Текст книги "Читая маршала Жукова"

Автор книги: Петр Межирицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

10. Великий вождь и учитель

Представим ход его мыслей.

Он прибирал к рукам власть, а она начинается с полиции и армии.

С полицией было несложно. Для полицейских ищеек глава партии делался хозяином автоматически. К тому же ищейки не обладали ни популярностью героев Гражданской войны, ни присущим военным чувством собственного достоинства, расправляться с ними в случае нужды было легче.

Но в армии назначение Ворошилова не прибавило Сталину авторитета. Гражданская война создала имена столь громкие, что носителям их приходилось улыбаться даже вопреки желанию. Бойцы, воевавшие под их началом, разнесли их славу по стране и продолжали ширить ее и творить легенды о своих командирах, а заодно и о себе. Лишь сочетание с их славой могло создать славу вождю, собственной у него не было, ее предстояло придумать.

Оседлать армию не просто.

Что ж, непримиримые погибнут случайно, другие уйдут по возрасту, третьих надо перевести на гражданскую работу и убрать потом, незаметно. Кого-то раскидать по заграничным миссиям, поближе к линии огня, подальше от Москвы. Если выживут, связи с единомышленниками все равно ослабнут. Кого-то купить, кого-то повязать женщиной, кого-то рассорить. В этом хорошо помогает повышение не по заслугам. И вообще, больше выдвигать молодых и в Гражданской войне не прославившихся…

Военные гадали о его причастности к смертям, но ему-то гадать не надо было, он знал. И не только о прошлых, но и о грядущих. Вполне здоровые служки социализма трудились вокруг, а он уже знал, кто из них и сколько проживет. Список был – и вот пополнился участием молодых!

Уже давно вождь не знал пощады и не ждал ее, готовя то, что замыслил. Но покушение теперь, когда армия в руках своего человека!..

С усиленной охраной пришло некоторое спокойствие, и он, с присущей ему холодной яростью, сказал себе: "Военные нужны поглупее и попослушнее. Значит, сделать вид, что веришь в ведомственное недоразумение, улыбаться и ждать, ждать, пока можно будет уже не сажать – убивать! Перебить всех, кто мешает абсолютной власти над армией. Чтоб от одного имени трепетали".

Не тогда ли он задумал убить кого-то из соратников, того, кто будет всех популярней? То-то славно: приблизить соперника, представить лучшим другом, такими именно словами скорбеть о нем после убийства, приписанного тем, кого наметил перебить, имея теперь уже повод для жесточайшего террора.

Наверно, тогда он и задумал это. Жутко, но логично. Ему нужна была не просто власть, но власть абсолютная. Командармы должны быть послушны, как темники Чингиз-хану, как сардары шаху Аббасу. Навытяжку стоять будут!

А военные, не любя Сталина, все же обрадовались нежданным добродушием. Обрадовались, что все обошлось, что Охотников, Петенко, Геллер[15] завершили образование в академии, заняли свои командные должности и работают на благо РККА и общего дела.

Ведь они были люди. И уставали от вражды.

Но не он. Он знал, на что идет, и четко определил последовательность.

Сперва завладеть полицейским аппаратом. Любой ценой. Удачная, вся будто сама по себе и у всех на глазах, смерть Дзержинского диктует тихое отравление интеллектуала-наркомана Менжинского и назначение на его место аптекаря Ягоды. Сделать так, чтобы устранение противников не надо было оправдывать идеологией. Чтобы устранение кого угодно вообще не надо было оправдывать. А с армией не спешить, благо, во главе свой, карманный нарком. Создавать себе военную славу, постепенно встать вровень, а там и над всеми этими легендарными по заслугам в Гражданской войне. Ворошилов первую статью напишет, а там и другие, из них верный круг формироваться будет, кадры Московского округа в первую очередь…

До поры он заигрывал с армейским руководством и спешно истреблял политических противников. Времени у него было в обрез, и он, конечно, допускал ошибки. Но они сходили ему с рук.

Почему?

Кратко эти причины уже перечислены, кроме одной, самой главной: Сталин уже наработал культ и усилиями прессы, целиком подвластной партаппарату, успел представить себя по крайней мере в одном качестве – наследника Ленина, верного и любимого его ученика. Культ Ленина стал главной задачей прессы и радио. Именно с этой целью проведена была невероятно дорогостоящая и так оправдавшая себя радиофикация страны, своими проводами проникшая с ежедневной промывкой мозгов в самые глухие углы, куда вели хоть какие-то дороги. "Все мы люди, управляемые по радио" – горькая эта поговорка известна людям моего поколения. Решающее значение имело создание областных и районных радиокомитетов, работавших под бдительным оком партаппарата и вещавших многократно в течение каждого божьего дня так, что имя Сталина повторялось рядом с именем основателя государства Ленина в примитивных на первый взгляд сочетаниях типа "… под знаменем Ленина-Сталина" или "ленинско-сталинская практика", а затем, после опубликования ужимок его ума, уже и "…ленинско-сталинская теория".

В этой связи понятно высказывание Бухарина, относящееся еще к 1928 году: "Это Чингиз-хан. Он всех нас передушит." Можно понять обреченность противников Сталина перед лицом миллионной партии, самозабвенно скандировавшей его имя, можно понять угнетенность не только политиков, но и военных. Эта угнетенность усиливалась сознанием того, что царская охранка была школой для трудных подростков по сравнению с новым р-р-революционным институтом ВЧК, а революция после всех принесенных на ее алтарь жертв банально завершается контрреволюцией, и они не находят точки опоры, чтобы противостоять этому. Личный террор? А потом?

(Ах, как не надо было тогда думать о том, что потом…)

Апатия военных, помимо осознания Сталина как жуткого противника, помимо традиционного для легитимных режимов (генсек изощрялся и преуспел в том, чтобы представить режим своей власти волеизъявлением партийного большинства) и нежелания армии вмешиваться в дела, не относящееся к обороне, дополнительно объясняется тем, что военные устали от политической возни и трескучих революционных фраз, от всего этого братства отрядов летучего пролетарского гнева против ярма эксплуататоров. Они устали от крови Гражданской войны и своего участия в ней. Можно лишь пытаться представить муки совести Якира за его участие в расказачивании Дона. Не исключено, что воспоминания об этом обессилили его, когда пришло время решений и бездействие означало смерть. Быть может, думал он не столько о том, что выполнял тогда свой революционный долг, сколько о том, чем обернулась революция, и это лишало его воли к жизни. Жизнью его была революция и построение идеального социализма, этому он посвятил жизнь и за это, сжав зубы, шел через хаос Гражданской войны. Ибо насилие и ужас ее были безмерны.

Кто из военных первым повернул голову в сторону своей страны?

Якир. В коллективизацию он, единственный среди военных полный член ЦК, обратился к Сталину с просьбой смягчить положение голодающих крестьян Украины.

Надо помнить, что была коллективизация для Сталина. Он озлился. Отказать не посмел, но посоветовал Якиру больше заниматься военными делами.

Поздно Якир спохватился. Поздно. Слишком было поздно. Повторяю еще и еще, ибо основой России, нравственной и экономической, хоть и подорванной революцией, но все еще живой, было крестьянство. Уничтожив его, Сталин оставил Россию без моральной основы.

После раскулачивания, рассорившего крестьянство, коллективизации, морально его растлившей, и убийственного голода, раздавившего его и физически, и сознанием полного бессилия перед властью, управление страной нормальными методами стало невозможно. Выход был один – в диктатуру. Сталин это понимал, потому и осуществлял так бестрепетно.

Ну какой здравомыслящий администратор возьмет власть в стране, где ликвидированы основы общества и товарных отношений? Это же путь в уголовщину! На этом этапе Сталин оторвался от соперников. Только другой тиран, готовый продолжать репрессии – а иного пути не было, раскулаченные еще не все вымерли, и уж они, прекратись репрессии, покатили бы назад, мстя за страшные муки и потери, – только другой тиран мог пожелать сменить этого и властвовать на крови. – Такого не нашлось.

Судьбоносный поворот крестьянства стал переломным в судьбе страны. Военные упустили момент, когда их поддержали бы десятки миллионов.

Так же прохлопали свой момент и генералы рейхсвера в 1933 году, за что немцы уплатили свою цену…

Или жизни миллионов не стоили жизни вождей? Жизни тружеников, их детишек-младенцев, их стариков, отработавших целую жизнь от зори до зори в зной и стужу и умерших от зноя, стужи и голода в теплушках или бараках или погребенных под развалинами своих прекрасных городов, не стоили жизни захребетников, которые никогда не трудились и ничего не зарабатывали?

Настало время определиться в понятиях. "История не имеет сослагательного наклонения"? Да, прошлое неотменяемо, но история имеет сослагательное наклонение, и наклонено оно в будущее. Мы не только можем моделировать прошлое, но обязаны делать это, инкрустируя его поступками, которым желательно было свершиться – и которые не свершились. Речь идет не только о выдающихся деятелях, они у всех на виду и поведение их вынужденно. Речь идет о любом гражданине, осознавшем деспотизм деспота, имевшем доступ к нему – и не поднявшем на него руку. Такое осуждение жертв террора особенно болезненно потому, что участь их продолжает жечь душу. Осуждение за то, что они позволили закласть себя, тогда как любые потери в свержении тирана были бы в тысячи раз меньше потерь от его правления.

Впрочем, куда мы несемся? Ведь еще остается последний, но законный случай сместить некоронованного государя и спасти страну от слишком дорогих его услуг. Впереди XVII съезд ВКП(б) и возможность избавиться от генсека путем голосования. Для этого одно лишь и нужно: трезвая оценка достижений. Коллективизацию и индустриализацию увидеть и с точки зрения их реальности, и с точки зрения их стоимости. Белое увидеть белым, черное черным. Еще не разверзлась пропасть, отделяющая Россию от остального мира. Еще возможна остановка дальнейшего кровопускания в стране и реабилитация ее в глазах других стран. Чистки и военные потери еще за горизонтом, но кормчие умеют заглянуть за горизонт, не так ли?

11. Опрокинутый мир. Cъезд победителей

XVII съезд ВКП(б) – величайший позор той партии на все времена. Плюрализм и коллективность начисто отсутствовали в ней изначально. Не в меру заботясь о дисциплине, партия с самого начала стала орудием единоличной власти. А смещение лидера бесцельно там, где нет плюрализма.

XVII съезд показал это с позорной наглядностью.

Делегатов, свежеиспеченных партийцев из провинции, ждала столичная сытость и незнакомый им гостиничный комфорт. Их кормили и развлекали, их приветствовали и обслуживали так, что они сразу по прибытии почувствовали себя нужными, остро причастными делу, на которое их созвали: праздновать победу социализма, одобрить путь, по которому они к этой победе пришли и по которому пойдут в будущем. Путь, устланный костьми миллионов лучших людей России, пытавшихся этому пути препятствовать. Но в том-то и дело, что на съезде доминировали те, кто всего этого вовсе не понимал и восторженным ревом глушил все голоса. Они и не прозвучали, что не удивительно. Порядок отбора делегатов изначально оставил в меньшинстве тех, кто мог использовать трибуну в деловых целях. Сталин позаботился о том, чтобы этого не случилось. Пышный прием с самого начала настроил делегатов голосовать за все, что угодно, даже недослушав, лишь бы это исходило от адептов Сталина.

Мы родились и выросли в атмосфере обожания вождя и ничего иного не знали, для нас это была данность жизни, привычная, как голубизна небес, и неизбежная, как смена дня ночью. Но установилось-то все до нас, при поколении революционном, свергшем привычное и поставившем под сомнение не только голубизну небес, но даже веру в Бога.

Перестать верить в Бога – и поверить в человека! Бесцельно спрашивать, как это случилось, ибо это случится на Земле еще не раз. Одна из задач книги – дать хотя бы частичный ответ на вопрос о пассивности жертв чистки, включая тех, кто заранее предвидел роковой поворот событий.

Съезд был самороспуском партии. Он показал, что главной ее функцией стало любование вождем и славословие столь унизительное, что в перспективе истории на это как-то неловко даже глядеть. Существование партии уже не бессмысленным стало, оно стало вредным. Подчинение дисциплине сковало лучших людей, тех, кто еще мог влиять на ход событий. В бурном море сложнейших политических течений ХХ века кормчий повел судно, сбросив за борт штурманов с их лоциями и обсервациями и не слушая впередсмотрящего. Тот, кто сразу после съезда не поставил целью убрать Сталина, – до того, как он начал серию открытых убийств, их можно было предвидеть, если мыслить бесстрашно и не прятать голову в песок, – тот, кто стерпел принятие чрезвычайного законодательства, обрек себя своей участи.

Несчастье в том, что не только себя. Но они, осознав себя обреченными, далеко вперед уже не смотрели…

Съезд показал, что партия покорна воле генсека и полна энтузиазма, которым, с его подачи, готова накачивать страну. И армия, потенциально сильнейшая в мире, повиновалась вождю. Но армия ему нужна была агрессивная, готовая к захватам. А верхушка РККА в лице ее командармов все еще руководствовалась идеей несокрушимой обороны. Это был последний рубеж неподчинения воле вождя, рубеж достаточно мощный, чтобы отсиживаться за ним до какого-то удобного случая. Армия, последняя надежда пассивной оппозиции, стала также последним оплотом независимого политико-стратегического мышления. И порядочности, по строгим международным меркам.

И вот ведь еще что: армия в лице ее идеологического и стратегического руководства следовала мирным прокламациям коварного сталинского правительства всерьез. Впрочем, нельзя исключать, что военные на самом верху, те, кто уничтожены были первыми, понимали удобство своего простодушия и серьезного отношения к миролюбивым лозунгам и всяческим мирным инициативам. В такой позиции было то неоспоримое преимущество, что вождь никак не мог осудить ее публично. Оборонительная поза армии воспевалась в стране и с международной точки зрения была неуязвима, а перевооружение ее оправдано: если полезут, дать по зубам так, чтобы зубов не осталось.

Такая армия вождю не была нужна. (Нужна ли она была стране, показала война.) Намерения Гитлера стали очевидны. Предстоял передел Европы, а он, вождь, оставался в стороне со своей миролюбивой армией, ведомой к тому же людьми, которые его самого всего лишь терпели и ждали удобного момента, чтобы сместить… От них надо было отделаться любой ценой, пусть даже ценой всей армии, если она так их чтит и так к ним привязана. Притом поскорее, пока армия не осознала, что осталась последним бастионом, и не стала действовать соответственно.

Но для начала надо было освободиться от остатков так называемых порядочных людей в правительстве и от задавленных оппозиционеров. Не арестовать, арестованных освобождают и ставят во главе. Их надо убить. Убитых никуда уж не поставить, практической работы они не выполнят и массы за собой к указанной ими цели не поведут.

Но для такой чистки ох какой нужен повод…

12. Повод

Кажется, этой главе суждено быть кратчайшей. Суть (и жуть) ее смысла читателю, уже подготовленному к этому, представлена будет единственной фразой: нет в мировой истории страницы подлее, коварнее, кровавее по последствиям, чем задуманное и осуществленное Сталиным убийство Кирова. Именно такая популярная фигура и нужна была тирану для разжигания все еще сырых дров всенародного остервенения и подозрения.

Конечно, от политического деятеля не потребуешь быть совестью эпохи или эталоном благородства. Но ведь и в подлости есть мера.

Не в сталинской. Его подлость была безмерна.

13. Съезд как пролог

Читатель уже понял, что кукушка из часов закуковала на XVII съезде. А обстоятельства были таковы:

Когда Киров был секретарем Ленинградского обкома, Иона Якир в качестве члена ЦК, по просьбе Кирова, уделял внимание Ленинградскому военныму округу. Якир и Киров подружились – факт малоизвестный.

Итак, в январе-феврале 1934 г. состоялся XVII съезд ВКП(б) – Съезд победителей. Все шло парадно, гладко, но при голосовании против кандидатуры Кирова в состав ЦК было подано 17 голосов, а против Сталина 111 – известный факт[16]. У Кирова был человеческий облик, а за Сталиным, после ряда загадочных смертей, включая смерть участника врачебного консилиума В.М.Бехтерева, уже потянулась репутация страшного человека. Популярность Кирова росла. Было даже внесено предложение избрать его Первым Секретарем, что Киров решительно отверг. Сталин понял: неведомо для себя самого подрос преемник. Дав самоотвод и восхваляя Сталина, не готовый к браздам власти Киров подписал себе смертный приговор.

Летом того же года у Сталина произошел конфликт с военными по поводу утечки за границу через посредство самого Сталина важной информации о реформе армии. Вероятно, он играл свою игру – устрашал Гитлера. Но не знал и не спросил, чем можно пользоваться для устрашения, а чем нет. В конфликт втянулись и штатские – В.Куйбышев, Предсовнаркома, и Серго Орджоникидзе, Наркоммаш, ближайший друг Сосо. На политбюро летом 1934 года Сталину задали вздрючку. Куйбышева конфликт буквально взбесил, и он резко осудил Сталина за вмешательство в дела, в которых тот ничего не смыслит. Возможно, этот рабочий эпизод не переносивший критики параноик-генсек воспринял как шаг к его смещению.

Тем же летом Гитлер расправился с соперниками в партии и штурмовых отрядах (Штрассер, Рем и другие). Работа была грубая, и Сталин сделал заметку на память. Все лето он общался с Кировым, афишируя свою с ним дружбу. В Сочи поехал на отдых – с собой взял. Всюду таскал, в шашки с ним играл, вино пил. А северянин Киров страдал от жары и мучился бессонницей.

Летом 1934 года В.М.Примаков был переведен с должности зам. командующего войсками Северо-Кавказского округа на должность зам. командующего войсками Ленинградского округа. Вроде как повышение. Но Примаков не был фигурой, которую передвигали случайно. Волей Сталина его постоянно кидали с места на место, не давая засидеться и обрасти друзьями. Перевод в Ленинград во время, когда Николаева подстрекали к покушению, свидетельствует лишь об одном: Сталин желал, чтобы в момент убийства Кирова Примаков был как можно ближе к сцене и притом в значительной должности[17].

1 декабря 1934 года в коридоре Смольного Киров был убит натравленным на него неврастеником Николаевым (см. о подобном убийстве Котовского. Любопытно, много ли сторонников Сталина погибло по мотивам ревности?) По сравнению с ликвидацией Рема это убийство было почти ювелирной работой. Но о предыстории его и таинственном исчезновении свидетелей слухи ходили даже в наши переполненные вождем детские годы.

Убив Кирова, вождь накалил обстановку и дал повод для принятия чрезвычайного законодательства "О мерах борьбы с врагами народа", каковое и принято было в тот же день, 1 декабря.

Спешил Сталин, спешил, это было очевидно. Стало ясно, что так называемые законы заготовлены впрок.

Вот уж это эшелоны власти встретили без благодушия. Чрезвычайное законодательство возбудило ужас. (По этим-то законам и судили командармов.) Однопартийцы потребовали объяснений. Снова выступил в общем послушный воле вождя Куйбышев: кто подготовил законодательство? против кого? когда? заранее?

Но тут Сталин с карательными органами – они после смерти Менжинского контролировались им всецело – задействовал без промедления и как-то совсем уж не стесняясь. 25 января 1935 года Куйбышев приехал домой из Совнаркома, принял присланное ему лекарство и умер.

Как и Кирова, его пышно похоронили, кремировали, так же замуровали в Кремлевскую стену – чтобы наверняка и никаких чтоб самозванцев. Так же назвали его именем город (Самару на правом берегу Волги, где города традиционно носили женские имена). Так же характеризовали – верный ленинец, убежденный большевик… Как и смерть Кирова, смерть Куйбышева была цинично использована убийцей для сведения счетов с личными врагами.

Первыми в списке значились потенциальные вожди, величины, известные партии не менее Сталина, златоусты Зиновьев, Каменев, Бухарин и их товарищи.

Но что значит – известные партии? Партию обновляли энергично и целенаправленно. Старых партийцев, политкаторжан, объявляли троцкистами и исключали. Либо отстраняли под благовидными предлогами от занимаемых постов и отправляли на заслуженный отдых. Их места занимали молодые карьеристы, осознавшие выгоды функционерства. Перманентный набор новых членов привел к тому, что партия в массе своей уже не знала истории движения и привыкла, что у кормила Сталин. Ко времени " Дела военных " Зиновьев и Каменев, а затем Бухарин и Рыков большинству членов партии не представлялись теми блистательными деятелями, какими были в зените славы. Да их и к трибуне теперь подпускали лишь каяться. Люди грамотные, они давно уже поняли, что контрреволюция победила, что Сталин держит в руках всю власть в стране, что жизни их и жизни членов их семей полностью в распоряжении тирана, что он сумеет не просто уничтожить их, но даже извлечет из этого пользу. Этот спектакль он свяжет с возбуждением в трудящихся прямой надежды на последующее улучшение их жизни и быта, на бесперебойное снабжение хлебом и снижение розничных цен на промтовары.

Представляется вероятным даже такое утверждение: пессимизм этих опальных деятелей роковым образом повлиял на последний потенциальный институт оппозиции – на армию.

Уже в деле Зиновьева и Каменева, которых судили сперва в 1935-м (тогда их приговорили лишь к тюремному заключению) всплыло отравление Куйбышева и убийство Кирова. Тогда это вменялось им не впрямую, но являлось как бы следствием их деятельности. Вот что инкриминировалось им, желавшим все еще на законном основании сместить мерзавца, узурпировавшего власть. Инкриминировалось отравителем-интриганом.

Вторично их судили в 1936-м и приговорили к смерти.

В феврале 1937-го арестовали последних соратников Ленина – Бухарина и Рыкова. Их пока не расстреливали. Нельзя же убивать надежду. Если ни одной идеологической фигуры не останется в живых, армия может выдвинуть собственную. Этого допустить нельзя.

Ликвидации последних оппозиционеров должно было предшествовать обезглавливание армии, уничтожение в ней потенциальных идеологических фигур.