Текст книги "Человек с острова Льюис"

Автор книги: Питер Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава двадцать седьмая

Проклятая темнота! Здесь всегда темно. Мне что-то снилось… Что-то очень знакомое. Только я уже не помню, что это было. В общем, оно меня разбудило.

Сколько сейчас времени? Хм. Наверное, Мэри убрала часы с тумбочки. Но уже наверняка пора идти на дойку. Надеюсь, дождь кончился? Я открываю занавеску и вижу, как он стекает по стеклу. Проклятье!

Одеваюсь я довольно быстро. Вот, на стуле лежит моя старая шляпа. Она со мной уже много лет! Держит мою голову в тепле и сухости в любую погоду. Ее даже несколько раз сдувало с меня!

В холле горит свет, но Мэри не видно. Может, она на кухне, готовит мне завтрак? Я посижу за столом, подожду. Не помню, что у нас было вчера на ужин, но сейчас я голоден.

О боже! Внезапно я вспоминаю свой сон. Я гулял по какому-то пляжу с молодым человеком. Он протянул мне маленький медальон на цепочке, размером с монетку. Я хорошенько размахнулся и выбросил его в океан. И только когда медальон упал в воду, я понял, что на нем было. Святой Христофор! Мне подарила его Кейт. Я ясно это помню. Только тогда было темно, и я был в ужасном состоянии.

На пирсе в Лудаге стоял фургон Дональда Шеймуса, а в его кузове лежал Питер, завернутый в старое тканое покрывало. Он был мертв, весь в крови. Я едва держал себя в руках. Мы перевезли тело через залив в маленькой весельной лодке, которую Дональд Шеймус держал в бухте. Ночь была просто ужасная. Ветер обрушился на нас, как гнев Господень, и в его реве я слышал упреки своей матери. Слава Богу, на нашей стороне бухты в окнах домов горели огни. Иначе мы бы не справились. Было темным-темно, и лодку бросало на волнах из стороны в сторону. Иногда было трудно даже опускать весла в воду, чтобы грести дальше.

Лодка была привязана у края пирса. В темноте она высоко подпрыгивала на волнах. Я понимал, что обратно Кейт придется плыть одной. Я видел: она не хочет меня отпускать. Никогда не забуду, как она смотрела на меня. Кейт поднялась на цыпочки, схватила меня за воротник обеими руками.

– Не уезжай, Джонни!

– Я должен.

– Нет! Мы можем объяснить, что случилось.

Но я покачал головой.

– Нет, не можем, – я крепко схватил ее за плечи. – Ты никому не должна говорить, Кейт. Никогда. Обещай мне! – Она промолчала. Я потряс ее за плечи. – Обещай!

Она отвела глаза, уставилась в землю.

– Обещаю.

Ветер унес ее слова, как только она их произнесла. Я обнял Кейт так крепко, что мог бы, наверное, что-то ей сломать.

– Это никому нельзя объяснить, – сказал я. – И я должен еще кое-что сделать.

Я нарушил данное матери слово. Я знал, что не смогу жить дальше, пока не исправлю хоть что-нибудь. Если, конечно, что-то тут можно исправить.

Кейт посмотрела на меня. Я увидел страх в ее глазах.

– Забудь об этом, Джонни. Просто забудь.

Но я не мог забыть, и она это знала. Кейт высвободилась из моих объятий, завела руки за голову и расстегнула цепочку медальона Святого Христофора. Она протянула его мне, цепочка закрутилась на ветру.

– Я хочу, чтобы ты это взял.

Я затряс головой:

– Не могу. Он у тебя все время, что я тебя знаю.

– Бери! – когда Кейт что-то говорит таким тоном, спорить с ней невозможно. – Он будет охранять тебя, Джонни. Каждый раз, как ты посмотришь на медальон, думай обо мне. Вспоминай меня.

Я неохотно взял медальон, крепко сжал в руке. Вот частичка Кейт, которая будет со мной всю жизнь. Она подняла руку, коснулась моего лица, как тогда, в самый первый раз. Потом поцеловала меня. Такой сладкий поцелуй, полный любви и горя.

Больше я никогда не видел Кейт. Я женился, стал отцом двух замечательных дочерей, но больше я никогда никого не любил.

Боже, боже! Почему я выбросил медальон в море? Что на меня нашло?!. Мне это приснилось – или было на самом деле? Зачем, зачем я так поступил? Бедняжка Кейт! Я потерял ее навсегда.

Зажигается яркий свет. И я начинаю моргать. Какая-то женщина смотрит на меня так, будто у меня две головы.

– Почему вы сидите в темноте, мистер Макдональд? Да еще и в уличной одежде!

– Пора доить коров, – отвечаю я. – Я жду, пока Мэри принесет мне завтрак.

– Для завтрака еще рано, мистер Макдональд. Давайте я помогу вам вернуться в кровать.

Зачем? Ведь я уже встал. А коровы ждать не будут!

Женщина берет меня под руку, помогает встать. Она смотрит мне в лицо, и я вижу: она чем-то озабочена.

– Мистер Макдональд… Вы плакали?

Правда? Я подношу руку к лицу и чувствую: оно все мокрое.

Глава двадцать восьмая

Дом священника стоял на холме над Пляжем Чарли, у поворота, где однополосная дорога уходила к Парксу и Акарсад Мор. Священник был иссохшим, морщинистым и сгорбленным – годы не пощадили его. Но у него сохранилась грива белых волос, а острые синие глаза светились умом. С крыльца старого дома священника открывался вид на Коллег а’Фреонса и новый волнорез, а за ними отлично был виден Залив Барры.

Фин приехал поздним утром и теперь стоял на крыльце, ожидая, пока хозяин ответит на стук. Каскады солнечного света играли на бирюзовой воде гавани, свежий ветер теребил брюки и куртку.

– Вряд ли есть лучшее место на Земле, чтобы провести свои последние годы.

Фин обернулся и увидел, что священник стоит рядом и смотрит на залив.

– Каждый день я вижу, как прибывает автомобильный паром с Барры. И все время обещаю себе, что в один прекрасный день сяду на него. Съезжу навестить старых друзей, пока они еще живы. Барра – красивый остров. Вы там были?

Фин покачал головой.

– Тогда вам надо туда съездить. Не берите пример с меня, ленивца этакого! Ладно, заходите.

Теперь священник склонялся над обеденным столом в гостиной. На нем были разложены рисунки, фотографии и раскрытые альбомы, а в них – вырезки, фотокопии и рукописные документы. Хозяин дома занялся делом сразу же после звонка Фина: не так уж часто ему выпадал шанс похвастаться своей коллекцией. Священник был одет в зеленый, застегнутый на все пуговицы кардиган и белую рубашку в тонкую коричневую клетку. Его серые фланелевые брюки собирались в складки над коричневыми шлепанцами. Фин заметил, что под ногтями у священника была грязь. Он явно не брился пару дней – тонкая серебристая щетина виднелась на дряблой коже лица.

– Джерси с Эрискея – один из самых редких традиционных промыслов Шотландии, – заметил священник.

Фин удивился:

– Его еще производят?

– Ну да, для Кооператива Эрискея. Сейчас этим занимается семь женщин. Раньше джерси делали только одного цвета – темно-синего. Сейчас можно найти и кремовый. На однотонной ткани лучше всего видны сложнейшие узоры.

Священник достал из стоявшего на полу пакета образец джерси и расправил на столе. Фин сразу понял, о чем он говорил. Узор был очень тонкий – ряды горизонтальных, вертикальных и диагональных выпуклостей. Некоторые имели форму ромбов, другие шли зигзагами. Старик легко провел пальцем по плотной синей шерсти.

– Для таких узоров используют очень тонкие спицы и плотные, легкие петли. Как видите, ткань соединяется без швов. Одежда получается теплой и водостойкой. На один свитер уходит примерно две недели.

– И у каждой семьи был свой узор?

– Все верно. Он переходил из поколения в поколение. Когда-то так было заведено по всем Гебридским островам, теперь – только на Эрискее. Здесь это искусство тоже вымрет, видимо. Молодежь не хочет его перенимать. Слишком долгая работа! А нынешние девушки хотят, чтобы все было прямо сегодня. Или даже вчера, – священник грустно покачал головой. – Я очень не хотел, чтобы это ремесло исчезло, не оставив следов.

– Скажите, у вас есть примеры всех семейных узоров на острове?

– Ну, почти всех. По крайней мере, за последние семьдесят лет. Хотите что-нибудь выпить? Возможно, немного виски?

Фин вежливо отказался.

– Для меня еще рановато.

– Для глоточка виски никогда не рано, мистер Маклауд. Я дожил до своих лет не потому, что пил молоко! – он ухмыльнулся и прошел к старой конторке с откидной крышкой. В ней обнаружилась целая коллекция бутылок. Священник выбрал одну и налил себе немного. – Вы точно не соблазнитесь?

Фин улыбнулся.

– Нет, спасибо.

Старик вернулся к столу, сделал крохотный глоток.

– У вас есть образец того, что вы ищете?

– Есть.

Фин достал из сумки факс от Ганна и положил его на стол, поверх ткани. Священник принялся рассматривать его.

– Да, это узор с Эрискея, – сказал он. – Где вы это взяли?

Бывший полицейский замялся.

– Это зарисовано с отпечатка, оставленного одеялом или ковриком. Чем-то вязаным.

Священник кивнул.

– Мне потребуется время, чтобы сравнить это с моими образцами. Раз от виски вы отказались, сделайте себе чаю, – он кивнул в сторону плиты. – Да, и присядьте к огню. Я бы предложил вам Библию, – тут он хитро улыбнулся, – но боюсь, для таких крепких вещей еще рановато.

Фин сидел у камина с кружкой сладкого черного чая и смотрел на пляж из маленького, заглубленного окна. Интуиция говорила ему, что перед ним место преступления. Именно здесь был убит молодой человек, тело которого вытащили из болота на Льюисе. Фин до сих пор не знал, как его звали. Но ему казалось, что ветер шепчет: он подошел уже близко к ответу.

– Мистер Маклауд?

Он обернулся к столу. Старик-священник улыбался.

– Я, кажется, нашел автора этой работы.

Фин встал, подошел к столу и сразу увидел старую черно-белую фотографию эрискейского джерси. Она была очень четкой; положив ее рядом с факсом Ганна, можно было провести прямое сравнение двух узоров. Священник указал все точки совпадений. Их был слишком много, чтобы оставались какие-то сомнения. Оба узора были сделаны одной рукой; можно сказать, они были идентичны.

Фин ткнул пальцем в факс:

– Но это был не свитер.

– Верно, – священник задумчиво покивал. – Я думаю, это было покрывало из сшитых вязаных квадратов. Очень теплое, кстати.

Он проследил пальцем прямой угол одного из квадратов. Фин подумал, что мертвецу тепло ни к чему.

– Вы так и не сказали, откуда у вас это.

– Боюсь, что пока я не имею права вам сказать.

Священник кивнул с привычным фатализмом человека, вся жизнь которого была построена на вере.

Фин больше не мог сдерживать любопытство.

– Скажите, чей это узор?

Старик перевернул фотографию. На обратной стороне была аккуратная надпись выцветшими чернилами: «Мэри-Энн Джиллис». И дата: 1949.

Руины фермерского дома стояли высоко на склоне холма. Они почти терялись в высокой, клонящейся под ветром траве. Верхняя часть дома давно обрушилась. На месте двери зияла пустота между двух крошащихся стен. Маленькие заглубленные оконные проемы по обе стороны от двери остались нетронутыми, хотя стекол и рам в них не было. Печные трубы время пощадило; на одной даже остался высокий желтый керамический горшок. В траве виднелись фундаменты других строений: сарай, в котором держали животных; амбар, где хранили сено зимой. Полоска земли, на которой растили траву, тянулась вниз по склону, до самой дороги. На ее дальней стороне вода маленькой бухты отражала солнце. За ней виднелся залив. По синему небу мчались облака, их тени бежали следом по земле. У дороги стоял небольшой белый дом. В его маленьком, открытом всем ветрам саду цвели весенние цветы. Их красные и желтые головки на высоких стеблях качались под порывами ветра.

Отсюда была отлично видна гранитная церковь, стоявшая на холме напротив. Та самая, которую построили на заработок от продажи улова за одну ночь. Церковь больше ста лет определяла, как живет остров, да и сейчас не сдавала позиций.

Фин прошелся по руинам фермерского дома. Он смотрел под ноги, чтобы не споткнуться о камни среди высокой травы. Вот она, ферма семьи Джиллис, которую Мораг Мак-Эван показала ему вчера. Здесь жил мальчик по имени Дональд Джон, которого порол за непослушание директор школы в Далибурге. Жила здесь и Мэри-Энн Джиллис. Покрывало ее работы отпечаталось на коже молодого парня, которого вытащили из торфяного болота на острове Льюис в четырех часах пути отсюда. Нет, больше, подумалось Фину. В то время, когда его похоронили, дороги были куда хуже, дамб было мало, а паромные переправы занимали больше времени. Для жителей Эрискея остров Льюис был на краю света.

Внимание Фина привлек автомобильный гудок. Он покинул руины и осмотрелся, стоя по колено в траве и желтых цветах. Розовый «мерседес» Мораг стоял рядом с его машиной у подножия холма. Крыша была опущена, и Мораг махала ему. Фин начал спускаться, осторожно преодолевая участки болотистой почвы, которая мягко подавалась под ногами. Дино приветственно залаял со своего обычного места на коленях хозяйки.

– Доброе утро.

– Что ты здесь делаешь, а гра?

– Вы вчера сказали мне, что здесь был дом Джиллисов.

– Все верно.

– И здесь жил «сиротка» Дональд Джон Джиллис.

– Ну да. Со старым Дональдом Шеймусом и его сестрой Мэри-Энн.

Фин задумчиво кивнул.

– Их было трое?

– Нет. У Дональда Джона был брат, – Мораг прикрыла сигарету от ветра, закуривая. – Как же его звали… – она наконец затянулась. Выдохнула длинную струю дыма, которую сразу же унес ветер. – Питер, – сказала она. – Дональд Питер, вот как его звали, – Мораг рассмеялась. – Здесь всех зовут Дональд. Важно только второе имя.

Тут она грустно покачала головой.

– Бедняжка Питер! Он был очень милый. Но немного не в себе, если вы меня понимаете.

И Фин понял, что нашел место, откуда приехал отец Маршели. И знает теперь, чье тело выкопали из болота под Сиадером.

Глава двадцать девятая

Над северной частью острова Льюис воцарилось странное спокойствие. В противоположность ему, мысли Фина во время долгого пути на север являли собой хаос.

Он остановился только один раз, в Сторновее. Ему потребовалось полчаса, чтобы рассказать Джорджу Ганну, что он узнал. Они говорили в диспетчерской; Ганн молча выслушал его. Он стоял, глядя из окна на крыши домов напротив, на замок Льюс и деревья на холме. Закатное солнце падало сквозь ветки, окрашивало траву в розовый цвет.

– Значит, мертвый парень – брат отца Маршели, – сказал наконец Ганн.

– Дональд Питер Джиллис.

– Никто из них на самом деле не Джиллис. «Сироток» называли фамилиями хозяев.

Фин кивнул.

– Мы так и не знаем ни их фамилии, ни откуда они приехали.

Фин думал об этом, пока ехал через болота Барваса и дальше, по деревням западного побережья. Сиадер, Галеон, Делл, Кросс… В каждой деревне – церковь, и везде разные конфессии. Вдоль побережья – дома, готовые к атакам непогоды. Типовые на одну и две семьи, «белые дома» с дымоходами, «черные дома» с дырой в крыше над очагом, современные бунгало.

Фин не знал, вела ли церковь какие-то записи о детях, которых она отрывала от семей на материке и отправляла на острова. Местным властям тоже было что скрывать. Все это было очень давно. Кому тогда было дело до несчастных детей из распавшихся семей? До сирот, чьи права было некому защищать? Фина сжигал стыд за то, что его сограждане так обращались с детьми в двадцатом веке.

Узнать, как на самом деле звали Дональда Джона и Дональда Питера Джиллисов, было трудно. И главная трудность – никто не знал, откуда они родом. Они сошли с парома в Лохбосдейле безымянными пассажирами, с фамилиями новых хозяев на груди. Здесь их прошлое заканчивалось. А сейчас Питер был мертв, а его брат Джон впал в маразм. Кто мог хоть что-то вспомнить о них? Кто взялся бы удостоверить их личности? Эти мальчики потеряны навсегда. С высокой вероятностью ни он, ни полиция никогда не узнают, кто убил Питера и почему.

Впереди в сумерках зажглись огни Несса, как отражение звезд, высыпавших на ясном небе. Ветер, который грозил сдуть его машину с дороги на пути из Уиста, утих. Воцарилась неестественная тишина. В зеркало заднего вида еще можно было разглядеть тучи, висевшие на обычном месте – над пиками Харриса. На западе океан, как стекло, отражал последний свет дня и надвигающуюся ночь.

Возле бунгало Маршели стояли три машины: «Мини» Фионлаха, старая «Астра» Маршели и внедорожник Дональда Мюррэя. Когда Фин постучался и вошел, Дональд и Маршели сидели за кухонным столом. Бывший полицейский почувствовал внезапный и неприятный укол ревности. Ведь именно Дональд лишил Маршели невинности много лет назад. Но это было в другой жизни, когда все они были другими людьми.

– Фин, – кивнул ему Дональд. Маршели быстро начала говорить, как будто хотела дать Фину понять, что причин для ревности нет:

– Дональд пришел с предложением по поводу Фионлаха и Донны.

Фин повернулся к Дональду:

– Фионлах приходил к тебе?

– Да, он заходил утром.

– И что?

Священник улыбнулся со значением:

– Он сын своего отца.

Фин не смог сдержать ответную улыбку. Маршели объяснила:

– Они оба переехали сюда с ребенком. Они наверху, – она бросила неуверенный взгляд на отца Донны. – Дональд предложил, чтобы мы поделили расходы на малышку и вместе заботились о ней, пока Фионлах и Донна закончат учебу. Даже если один из них или оба уедут учиться в университет. Мы знаем, как важно использовать все возможности, которые дает молодость. Иначе потом всю жизнь будешь жалеть.

В ее голосе слышалась горечь. Фину показалось, что и упрек в нем тоже был.

– Хороший план.

Маршели уставилась в стол:

– Я просто не знаю, хватит ли у меня денег оплатить университет Фионлаха. И расходы на ребенка. Мы ведь живем на страховку Артэра. Я надеялась, ее хватит на то время, что я буду учиться в университете. Если смогу поступить. Видимо, мне придется отложить учебу и пойти работать.

– Это будет очень грустно, – сказал Фин.

Женщина пожала плечами:

– Других вариантов нет.

– А может, есть?

Она внимательно посмотрела на него:

– Какие, например?

Фин улыбнулся:

– Мы с тобой можем совместно оплачивать твою долю. В конце концов, я же дедушка Эйлид. Мы не смогли сделать так, чтобы дети не повторяли наших ошибок. Зато мы можем помочь им ликвидировать последствия.

Дональд переводил взгляд с Фина на Маршели, пытаясь понять, о чем они умолчали. Потом встал:

– Вам двоим надо это обсудить.

Он явно сомневался перед тем, как протянуть Фину руку. Наконец они обменялись рукопожатием, и Дональд молча вышел. После его ухода кухня показалась слишком маленькой и тихой, какой-то нереальной под лампой дневного света. Из глубины дома слышалась музыка, игравшая в комнате Фионлаха.

Наконец Маршели спросила:

– А откуда у тебя деньги?

Фин пожал плечами:

– Ну, у меня есть сбережения. И потом, я не вечно буду безработным.

На кухне снова повисла тишина, наполненная сожалениями и мыслями о прошлых ошибках.

– Как твои экзамены? – спросил Фин.

– Не спрашивай.

Он кивнул.

– Ну да, у тебя были немного другие заботы.

– Точно.

Бывший полицейский глубоко вздохнул.

– Маршели, у меня есть для тебя новости. Это касается твоего отца, – синие глаза, полные любопытства, уставились на него. – Давай прогуляемся, подышим свежим воздухом. Погода сегодня отличная, и на пляже нет ни души.

Ночь была полна шепота волн. Казалось, море облегченно вздыхает, избавленное от необходимости злиться. Почти полная луна поднялась в черное небо. В ее свете отлично видны вода и песок, а тени скрывают выражения лиц. Теплый воздух наполнен ожиданием близкого лета. Маленькие волны, разбиваясь о берег, как будто читают стихи на неизвестном языке.

Фин и Маршели идут, оставляя следы на нетронутом песке. Они так близко, что чувствуют тепло друг друга.

– Было время, – сказал Фин, – когда мы вот так же бродили по пляжу и я держал тебя за руку.

Маршели удивленно повернулась к нему:

– Ты что, мысли читаешь?

Как естественно было бы взять ее за руку. И как бы им стало неловко! Фин рассмеялся:

– А помнишь, как вы с девушками загорали здесь, а я сбросил на вас со скалы мешок с крабами?

– Я дала тебе пощечину, и у меня потом рука болела!

Фин ухмыльнулся.

– Я тоже это помню. А еще я помню, что ты была без лифчика.

– Ах ты извращенец!

Он улыбнулся, уже мягче.

– А еще я помню, как мы занимались любовью вон там, между скал. А потом окунались в море, чтобы охладиться.

Маршели не ответила. Фин обернулся к ней: она шла с крайне задумчивым видом, как будто мыслями была очень далеко отсюда.

Они почти дошли до лодочного сарая. Он выступал из темноты, как знамение прошлых и будущих бед. Фин мягко положил руку на плечо Маршели, предлагая ей повернуть назад. Море уже смывало их следы, стирало тот факт, что они когда-то проходили здесь. Фин оставил руку на плече женщины и почувствовал, как она прижимается к нему. Он направился вглубь пляжа, подальше от линии прибоя.

Они в молчании прошли примерно половину пляжа и, не сговариваясь, остановились. Фин развернул Маршели к себе. Ее лицо оказалось в тени, и он приподнял его за подбородок, чуть поворачивая к свету. Вначале она не хотела смотреть ему в глаза.

– Я помню маленькую девочку, которая взялась за меня в первый день школы. Она показала мне, как пройти в магазин Кробоста. И сказала, что ее зовут Марджери, но ей больше нравится гэльское имя Маршели. Помню, как она решила, что мое английские имя ужасно, и сократила его. После этого все и всегда звали меня «Фин».

Она наконец улыбнулась – с немалой долей грусти – и взглянула ему в глаза.

– А я помню, как любила тебя, Фин Маклауд, – лунный свет серебрил слезы у нее на глазах. – И возможно, все еще люблю.

Он потянулся к ней, и их губы соприкоснулись – вначале неуверенно. Наконец они поцеловались. Это был нежный поцелуй, полный воспоминаний о том, какими они были и что ушло навсегда. Фин закрыл глаза, его захлестнула волна страсти и сожаления.

И внезапно все кончилось. Маршели сделала шаг назад, освободилась из его объятий. Она посмотрела на него со страхом и сомнением, потом отвернулась и направилась к скалам. Фин стоял и смотрел вслед, потом побежал за ней. Не останавливаясь, Маршели спросила:

– Что ты выяснил о моем отце?

– Я выяснил, что он не Тормод Макдональд.

Она остановилась, нахмурилась, повернулась к Фину:

– В каком смысле?

– Он позаимствовал – или украл – личность умершего мальчика с острова Харрис. На самом деле его звали Дональд Джон Джиллис, и он с острова Эрискей. А парень, которого вытащили из болота – его брат, Дональд Питер.

Маршели недоверчиво уставилась на него.

– Правда, Дональд Джон – тоже не настоящее имя.

Фин видел, что мир Маршели рушится. Все то, на чем она строила свою жизнь, заколебалось, как зыбучий песок под ногами.

– Я не понимаю.

И он рассказал ей все, что узнал, и то, как он смог это выяснить. Она слушала молча, и лицо ее было белее луны. Ей пришлось ухватиться за руку Фина, чтобы не упасть.

– Мой отец был «сироткой»?

Фин кивнул.

– Он действительно был сиротой. Во всяком случае, детдомовцем. Его вместе с братом отправила на острова католическая церковь.

Маршели опустилась на песок, села, скрестив ноги. Спрятала лицо в ладонях. Фин решил, что она плачет; но когда женщина подняла голову, лицо было сухим. Шок притупил все ее чувства.

Мужчина сел на песок рядом с ней.

– Это так странно… Ты думаешь, что знаешь, кто ты, потому что знаешь, кто твои родители. Некоторые вещи… – она помолчала в поисках нужного слова, – очевидны. Не вызывают никаких вопросов.

Маршели затрясла головой.

– А потом ты узнаешь, что вся твоя жизнь была основана на лжи. И ты больше не знаешь, кто ты такой. – Она посмотрела на Фина расширенными глазами. – Мой отец убил своего брата?

Внезапно Фин понял: он может принять мысль о том, что личность отца Маршели и причина смерти его брата останутся неизвестны. Сама Маршели не сможет жить нормально, пока не выяснит правду.

– Я не знаю.

Он обнял ее, она положила голову ему на плечо. Так они сидели долго, слушая прибой, купаясь в лунном свете. Маршели начала дрожать от холода, но встать и уйти не пыталась.

– Я ездила к отцу перед тем, как отправиться в Глазго. Он сидел под дождем. Думал, что он на корабле, который плывет с материка. «Клансмэн», так он сказал, – женщина повернулась к Фину, глаза ее затуманились грустью. – Я думала, отец просто бредит. Вспоминает что-то, что видел по телевизору или прочел в книге. Меня он называл сначала Кэтрин, а потом – Кейт. Как будто я его знакомая, но при этом не дочь. И еще он говорил о каком-то Большом Кеннете.

– Бейн Руи Койньях. Это гора, которая защищает гавань в Лохбосдейле. Они должны были видеть ее с корабля, когда были еще далеко от берега, – Фин протянул руку, убрал волосы от ее глаз. – Что он еще говорил?

– Что-то непонятное. По крайней мере, я его не поняла. Он как будто говорил с Кейт, а не со мной. Сказал, что никогда не забудет, как они жили в Дине. И еще башенки у Дэнни. Они напоминали об их месте в мире… Кажется, так, – Маршели снова посмотрела на него, и в каждой морщинке на ее лице была боль. – И он еще кое-что сказал. Сейчас я понимаю, что это значит, – она закрыла глаза, стараясь поточнее вспомнить:

– «Мы неплохо справились для пары приютских детей».

Видимо, выражение лица Фина изменилось. Маршели нахмурилась, наклонив голову набок:

– Что такое?

Просто на бывшего полицейского снизошло озарение.

– Маршели, кажется, я знаю, что он имел в виду, когда говорил про Дин. И башенки у Дэнни. И еще это значит, что Кейт, девочка, которая жила у вдовы О’Хенли, приплыла сюда вместе с братьями.

«Возможно, есть кто-то, кто знает всю правду», – подумал Фин. Он встал, протянул спутнице руку, помогая подняться.

– Если будут места, завтра первым же рейсом мы летим в Эдинбург.

Комнату освещал только синеватый отсвет экрана его ноутбука. Он сидел в темноте у стола, а вокруг висела тишина спящего дома. Присутствие за стенами других людей только усиливало его чувство одиночества.

Это была та самая комната, где он провел столько времени, занимаясь с отцом Артэра. Здесь юные Фин и Артэр, то порознь, то вместе, слушали длинные лекции по истории Гебридских островов и решали сложные уравнения. Годы его детства прошли здесь, в душной тюрьме. Свободу он видел только иногда, бросая взгляд за окно. Маршели предложила ему переночевать на раскладном диване; но здесь до сих пор жили неприятные воспоминания. Кофейное пятно в форме острова Кипр на кофейном столике, за которым они занимались. Ряды книг с длинными и сложными названиями. Запах трубочного табака отца Артэра. Синеватый дым, медленно плывущий в стоячем воздухе. Фину казалось, что он все еще чувствует его запах. Возможно, это была игра его воображения.

Маршели, усталая и надломленная, уже ушла спать. Она разрешила Фину оставаться у них столько, сколько нужно, и пользоваться интернетом Фионлаха. Сейчас на ноутбуке была открыта страница с гербом Национальных Галерей Шотландии. Под гербом в синем окне с пушистыми белыми облаками видна была надпись: «Другой мир. Дали, Магритт, Миро и сюрреалисты». Но Фин давно не смотрел на нее. Он очень быстро проверил свои подозрения и сразу же забронировал билеты на утренний рейс. Следующий час он занимался углубленным поиском.

Фин очень устал, он чувствовал себя избитым. За глазными яблоками поселилась тупая боль, мысли путались, едва успев появиться. Он не хотел возвращаться в Эдинбург. Там поджидало трагическое прошлое, от которого не убежать. Единственное, что у него получилось – уехать на некоторое время; теперь судьба отнимет у него и это. Маршели поездка нужна, чтобы как-то справиться с новостями об отце и жить дальше. Фин же только разбередит старые раны.

Он подумал: интересно, как она его примет, если он сейчас тихо пройдет по коридору к ее комнате и ляжет к ней в постель. Не ради секса, даже не ради любви. Просто чтобы почувствовать тепло другого человека рядом.

Фин знал, конечно, что он этого не сделает. Он закрыл ноутбук, тихо прошел по дому. Захлопнул за собой дверь из кухни во двор и отправился сквозь ночь туда, где стояла его палатка. Океан блестел в лунном свете так, что на него было больно смотреть. Звезды казались раскаленными иголками, прокалывающими ткань вселенной. В бездушной тьме палатки Фина ждали холодный спальный мешок, кожаная папка с материалами о смерти его сына и несколько часов без сна, которые оставались ему до утра.