Текст книги "Читая маршала Жукова"

Автор книги: Петр Межирицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

… пока в одно прекрасное утро не проснулись вдруг в реальности гестапо, в мире, где даже их деньги ничего не могли.

***

20 апреля 1939 года войска вермахта под новыми нацистскими штандартами продемонстрировали в честь 50-летия фюрера миру свою устрашающую мощь.

Шесть лет спустя те же штандарты брошены были в слякоть Красной площади в Москве.

Но какою ценой…

30. Канун

Канунили долго и бестолково и, послушные вождю, ко всему оказались не готовы. Канючили разрешения сбивать или хоть отгонять совсем обнаглевшие немецкие самолеты, подкреплений к границе, повышенной боеготовности, чем-то еще занимались. Чем? Неясно. Видимо, проигрывали варианты. Но не обороны, а нападения: на севере Европы, на западе, на юго-западе. Ди эрсте колонн марширт, ди цвайте колонн марширт…

"Напряжение нарастало. И чем ближе надвигалась угроза военного нападения, тем напряженнее работало руководство Наркомата обороны. Руководящий состав наркомата и Генштаба, особенно маршал С.К.Тимошенко, в то время работал по 18-19 часов в сутки, часто оставаясь в рабочих кабинетах до утра.

13 июня С.К.Тимошенко в моем присутствии позвонил И.В.Сталину и просил разрешения дать указание о приведении войск в полную боевую готовность и развертывании первых эшелонов по планам прикрытия.

– Подумаем, – ответил И.В.Сталин."

Да о чем думать-то, если Наркомат обороны работает по 18-19 часов в сутки? Он уже воюет!

Не позавидуешь тут наркому и начальнику Генштаба. Они-то знают, что война на носу, а руки связаны. И даже сказать ничего нельзя, не то погибнешь за зря, как погибли только что схваченные соколы-летчики, а до них тысячи достойнейших людей, в свое время учивших наркома и начальника Генштаба ремеслу опережения врага…

До начала Великой отечественной войны оставалось сто шестьдесят восемь часов.

***

Незадолго до роковой даты работница Наркоминдела, она же секретная сотрудница НКВД, миленькая З. Рыбкина (впоследствии, после неизбежной отсидки, детская писательница Зоя Воскресенская) на вечере в германском посольстве тихонько шарила по особняку в поисках укромных мест для размещения подслушивающих устройств. Она отметила исчезновение некоторых картин и декоративных деталей обстановки и с ужасом увидела, что работники посольства пакуют чемоданы.

О замеченном срочно доложено было по инстанциям.

Реакция – ноль.

До начала Великой отечественной войны оставалось еще не менее пятидесяти четырех часов.

***

Шли эшелоны в Германию. Древесина, зерно, нефть, сталь, вереницы эшелонов, один за одним, хоть со своими перевозками не справлялись, но немцам все поставляли педантично, так что иные квази-исследователи усмотрели в этом умысел и даже изложили оный не как собственную гипотезу, а как реально существовавший план: задушить немцев поездами, забить железнодорожные ветки, потом шлепнуть сверху и – все, каюк.

Плохо, если у исследователя мало фантазии. Но если она в таком избытке, то совсем беда. Ведь можно и до того договориться, что массы пленных в начале войны были не взяты вермахтом, а заброшены нами в тыл врага, дабы отвлечь его на конвоирование, заблокировать дороги, внести путаницу, потом шлепнуть и -…

И – долго не получался шлепок.

А времени-то уже нет. Ни двух-трех лет, ни двух-трех дней. Нет и часа. Зерно пошло в солдатские желудки, горючее в баки самолетов, сталь на стволы,а древесина на приклады, разбивающие головы пленным комиссарам.

Война – началась!

***

В три часа утра 22 июня нарком госбезопасности Меркулов собрал в кабинете ответственных сотрудников и сообщил, что СССР подвергся нападению германских войск на всем протяжении западных границ.

Вождь узнал об этом лишь три четверти часа спустя. Да и не от тех узнал, кто первыми получил страшное известие, не от опытных царедворцев, несших владыке лишь радостные вести.

Сталина пробудил Жуков.

В это время ни о чем не предупрежденные, ничего не подозревавшие сыны Отечества в приграничных гарнизонах и даже на заставах мирно спали в своих казармах.

Их будила – смерть.

31. Начало войны

Поздним вечером в субботу 21 июня 1941 года я с родителями, сестрой и бабушкой, матерью отца, возвращался с большого торжества. В старом семейном гнезде, бывшем и моей колыбелью, в большой квартире на улице Мало-Подвальной, некогда целиком принадлежавшей дяде, старшему брату матери, небедному киевскому купцу, вся семья, братья и сестры матери и отца, отмечали двадцатипятилетие моего кузена, лейтенанта, вернувшегося раненым и обмороженным с финской войны. Брат был в штатском костюме, но в спальне висела на стуле его гимнастерка с кубарями и орденом, и все ходили смотреть на нее, а младший сын дяди, расстрелянный в 1944 году за отказ вести в атаку взвод, не понимавший по-русски, восторженно переливал в славу услышанные от брата фронтовые эпизоды бесславной войны. Стол был домашний, пили в нашей семье по рюмке, говорили много, но о детях не забывали, мы вечно вертелись под ногами и ушки держали на макушке, так что имена не назывались, и даже имя вождя прозвучало в беседе мужчин лишь однажды – когда старший брат отца, еврейский писатель, вскоре назначенный на погибель в Еврейский антифашистский комитет, накричал на меня, сопляка, вещавшего войну, и заткнул мне рот авторитетом Сталина, сказавшего еще неделю назад, что войны не будет.

На Думской площади, у фонтана, где спустя четыре с половиной года поставят виселицы, при огромном скоплении людей повесят и оставят на обозрение германских офицеров, причастных к убийству мирных жителей Киева, мы сели в трамвай No 4 и проехали три остановки до Сенной (Львовской) площади. Был теплый летний вечер, ясный, безветренный. Небо было тихим и звездным. Кажется, тогда оно было синее, чем теперь. Мы сошли у Сенного рынка и пошли по четной стороне Львовской к Обсерваторной (три месяца спустя дядя с бабушкой той же улицей пойдут к Бабьему Яру), но не могли перейти дорогу: по Львовской шла на запад колонна крытых грузовиков. Фары машин были пригашены. Детство мое выпало на такое время, когда на автомобили еще оборачивались даже в Киеве. А тут – колонна, казавшаяся бесконечной. Я нетерпеливо дергался, отец и мать держали меня за руки. Мы стояли, а машины шли и шли, безмолвные, темные. Это было необычно и тревожно и длилось минут пятнадцать. Колонна кончилась, мы пересекли улицу и вошли в подъезд. Я приставал с распросами, родители угрюмо молчали.

Ослепительным утром 22 июня я проснулся ровно в девять, и, пока еще потягивался, к кровати подошла бабушка и сказала: "Петенька, война. – С немцами? – Да. Киев бомбили ночью, ты проспал".

В небе было ни облачка. Родители и сестра, несмотря на воскресенье, уже куда-то ушли. Я кинулся к радиоточке. По трансляционной сети передавали легкую музыку. Потом пошли песни: "Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим." Никто не подходил к микрофону. Страх сказать что-то не то сковал страну.

***

Начало…

В постели застало.

Известие о войне пробудило вождя от сна.

А в Наркомате обороны в ту ночь спать не ложились. Но нарком звонить Сталину не решился. А Жуков позвонил. И не смутился, когда начальник охраны сказал ему, что товарищ Сталин спит.

"Будите немедля. Немцы бомбят наши города!"

Было 3:45 утра. Но только в 7:15 директива наркома обороны No2 – о введении всех имеющихся в пограничной зоне силах против прорвавшейся части противника с целью задержать его дальнейшее продвижение – была передана… в округа!!! Бог знает, дошла ли она до передовых частей и когда. Бог знает, что думали и как действовали командиры, запуганные жупелом "антигерманские настроения", запутанные опровержением ТАСС и суровыми наставлениями "огня не открывать, на провокации не поддаваться" до получения внезапной директивы -"наступать!"

Наступать… Инициатива-то безраздельно была в руках вермахта, наступавшего энергично и с энтузиазмом.

Слово Н.С.Хрущеву:

"Потом уже, после войны, я узнал, что в первые часы войны Сталин был в Кремле. Это говорили мне Берия и Маленков. Берия рассказал следующее. Когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Я не знаю, все ли или определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин был совершенно подавлен морально. Он сделал примерно такое заявление: "Началась война, она развивается катастрофически. Ленин нам оставил пролетарское советское государство, а мы его просрали". Он буквально так и выразился, по словам Берия. "Я, – говорит, отказываюсь от руководства". И ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу."

Так происходят исторические катастрофы – в миг единый. Так же наступает смерть.

То был момент, которого ждали и не дождались командармы. Момент, когда растерявшийся от собственных глупостей вождь сам выпустил бразды и руководство страной могло перейти в более умеренные, а руководство войной в более уверенные руки. Тогда не было бы катастрофических последствий хотя бы сталинского полководчества, если уж не удалось избежать последствий сталинской дипломатии.

"Мы, – говорит Берия, – остались. Что же дальше? После того, как Сталин так себя повел, прошло какое-то время. Мы посовещались с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым. Посовещались и решили поехать к Сталину и вернуть его к деятельности… Когда мы стали его убеждать, что страна наша огромная, что мы еще имеем возможность организоваться, мобилизовать промышленность, людей, одним словом, сделать все, чтобы поднять и поставить на ноги народ в борьбе против Гитлера, только тогда Сталин вроде опять немножко пришел в себя. Распределили, кто за что возьмется по организации обороны, промышленности и прочее"…

А еще они, возможно, намекнули, с полным, конечно, почтением, что, дескать, святу месту не быть пусту, товарищ Сталин, власть долго валяться не станет, кто-нибудь да подберет. И что ж он тогда с нами, верными слугами, и с вами самим, наш великий и мудрый, сделает, а?

Даже трезвая оценка Сталина не снимает удивления тем, что война застигла его врасплох в полном смысле слова. Обалдевшим. Потерявшимся. Словно карты, которыми он играл за столом со своими международными партнерами, вдруг превратились в руках у него в древесные листы или в газетные гранки. Разговоры о маскировке Гитлером его планов, о сокрытии предстоящего якобы вторжения в Англию и обмана Англии концентрацией вермахта на советских границах не удовлетворительны. Неубедительна и версия, по которой концентрация войск была затеяна для оказания военного давления на Сталина, чтобы сделать его уступчивее в переговорах.

Есть астрономы, которые годами наблюдают звездное небо и делают открытия непосредственным путем, замечая то, чего не замечали до них другие. Есть и другой способ – искать небесные тела по возмущению их траекторий другими небесными телами. Если факты, каждый сам по себе, не объясняют явления, то совокупность фактов позволяет иногда предположить наличие неизвестного факта, который мог бы…

Уязвимость подобного метода в истории несомненна. Уильям Оккам еще в XIV веке сформулировал краеугольный принцип науки: "Сущности не должно умножать без необходимости". Метод заполнения пустот убедительным казаться не может. Тем не менее, повторяю: Многие утверждения этой книги нуждаются в дополнительных исследованиях. В мозаику вставлены костыли. Но на них держится сюжет истории.

Такой метод и приводит к догадке, что Сталин ждал не войны, а ультиматума. Тогда он получал время. Ну, хотя бы до срока истечения ультиматума, и того хватило бы на отдачу приказа о боеготовности, о занятии рубежей и взрыве мостов (чего немцы особенно опасались). Что Гитлер собственным умишком способен дойти до такого довода против предъявления ультиматума, Сталин не то чтобы не думал, он и думать об этом боялся. А вдруг мысль сия телепатически проникнет в мозг фюрера? Если соратники без напряжения читают желания вождя, то фюрер может и напрячься. Он, говорят, мистик, маг. Обладает же он способностями, скажем, Молотова. А это оставило бы его, Сталина голым, и беспомощныи.

Он оставил беспомощными свои пограничные войска.

Германия не может, не станет воевать на два фронта! Подготовка – блеф и ведется лишь для весомого предъявления ультиматума. Тогда они с фюрером и встретятся лицом к лицу, великие люди. Непременно встретятся!

Загипнотизированный собственным величием, заласканный подхалимским правительством, он и от Гитлера ждал хоть слова перед действием. Дескать, уж настолько-то Гитлер меня уважает, чтобы открыто заявить претензии, если в аппетитах я переборщил. В неизбежности встречи и прямых переговоров он не сомневался. Да и слухи шли из Берлина, из высоких кругов, близких Герингу, о предстоящем ультиматуме России и о предшествующей предъявлению "войне нервов" в целях деморализации руководства СССР.

Словом, спи, Сосо. Будет ультиматум.

Он и проспал. Думал, что это не война, а лишь "война нервов", и дал своим нервам положенный отдых.

Но было же опровержение ТАСС. И было не само по себе. Накануне Иден сообщил советскому послу, что в случае нападения Германии на СССР Великобритания готова направить военную миссию и "срочно рассмотреть вопрос об оказании экономической помощи России". Дж. Батлера в "Большой стратегии" пишет, что, как обычно, ответа не последовало. Да вот же он, ответ! Опровержение, возможно, и было ответом – на случай, если англичане предадут демарш гласности. И запросом тоже. Унизительным, но не глупым. И ты, вождь, от того же партнера получал ответы на подобные запросы в течение считаных часов. Да хоть в эпизоде с присоединением Северной Буковины. А тут прошло семь полных суток. Для готовности к обороне это вечность. И ты спишь! Не объявил тревогу, не поднял страну на дыбы!

Нет оправдания этому. Готовился ли превентивный удар, как утверждает г-н Резун, на июль 41-го года, или готовилось нападение на Германию на май 42-го (что куда вероятнее), нет оправдания трусливому бездействию вождя и пробуждению его от сна грозным рыком войны.

***

Ход событий весной и летом 1941-го года достоверен лишь в воспоминаниях очевидцев. Верить можно скорее германским, чем советским источникам. В советских Жуков рылся и сделал знаменательное заявление:

"Между прочим, у нас иногда из историко-исследовательского оборота (?! – Не знаю. Вероятно, избранное архивное, разрешенное в те времена к частичному цитированию– П.М.) исчезают очень важные документы."

Какой-то документ исчез. Документ, который должен был оправдать Жукова и, естественно, возложить вину на его хозяина. Конечно, всего не сохранить. Да и мало кто заинтересован в вечном хранении улик. Впрочем, документ, фотокопия которого приведена в книге Льва Безыменского "Гитлер и Сталин накануне схватки", возможно, и есть тот, которого не смог отыскать маршал. После смерти маршала документ отыскался. Он резюмирует, что у границ СССР уже сосредоточено более 100 немецких дивизий. Возможен внезапный удар по Красной Армии, его нужно предотвратить нанесением собственного удара силами Киевского и Западного военных округов, чтобы не давать инициативы германскому командованию и разгромить германскую армию в стадии развертывания. На документе нет ни подписей тех, чьи имена стоят под документом (нарком Тимошенко и начальник Генерального штаба Жуков), ни резолюции Сталина. Хотя о превентивном ударе Жуков в конце жизни выразился вполне однозначно и считал, что он привел бы к еще худшей катастрофе, документ, написанный рукой А.М.Василевского, достаточно энергичен для той ситуации. И даже для того, чтобы объяснить, чем, помимо страстного желания обелить Сталина, вдохновлялся Резун-Суворов.

Необъяснимы остаются мотивы страусова поведения самого вождя. Наступать ли, отступать, но не сидеть же и ждать пассивно. Почему не развернуть прикрытие на границе? Ведь это азбука.

Любая догадка одинаково хороша. Предлагаемые не лучше и не хуже других:

Повторю: Сталин зачарован был догмой, что Гитлер не посмеет воевать на два фронта. Наметив срок – скорее всего, начало 42-го, хотя гражданские настаивали на зиме 43-го, – он этого срока держался. И, будучи невежественным в военных вопросах, не знал, что делать, когда Гитлер принял решение о молниеносной войне и молниеносно же стал его осуществлять. Концентрация германских дивизий на советской границе застала Сталина врасплох. Будь он гений, каким иные его рисуют, он взволновался бы первым донесением и не позволил морочить себя увертками. Но он не придал этому должного значения.

Или – струсил. После чистки армии и финского конфуза чувствовал себя настолько слабым, что не посмел навстречу Гитлеру двинуть свои войска. Вот это движение, быть может, и впрямь могло предотвратить ту страшную бурю, которая разразилась полгода спустя.

Время упущено было тогда, а не в мае-июне. В мае-июне Сталин пришел к тому, к чему позднее привел Гитлера. Когда ничего иного не остается, маньяки действуют волей: "Вот напрягусь – и не наступит!"

В донесениях о концентрации вермахта содержались номера соединений и их примерная численность. Готовности (и качеству!) этой концентрации Сталин ничего соизмеримого противопоставить не мог. Он решил взять Гитлера беззаботностью. Вот, дескать, вы готовитесь к войне и что-то там не очень убедительно объясняете то грандиозной дезинформацией Англии, то маневрами и накоплением сил ради устрашения нас перед предъявлением ультиматума, – а мы вам верим. Ведь немцы – люди, всему миру известные своей честностью. Вы там воююте с Англией – ну и воюйте себе. А мы связаны с вами договором, ни к какой войне не готовимся и не готовы. (И уж тогда впрямь покой на границах!)

В данный момент, разъяснял своему окружению Гитлер. Подготовка СССР к войне небывалых масштабов стала фактом, который нельзя скрыть. Одно лишь свирепое укрепление дисциплины, при которой произошло фактическое закрепощение работающих за предприятиями, а опоздание или прогул карались тюремным заключением, превращение страны в военный лагерь, создание провиантовых магазинов именно в приграничных районах, 18-я историческая (истерическая!) конференция, подтягивание вторых эшелонов войск… Тем не менее Сталина надо удержать от упреждающего удара. Дадим же ему надежду -слух об ультиматуме.

Сталин хотел обмануть Гитлера. Хотел, надеялся, был уверен, что обманет. Ну, сроки оттянет, время выиграет!

Эта его уверенность и была банальным просчетом. Гитлер Сталина раскусил, как человека, не вступающего в переговоры и стреляющего без предупреждения. Лживой доверчивостью Сталин лишь усилил подозрения Гитлера. Так было и с командармами, им Сталин тоже улыбался. Расправа с военными послужила Гитлеру уроком. И он обманул Сталина. Обыграл его. Слом Сталина в начале войны означал проигрыш в единоборстве. Это – жжет.

Теперь, глядя на кадры, отснятые на мерзлых подмосковных полях и в степях Сталинграда, мы пожимаем плечами: как мог Гитлер сунуться в Россию? как смел думать, что одолеет ее?

Оставляя в стороне вопрос о вероятности одоления России вкупе с многократно обкатанным аспектом российских просторов, российского фатализма и воли к сопротивлению вместе с ценой этого сопротивления и всеми вместе взятыми факторами, включая разгром РККА в 37-39 годах, обратимся к тому решающему фактору, который и привел Гитлера к его роковому решению. Это -Великобритания.

У Гитлера не было сомнений, что вторжение в Англию приведет его к смертельной войне с империей, которая привыкла не унывать, проигрывая сражения, и никогда не проигрывала войн. Даже метрополия при своей малости никому из нацистского руководства слабым противником не представлялась. Гитлер трезво оценивал британское упорство, хладнокровие и волю к сопротивлению. Это грозило долгим конфликтом. Англия уже воевала, то есть копила силы. Копил силы и СССР, не воюя, и одну из угроз следовало ликвидировать немедленно, ибо время работало на врагов фюрера, он это знал и в Сталине не обманывался. У Гитлера просто не было выбора. Выбирая из двух зол меньшее, он взялся сперва не за крохотную Англию, а за СССР. Возьмись он за Англию, он оказался бы, пожалуй, еще в худшем положении, имея за спиной Англии Америку, а за спиной у себя спешно готовящийся к вторжению СССР, армия которого в этом случае владела бы инициативой.

"Война – это по преимуществу список ошибок, – писал Черчилль, – но история вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустили Сталин и коммунистические вожди, когда они отбросили все возможности на Балканах (март-апрель 1941 года, когда Гитлер вторгся в Югославию и Грецию) и лениво выжидали надвигавшегося на Россию страшного нападения или были не способны понять, что их ждет. До тех пор мы их считали расчетливыми эгоистами. В этот период они оказалось к тому же простаками. Сила, мужество и выносливость матушки России еще должны были быть брошены на весы. Но, если руководствоваться критериями дальновидности, компетентности стратегии, политики, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент Второй мировой войны полностью растяпами."

Если руководствоваться критериями дальновидности и компетентности, трагично, что заговор командармов не состоялся и у кормила России остался низколобый уголовник.

И совсем уже худо на душе, когда думаешь о том, что после Победы правитель страны произнес холодный тост "за великий русский народ", который продолжал все так же морить и морочить, а слова о силе, мужестве и выносливости матушки России сказаны не правителем ее, а лордом, которому Россия нисколько не матушка, а просто многострадальная союзница в страшной войне на ее территории.

СВОДКА ГЛАВНОГО КОМАНДОВАНИЯ КРАСНОЙ АРМИИ за 22 июня 1941 г.

"С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Со второй половины дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Крыстынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец, первые два в 15 км и последнее в 10 км от границы.

Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но повсюду встречала решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолетов противника" (ПРАВДА, 1941, 23 июня).

Англичане тоже не откровенничали в сводках. Но это… Не думаю, что нацистская пропаганда даже в последние дни войны научилась тому, что умела советская в самый первый. Но узнай население о подлинном темпе продвижения вермахта, о потерях, об отсутствии связи между армиями и фронтами, о реакции самого вождя на весть о нападении – и не стало бы державы, лишь охваченное паникой стадо.

Слава советской цензуре. Если конец света цензурироваться будет на советский манер, человечеству уготован пристойный уход со сцены. Цензура не дала сработать фактору внезапности. Правда не дошла до масс. Свидетельства беженцев глушились фанфарными маршами и грозными призывами приравнивать паникеров к диверсантам и агентам. Очевидцы, опасаясь стать паникерами и, таким образом, диверсантами, предпочитали не верить себе и бормотали, что, наверно, это только у них так сложилось, а в других местах…

Слава советской пропаганде. Деморализованная опровержением ТАСС страна усилиями пропаганды быстро оправлялась от шока внезапности и к сопротивлению оказалась готова. Этот народ веками воспитывался в готовности к борьбе любой ценой. И пропаганда этого не упустила, это она развила, создав нетленные произведения искусства, шедевры песенного жанра, великие фильмы.

Дух населения поддерживался, но положения дел на фронтах это не улучшало. Жуков в качестве представителя Главного Командования отправился на Юго-Западный фронт. На Западный посланы были Шапошников и Кулик.

На Западном фронте представителям Ставки ничего сделать не удалось. Шапошников сразу же заболел – он и был тяжело больным человеком, страшные вести свалили его с ног. Кулик, полное ничтожество, на несколько минут слетал в Сувалковский выступ, иммитируя бесстрашную деятельность.

Жуков на Юго-Западном фронте сделал все возможное. Он не позволил отступлению превратиться в бегство. Но и перейти в наступление ему не удалось несмотря на численное превосходство сил Юго-Западного фронта. Ведь это давно уже не был округ Якира, где нарком Тимошенко командовал лишь конницей…

26 июня Жуков отозван был в Москву ввиду катастрофического положения на Западном фронте. Предотвратить катастрофу не удалось.

Авторство в дальнейших мерах по предотвращению перехода военной катастрофы в падение державы по праву принадлежит прежде всего солдатам и командирам Красной Армии во всех очагах обороны, бездорожью западных областей и лишь в третью очередь Ставке.

Весь ход военных действий на советско-германском фронте на протяжении 1941 года был не чем иным, как срыванием графика наступавшего вермахта любой ценой. В контрнаступления в Белоруссии, на Украине, у Одессы, Смоленска, Брянска под колеса германской военной машины, чтобы затормозить ее и спутать взаимодействие частей, бросалось неподготовленное ополчение, людское мясо, зачастую безоружное. К этому, с позволения сказать, способу ведения войны вынудила неготовность к ней.

Но то же можно было сделать и в 1940-м. Даже при неготовности армии потери не были бы так тяжки, какими оказались в результате демонстрации Гитлеру миролюбивой беззаботности.

В 1941-м положение изменилось. Теперь Германии бить приходилось бы уже не в спину, а в лоб. Жуков в отчаянии предлагал упреждающий удар по сосредоточившимся для нападения армиям вермахта, но можно верить маршалу, когда в конце жизни он в беседе с К.Симоновым сказал, что такой удар в 1941 году привел бы к еще более тяжелым последствиям.

Что могло быть тяжелее осады Ленинграда и Москвы?

Немедленное поражение в войне.

***

Ожидавшая вторжения Великобритания пристально следила за приготовлениями Гитлера на Востоке. 14 июня, в самый день «Опровержения ТАСС», Разведывательный комитет представил доклад о вероятных аспектах советско-германской войны. В докладе отмечалось, что СССР обладает значительными по численности формированиями, но вооружение устарело, оснащение связью отсутствует, а командование малокомпетентно. Англичане считали, что первая фаза вторжения, включающая оккупацию центральной Украины и Москвы, займет 3-4, самое большее 6 недель. По докладу, основные последствия для англичан, заключались в том, что от трети до половины немецких сухопутных войск и авиации на протяжении этого времени будут заняты на Востоке, и понадобится некоторое время, чтобы восполнить их и перебросить обратно на Запад. Это значило, что Гитлеру придется на время – вряд ли продолжительное – отсрочить планы вторжения на Британские острова.

О переломе в ходе войне и речи не было.

Да и кто мог ожидать от обескровленного народа таких жертв?

***

В непонятной стыдливости редкие авторы поминают – а больше тех, кто отрицает, – что уничтоженные деятели партии и военного руководства представляли из себя лучшее, что было в советском обществе.

Эти люди осмыслили историю и свое участие в ней, не всегда безупречное, и извлекли из этого урок. Они обратились к попранным в революции семенам общечеловеческого. В условиях установившейся, как им казалось, государственности, они пытались хранить эти семена. Они несли бремя морали, права, образования, воспитания. При несомненной государственности мышления их отличала способность разбираться в материях, выходящих за пределы государственного. Чувство юмора, включая самоиронию. Умение проводить досуг помимо застолья. Манера ходить, говорить, кланяться, интересоваться искусством и играть на музыкальных инструментах.

Это были люди, а не государственные куклы. Ни в коем случае не винтики аппарата. Личности.

Но "… помимо главной, очевидной, безмерно страшной, но всем понятной и объяснимой беды, которая обрушилась на страну в июне сорок первого… помимо этой смертельной опасности существовала другая, дьявольская напасть, невидимая и вездесущая. Еще до того, как пришла явная и объяснимая драма, она высасывала из страны живительные соки, уносила, словно тать в нощи, людей, обезлюживала города и веси, иссушала плодородные нивы и напускала такого дурмана, что лютый враг казался людям самым дорогим и великим другом, а друзья – врагами народа." (Борис Панкин, "Четыре Я Константина Симонова")

С этим лютым врагом своего и всех других народов во главе страны и вступил советский народ в войну.

При блистательных тактиках Тухачевском и Уборевиче, при гениальных стратегах Якире и Блюхере Жуков был хотя и не сверкавшим выдумкой, но не лишенным дарования и отлично подготовленным генералом Красной Армии.

Чистка РККА сделала его единственным, сочетавшим мастерство и решительность.

Единственность сделала его гениальным.