Текст книги "Человек с острова Льюис"

Автор книги: Питер Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава тридцатая

В Эдинбурге было теплее. Со стороны парка «Пентленд Хилс» дул легкий ветер, солнце выглядывало из-за кучевых облаков, расплескивая свет по серым кварталам из гранита и песчаника.

Фин и Маршели взяли с собой все необходимое, чтобы переночевать в городе. Фин, впрочем, сомневался, что они найдут что-нибудь, кроме тех мест, о которых говорил отец Маршели. А это дело займет меньше часа. Они взяли такси в аэропорту; водитель уже подъезжал к Хеймаркету и включил левый поворотник, собираясь свернуть на Магдала Кресент.

– Не сворачивайте, – попросил Фин.

– Но так короче!

– Неважно. Езжайте через Палмерстон.

Таксист пожал плечами:

– Ну, вам платить.

Фин почувствовал, что Маршели внимательно смотрит на него. Не поднимая глаз, он произнес:

– Когда Падрайг Макбин вез меня на Скерр на своем старом траулере, он рассказал, как потерял новенькую лодку отца в Минче. Сам едва жив остался, – Маршели глядела на него огромными от любопытства глазами. – Место, где затонула лодка, никак не отмечено. Но Падрайг всегда знает, что проплывает над ним.

– Твоего сына сбили на Магдала Кресент?

– На боковой улице.

– Хочешь мне об этом рассказать?

Он смотрел через плечо водителя, на машины, идущие по Вест-Мейнлэнд-Стрит. Наконец сказал:

– Нет. Не хочу.

Такси свернуло на Палмерстон. Мимо пронеслись почерневшие многоквартирные дома с эркерами, деревья в первой весенней листве, готический собор Святой Марии. На пересечении улиц, спускавшихся с холма, стояла церковь из красного песчаника с красными же дверями, которую переделали в молодежное общежитие. Затем такси снова двинулось вверх, на этот раз по Белфорд. Водитель высадил их у отеля «Трэвелодж». Напротив виднелись каменные столбы забора, бело-синий флаг над ними полоскался на ветру.

– Галерея «Дин», – удивленно прочла Маршели, когда они вышли из машины. Фин тем временем расплатился с таксистом. – В Дине художественная галерея?

– Теперь – да.

Он взял спутницу за руку, и они перебежали дорогу прямо между машинами. За черными воротами из кованого железа начиналась галечная дорожка. Она вела вверх, между высокой живой изгородью из бирючины и каменной стеной. Затем тропинка выходила на открытое пространство и вилась по парку. Высокие каштаны бросали тень на ухоженные лужайки, где на постаментах стояли бронзовые статуи.

– Давно, когда еще не было социального государства, – объяснил Фин, – в Шотландии действовал особый «Закон о бедных». Это было что-то вроде социального страхования для беднейших слоев населения. Расходы в основном брала на себя Церковь. А если где-то этого не хватало, вступали частные благотворительные фонды. Именно так открыли Сиротский приют Эдинбурга. Его построило в начале восемнадцатого века Общество распространения христианских знаний.

– Это ты нашел в интернете вчера ночью?

– Да, – они миновали потускневшую статую Мадонны с младенцем. Статуя называлась «Эльзасская дева». – В тысяча восемьсот тридцать третьем году приют переехал в новое здание – сюда, в усадьбу «Дин». С тех пор его стали называть «Приют Дин».

Мимо них быстро прошла женщина неопределенного возраста, с коротко стриженными седыми волосами. Ее синяя юбка шуршала в такт шагам. Шлейф ее цветочных духов напомнил Фину мать Маршели.

На вершине холма дорожка делала изгиб. С него Дин открывался во всей красе – высокие стены из песчаника, портики, арочные окна, каменные балюстрады и четырехугольные башенки. Фин и Маршели остановились, рассматривая его. Возникло чувство, что здесь, на вершине холма, за деревьями и живыми изгородями, их ждет кусочек истории – важный и для отдельных людей, и для страны. Круг замкнулся: когда-то отец Маршели уехал отсюда, а теперь она сама стоит здесь.

– И это был приют? – в голосе Маршели слышалось благоговение.

– Ну да.

– О Боже. Фин, это удивительное здание. Но для того, чтобы растить детей-сирот, оно совершенно не подходит.

«Дом моей тети тоже не подходил для того, чтобы растить ребенка-сироту», – подумал Фин. Вслух он сказал:

– Вчера я читал, что сирот кормили овсянкой и супом из капусты. А девочки должны были сами шить одежду для себя и остальных детей. Наверное, в пятидесятых все было по-другому, – он помолчал. – И все-таки трудно представить здесь твоего отца.

Маршели тревожно спросила:

– Ты уверен, что это то самое место?

Фин провел ее немного вперед и показал за здание Дина, вниз. Там, в долине, располагалось другое старинное здание с двойными башенками.

– Это частная школа «Стюартс Мелвилл». Когда твой отец жил в Дине, она называлась «Колледж Дэниэла Стюарта».

– Башенки у Дэнни!

Он кивнул.

– В этом была очень злая ирония, и твой отец ее осознавал. Самые бедные дети его поколения жили бок о бок с самыми богатыми. Как он говорил? Башенки у Дэнни всегда напоминали им об их месте в мире?

– Да, – сказала Маршели. – И место это было в самом низу, – она повернулась к Фину. – Я хочу зайти в Дин.

Они вернулись к портику у входа, поднялись к двери ржаво-красного цвета между колоннами. Каменная лестница по левую руку спускалась к открытой зеленой зоне; наверное, когда-то здесь был сад. Выложенный плиткой холл вел в главный вестибюль, который тянулся во всю длину здания. В него выходили огромные комнаты, практически залы. Там размещались собрания картин, скульптур, магазин и кафетерий. В обоих концах вестибюля располагались огромные окна и лестницы, ведущие в два крыла здания. Фину казалось, он почти слышит голоса детей.

На Маршели было больно смотреть. В ее голове пронеслась и перевернулась вся жизнь: кто она, кто ее родители, как несладко пришлось ее отцу в детстве. А ведь он никому об этом не рассказал. Тормод хранил свой секрет ото всех.

Охранник в форме спросил их, может ли он чем-то помочь.

– А правда, что здесь раньше был приют? – уточнил Фин.

– Правда. Трудно поверить, да? – охранник кивнул в сторону одной из лестниц. – Мальчики жили в этом крыле. Девочки – в противоположном. Выставочный зал вон там, слева, раньше был кабинетом директора. Ну, или как он там назывался.

– Я хочу уйти, – внезапно сообщила Маршели. На ее щеках блестели дорожки слез. Фин взял ее под руку, повел обратно ко входу. Охранник смотрел им вслед, пытаясь понять, что такого он сказал.

Маршели почти минуту стояла на крыльце, глубоко дыша.

– Мы же можем посмотреть школьные записи? Узнать, откуда мой отец и как его звали.

Фин покачал головой:

– Вчера я посмотрел в сети: дела воспитанников хранятся под замком сто лет. Только сами бывшие воспитанники имеют к ним доступ, – он пожал плечами. – Наверное, это сделали, чтобы защитить детей. И я думаю, суд может дать полиции ордер на выемку дела. Это все-таки расследование убийства.

Маршели вытерла щеки. В ее заплаканных глазах Фин видел тот же вопрос, что и вчера на пляже. Мог ли ее отец убить своего брата? Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем, подумал Фин. Разве что каким-то чудом найдем Кейт, которая жила на ферме О’Хенли.

Они молча пошли по гравийной дорожке вниз, по направлению к Белфорд-Роуд. За высокой каменной стеной в тени деревьев лежало кладбище Дина. Фин уже был у ворот, когда его телефон тренькнул, извещая о новой электронной почте. Бывший полицейский остановился, достал телефон, открыл письмо. Он читал его некоторое время, задумчиво хмурясь при этом.

– Что-то важное? – поинтересовалась Маршели.

Фин набрал ответ, отправил его и только потом ответил.

– Когда вчера я искал в сети данные по этому приюту, то нашел один форум. Там бывшие воспитанники Дина обмениваются фотографиями и воспоминаниями. Наверное, они считают, что как-то связаны между собой, даже если жили в Дине в разное время.

– Что-то вроде семьи.

Он посмотрел на Маршели:

– Ну да. Семья, которой у них никогда не было. Троюродный брат, которого ты никогда не видел, все-таки ближе тебе, чем случайный прохожий, – Фин засунул руки в карманы. – Многие бывшие воспитанники эмигрировали. Больше всего их почему-то в Австралии.

– Старались уехать как можно дальше от Дина?

– Ну да, и начать жизнь с нуля. Стереть прошлое, забыть свое несчастное детство.

Фин понял, что ему трудно говорить, с такой силой отзывается у него в душе каждое слово. Именно это он пытался проделать и сам. Маршели положила руку ему на плечо, и одно ее прикосновение сказало больше, чем тысяча слов.

– Так или иначе, один из бывших воспитанников до сих пор живет в Эдинбурге. Зовут его Томми Джек. Он мог жить в Дине в то же время, что и твой отец. Он оставил на форуме свой адрес, и я написал ему, – Фин пожал плечами. – А мог и не писать. Я ни на что особо не рассчитывал.

– И он тебе ответил?

– Да.

– И что?

– Прислал свой адрес и сказал, что будет счастлив видеть нас вечером у себя дома.

Глава тридцать первая

Окно в номере было открыто, и легкий ветер шевелил занавески. По краям они пропускали солнечный свет. Шум машин казался очень далеким. От плотины на Уотер-оф-Лейт под окном доносился шум воды. Их номер был на верхнем этаже, из него открывался вид на реку и Дин-Виллидж. Как только они вошли, Фин задернул занавески. Им нужна была темнота, чтобы прийти в себя.

У них не было никакого плана действий. Отель стоял напротив галереи, а им все равно нужно было где-то ночевать. Фин не смог бы объяснить, почему ни он, ни Маршели не пытались протестовать, когда их поселили в номер с одной большой кроватью. В отеле было много свободных номеров. В маленьком лифте они поднимались молча, не глядя друг на друга. У Фина все внутри сжималось от волнения.

Почему-то им оказалось проще раздеться в темноте. Странно, ведь когда-то они отлично знали тела друг друга – каждый изгиб, каждую линию, каждый дюйм кожи. И сейчас, лежа на прохладных простынях, они заново вспоминали все. Это получилось удивительно легко и естественно, как будто последний раз они были вместе только вчера. Фин обнаружил в себе ту же самую страсть, какую чувствовал к Маршели с их самой первой ночи. Жаркую, всепоглощающую страсть. Он провел руками по ее лицу, заново вспоминая его черты. Начал гладить шею, плечи, мягкие округлости грудей, изгиб ягодиц.

Их губы встретились, как старые друзья после долгой разлуки. Осторожно соприкоснулись, словно не веря, что все осталось как прежде. Два тела двигались, как одно. Прерывистое дыхание перемежалось криками. Не было ни слов, ни мыслей; только желание, страсть, жадный голод. Жар, дрожь, полное погружение друг в друга. Фин чувствовал, как с каждым движением в нем оживает наследие островов. Бесконечные болота, пронзительный ветер, ярость океана, несущего волны к берегу. Голоса предков, поющие древние песни на гэльском.

И внезапно все кончилось. Так же, как тогда, в первый раз. Ворота шлюза открылись, вода ушла. Стены из гнева и непонимания разрушены, все потерянные годы смыты приливной волной. Двое лежали, крепко обнявшись, думая каждый о своем. Вскоре Фин понял, что дыхание Маршели замедлилось, а голова, лежавшая у него на груди, потяжелела. И тогда он задумался, что же они будут делать дальше.

Глава тридцать вторая

Томми Джек жил в арендованной трехкомнатной квартире на Браутон-Стрит. Под ним располагались винный магазин и газетный киоск. Таксист высадил Фина и Маршели на Йорк-Плейс, и они медленно спустились с холма в вечерних сумерках. Воздух вокруг них был наполнен незнакомыми городскими запахами – выхлопные газы, солод, карри. На острове пахло совсем не так. Фин провел в Эдинбурге пятнадцать лет жизни, но стоило вернуться домой на несколько дней – и город стал казаться чужим, тесным и грязным. Тротуары залеплены кляксами жевательной резинки, в канавах валяется мусор. Вход в дом Томми находился на Албани-Стрит-Лейн. Когда они сворачивали туда, мимо проехал грузовой фургон с эмблемой детской благотворительной организации, «Барнардос» на борту. Лозунг компании гласил: «Мы возвращаем детям будущее». Фин задумался, как можно вернуть то, чего еще нет.

Томми оказался невысоким человеком с блестящим круглым лицом под блестящей круглой лысиной. Воротник его рубашки истрепался, на сером пуловере были пятна от яиц. Брюки на размер больше, чем надо, слишком туго затянуты на животе. На носках домашних тапочек протерлись дырки. Томми провел гостей в узкий коридор с темными обоями, а оттуда – в гостиную. Днем ее, наверное, наполнял солнечный свет, но сейчас, в сумерках, она казалась неряшливой. Квартиру заполнял застоявшийся запах кулинарного жира и человеческого тела.

При этом характер у Томми был веселый. Из-за очков без оправы на гостей смотрели острые темные глаза. Фин решил, что ему около семидесяти лет, возможно, чуть больше.

– Хотите чаю? – предложил Томми Джек.

– Было бы неплохо, – ответила Маршели.

После этого хозяин говорил с ними из крохотной кухоньки, где он ставил на огонь чайник, доставал чашки, блюдца и чайные пакетики.

– Я теперь живу один. Жена умерла уже лет восемь как. Мы больше тридцати лет прожили вместе. До сих пор не могу привыкнуть, что ее нет.

Есть грустная ирония в том, что Томми Джек начинал жизненный путь в одиночестве и заканчивает его так же, подумал Фин.

– А детей нет? – спросила Маршели.

Хозяин вошел в гостиную с улыбкой, но улыбка эта была грустной.

– Нет, к сожалению. Это очень печально – не иметь ни детей, ни возможности дать им то детство, которого я сам был лишен, – он снова вернулся в кухоньку. – Хотя много бы я мог им дать на свою зарплату банковского клерка? – Он хохотнул. – Представляете, я всю жизнь пересчитывал деньги, которые принадлежали другим людям!

Томми принес чай в фарфоровых чашках. Гости поставили их на истертые ручки старых кресел, накрытых грязноватыми белыми салфетками. В камине, облицованном плиткой, тускло горел газовый огонь. На каминной полке стояла черно-белая фотография в рамке, на ней – Томми и, видимо, его жена. Фотограф смог запечатлеть любовь во взглядах супругов. Фин подумал, что приютский ребенок все же смог найти какое-то счастье в жизни.

– Когда вы жили в Дине, Томми?

Тот покачал головой.

– Точных дат я вам не назову. Несколько лет, где-то в пятидесятых. Управляющим там в это время был мистер Андерсон. Неприятный тип. Руководил приютом, где дети-сироты должны были найти уют, а сам не любил детей. Характер у него был ужасный. Помню, однажды он собрал все наши вещи и сжег их в печи центрального отопления. Наказал нас за то, что повеселились, – он коротко засмеялся воспоминанию.

Он даже смог найти, над чем посмеяться в этой истории! Фин удивлялся человеческой способности легко относиться к ударам судьбы. Видимо, все дело в желании выжить. Стоит сдаться хоть на секунду, и тебя затянет во тьму.

– Конечно, я был не только в Дине. Нас переводили из одного приюта в другой. Сохранить друзей было трудно, так что мы переставали их заводить. И еще нельзя было надеяться, что такой жизни придет конец. Даже когда приезжали взрослые, чтобы выбрать пару детишек для усыновления, – Томми снова засмеялся. – Сейчас все не так. А раньше нас всех мыли, потом одевали в лучшее и выстраивали в одну линию. Потом дамы, от которых пахло французскими духами, и мужчины, воняющие сигарами, приходили и осматривали нас. Как овец на рынке. Конечно, они всегда выбирали девочек. У маленьких мальчиков вроде меня не было ни шанса, – он наклонился вперед. – Хотите еще чаю?

– Нет, спасибо, – Маршели накрыла рукой свою чашку, в которой еще оставался чай. Фин просто покачал головой. Томми поднялся.

– А я выпью еще. Раз уж приходится вставать ночью, пусть мне будет от чего избавляться!

Он вернулся в кухоньку, снова поставил чайник на огонь. Теперь ему пришлось говорить громче:

– Один приют, в котором я жил, посетил Рой Роджерс. Помните его? Он всегда играл ковбоев в кино и на телевидении. Рой тогда ездил по всей Шотландии со своем конем по имени Триггер. Он заехал в наш приют, выбрал одну девчушку, удочерил ее и увез в Америку. Представляете? Она была бедной сироткой, жила в приюте в Шотландии, а потом раз! – и стала дочерью богача. Жила в самой богатой стране мира! – Томми вернулся в комнату с чашкой свежего чая. – Вот из таких историй и рождаются мечты!

Он сел, потом вдруг снова встал.

– Что на меня нашло? Я вам даже печенья не предложил!

Фин и Маршели вежливо отказались. Он снова сел.

– Когда я стал слишком взрослым для приютов, меня поселили в общежитии на Коллинтон. В это же время туда ненадолго вселился парень постарше. Он вернулся со службы во флоте, а в родной семье места не нашлось. Как-то так это было. Его все звали Большой Тэм. Высокий был, красивый. Один из старших парней узнал, что в Эдинбурге будет прослушивание в хор мюзикла «Юг Тихого Океана», и предложил Большому Тэму поучаствовать. Ну, вы знаете, что было дальше.

Ни Фин, ни Маршели не знали.

– Большой Тэм – это Шон Коннери, – засмеялся Томми. – Звезда. А я был с ним знаком! Он приезжал к нам на открытие Парламента Шотландии. Парламент заседал в Эдинбурге впервые за почти триста лет! Я тоже пошел посмотреть. Это же исторический момент! В общем, я увидел, как Шон входит в зал. Помахал ему из толпы, закричал: «Как дела, Большой Тэм?», – он улыбнулся. – Конечно, он меня не узнал.

Фин подался вперед.

– Дин был католическим приютом, Томми?

Тот удивленно поднял брови:

– Да нет, что вы! Наш мистер Андерсон ненавидел католиков. Впрочем, он вообще всё ненавидел. И всех.

– А католики в Дине когда-нибудь жили? – спросила Маршели.

– Да. Только они не задерживались. Священники приезжали, забирали их и увозили в какой-то приют для католиков. Помню, в какой-то момент у нас жило трое католиков. Когда тот мальчик погиб на мосту, их очень быстро увезли.

– Что это был за мост? – внезапно Фину стало интересно.

– Мост Дина. Пересекает реку Лейт чуть выше деревни. Высотой он футов сто.

– Что там произошло?

– Никто точно не знал. Конечно, было много всяких слухов. Вроде бы кто-то с кем-то поспорил, что пройдет весь мост по уступу с наружной стороны парапета. В этом участвовали ребята из Дина. Они тайком ушли однажды ночью. Мальчик из деревни упал с моста и утонул. Два дня спустя эти трое католиков исчезли. Говорят, их увезли в большой черной машине.

На Фина опустилось странное спокойствие. Он знал это чувство: правда так близко, что протяни руку – и коснешься.

– А вы не помните, как их звали?

Томми покачал головой.

– Давно это было, мистер Маклауд. Там была девчушка, Кэтрин ее звали, или Кейт. И еще два брата. Один из них вроде Джон или Джонни, – он помолчал, вспоминая. – Зато я хорошо помню, как звали того парня, который погиб. Патрик Келли. Братьев Келли все хорошо знали. Они жили в деревне, их отец был в какой-то банде. Говорят, в тюрьме отсидел. И сыновья все в него пошли. От них все старались держаться подальше, – Томми наклонил голову, подумал еще немного. – Они приходили в Дин, когда католиков уже увезли. Искали дурачка.

Маршели нахмурилась.

– Дурачка?

– Ну да, брата Джонни. Как же его звали…

Внезапно глаза Томми вспыхнули: он вспомнил.

– Питер! Точно. Его и искали. Хороший парень был, только немного не в себе.

Было уже темно, когда они вышли на улицу. В Эдинбурге темнело раньше, чем на островах. Все вокруг казалось немного нереальным; холодный свет фонарей будто смывал все цвета.

– Значит, моего отца и его брата на самом деле звали Джон и Питер, – для Маршели знание имен как будто делало прошлое более реальным. – Но как мы узнаем их фамилии?

– Поговорим с теми, кто их знал.

– Например?

– Например, с братьями Келли.

Маршели нахмурилась.

– А их-то мы как найдем?

– Если бы я до сих пор работал в полиции, я бы нашел. Мы хорошо их знаем.

– Не понимаю.

Из винного магазина вышла молодая пара. В бумажном пакете у них звенели бутылки. Девушка шла под руку с парнем; в сумерках их голоса разносились, как щебетание птиц.

– Келли – известная преступная семья Эдинбурга, Маршели, – объяснил Фин. – И так было много лет. Они начинали еще в деревне, рядом с тем местом, где стоит Дин. Их сфера – наркотики, проституция. Их даже подозревали в убийствах членов других группировок. Правда, ничего доказать не смогли.

– И ты с ними знаком? – недоверчиво спросила Маршели.

– Я лично с ними дела не имел. А вот мой старый шеф из уголовного розыска имел. Я тогда только пришел в полицию. Зовут его Джек Уокер, он уже на пенсии, – Фин достал телефон. – Возможно, он согласится с нами выпить.

* * *

Какой-то вандал со странным чувством национальной гордости ходил по Эдинбургу и раскрашивал фасады магазинов, баров и ресторанов в яркие цвета. По крайней мере, такие мысли возникали при взгляде на результат. «Виндзор Буфет» был ядовито-зеленым, бывшее здание студии Телевидения Шотландии рядом с ним – ярко-синим. На той же улице встречались желтые и красные фасады. Чуть дальше – снова пятна зеленого и синего. Над всем этим возвышались желтовато-серые здания из песчаника. Некоторые из них почистили, другие стояли черные, как гнилые зубы в широкой улыбке.

«Виндзор» был забит народом, но Джек Уокер забронировал столик в нише у дальней стены. Он внимательно посмотрел на Маршели, когда их представили, но вопросов задавать не стал. Заказал пива себе и Фину, а для дамы – бокал белого вина. Уокер был высоким, широкоплечим, с неопрятной копной жестких седых волос. Ему было за семьдесят, и все равно он производил впечатление человека, с которым лучше не связываться. Изумрудные глаза на загорелом лице казались холодными, на губах играла сардоническая усмешка.

– Не надо связываться с Келли, Фин, – сказал Уокер серьезно и покачал головой. – Это плохие люди.

– Я в этом не сомневаюсь, сэр. И связываться с ними не собираюсь, – внезапно Фин понял, что обращается к бывшему начальнику по всем правилам. Старые привычки не умирают. – Мне нужно только поговорить с кем-нибудь, кто помнит пятидесятые годы, когда семья еще жила в деревне Дин.

Уокер приподнял бровь. Он явно заинтересовался, но долгие годы работы в полиции приучили его: некоторые вопросы лучше не задавать.

– Те времена, наверное, помнит только Пол Келли. Он тогда был еще ребенком. У него было два старших брата, но их застрелили на пороге собственного дома больше полувека назад. Мы решили, что это убийство из мести. Тогда шла довольно жестокая война за территорию. Я только начинал служить в полиции. Мы никогда не лезли в эту историю, так что за убийства никого не осудили. А потом я смотрел, как молодой Пол Келли входит в силу. Хорошую империю он себе построил на людских несчастьях!

Лицо Уокера сложилось в гримасу. Видно было, что это его больная тема.

– Мы так ни на чем и не смогли его поймать.

– И он все еще большой босс?

– Пока да, Фин, хотя и стареет. Считает себя кем-то вроде Крестного отца. Вышел из низов, а теперь живет в гребаном поместье на Морнингсайд, – он взглянул на Маршели, но извиняться за ругательство не стал.

– У него уже дети и внуки. Все ходят в частные школы, а честные люди, вроде нас с вами, с трудом наскребают деньги на отопление. Он мразь, Фин. Просто мразь. Я бы не стал тратить на него время.

Они долго лежали в тишине и темноте своего гостиничного номера. Тишину нарушали только их дыхание и звук текущей воды со стороны реки. Эта же река текла под мостом Дина. Выйдя из «Виндзора», Фин с Маршели направились туда. Они дошли до середины моста, посмотрели на деревню Дин и реку в сотне футов внизу. Когда-то отец Маршели и его брат стояли здесь. На этом мосту что-то случилось. Погиб мальчик.

Маршели заговорила, и ее голос прозвучал в темноте неожиданно громко, вторгся в мысли Фина:

– Было странно смотреть, как ты говоришь с тем полицейским.

Фин повернулся к ней, хотя и не видел ее в темноте:

– Что в этом странного?

– Я как будто смотрела на незнакомца. Ты был не тот Фин Маклауд, с которым я ходила в школу. Не тот, с которым я занималась любовью на пляже. И даже не тот Фин, который так плохо поступал со мной в Глазго.

Он закрыл глаза и вспомнил, как это было. Они оба поступили в университет и некоторое время жили в Глазго вместе. Он обращался с Маршели ужасно; не мог справиться со своей болью и вымещал все на ней. Как часто мы делаем больнее всего самым близким людям, подумал Фин.

– Я сидела за столом с незнакомцем. Наверное, это тот Фин Маклауд, которым ты был, пока мы не общались. Ты женился на другой женщине, растил ребенка, работал в полиции.

Она коснулась его лица в темноте, чуть не напугав его.

– Я раньше думала, что знаю тебя. Теперь я в этом не уверена.

И страсть, которую они делили днем, когда лучи солнца играли на их сплетенных телах, показалась далекой. Как будто это было в прошлой жизни.