Текст книги "Человек с острова Льюис"

Автор книги: Питер Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Она покачала головой, дивясь моей неосведомленности:

– Лестницы на крышу есть и в вашем крыле, и в нашем. Посмотри с вашей стороны. На лестничной площадке дверь, а за ней – узкая деревянная лесенка. Дверь никогда не запирают. На крыше совсем не опасно, если держаться подальше от края. Только там мальчики и девочки могут встречаться так, чтобы чертовы служители не видели, – Кэтрин сладострастно улыбнулась. – Бывает очень интересно.

Я почувствовал напряжение в паху. Мастурбировать я давно научился, но до сих пор даже ни разу не целовался. А то, как Кэтрин на меня смотрела, можно было истолковать только одним образом.

Весь следующий день я едва мог сдержать волнение. Уроки тянулись медленно, и к концу дня я не мог вспомнить ни слова из объяснений учителей. За ужином никто не наедался – все хотели к полуночи нагулять аппетит. Впрочем, на полночный пир были приглашены не все обитатели Дина. Кто-то был еще мал, кто-то слишком боялся. Но меня бы даже дикие звери не удержали. А Питер не умел бояться. Нас было человек десять – мальчиков, которые вышли на площадку лестницы незадолго до полуночи. Алекс Карри – впереди всех. Не знаю, как ему это удалось, но он где-то раздобыл пару дюжин бутылок светлого пива. Он раздал их остальным и велел нести на крышу. Я никогда не забуду, как мы выходили на широкое пространство крыши из узкого темного лестничного колодца. Крытую толем поверхность ярко освещала луна. На меня обрушилось чувство свободы. Ничего подобного я не ощущал даже во время своих одиноких прогулок. Мне хотелось поднять лицо к небу и закричать во все горло. Но я, конечно, этого не сделал.

Мы встретились посередине крыши, за большими часами, рядом с потолочным окном верхнего этажа. Девочки принесли еду, мальчики – пиво; мы сидели широким кругом и ели сыр, пироги и бисквиты, а джем доставали пальцами прямо из банок. Вначале мы говорили тихим шепотом. Но по мере того, как бутылки пива пустели, мы становились смелее и беспечнее. Я тогда первый раз пробовал алкоголь. Мне понравилось, как горькая жидкость пенится на губах, уносит прочь все заботы и запреты. Не помню, как я оказался рядом с Кэтрин. Мы сидели бок о бок, подобрав ноги, касаясь друг друга плечами. Я чувствовал тепло ее тела через джемпер, а ее запах… Я мог бы вдыхать его вечно. Понятия не имею, откуда он брался, но этот тонкий аромат сопровождал Кэтрин всегда и везде. Возможно, так пахли ее духи или мыло; может быть, их присылала ей тетка. Этот запах всегда возбуждал меня.

Я был уже слегка пьян и сделал то, чего никогда от себя не ожидал: обнял мою соседку за плечи. Она прижалась ко мне.

– А что случилось с твоей семьей? – спросил я. Мысли о прошлом у нас не поощрялись, и таких вопросов мы обычно не задавали. Кэтрин долго не отвечала.

– Мать умерла.

– А отец?

– Он быстро нашел новую жену. Она смогла нарожать ему детей, как добрая католичка. Когда мама рожала меня, у нее возникли осложнения, и больше она не могла иметь детей.

– Не понимаю, – я совсем запутался. – А почему ты не живешь дома?

– Она не захотела.

Я услышал боль в голосе Кэтрин и пожалел ее. Одно дело – когда твои родители умирают, совсем другое – когда отказываются от тебя. Особенно твой собственный отец! Я украдкой взглянул на девушку и был поражен, увидев серебряные дорожки слез у нее на щеках. Маленькая, сильная Кэтрин! Мое возбуждение словно испарилось. Сейчас я хотел просто обнимать ее, дать ей почувствовать, что она нужна кому-то.

И тут я услышал, что по другую сторону застекленного участка крыши что-то происходит. Кто-то забрал у Питера его бутылку пива, еще не открытую, и несколько парней перебрасывали ее друг другу. Питер бегал между ними кругами, пытаясь вернуть ее. Заводилой был Алекс Карри: он подначивал других и дразнил моего брата. Все знали, что он немного не в себе и может стать легкой добычей, когда я его не защищаю. Конечно, физической силой я не мог равняться с Алексом. Но ради брата я готов был сразиться с кем угодно. Я обещал матери присмотреть за ним и не собирался нарушать данное слово.

Я тут же встал.

– Эй! – я почти кричал. Сразу стало тихо. Парни прекратили кидаться бутылкой. Несколько голосов зашипели: «Тише!». – А ну прекратили!

– Ты никак армию завел? Как ты меня остановишь?

– Я тебе и без армии зад надеру, Карри.

На самом деле я не чувствовал себя таким уж храбрым. И я знаю, кому бы надрали задницу в ту ночь, если бы не вмешалась судьба. Раньше, чем Карри успел ответить, Питер бросился к нему забрать свою бутылку, но только выбил ее у него из рук. Ночная тишина разлетелась осколками: бутылка разбила потолочное окно, секунда – и она приземлилась на полу коридора верхнего этажа, расколовшись и разбросав вокруг пену. Сверху посыпалось битое стекло. Звук был такой, будто взорвалась бомба.

– Святая Мария, матерь Божья, – прошептала Кэтрин. И тут же все вскочили и побежали. Тени брызнули в разные стороны – кто к восточному крылу, кто к западному. В спешке и панике про еду и пиво все забыли. Мы толкались на темной лестнице, стремясь скорее попасть на второй этаж. Как крысы, мы стаей ворвались в двери спальни, а оттуда разбежались по кроватям. К тому моменту, как двери распахнулись и зажегся свет, все лежали под одеялами, притворяясь спящими. Мистера Андерсона это, конечно, не обмануло. Он встал в дверном проеме, лицо его налилось краской, черные глаза метали молнии. Голос, напротив, прозвучал почти спокойно. От этого нам стало еще страшнее. Впрочем, заговорил управляющий не сразу. Он подождал, пока мы поднимем головы и повернем к нему притворно-сонные лица.

– Я понимаю, что не все из вас в этом замешаны. Прошу тех, кто не участвовал, признаться, если они не хотят разделить с остальными наказание.

За плечом управляющего появился смотритель Дина. Он был в халате и тапочках, волосы растрепаны. Обычно он лучше всех из персонала относился к детям. Но сейчас в его карих глазах плескался страх, а лицо было болезненно бледным. Он что-то шептал в ухо мистеру Андерсону – слишком тихо и быстро, чтобы мы могли расслышать. Тот выслушал, распрямился. Смотритель тут же ушел.

– Еда и алкоголь на крыше. Глупые мальчишки! Это прямая дорога к гибели. А ну-ка, поднимите руки те, кто не был там!

Он стоял, скрестив руки, и ждал. Прошла всего пара секунд, и вверх потянулись неуверенные руки. Теперь стало видно, кто виноват. Мистер Андерсон хмуро покачал головой.

– А кто достал алкоголь?

В ответ – мертвая тишина.

– Да бросьте! – голос управляющего громом раздавался в ночи. – Если не хотите, чтобы всех наказали одинаково, невинные должны назвать виновных.

Мальчик по имени Томми Джек, один из самых младших в Дине, произнес:

– Это был Алекс Карри, сэр.

И настала такая тишина, что можно было услышать, как в Англии падает булавка.

Мистер Андерсон уставился на Карри, который уже сидел в кровати, уперев руки в колени.

– Что будешь делать, Андерсон? Выпорешь меня? Только попробуй.

По лицу управляющего скользнула мерзкая улыбка.

– Увидишь, – только и сказал он. Потом обратился к маленькому Томми, и в голосе его звучало презрение:

– Я не люблю мальчиков, которые выдают друзей. Думаю, еще до конца ночи тебе преподадут урок.

Он выключи свет и закрыл двери. В наступившей тишине раздался испуганный, дрожащий голос Томми:

– Я не хотел! Честно!

Алекс Карри прорычал в ответ:

– Ты, мелкий ублюдок!..

Мистер Андерсон был прав. Маленький Томми узнал, причем самым неприятным способом, что ябедничать на товарищей не стоит. Такой же урок получили все те, кто поднимал руки. А остальные могли только с ужасом ждать утра – и возмездия управляющего.

К нашему удивлению, ничего не случилось. За завтраком напряжение в Дине было физически ощутимо. В столовой стояла необычная тишина – казалось, и персонал, и дети боятся говорить. К тому времени, как мы выстроились парами, чтобы идти в школу, волнение немного улеглось. К концу уроков мы почти забыли обо всем. Вернулись в приют, как обычно. Изменилось только одно – Алекс Карри исчез. Он покинул Дин навсегда.

А потом мы пришли в спальни. И сразу увидели, что мешки с нашими пожитками, стоявшие в ногах кроватей, исчезли. Все до единого.

Я был в ужасе. Кольцо матери лежало в моем мешке! Я бросился вниз, полный праведного гнева, и столкнулся со смотрителем в коридоре нижнего этажа.

– Где наши вещи? – закричал я. – Что он с ними сделал?

Лицо у смотрителя было пепельное, вокруг глаз проступала зелень. Взгляд переполнен тревогой и чувством вины.

– Я никогда его таким не видел, Джонни, – сказал он. – Когда вы все ушли в школу, он выбежал из своих комнат, как одержимый. Обошел спальни и собрал все мешки. Заставил меня и еще пару человек помогать, – слова катились изо рта смотрителя, как яблоки из бочки. – Собрал все мешки в подвале. Потом я держал дверцу топки центрального отопления, а он бросал туда мешки. По одному. И не успокоился, пока все не побросал.

Гнев ослепил меня. Погибло все, что осталось мне от матери! Ее кольцо с переплетающимися змеями, альбом сигаретных пачек Питера… Все связи с прошлым порваны. И это сделал мистер Андерсон из мелкой мести.

Если бы я мог, я бы убил его. И ни секунды не жалел об этом.

Глава двенадцатая

Фину было неловко. Очень странно вдруг оказаться в доме, наполненном детскими воспоминаниями. В этом доме мистер Макиннес давал уроки ему и Артэру. Здесь они играли детьми – ведь Фин и Артэр были лучшими друзьями с тех пор, как научились ходить. Дом полнился мрачными тайнами, которые оба мальчика хранили в молчаливом согласии. А для Маршели это был просто дом, в котором она жила. Здесь она провела двадцать безрадостных лет в браке с человеком, которого не любила, здесь заботилась о его матери-калеке и растила их сына.

Когда все вернулись из Сторновея, Маршели пригласила Фина поужинать вместе с ней и Фионлахом. Он с благодарностью согласился – ведь иначе ему пришлось бы разогревать банку супа на походной газовой горелке. Световой день еще не кончился, но низкая черная туча превратила весенний вечер в ночь. Жестокий ветер свистел вокруг дверей и окон, гнал ливень волну за волной, задувал ветер в трубу и наполнял дом острым запахом горящего торфа. Маршели готовила ужин молча. Фин подозревал, что она испытывает чувство вины из-за того, что оставила отца одного в незнакомом месте.

– Ты хорошо с ним ладишь, – внезапно сказала она, не отрываясь от кастрюли на плите.

Фин сидел у стола со стаканом пива.

– О чем ты?

– Ты хорошо ладишь с отцом. Как будто умеешь общаться с маразматиками.

Он сделал еще глоток.

– У матери Моны была болезнь Альцгеймера с ранним началом, Маршели. Процесс развивался медленно, и вначале все шло не так плохо. Но потом она упала, сломала бедро, и ее положили в больницу Виктории в Глазго. В гериатрическую палату.

Женщина сморщила нос:

– Ей это вряд ли понравилось.

– Это было ужасно, – что-то в голосе Фина заставило ее повернуться к нему. – Я думал, такое бывает только в книгах Диккенса. Там все пропахло мочой и калом. Больные кричали по ночам. Медсестры сидели на кровати моей тещи, заслоняли телевизор, за который платила она, и смотрели сериалы, пока калоприемники больных переполнялись.

– О боже! – на лице Маршели был написан ужас.

– Мы просто не могли оставить ее там. Однажды вечером мы приехали с сумкой, упаковали тещины вещи и перевезли ее к нам. Я нанял сиделку, и старушка прожила у нас полгода, – Фин сделал еще глоток, погружаясь в воспоминания. – Я научился с ней общаться. Понял, что не надо спорить и ссориться. Осознал, что злится она из-за того, что недовольна собой, а забывчивость делает ее упрямой, – он покачал головой. – Кратковременная память у нее не работала, зато она очень ясно помнила события детства. Мы с ней могли часами говорить о прошлом. Мать Моны мне нравилась.

Маршели некоторое время молчала, потом все же спросила:

– Почему вы с Моной расстались? – и сразу же поправилась, чтобы вопрос не выглядел безжалостно прямым. – Из-за той катастрофы?

Фин снова покачал головой.

– Да, это точка невозврата, но… Вся наша совместная жизнь была удобной ложью. Если бы не Робби, каждый давно мог бы пойти своим путем. Мы были друзьями, и я не был несчастен с ней. Просто никогда ее не любил.

– Тогда почему вы поженились?

Он посмотрел Маршели в глаза и заставил себя признать правду – возможно, впервые:

– Наверное, потому, что ты вышла за Артэра.

Она пристально смотрела на него в ответ. В несколько футов, которые их разделяли, словно втиснулись все их потерянные годы. Женщина снова повернулась к кастрюле, чтобы выиграть несколько секунд.

– Ты не можешь винить меня за это! Ты фактически прогнал меня.

Дверь дома открылась, и вошел Фионлах. Ветер и дождь попытались залететь следом, но он быстро захлопнул дверь. С куртки юноши капало, сапоги был залеплены грязью, щеки покраснели от ударов ветра. Он явно удивился, увидев Фина у стола.

– Раздевайся и садись, – поторопила Маршели. – Ужин почти готов.

Фионлах сбросил сапоги, повесил куртку и взял из холодильника бутылку пива.

– Так что там с дедушкой?

Его мать убрала с лица волосы и подала на стол три тарелки чили кон карне[15]15
  Блюдо мексиканской или техасской кухонь из острого перца с мясом, буквально «чили с мясом».


[Закрыть] с рисом.

– Твоя бабушка больше не хочет видеть его в своем доме. Сейчас он в доме престарелых «Дун Эйсдин». Мне надо подумать, что с ним делать дальше.

– А почему ты не привезла его сюда?

Маршели бросила быстрый взгляд на Фина, отвернулась. «Она винит себя», – понял мужчина и ответил за нее:

– Он нуждается в профессиональном уходе, Фионлах. И физически, и морально.

Но юноша по-прежнему смотрел на Маршели:

– Ты долго ухаживала за матерью Артэра. А она даже не была твоей родственницей!

И двадцать лет недовольства выплеснулись на него:

– А, может, ты готов менять ему постель, когда он в нее наделает? И искать его, когда он потеряется? Уговаривать его поесть? И напоминать ему все, что он забудет?

Юноша ничего не ответил. Он едва заметно дернул плечами и продолжал есть.

– Тут есть одна сложность, Фионлах, – вмешался Фин. И удостоился в ответ короткого взгляда:

– Да?

– Несколько дней назад в торфяном болоте у Сиадера нашли тело. Это молодой мужчина, примерно твоего возраста. Тело пролежало в болоте с конца пятидесятых годов.

Вилка Фионлаха замерла на полпути между тарелкой и ртом.

– И что?

– Его убили.

Вилка вернулась в тарелку.

– А мы тут при чем?

– Погибший приходился родственником твоему деду. А значит, и тебе, и Маршели.

– Как можно было это выяснить? – нахмурился Фионлах.

– По ДНК.

Юноша удивленно посмотрел на мать. Потом на него снизошло понимание:

– Мы же сдавали пробы в прошлом году!

Женщина кивнула.

– Я так и знал! Их должны были уничтожить. Я подписывал бумагу о том, что не согласен на их хранение в базе данных.

– Все подписали такие бумаги. Как выяснилось, этого не сделал только твой дед. Возможно, он просто не понял.

– И его внесли в базу данных, как преступника?

– Если тебе нечего скрывать, чего бояться? – возразила Маршели.

– Мам, это вторжение в частную жизнь. Откуда мы знаем, кто получит доступ к этим данным? И что он с ними сделает?

– Это вполне весомый аргумент, – признал Фин. – Но сейчас проблема не в этом.

– А в чем?

– Кто был убитый и кем он приходится твоему деду.

Фионлах посмотрел на мать:

– Наверно, это какой-нибудь кузен.

Маршели покачала головой:

– Мы знаем, что у него нет родственников.

– Значит, есть кто-то, о ком ты не знаешь.

Она пожала плечами:

– Видимо, да.

– Ну ладно, этот парень – родственник дедушки. И что?

– С точки зрения полиции Тормод будет главным подозреваемым в убийстве, – объяснил Фин.

Над столом повисла напряженная тишина. Даже Маршели еще не слышала об этом.

– Это правда?

– Да, – кивнул Фин. – Когда с материка прибудет старший следователь и откроет дело, твой отец будет главным подозреваемым в списке из одного человека, – он глотнул еще пива. – Пора начать думать о том, кто же этот погибший.

Фионлах доел и отставил тарелку.

– Вот и займитесь этим. А мне надо думать о другом, – он взял с вешалки куртку и начал надевать ботинки, от которых по плитке пола разлетались куски подсохшей грязи.

– Ты куда? – Маршели беспокойно наморщила лоб.

– Мы с Донной встречаемся в клубе Кробоста.

– О! Отец решил отпустить ее на этот вечер? – голос женщины сочился сарказмом.

– Не начинай, мам.

– Если бы у нее была хоть капля инициативности, она сказала бы отцу, куда он может пойти. Я сто раз тебе говорила: вы можете жить здесь. И ты, и Донна, и малышка.

– Ты не знаешь, на что он способен! – Фионлах почти выплевывал слова.

– А я думаю, что знаю. Мы вместе росли, ты забыл?

Маршели снова исподтишка взглянула на Фина, отвела взгляд.

– Да, но тогда он еще не пришел к Богу! Мам, ты же знаешь, что происходит, когда к человеку приходит курам. С ним невозможно спорить. Зачем ему слушать тебя или меня, если с ним уже говорит Бог?

У Фина мороз пошел по коже. Ему показалось, что он слушает сам себя. С тех пор, как погибли его родители, жизнь Фина была постоянной борьбой между верой и гневом. Поверив в Бога, он мог только гневаться на Того, кто допустил ту давнюю аварию. Проще было не верить. И к верующим он относился без большой любви.

– Пора тебе уже поговорить с ним, – в голосе Маршели звучала усталость. Фин понял: она не верит, что Фионлах когда-нибудь решится выступить против Дональда Мюррэя.

Ее сын тоже услышал это – и принялся защищаться.

– И что я ему скажу? Какие у меня перспективы? Какое будущее я могу предложить его дочери и внучке? – Он пошел к двери, и его последние слова были едва слышны за шумом ветра:

– Отстань, наконец, от меня!

Маршели покраснела от смущения.

– Прости.

– Не извиняйся. Он просто мальчик, на которого слишком рано свалилась большая ответственность. Ему надо закончить школу, пойти в университет. Тогда у него будет будущее, которое он сможет предложить им.

Женщина покачала головой:

– Он этого не сделает. Слишком боится их потерять. Он хочет уйти из школы в конце года, найти работу. Хочет показать Дональду Мюррэю, что серьезно относится к своей семье.

– И потерять свой единственный шанс? Он же не хочет закончить жизнь, как Артэр.

В газах Маршели полыхнул гнев, но она промолчала.

– И еще одно, – быстро добавил Фин. – Дональд Мюррэй точно не будет уважать его за это.

Женщина начала убирать со стола.

– Как мило с твоей стороны приехать после стольких лет и рассказать, как нам надо жить.

Грязные тарелки опустились на стол возле мойки. Маршели оперлась на него руками, опустила голову.

– Я устала, Фин. Устала от всего. От Дональда Мюррэя и его святошества. От бесхребетности сына. Устала от самообмана: я решила учиться в расчете на будущее, а его может у меня и не быть, – она сделала глубокий вдох, снова выпрямилась. – А теперь еще и это!

Она повернулась к Фину, и он увидел: женщина держится из последних сил.

– Что мне делать с отцом?

Было бы так легко встать, обнять ее и сказать, что все будет хорошо. Но это был бы обман, бесполезное притворство. Поэтому Фин сказал:

– Садись и расскажи мне, что ты знаешь об отце.

Маршели тяжело оттолкнулась от стола, так же тяжело опустилась на стул. Ее лицо было усталым и напряженным, бледным в электрическом свете. Но в ней до сих пор видна была та девочка, которая понравилась Фину столько лет назад. Девочка со светлыми хвостиками, которая с первого дня школьных занятий сидела рядом с ним. Она предложила переводить для него, потому что по какой-то необъяснимой для него причине Фин пришел в школу, говоря только на гэльском языке. Он потянулся через стол и убрал волосы с ее синих глаз. Она подняла руку и прикоснулась к его руке – только на миг. Это было просто воспоминание о том, что когда-то было между ними. Она сразу вернула руку на стол.

– Отец приехал с острова Харрис, когда ему еще не было двадцати. Лет в восемнадцать или девятнадцать. Он получил место работника на ферме Мелнес, – Маршели встала, взяла полупустую бутылку красного вина и налила себе. Фин от выпивки отказался. – Уже после этого он встретил мою мать. Ее отец был смотрителем маяка на мысе Батт – там они и жили. Каждый вечер после работы отец приходил к маяку, чтобы ее увидеть. Хоть на несколько минут, в любую погоду! Он каждый день проходил четыре с половиной мили. Наверное, это была любовь.

– Наверное, – улыбнулся Фин.

– Они ходили на все танцы в клубе, на все фермерские праздники. И вот они встречались уже четыре года, когда в Мелнес умер фермер, и ферму решили сдать в аренду. Отец подал заявление, и его согласились одобрить – при условии, что он женится.

– Какое романтичное предложение!

Маршели улыбнулась, несмотря на усталость.

– Я думаю, мама обрадовалась, что отец наконец-то попросил ее выйти за него. Отец Дональда Мюррэя поженил их в Церкви Кробоста. А дальше они бог знает сколько лет прожили, работая на ферме и воспитывая нас с сестрой. За всю мою жизнь я не помню случая, чтобы отец покинул остров. Вот и все, что я знаю.

Фин наконец прикончил свое пиво.

– Завтра мы поедем поговорим с твоей матерью. Она наверняка знает гораздо больше, чем ты.

Маршели тоже допила вино.

– Я не хочу отвлекать тебя от работы.

– Какой работы?

– Ты же восстанавливаешь родительский дом.

Фин грустно улыбнулся.

– Он простоял в руинах тридцать лет, Маршели. Может и еще постоять.