я вам принесу плащ, который пристанет к вам, как вторая кожа, вам станет жаль, что вы Моррисов плащ не взяли, Ребек. Пока. Не наступите на колечко.
И она одна зашагала дальше. Затем остановилась и обернулась к нему. Он не шевелился.
– Послушайте, я вам кое-что скажу, – она не улыбалась. – Помните, вы меня спросили, почему я опоздала, а я вам наговорила всякого о метро и о том, как мне пришлось вернуться, чтобы взять плащ? – Мистер Ребек кивнул. – Ну, было не так. Я шла, чтобы сесть на метро и встретила эту женщину. Я её знаю, она рядом живёт. Я говорю: «Привет, как поживаете?». А она говорит: «Прекрасно. Что же это мы вас больше совсем не видим?» Так я говорю: «Я занята». А она просто смотрит на меня и говорит: «И что у вас за занятия такие?». Ребек, как она это сказала, и как покачала пальцем, и как глазами повела. – «Дурацкие у вас занятия, – говорит. – Я-то знаю». И, Ребек, я как пришла домой и как легла на кровать на целый час и сказала: «Нет, я никуда не пойду, хватит. Я что – сумасшедшая?» И вот так я лежала целый час, а затем взяла этот плащ и вышла из дому. Вот почему я так опоздала.
Сентрал-авеню описывала широченную дугу как раз перед тем, как подойти к главным воротам. Мистер Ребек мог следить за миссис Клэппер, движущейся по аллее через железные ворота и дальше по улице. Он увидел, как она остановилась, пропуская машину, а затем пересекла улицу, и больше он её видеть не мог. На улице кишмя кишел народ, и не так легко было разглядеть в толпе чью-то шляпу, даже если шляпа эта имеет форму полумесяца.
ГЛАВА 11
Всю ночь шёл дождь. Майкл и Лора бродили под ним, наблюдая, как дождевые струи падают оземь с такой силой, что снова подпрыгивают. Ближе к утру дождь начал стихать, и ко времени, когда два призрака подошли к стене, с которой открывался вид на город, дождь стал тяжёлым туманом и повис среди деревьев. Он не растаял с восходом. Словом, обычный нью-йоркский дождь середины августа.
– Как славно, – сказал Майкл. Он потянулся, в чём, конечно же, не было необходимости, но это было одно из человеческих движений, которое он очень чётко помнил.
– Несмотря даже на то, что это бывало раньше? – спросила Лора. Она сидела на стене рядом с ним.
– Даже несмотря на это. Некоторые вещи выносят больше повторов, чем другие. Виноград, например. Не думаю, чтобы я мог когда-либо не доесть виноград. Бывало, я его покупал целую уйму. Всякого: зелёного, красного, пурпурного, чёрного. Некоторые люди не могут пройти мимо бассейна, чтобы не заглянуть, а я не мог пройти мимо фруктовой лавки.
– Вот и у меня то же самое было с бананами, – заметила Лора, – но я им по-настоящему не хранила верность. Я съедала связку в день, а затем отползала, ложилась и чувствовала себя совершенно больной. Это излечивало меня недели на две или около того, а затем я возвращалась к моим бананчикам. Виноград мне тоже нравился, но бананы – больше всего.
– А мне – виноград, – твёрдо сказал Майкл. – Но видишь ли, что я имею в виду. Мне это нравится. Мне нравится, что мы здесь сидим и разговариваем, следя, как тает туман, и по улицам бегут грузовики. Полагаю, через сто лет или через тысячу я от этого до смерти устану.
– Это много времени не займёт, – сказала Лора. – Месяц. Возможно, два месяца.
– Ладно. Знаю. Что ты стараешься доказать? В данный момент мне нравится наблюдать приход утра. Мы с Сэнди, бывало, частенько этому предавались. Сидели всю ночь, играя в карты и слушая записи, а затем – как раз под утро выходили и гуляли до тех пор, пока не вставало солнце. Мы завтракали где-нибудь поблизости, возвращались домой и спали часов до трёх-четырёх. А затем всё то же самое начиналось по новой, и нам это никогда не надоедало.
Лора заговорила, глядя вниз по склону:
– Иногда мне хочется, чтобы Сэнди удерживалась от того, чтобы прокрадываться во всё, о чем мы говорим. Если это звучит злобно и мелочно, так только потому, что я такая и есть.
– Да, мне не надо было о ней упоминать, – согласился Майкл. – Я понимаю, как это выглядит. Самая заезженная в мире тема – это женщина другого мужчины.
– Это не так, – сказала Лора несколько сварливо. – Ты – имеешь полное право о ней говорить. Все прекрасное, о чём ты можешь вспомнить, оказывается после смерти под рукой. Только…
Самолет взлетающий из аэропорта «Ла Гардиа» пронзительно прогремел над городом, и Лора воспользовалась этим, как поводом не закончить фразу. Но вот самолет пропал из виду, и Лора, все ещё не глядя на Майкла, сказала:
– Только я хотела бы, чтобы ты решил, любишь ты её или ненавидишь.
– Я её не люблю, – ответил Майкл. – Но все приятные вещи, которые я помню, кажется, связаны с ней тем или иным образом. Не потому что она – Сандра, а потому что приятные минуты бывают куда приятнее, если рядом – кто-то другой. Это смахивает на философию из дамских журнальчиков, но некоторые вещи не могут быть хороши, если только их с кем-то не разделишь. Сидеть и бодрствовать всю ночь было бы бесцельно, если бы кто-то, кого ты любишь, не сидел с тобой, выбирая, какую поставить музыку и помогая тебе покончить с виски. А бродить в одиночестве под дождём-это для детишек из колледжа, которые думают, будто одиночество делает их поэтами. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Да, понимаю, – ответила Лора.
– Хорошо. Пусть будет так. Мы определили, от чего плясать. Знаешь, Ворон был прав насчёт птиц. Они поют прямо под дождём. Я слушал, -Майкл взглянул на неё искоса. – В чём дело, Лора? Я что-то не то сказал?
– Ничего, – ответила Лора. – Всё нормально. Когда ты упомянул Сандру, я начала думать о суде. Теперь он уже должен кончиться.
– Теперь? О чём ты говоришь? Ещё и недели не прошло?
Лора впервые улыбнулась.
– Какое сегодня число?
– О, Боже мой. Не знаю. Ещё лето, но листья кое-где начинают жухнуть. Уже август?
– Да. Семнадцатое августа, – сказала Лора. – Суд был два дня назад. Я знаю, потому что мне сказал мистер Ребек. Ворон следил за делом по газетам, как ты его и просил.
– А я его просил? Я этого даже и не помню. Я утрачиваю всякое чувство времени… Лора, я думал, что продержусь чуть дольше.
В городе начали трезвонить будильники: один за другим, а иногда два или три сразу. Они вонзили свои серебряные ножички в тело Великого Сна, который распростерся на крышах домов нагой. Чувствительный, доброжелательный и беззащитный, каким он был, он всё-таки должен был умереть не сразу, а через некоторое время.
– А разве тут есть какая-то разница? – спросила Лора. – Что для нас время? Что такое для мертвого пять часов? Ведь у нас нет никаких срочных свиданий.
– Разницы нет. Но это – часть человеческой жизни, и меня бесит, что я это утрачиваю. Разве я тебе не говорил, что я цепляюсь за вещи?
– Я помню, – сказала Лора. Она взглянула в холодное небо, высматривая Ворона. – В любом случае, – добавила она – мы сегодня должны узнать о суде.
– Меня не волнует никакой суд, – сказал Майкл. – Для меня ещё что-то значило бы, если бы её обвинили, когда я только-только умер и полон был жажды мести. А теперь это меня мало беспокоит. Я даже не вспоминаю её так отчетливо, как бывало раньше. Она превратилась в постороннюю, которая что-то сделала постороннему. Я ей не желаю зла. Давай все так и оставим. Не говори о суде, Лора.
Где-то сзади ветка встряхнулась, как мокрая собака. И вода, застрявшая в листве, плеснула наземь. Майкл и Лора обернулись и увидели парочку, идущую мимо теплицы к стене.
– Какой-то народ, – сказал Майкл. – И так рано.
Лора подумала, что они очень молоды: 20-21, не больше. Волосы парня были такими влажными, что стали почти каштанового оттенка. Он был в плаще, но без капюшона. Мокрые концы его брючин мягко шлёпали по столь же мокрым носкам на каждом шагу. На девушке тоже был плащ, но верхней пуговицы не хватало, и влажная белая блузка облепила небольшую острую грудь. Голова девушки была повязана чем-то вроде полиэтиленового платка, но дождь пробрался внутрь, и из-под платка выбивались мягкие и влажные пряди. Молодые люди брели, обняв друг друга за талию, повернув друг к другу головы и о чём-то беседуя. Иногда они целовались, не останавливаясь, и тут же спотыкались, потому что не смотрели под ноги – и тогда оба смеялись.
– Давай-ка отсюда уйдем, -предложил Майкл. – Я их не хочу подслушивать. Пошли в какое-нибудь другое место.
– Погоди немного. Какие они мокрые и какие счастливые.
Затем послышался голос парня:
– Конечно, это сумасшествие – целую ночь где-то болтаться. Взгляни на это вот как. Я поспорю, что есть сотни ребят, которые водят тебя в кино, на каток и на танцы. А много ли ребят, которые водили бы тебя на кладбище до завтрака. И так ты меня запомнишь.
– Кладбище – до завтрака, – сказала девушка. – Всю ночь гулять под дождём, а теперь – на кладбище. Вы спорите, что я вас запомню, мистер? – Но она смеялась, когда это говорила, и ещё крепче обхватила его за талию.
– Представь себе, что это – вроде парка, – сказал парень. – Взгляни на статуи, которые стоят кругом. Взгляни на эти деревья. Это – Сентрал-парк.
Девушка посмотрела на него и покачала головой, изображая раздражение.
– Парк. Какой-то там парк. Подожди, пока в меня не вцепится мамочка. – Она произнесла старушечьим голосом: – «Где ты была, Норма? Всю ночь пропадала– и ни слова? Разве так обращаются с матерью?» А я скажу: «Всё в порядке, ма, всё в порядке, не паникуй. Мы с Гарри чудесно провели время. Мы отправились в кино, а когда фильм кончился, шёл дождь – вот мы и гуляли всю ночь. А утром Гарри привел меня на чудеснейшее кладбище. Ма, как жаль, что тебя там не было. Такая ночь…» – она чихнула.
– Будь здорова, – сказал парень. – Милая, а с тобой всё в порядке? Я не хочу, чтобы ты расхворалась только оттого, что я – сумасшедший. Я сейчас же отвезу тебя домой – ты себя плохо чувствуешь.
– Нет, со мной всё в порядке, – сказала девушка. – Я приму горячий душ, как только приду домой. Давай здесь надолго не задерживаться, Гарри.
– Несколько минут – и всё, – парень указал на стену. – Полезли. Мы там посидим и отдохнём немного, а затем двинемся обратно.
Когда они приблизились, Майкл нетерпеливо сказал:
– Лора, давай отсюда уйдём. Я не хочу за ними подглядывать. Да и ты тоже.
– Подожди, – сказала Лора. – Подожди немного. Я думала, что ты – из тех, кто всё свободное время проводит, наблюдая за людьми.
– Но не за парочками. Только не за ними. Я не настолько нахален, Лора.
– А я вовсе не нахальна, – сказала Лора. Но она осталась на стене, следя, как парень и девушка подходят всё ближе. И Майкл тоже никуда не ушёл.
Когда парочка поравнялась со стеной, парень пригнулся и подсадил девушку.
Тут началось пыхтенье, хихиканье и хлопанье мокрой одежды. Наконец, вскарабкавшись на стену, девушка элегантно протянула руку, парень взял её и, тяжело дыша, взобрался, как по лесенке, по выступам штукатурки и сел рядом с девушкой. Он совершенно выбился из сил и старался это скрыть, глубоко вздыхая и медленно выпуская воздух обратно. Но девушка взглянула на него и расхохоталась, теперь смех у неё был чуть иной, чем когда они целовались и спотыкались.
– Взгляни на себя, – сказала она. – Ты весь красный и бездыханный.
– А ты думала, ты легка, как перышко? – спросил тот не без злости. – Давай повторим ещё раз, и теперь ты меня подсадишь. Посмотрим, какой у тебя будет вид.
– Один-ноль в нашу пользу, – сказал Майкл Лоре. – Думаю, я буду за него, если дойдет до пальбы.
Но парень протянул руку, а девушка от него отодвинулась и обхватила рукой себя, словно запахиваясь в плащ. Она хихикнула разок, а затем быстро поцеловала парня, когда он недовольно взглянул на неё, и заговорила.
– Будь ты слабым, я бы над тобой не насмехалась, – сказала она. Его рука так крепко обхватила её плечи, что она содрогнулась.
Случилось так, что они уселись на том самом месте, которое облюбовали для себя Майкл и Лора, посреди стены, где росшие справа и слева деревья не загораживали вид на город. Мистеру Ребеку или Кампосу эти двое показались бы силуэтами из паутины воспоминаний призраков, которые сидели тут же на стене. Словно Майкл и Лора – всего-навсего ножны для новых мечей, а мечи – парень и девушка. Но для любого другого случайного прохожего здесь бы оказалось только двое молодых людей, сидящих на стене: девушка, приникшая мокрым лицом к шее парня.
– А я отсюда твой дом вижу, – похвастался парень. Девушка подняла голову.
– Где, Гарри? Где же?
– Посмотри вон туда. Видишь, квартал за рекламой Кока-колы? Единственное, что я знаю – ты там живёшь.
– Вижу. Я даже вижу… Боже мой, Гарри, в спальне свет горит. О, Господи, моя мама, наверное, совсем извелась, она меня убьет, когда я вернусь, она меня просто убьет.
– Я пойду с тобой, – неуверенно предложил парень.
– Она и тебя убьёт, – предупредила девушка.
– Я пойду с тобой. Твоя мама меня не испугает.
– О, какой ты храбрый, – заметила девушка. – Не знаю, что бы я без тебя делала.
– Проспала бы всю жизнь, – предположил парень. – Норма, взгляни, на улицах гаснут фонари. Взгляни на них.
– Как мило. Можно смотреть, как пробуждается целый город, – девушка водила пальцем по рту и по носу парня. – Скоро магазины откроются, – она чихнула ещё раз. – Гарри, я простужусь, и лучше, чтобы ты тоже заболел. Пусть тебе Бог поможет, если этого не случится.
– Прелестно, не правда ли? – прокомментировал Майкл, – что моё, то и твое. Любовь – приятная вещь.
– Как они смотрят друг на друга, – сказала Лора. – Словно один из них в любую минуту может исчезнуть, и они не знают, кто именно.
– Юношеское нетерпение. Не говори мне, что ты этого прежде никогда не видела.
– Конечно видела, – согласилась Лора.
– Сними туфли, – сказал парень. Девушка, нахмурившись, отпрянула от него.
– Зачем? Какой смысл?
– Давай, снимай туфли, – сказал парень. – Ты же простудишься.
– Знаю, что простужусь. А разве оттого, что я буду бегать босиком, выйдет лучше?
– Послушай, у тебя ноги мокрые. Сними туфли и носки, и я тебе разотру ноги. А затем ты сможешь надеть мои носки, пока мы не попадем домой. Что ты об этом думаешь?
Девушка снова начала смеяться.
– Гарри, да ты с ума сошел?! Какая мне польза, если я надену твои носки? Они такие же мокрые, как и мои.
– О, – сказал парень. – Ага, – он разочарованно ощупал свои носки и ботинки. – Хорошо, забудем. Это было просто предложение.
– Я хотела сказать: это было бы ужас как мило, Гарри. Но в этом нет никакого смысла. Я тут же промокла бы снова.
– Ага, знаю, – сказал парень, все ещё осматривая её ноги. – Мне просто понравилась мысль о том, чтобы ты надела что-то моё.
– Какая прелесть, – девушка осторожно коснулась его загривка в том самом месте, где начинаются волосы. – Гарри, это прелестно.
– Забудем. Это была дурацкая идея.
– Ладно, послушай, – сказала девушка. – Послушай. Мы бы могли обменяться плащами. Мой оказался бы тебе немного тесен, но думаю, получилось бы. Ты этого хочешь, а, Гарри?
– Нет, – ответил парень. – Я ничего подобного и предлагать не хотел. Забудем об этом, Норма.
Она улыбнулась медленно и неясно, как если бы пыталась вспомнить сон. Два её пальца – большой и указательный – то смыкались, то размыкались на шее парня.
– Гарри, – прошептала она. -Гарри, взгляни на меня.
– А, знаю, – сказал Майкл. – Это бальная игра. Посмотри в глаза девушки – и увидишь всё, что когда-либо думал о себе. И никогда не сможешь увидеть её безобразия, потому что это значило бы, что сам ты безобразен и неискренен. Вверх по ручью, вниз по ручью – только взгляни на бедного молокососа.
– Майкл, я тоже ревнива, – сказала Лора.
Парень и девушка потянулись, чтобы поцеловаться.
Глаза они закрыли так плотно, что веки сморщились, и у них ушла минута на то, чтобы найти губы друг друга. Они целовались влажно и шумно, а затем сели настолько близко друг к другу, насколько могли, бедро к бедру, обхватив друг друга руками за плечи. Девушка все ещё улыбалась. Она ущипнула парня за ухо и сказала:
– Думаю, нам пора, Гарри.
Парень сорвал у неё с головы полиэтиленовый платок и провел пальцами по гладким прядкам.
– У тебя мягкие волосы, – сказал он.
– Как у младенцев. Я– единственная в семье, у кого они такие. Мама говорит, такие же были и у моей бабушки, а я её не помню. Гарри, нам пора идти.
Её голос прозвучал выше, чем раньше и теперь он дрожал, потому что рука парня упала с её волос на плечо, с плеча – на талию, а оттуда -на бёдра, где и осталась. В его пальцах угадывалось какое-то ожидание, как если бы их движения или неподвижность зависели исключительно от реакции девушки. Даже не потянувшись, чтобы убрать с бёдер его руку, она скользнула в сторону, и парень сразу же уронил руку.
– Гарри, – сказала она, скорее, дразня, чем упрекая. – Не на кладбище.
– Не на кладбище, – сказал парень умиленно. – Не в гостиной. Не на крыше. Не в парке. Не в кино. Не посреди проклятой пустыни Сахары. Правильно? Правильно?
– Не кричи, – сказала девушка, когда он отвернул от неё голову. Она взяла его подбородок в ладонь и удержала в неподвижности его руку. – Гарри, я просто не хочу всего этого портить. Я не хочу, чтобы с нами случилось что-то плохое, потому что один из нас, знаешь ли, хватается за другого.
– Хватается? Чёрт возьми, я тебя касаюсь сквозь твои проклятые плащ и платье – и что ты там ещё носишь, и, оказывается, я за тебя хватаюсь – о, Господи!
– Иногда я за нас боюсь, – сказала девушка. – Действительно боюсь, Гарри.
Парень вырвал подбородок из её руки.
– Чёрт возьми! – воскликнул он. – Чёрт побери!
– Аминь, – сказал Майкл.
– Гарри, Гарри, – позвала девушка. – Обернись и взгляни на меня.
– Не вздумай, Гарри, – предупредил Майкл.
Но парень уже обернулся, и девушка вытянулась, чтобы целовать его в лоб, бормоча: «Гарри, Гарри, Гарри». Она притянула его голову к своей маленькой груди и задержала её там, похлопывая его по щеке и закручивая его волосы вокруг своих пальцев.
– Мой Гарри, – шептала она, – мой бедный нетерпеливый Гарри…
– Не обращайся со мной, как с ребёнком, Норма, – голос парня звучал слегка приглушенно. – Не делай из меня ребёнка. Вы всегда так. И мне это не нравится.
Девушка рассмеялась.
– Это превращает тебя в ребёнка? – она ещё теснее прижала к себе его голову.
– Да, – сказал парень. Но Майкл и Лора его еле-еле услышали. Он оказался склонён вперёд под весьма неудобным углом, и голова его покоилась на груди девушки – при этом он всё пытался передвинуть ноги и занять более удобное положение. Он сказал что-то ещё, и девушка наклонилась, чтобы расслышать.
– Что ты сказал, Гарри?
– Я люблю тебя.
Она отпустила его голову, но он не распрямился.
– Знаю. Я знаю, что ты меня любишь.
– Ну, так я тебе снова скажу, – громко произнес парень. – Я люблю тебя, Норма.
– А я – тебя, – она подняла его голову и поцеловала его в губы, медленно провела рукой по его щекам и сказала:
– Идём, Гарри. Мы выпьем где-нибудь кофе или что-то ещё и явимся к моей матушке. Думаешь, ты с ней справишься?
– Только подай мне её, – сказал парень. Спрыгнув со стены, он приземлился на корточки, повернулся, протянул руку девушке и сказал:
– Прыгай. Я тебя поймаю.
– А ты уверен? – девушка поманила его поближе к стене. – Ты меня не уронишь?
– Нет, не уроню, – пообещал парень. – У меня мускулы что надо. Давай, дорогая. Все в порядке.
– Хорошо, – сказала девушка. Она осторожно соскользнула со стены, парень поймал её и аккуратно поставил наземь, поцеловав её в уголок губ и обхватив рукой. Когда они зашагали обратно к теплице, Майкл и Лора услышали, как парень говорит:
– Славная погода, милая.
– Чудесная, – отозвалась девушка. – Надо бы нам как-нибудь повторить.
Когда они исчезли, Майкл вздохнул и сказал:
– Попался. Какое меткое оружие эта сексуальная морковка, если она в умелых руках. Бедный идиот.
– Думаю, она его любит, – заметила Лора. – Она ни разу не отвела от него глаз.
– Ну конечно. Когда кошка подкрадывается к славной жирной птичке, она не интересуется ничем другим. Для неё главное – глаза. «Гарри, взгляни на меня, взгляни на меня». Гипноз в сочетании с мягким удушением. Когда она потянула его к своей груди, он все ещё боролся, а когда высвободился, его уже не было. Его побили. Конечно, она его любит, но у них две разных идеи любви. Он хочет танцевать с ней на террасе при полной луне под оркестр из тридцати шести инструментов. Он хочет, напевая, идти с ней через бурю, словно Джон Келли. А она знает об оркестре из тридцати шести инструментов, что музыкантов надо покормить, и тогда ничего не останется детям.
Люди в городе спешили на работу. Почти в одно и то же время они выплеснулись из домов на пустые улицы, садясь в машины, ожидая автобусов, спускаясь, в метро, маршируя по серым тротуарам. Немного пройдёт, и улицы, минуту назад пустые, а теперь кишащие народом, снова опустеют, когда город впитает их, словно промокашка. В свое время он вернет обратно некоторых из них, большинство их, при условии, что время это будет основательно выкручено, выжато и разорвано между Теперь и Потом.
– Когда-то и я вот так сидела с мужчиной, – сказала Лора. Майкл не отозвался, и она продолжала. – Я обвила его руками, как она сегодня, и держала его, совсем, как она. Не совсем по той же причине, но я держала его, совсем как она и говорила те же слова. Скажи мне что-нибудь побыстрее, Майкл, потому что я это забыла, а говорю, как будто вспоминаю.
– Ты мне этого никогда не говорила, – отозвался Майкл. – И я не знаю, что сказать. Он сюда когда-нибудь приходил?
Лора рассмеялась.
– Боже мой, нет. Это было так давно, когда мы сидели рядышком, – она снова остановилась, ожидая его реакции. – Скажи что-нибудь, Майкл.
– Что я могу сказать? – теперь он рассердился. – Перестань превращать меня в своё эхо. Расскажи об этом, если хочешь. У тебя был возлюбленный? Отлично, так?
– Возлюбленный, – сказала Лора. – Так я его называла. Это – прекрасное слово. Я тогда училась в колледже. Бывало, я сидела на своём месте, закрывала глаза и говорила себе: «У неё есть возлюбленный, у Лоры есть возлюбленный». Я посматривала на девушек в весенних платьицах, сидевших рядом, они слушали все, что им полагалось слушать, немного приоткрыв рты, а я им всем мысленно говорила: «Когда это занятие кончится, некоторые из вас пойдут домой, некоторые – на другое занятие, а некоторые – в другие места. А вот я выйду из этой комнаты и отправлюсь на свидание с моим возлюбленным. У вас у всех есть кавалеры, поклонники или женихи, а у меня -возлюбленный. Это – большая разница».
– Вероятно, все они думали то же самое, – сказал Майкл. – И говорили, как учитель.
– Теперь-то я знаю, что у них у всех были возлюбленные, как бы они об этом ни думали. Тот был у меня первым. Мы с ним сидели как-то вечером под деревом, и вдруг он часто задышал, напустил на себя виноватый вид и сказал, что он для меня недостаточно хорош. А я обвила его руками – нет, схватила за шею, да, в самом деле – и притянула его лицо к своей недоразвитой груди. И как завела: «У, ну, я тебя люблю, не беспокойся, я тебя люблю…». Возможно, ты и прав насчет этой девушки, Майкл, потому что я схватила его, как если бы лгала в ожидании возможности вцепиться в него и удержать подобным образом. Мне это было очень приятно. Кажется, он даже немного вскрикнул.
На улице внизу мать закричала на ребёнка в бессловесном гневе и любви.
– А что случилось потом?
– А потом он ушёл. Это очень недолго продолжалось. Но тогда казалось, что долго, и до сих пор так кажется, когда я об этом вспоминаю. А больше всего времени уходило на то, чтобы перестать повторять: «У Лоры был возлюбленный», чуть выпадало несколько свободных минут, – она слегка сдвинулась вдоль стены, нематериальная и зыбкая, словно поэзия, и не более постоянная. Машины, завывая, толкались и теснились на улицах города. – Это довольно забавно. До той весны и много спустя я нередко гордилась, что я такая чувствительная и понимающая куда больше, чем основная масса людей. Я отмечала для себя потерянных и безъязыких и частенько думала, что я их понимаю. Я знаю, что такое -причинить зло из жалости, только потому что догадываешься, что кого-то не любят. Меня, возможно, и саму не любят, но, парень, я умею сочувствовать. Иногда я даже писала об этом.
Майкл не ощутил ни как будто ему сдавило несуществующее горло, ни будто слащавая жалость пробегает по несуществующему телу, но ничего, кроме Лориных слов, он не слышал.
– Но на то недолгое время, – продолжала она, – я начисто забыла об этой эмоциональной подпитке. Я стала самоуверенной. Меня любили. Я была одной из тех, кто имеет, а одна из особенностей имеющих – это то, что они не тратят времени на сочувствие. Я насыщалась тем, что меня любят, пока это у меня из ушей не полезло, а когда все прошло, даже не сразу поняла, потому что жила старыми запасами. Доказывая… – она вдруг остановилась, и Майклу показалось, будто её крайне заинтересовали дешёвые надгробия внизу, под холмом, такие похожие, так тесно поставленные, что на них можно было бы положить линейку – и до самых железных ворот.
– Доказывая?– спокойно переспросил Майкл.
– Да ничего не доказывая. Доказывая, что у каждого, а я имела в виду себя – своя цена. Доказывая, что легче полюбить самого угнетенного и обездоленного в мире, если тебя саму никогда не любили. Меня это испортило. Мужчина сказал мне: «Я тебя люблю». А я заставила его повторить это великое множество раз. И вот из-за этого я чувствовала себя много выше тех, кого не любили до тех пор, пока сегодня не поняла, насколько выше меня те, кто любим и всё ещё любит. Забудь об этом, Майкл. Я опять все усложняю. Но я понимаю, что я имею в виду.
Она взглянула прочь, неизвестно куда, но мимо него, а Майкл, посмотрев на неё, вдруг увидел её отчетливей, чем когда-либо. Он увидел и её большой рот, и совершенно неправильный нос, и глаза, которые не лучше сочетались со всем остальным, чем рот, нос или кожа. Он увидел её чёрные волосы, падавшие наискосок через опущенную шею и даже её любимое платье, серое и неприметное, но столь тщательно всплывшее в памяти, что можно было рассмотреть изгибы швов и то, что сзади не хватает пуговицы. Всё ещё – никакой жалости, никакой жиденькой печали, но чувство, от которого вот-вот выступят слезы, чувство, которое вряд ли можно выразить словами, не уничтожив его. Но он попробовал, ибо он был Майкл Морган и не доверял чувствам, которых невозможно поведать.
– Я тебя люблю, – сказал он.
Это сорвалось с его губ необдуманно и прозвучало весьма неважно. Он слишком подчеркнул «я», и слова его прозвучали агрессивно-покровительственно. Он понимал, как неуклюже это должно показаться Лоре.
– Не совсем так, – сказала она немного печально. – Моя мама это примерно так говорила. Я не хочу, чтобы меня защищали, Майкл.
– Я люблю тебя, – сказал он снова. И на этот раз прозвучало лучше. – Я. Я самый. Майкл Морган. Не твоя мама. Я тебя люблю, Лора.
– Мне нравится это слушать. Я бы никогда не смогла привыкнуть к тому, как это звучит. Скажи ещё. Скажи сколько хочешь раз.
Он собирался сказать это снова, но тут же опомнился.
– Ты имеешь в виду, что я могу это повторять, сколько захочу, но ты мне не поверишь.
– Майкл, ты меня не знаешь. Ты никогда меня по-настоящему не видел. Если бы мы оба были живы и как-нибудь встретились на улице или ты бы пришёл ко мне в книжный магазин что-нибудь купить, так ты бы на меня второй раз не взглянул. Если бы нас представили друг другу на вечере, ты бы пожал мне руку и сказал: «Рад познакомиться, мисс Хм…» и забыл бы обо мне, прежде чем договорил. Ты – пылкий человек, ты привык, чтобы тебя любили, а теперь ты одинок. Не упражняйся на мне. Не говори, что ты меня любишь, потому что это – часть настоящей жизни, когда кого-то любят. Это не воскресит тебя к жизни, да и для меня это не сделает смерть сколько-нибудь легче.
«Забавно, – подумал он. – Мы здесь сидим и беседуем об эмоциях совершенно неэмоциональным тоном, словно два соседа, извлекшие для себя всё, что только можно, из сплетни, дошедшей до них из четвёртых рук. А можем ли мы что-то чувствовать – мы, мёртвые? Или это – тоже воспоминание в результате усилия? Если она меня полюбит, буду ли я счастлив? А если нет – огорчит ли это меня? Почувствую ли я вообще какую-то разницу?»
– Я бы узнал тебя, – сказал он. – Я бы увидел тебя разок, познакомился бы с тобой, женился бы, и мы бы долго прожили вместе ещё до того, как кончился бы вечер.
– А что бы ты мне сказал? – спросила Лора. – «Дорогая мисс Дьюранд, я буду любить вас, пока я жив». А что ты мне теперь скажешь?