Текст книги "Убийство Халланда"

Автор книги: Пиа Юль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

23

Наконец она не выдержала и поделилась с одной из своих сестер, тогда обо всем тотчас же узнали и другие сестры, ну а больше – никто, кроме двух-трех русалок, которые рассказали об этом лишь своим ближайшим подругам.

Х. К. Андерсен «Русалочка»

– Он приходил сюда. Не так чтобы часто, а время от времени. Он потому приходил, что у нас тут есть гнездо морского орла. Однажды он упал в камышах, растянулся во весь свой рост, я помогла ему встать на ноги и привела домой, дала ему грогу и теплый свитер, он был уже болен, ему неможилось, но до чего же он был красив! С тех пор он и стал приходить сюда время от времени. Красавец-мужчина, но между нами ничего не было, да ты и сама знаешь, ну конечно же знаешь, ты ж его жена, и о чем я только думаю, конечно же ты знаешь, а как же. – Смех. Громкий смех. – Но-о до чего же он был красив! Конечно, я ему этого так прямо не говорила, но, наверное, по мне видно было, а может, ему здесь просто было приятно, я же всегда дома и напою кофе, так-то он, судя по всему, особенно не выпивал, ну, может, иной раз пиво, но это, как и другое, было уже в прошлом, ну да мы могли просто побеседовать, ведь я никогда не была замужем и у меня в доме никогда не было мужчины, то есть мужа, так что это было очень приятно. Уютно. Даже и не знаю… бывало, зажмурю глаза и представлю, что он здесь живет. Ты уж извини, я же ему этого не говорила, так что тебе не о чем беспокоиться, только… Первые годы он все болел, ему неможилось, но-о до чего же он был красив! Это тебе повезло. Да еще как! – Смех. Оглушительный смех. – Нет, это вовсе не смешно, извини меня, только я все время думала, как тебе повезло. Я ж тебя не знала, но он так о тебе говорил, он немножко рассказывал, но ничего такого, не подумай, просто он расстраивался, из-за тебя, можно сказать, ведь ты же была молодая, намного моложе, вот в чем дело, а он оторвал тебя от твоей прежней жизни, из-за этого-то он и расстраивался. И когда он перестал быть мужчиной, это он так считал, хотя это было не так и, насколько я могла понять, ты от этого не страдала… Да-да, это было сказано строго между нами, не знаю, может, я не так поняла, ведь он не сказал этого впрямую, это уж я сама додумалась, потому что все эти годы я много о нем думала, и надеюсь, это ничего, что я пришла на похороны, как-никак, а я принадлежу к тем, кто знал его лучше всех, после тебя, разумеется, правда, что я об этом знаю, только до чего же мне будет его не хватать, и как же я плакала, когда услыхала об этом по радио, это был прямо невероятный шок, я поехала на велосипеде посмотреть на то место, где это произошло, но оно было все еще огорожено, а после, когда я снова туда приехала, там не осталось уже никаких следов, ни единой капли его крови – жуть. Вот он был – и вот его не стало. А когда я увидела в церкви гроб… это мог быть он – и не он, может, там вообще было пусто, ну а что сказал о нем пастор, кроме как назвал его имя? Это все равно что ничего, пшик, мне это не понравилось, он вполне мог о нем что-нибудь сказать, черт возьми, да он мог сказать, что Халланд был самым красивым мужчиной во всем городе, ведь так оно и было, а еще рассказать про птиц, про то, что Халланд столько всего знал, или про книги, про то, что Халланд уйму всего прочел, да мало ли что еще. Так нет же, это, черт возьми, ниже его пасторского достоинства! Не то чтобы я часто ходила в церковь, только он всегда так, и это подтвердят многие. А еще я иногда играла для него немножко на пианино, совсем немножко, я не так уж и плохо играю, скажу я тебе, и он действительно заплатил за настройку, но кроме этого он мне ничего не давал, ты не думай. Я не рассчитывала увидеть тебя в «Лесном павильоне», но мне это очень даже понятно, я ведь тоже горюю, а вот же пошла туда, твое счастье, что я тебя нашла, и как это ты так далеко забрела, ты же могла пролежать там всю ночь и умереть, если бы по дороге домой я не высветила тебя фонариком. Я видела, как ты танцевала, но не решилась заговорить с тобой, ну а потом я нашла тебя, и это было… как будто ты – подарок от Халланда, или как будто это было как тогда, когда он упал, все это было… как в сказке, ты лежала в лесу, в темноте, интересно, как бы это истолковал Халланд? А? – Смех, журчащий. – Ты уж не сердись на меня, но я скажу сейчас, как та самая королева: «Обе мы лишились хорошего мужа», [32]32
  Фредерик VI (1768–1839) – последний датский король, у которого была официальная метресса – Фредерикка Даннеман. Королева, Мария фон Гессен-Кассель, по-видимому, признавала эту связь; на похоронах короля она якобы сказала метрессе: «Обе мы лишились хорошего мужа».


[Закрыть]только не пойми превратно.

– Извини, меня сейчас выблюет. – И я вышла вон.

Очутившись за дверью, я нагнулась, а когда подступило, позаботилась, чтобы меня вырвало на ступеньки, я все равно не собиралась возвращаться в дом к этой женщине. Я стояла, опираясь рукой о железные перила, на лбу у меня выступил холодный пот, я испытывала, как всегда, отвращение и облегчение, меня всю трясло, но больше ничего не выходило, а это хуже всего, позывы на рвоту, при том что ничего не выходит, наконец желудок успокоился, я вытерла тыльной стороной ладони лоб и сплюнула в траву. Зайдя за угол, я увидела возле скамейки свой велосипед. Ее звали Стина, в голове у меня гудело, как я очутилась ночью у нее на диване? я что, прикатила сюда на велосипеде? Я села на скамейку, на солнце, свет моей голове не понравился, но меня знобило, ее смех доносился аж сюда, неужели она смеялась, даже когда была одна или разговаривала по телефону? «Ни в коем случае про это никому не рассказывай», – время от времени наставлял Халланд. От этого было впору заплакать. Мне едва ли не слышался и его смех, презрительный. Я – его подарок этой слабоумной, смешливой бабе? Я отказывалась верить, что ему было хорошо в ее обществе, это же сумасшествие. Я ведь тоже горюю!

24

«Когда у вас семеро малюток, – сказала мать, – то они беспрестанно падают, не один, так другой».

Вильям Блок «В путешествии с X. К. Андерсеном» [33]33
  Вильям Блок (1845–1926) – датский писатель и театральный режиссер. В 1872 г. совершил двухмесячное путешествие по Германии, Австрии и Италии вместе с X. К. Андерсеном; во время путешествия он вел дневниковые записи, которые были изданы посмертно в 1942 г.


[Закрыть]

Доехав до площади, я спрыгнула с велосипеда и повела его рядом. Наверное, мне следовало бы сказать «слезла»: какое там прыгать, я чувствовала себя пустой – и налитой металлом. Чувствовала вкус металла. Головную боль, которая была на подходе. Нечто наподобие страха – но перед чем? Это все оттого, что я пила шнапс, я это уже проходила. В нос ударил запах аммиака. На моем крыльце кто-то сидел. Какая-то женщина, причем незнакомая. Она сидела и читала, это могла быть я. Я уже приготовилась окинуть ее скептическим взглядом, каким окидывала туристов, полагавших, что им позволено заглядывать с площади в окна или же фотографировать через открытую дверь, – и обомлела. Она подняла глаза. Не улыбнулась – улыбнулась я.

– И как часто ты убираешься?

Это было первое, о чем она спросила, после того, как я впустила ее в дом. Бесподобно! Она умела убираться, во всяком случае видела, что необходима уборка.

– Я стараюсь заниматься этим как можно меньше, – ответила я. – Грязь я замечаю, но оставляю все как есть. А той девушке, которая ко мне приходила, я отказала.

– То, что у тебя умер муж, еще не значит, что дом должен зарасти грязью, – заметила она. Бесподобная и рассудительная. – Это и твой дом тоже?

– Строго говоря, нет, но будет моим.

– Каким образом? – спросила она заинтересованно.

До чего банально!

– Не важно, – сказала я, – но как мило с твоей стороны, что ты заботишься о моем будущем.

Не присаживаясь, она внимательно огляделась по сторонам, подвергла тщательнейшему осмотру стены, пианино, книжные полки, картины, перед одной из них остановилась и недоуменно спросила:

– У тебя висит портрет Фредерика Шестого?

Меня восхитило, что она знает, как выглядел Фредерик Шестой, но я себя не выдала.

– Это картина Халланда.

Неверный ответ – она двинулась дальше. Дверь в мой кабинет была распахнута.

– Это здесь ты работаешь? А где бы жила я?

– Твоя комната наверху. Ты можешь там переночевать, если хочешь.

Она подошла к моему письменному столу и посмотрела в окно.

– Зыбкое зеркало, [34]34
  Метафора позаимствована из новеллы «Шопен» Хермана Банга.


[Закрыть]– произнесла она.

– Что?

– «Фьорд».Нам эту новеллу задавали читать. И в школе, и в гимназии.

– Как изобретательно.

– Ты назвала фьорд зыбким зеркалом.

– Правда?

– Один из учителей сказал, что это клише, меня это разозлило.

Ее это разозлило!

– Но это же клише.

– Да.

– Звучит чужеродно, наверно, я у кого-то украла. Даже не припомню, чтоб я такое написала.

– Н-да. – Она выпрямилась и развернулась ко мне. – Ну и бардак, совсем как когда я была маленькой. Я однажды ходила тебя слушать, ты читала как раз эту новеллу.

В ушах у меня зашумело.

– Ты приходила меня слушать.

Она пожала плечами.

– И не подошла.

– Ты же меня не заметила.

– Но ведь когда столько народу.

– Да нет, нас было немного.

– Мне очень жаль. Что я тебя не узнала.

Она пожала плечами.

– Я всегда была уверена, что узнаю тебя среди миллиона людей.

– Почему?

Она стояла прямо передо мной. Она выглядела взрослой – и такой юной, такой юной, какой она себя вовсе не ощущала, я знала это. В молодости считаешь себя намного умнее, зрелее и взрослее, чем есть на самом деле. Но как ей это скажешь? Более прекрасного существа, чем она, я, по-моему, еще не встречала. А это ей сказать можно? При всем том держалась она не очень приветливо, но, пожалуй, я ни на что и не рассчитывала.

Тут она заглянула под письменный стол, потянула за что-то и выпрямилась, держа в руке телефонный шнур.

– Ты что, выдернула шнур?

Я не решилась сказать «глупый вопрос». Пока она ползала по полу и втыкала его в розетку, я устроилась на диване.

– Что-то голова кружится. Я почти не спала, – пояснила я.

– Тебя ночью не было дома? – Она встала в дверях. Чуть ли не с возмущенным видом.

– Фактически да.

– Уже далеко за полдень, где же ты была?

Я рассмеялась. Мой собственный смех до того мне понравился, что я посмеялась еще немножко. На лице у нее было написано брезгливое отвращение. Быть может, от меня пахло.

Она присела на краешек кресла.

– Отец развелся. Она не разрешает ему видеться с близнецами.

Я постаралась не обнаружить своего замешательства.

– Когда это случилось?

– Полгода назад.

– Он об этом ничего не сказал.

Эбби, деточка, закрой рот и придай лицу осмысленное выражение.

– Ты с ним говорила?

– Да, он явился сюда собственной персоной.

– Сюда? Зачем?

– Вот именно, зачем? В это мы углубляться не стали. Ну а ты здесь зачем? Халланд умер, исходя из чего я заключаю, что именно поэтому вы сюда и примчались.

– Но отец же тебя ненавидит.

– Неужели? Все еще? Я этого что-то не заметила.

Она уставилась на Фредерика Шестого:

– А про Халланда вообще нельзя упоминать.

– Ты, наверное, тоже? Меня ненавидишь?

– Не-ет. Было дело, ну а сейчас я просто-напросто отвыкла тебя видеть.

Я осмелилась и спросила:

– Ты по мне когда-нибудь скучала?

– Конечно.

– Ты сказала, что у меня не еда, а говно.

Она сморщила нос:

– Я этого никогда не говорила.

– Не важно.

– Что ты пытаешься сказать? Что ты из-за этого развелась? Ты вышла замуж за Халланда, чтоб от меня избавиться?

– Нет-нет, ты с ума сошла? Ничего я не пытаюсь, это у меня вырвалось. Один из печальных фактов… я имею в виду, если я и пытаюсь тебе что-то сказать, то, наверное, как это непросто – быть матерью.

– И поэтому можно элементарно увильнуть?

– Ничего подобного! Перестань! С тех пор как я переехала, дня не проходило, чтобы я о тебе не думала. Это ты…

– Нет, это ты,мама. – Она поднялась, поеживаясь.

Она назвала меня мамой. Это меня растрогало.

– Да, – сказала я, – это все я. Ты голодная?

Она улыбнулась. Улыбнулась!

– Отец тебя действительноненавидит. Когда он пришел сюда, разве он был не отвратителен?

– Ничуть. Только…

– Только – что?

– Скучный?

Она громко рассмеялась. О, моя дочь у меня в гостиной, стоит смеется. Почему Трольсу нельзя видеться с его близнецами? Это что-то новое.

– Готовить я лучше не стала, но если в доме что-то найдется, то я бы не прочь поесть.

– Я взяла с собой еду, – сказала Эбби. – У меня в машине сумка-холодильник. Сиди, я сама.

Я кое о чем умолчала.

Разумеется, я многое опускаю, ведь всего не расскажешь. Но все же я кое о чем умолчала, и, скорее всего, пропустила это намеренно, вот в чем разница. А может, никакой разницы и нет. И то, что я пропускаю, сама того не зная, быть может, я тоже пропускаю намеренно. А еще я размышляю над тем, не слишком ли это упрощенно – утверждать, что одна часть сознания у меня простаивала, а другая нет. Разве оно так не у всех? Разве, оглядываясь на себя, люди не изумляются своим поступкам? Произошло самое что ни на есть ужасное, после чего человек качает головой и желает знать, почему он поступил так, а не иначе. Почему я не плакала? Ведь плач однозначно прочитывается окружающими как ГОРЕ! Большего и не требуется, до того это просто. Но когда они все на меня смотрели, я не плакала. Мне хочется рассказать все как было, но, похоже, не получается. Я думала тогда: я не плачу, меня беспокоило, что я, наверное, произвожу впечатление бесчувственной, такой я себя видела. А вот теперь я припоминаю, что несколько раз плакала – при Фундере.

Оставив Эбби хозяйничать на кухне, я отправилась в душ, чтобы окончательно проснуться. Не двигаясь, я тихо стояла под струей горячей воды, пока мне не стало жарко. Потом долго вытирала волосы полотенцем, пока они не спутались, надела банный халат Халланда, который уже успел стать моим, и вышла в гостиную. Тут зазвонили сразу два телефона, мой и мобильный Эбби. Я двинулась в кабинет, Эбби металась по гостиной в поисках сумки. Потом она удалилась на кухню, и я пыталась одновременно расслышать, что она говорит, и отвечать сама. Звонил Фундер. Его интересовало, нашла ли я мобильный Халланда. Я и не искала. Голос Эбби звучал резковато, кажется, она его слегка повысила?

– Ты меня слушаешь? – сказал Фундер.

Да.

– Ты слыхал насчет Брандта? – спросила я. – Не знаю, вернулся ли уже он домой, но вчера похоже было, что он пропал. Последний раз мы видели его несколько дней назад…

– Ты обеспокоена?

– Ну как тебе сказать… Он должен был выносить гроб на похоронах, так что это несколько странно.

– Да, я в курсе.

– Это я к тому… он кое-что сказал на днях, про церковную комиссию… вы там с кем-нибудь говорили?

– Церковную комиссию? Ты имеешь в виду приходской совет?

– Нет, это было что-то другое… я не знаю, что он хотел, но, возможно, это имело отношение к Халланду… к кладбищу… только он не сказал что.

Раздался звонок в дверь.

– Ну надо же… прямо наплыв какой-то, – произнесла я весело, – мне надо пойти открыть. – И положила трубку.

– Я открою! – крикнула я стоявшей у плиты Эбби. Она кивнула.

Дом словно бы наполнился жизнью: Эбби стояла у плиты, трезвонили телефоны, а на пороге – гость.

25

Поведай, почто ты в тяжком унынье

тропою странствуешь этой?

Ступай и размысли: столетье минет,

И все это канет в Лету.

Б. С. Ингеман «Лесная дорога»

Последний раз я видела ее много лет назад. Я впервые позвонила в дверь моего собственного дома – и открыла она. Я пришла за Эбби, но Эбби не хотела ко мне выходить, а эта женщина, судя по всему, не собиралась меня впускать. Тогда я еще не знала, кто она. Я была к этому дому не так уж и привязана и не сокрушалась, что мне пришлось его покинуть. Но то, как она стояла в дверях… я представила там себя, я никогда не задумывалась о том, что это место в дверях – мое, и вот теперь я глядела на ее руку, которой она придерживала мою дверь, на видневшиеся из-под мини-юбки длинные смуглые ноги в моей прихожей. Она не посетовала, что Эбби не хочет идти со мной, она была прямолинейна, равнодушна и очень красива.

А сейчас она стояла на площади перед моей дверью. Внешне почти такая же, но только возбужденная – а может, сердитая?

– Трольс здесь? – Она шагнула вперед, видимо, желая войти.

Я машинально загородила ей дорогу.

– Его здесь нет, с какой стати ему здесь быть? – сказала я с любопытством. – Между прочим, я думала, вы в разводе!

– Мы и есть в разводе! – выкрикнула она. – Но это было бы на него похоже – взять сюда и приехать. Я же о нем прочла, о твоем муже!

– Прочла о моем муже? – сказала я. – Интересно. Что тебе нужно? Трольса здесь нет, хочешь поговорить со мной?

– Мне надо поговорить с Трольсом! – Еще немного, и она топнет ногой. – Он только этого и ждал!

– Чего «этого»?

Сзади подошла Эбби. Я занервничала, как будто она была кошкой, которую нельзя выпускать на улицу, а то убежит и больше не вернется. Я попробовала заслонить вход, тогда она высунулась из-за моего плеча.

– Привет, Гудрун! – сказала она. – Что ты здесь делаешь?

У Гудрун отвалилась челюсть.

– Нет, это тычто здесь делаешь? Ты же сюда не хотела!

– А вот теперь она здесь! – сказала я радостно, и тут же пожалела об этом и еще больше занервничала.

– Мы садимся есть, ты не хочешь войти? – предложила Эбби.

– Нет, не хочет, – произнесла я как можно тише. Я спохватилась, что я в банном халате и всклокоченная, на ней же, как и в тот раз, мини-юбка. Она определенно сюда не хочет. Она подалась вперед, но я не сдвинулась с места. – Она разыскивает Трольса, только его здесь нет, верно?

– Да, – подтвердила Эбби. – Его здесь нет. А где близнецы?

– Идите в задницу! – выкрикнула она и сердитыми шагами направилась через площадь.

– Еще чего! – ответили мы дружно, когда я закрыла дверь.

Мы вернулись в гостиную. Эбби сказала:

– Прошу к столу!

И тут опять раздался звонок.

– Нет, я должна одеться! – крикнула я и побежала в спальню. – Не впускай ее!

По голосам я определила, что это не Гудрун, а какой-то мужчина, которого, надо думать, впустили, потому что голоса удалились в гостиную. Я посмотрелась в зеркало. И это лицо видела Гудрун. Черные круги от бессонницы, туши, выпивки и тоски – и мокрые волосы. С этим надо что-то делать. А что, если это Фундер? Он же только что звонил, но не сказал откуда.

По правде, мне всегда недоставало умения прихорашиваться, к тому же мое любопытство перевесило мое тщеславие. Тем не менее я довольно долго приводила себя в порядок, когда я наконец появилась на кухне, у меня было такое чувство, будто я прервала длинную глубокомысленную беседу. Мне почудилось, что у Эбби сияют глаза. Гость был и на сей раз небрит, я вновь могла лицезреть его подбородок; он сидел, вытянув длинные ноги и заложив руки за шею. Стол был накрыт на троих.

Он улыбнулся мне, но в его глазах я уловила насмешку.

– Как твоя голова? – спросил он.

Сегодня мне вряд ли бы удалось почувствовать его спиной.

– С ней полный порядок! – Я села, предоставив Эбби накладывать. – Бранд еще не вернулся?

– Нет, теперь он объявлен в розыск. Я даже толком не знаю…

Нам на головы мог обрушиться потолок. Он, естественно, не обрушился, но такое вполне могло произойти, я на секунду себе это представила – и, вздрогнув, пригнулась.

– Что с тобой? – удивилась Эбби.

Я пожалась и помотала головой.

– Я слышала, вчера вечером ты неплохо повеселилась, – заметила она.

– Ну, я бы так не сказала, – ответила я, поглядев на Гостя. Похоже, глаза у него зеленые, а я думала – голубые. – Я вовсе не веселилась, но я напилась. Такое случается, только это впервые за много лет.

– Неправда! – сказала Эбби.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что это неправда!

Я посмотрела на нее. Гость улыбнулся.

– Мы много лет не виделись, – пояснила я. – Это моя дочь.

– Она мне рассказала, – ответил он и похвалил еду: – Вкусно!

– Да. Я уже несколько дней не ела по-человечески.

– Может, мне сходить за бутылкой вина? – предложил он.

– Нет, спасибо. – Я поднялась, чтобы наполнить графин водой. – На самом деле я пью очень редко и очень мало.

– Мои родители развелись из-за того, что моя мать пила! – сообщила Эбби, перегнувшись к нему через стол, словно у них была общая тайна.

Я растерялась. А потом все же сказала:

– Это не так, Эбби, и ты это знаешь!

– Но хорошо, что ты теперь взяла себя в руки! – Она ела, не глядя на меня.

Я покачала головой, мне было очень неловко. Но могла ли я после вчерашнего стукнуть по столу и поклясться, что я не пью? Гость видел, как я танцевала с Бьёрном, трезвая я так себя не веду. К тому же я самолично предложила ему «О. П.». Безо всякого хлеба с селедкой. Лучше всего было промолчать, мне совсем не хотелось ссориться с Эбби, но я почти физически ощущала ее презрение.

– Куда же, черт возьми, подевался Брандт? – сказала я, чтобы поддержать разговор.

Хотя я сидела опустив глаза в тарелку, я перехватила взгляд, которым они обменялись, мне, конечно же, было невдомек, что он выражал, но он имел место и был долгим. Они ничего не ответили.

– Вы случайно не знакомы? – сказала я, откладывая в сторону нож с вилкой. – Вы раньше не встречались?

– Нет, а разве похоже? – обрадованно спросила Эбби.

– И в самом деле, похоже. – Он, должно быть, намного, намного ее старше. Только вот на сколько? Когда надо угадать возраст, я безнадежна. Тем более что конфирманты теперь водят машины, в банке меня консультируют чуть ли не тинейджеры, а пенсионеры оказываются моими сверстниками. – И чем же ты занимаешься в Архиве?

– Просматриваю старые фотографии этого края, – сказал он. – Они нужны мне для книги. Тьфу ты! Собака! Вот проклятье!

– Она все еще здесь? Почему его сестра не заберет ее?

– Сестра на Канарах, спасибо за угощение и извините, что ухожу, но мне надо выгулять собаку, собственно, я приходил сказать тебе про розыск, а потом меня пригласили поесть, и я напрочь о ней забыл!

– А можно я с вами? – спросила Эбби. – Обожаю собак! Какой она породы?

Вот так. Оставила меня у разбитого корыта.

– Ты вернешься? – крикнула я ей вдогонку. – Переночуешь здесь?

А в общем-то, это не важно, я могла на ночь не запирать, ну а сейчас я умирала хотела спать. Все равно я слишком устала для большого разговора по поводу воссоединения. Каким он должен быть или каким получится – ломать над этим голову у меня не было сил, возможно, он уже и состоялся, только я не уразумела. Сон. Тяжелый сон пойдет мне на пользу.