Текст книги "Читая маршала Жукова"

Автор книги: Петр Межирицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

33. Выполнение плана «Барбаросса»

Неприятности для вермахта, как отмечено выше, начались уже при утверждении плана. 18 декабря 1940 года план был Гитлером утвержден с единственной поправкой: группа армий «Центр» (фон Бок) по достижении позиции для броска на Москву (плоскогорья восточнее Минска) должна приостановиться в готовности помочь соседям – группе армий «Юг» (фон Рунштедт) и группе армий «Север» (фон Лееб).

Это и есть элемент гения, которым фюрер германского народа освежил план, поправив заурядно мыслящих генералов и делая свою кампанию отличной от наполеоновской: цель не Москва, а вся европейская территория СССР плюс Москва. Москва лишь увенчает захват территории с ее ресурсами.

В книге Лиддела Харта "Говорят немецкие генералы" приводится беседа автора с фон Мантойфелем, который не раз был гостем фюрера в приватной обстановке. Мантойфель засвидетельствовал, что Гитлер был неплохо знаком с военной литературой, и он, Мантойфель, не имел случая возразить фюреру, если разговор касался материй на полевом уровне военного ремесла: о свойствах различного вида оружия, о влиянии местности и погоды, о настроении и морали войск (в чем Гитлер особенно был силен). Но он не имел ни малейшего представления о стратегии. Он знал, как сражается дивизия, зато понятия не имел об армейской операции. Политическая и дипломатическая изощренность фюрера, позволившая ему взойти к власти и покорить пол-Европы, сочеталась с полным провалом в полководческом даре. Подобным образом и генералы его (Маркс, фон Бок, Гудериан, Гот), обладавшие стратегическим талантом, не умели определить момента для нападения. Разница в том, что, не обладая таким даром, они влиять на политику Германии и не пытались, а Гитлер, профан в военном деле, возомнил себя гением, и влияние его было решающим.

Возможно, сознание политической некомпетентности поясняет причину, удержавшую генералов от решительного выступления против поправки, превращавшей войну молниеносную в обычную. Многие авторы удивляются, что не возразили ни главнокомандующий сухопутных войск фон Браухич, ни начальник штаба Гальдер, ни фон Бок. Прежде всего, нет доказательств, что они не возразили. Протест их не был достаточно решителен, не до отставки – это да. И потом, лишь Гальдер и фон Бок были убежденными сторонниками генерала Маркса. Остальные участники совещания мыслили слишком академично для рискованного рывка на Москву мимо Киева, разве что Красная Армия равномерно откатывалась бы по всему фронту. А фон Бок и Гальдер, оказавшись при обсуждении в меньшинстве и трезво оценивая свои дипломатические чары, не стали ломать копья. Может статься, что фон Рунштедт пойдет по Украине бодрее, чем фон Бок по Белоруссии. Может статься, что они обойдут танковыми клиньями Пинские болота синхронно. Может статься, еще до захвата Киева развалится большевистский режим. Словом, дело само себя покажет, и тогда, в ходе войны, самый успех наступления настроит фюрера в пользу Московского варианта, неопровержимого настолько, что выгоду его доказать не легче, чем аксиому.

Простые истины труднее всего доказуемы…

***

Здесь не обойтись без небольшого отступления.

Ко время разработки "Барбароссы" повержены Польша и Франция, не без помощи фюрера едва унес ноги экспедиционный корпус Великобритании, немалый понеся урон. И странно прозвучит, что, оказавшись внезапно, в общем, втянут в войну с Францией и Великобританией, Гитлер не смел и планировать их разгрома.

9 октября 1939 года Гитлер издал директиву: не позднее 12 ноября нанести удар на Западном фронте. Цель удара – "…разгром максимального количества французских и союзных войск с одновременным захватом возможно большей части территории Бельгии, Голландии и северной Франции как базы для морской операции против Англии и создания широкой защитной зоны для Рурского района".

Звучит громко, а на деле даже при успехе операция сулила захват каких-то 40 миль бельгийского побережья в качестве плацдарма для гипотетической высадки в Англии. Зато при неудаче это осеннее вторжение -война ведь не всегда идет по шоссе – вело к вязкой позиционной борьбе во Фландрии, к повторению пройденного на полях Первой Мировой. Директива просто отражала страх фюрера, что Франция оккупирует Бельгию и укрепит ее границы.

Гальдера и Браухича мутило от этого плана, но, памятуя о судьбе предшественников, они не противились. К несчастью для цивилизации, плохая погода, подозрение в утечке информации (ложное, как оказалось) и, главное, оппозиция тех высших германских офицеров, кто, в отличие от главнокомандующего сухопутными силами и его начальника штаба, не опасались за тепленькие местечки, привели к отсрочке плана, тем паче, что генерал-майор Эрих фон Манштейн предложил план более цельный, каковой и утвержден был 18 февраля. План предусматривал наступление через Арденский горно-лесной массив, где удара никто не ждал и где он был вскоре нанесен, приведя Гитлера к господству над Европой.

Нерешительный вариант плана кампании на Западе, отражавший боязнь Гитлера допустить союзников в Бельгию, обнаруживал нервическое свойство фюрера гнаться за любой целью. В ход кампании на Западе он вмешался лишь однажды, выручив у Дюнкерка с далеко идущим политическим замыслом (который не оправдался) английский экспедиционный корпус. Но, благодаря своим генералам, он получил все же возможность победно топнуть ножкой – известный кадр! – у компьенского вагона.

Дюнкерк был не последним актом военного творчества фюрера. Но следующее прямое вмешательство в руководство войсками на театре военных действий обошлось ему куда дороже дюнкеркского афронта…

Все же, говоря о кампании в России, надо постоянно помнить о ряде предшествовших великолепных операций вермахта и люфтваффе. Без учета этого не воссоздать достоверного фона опьяненности могуществом военной машины рейха. Кампании эти и впрямь спланированы были с последовательностью, а осуществлены с четкостью часового механизма, с энергией и натиском столь неумолимыми, что это повергло мир в оцепенение. Практически бескровно была оккупирована Норвегия. Крит захвачен воздушным десантом. Вторгшись из Болгарии, Венгрии и Австрии, вермахт в течение восемнадцати дней покончил с Грецией и Югославией. Общие потери убитыми и ранеными составили пять с половиной тысяч. По сравнению с рейхом противники были малы, а Гитлер, поставив задачу оккупации Балкан, в детали не входил, ибо занят был предстоящим вторжением в Россию. Подготовка на Востоке делала особый упор на внезапности. Внезапность давала безмерные преимущества. Поэтому дезинформацией Гитлер занимался лично и с предельным тщанием. (Мелочам, вроде оценки состояния дорог, он времени не уделял…)

Вермахту на Балканах предоставлена оказалась полная свобода, и он показал класс в проведении глубоких операций того типа, какой разрабатывался репрессированными командармами РККА и для Красной Армии оказался похоронен вместе с ними.

Вопреки распространенному мнению, война на Балканах не отсрочила выполнения плана "Барбаросса" (из-за поздней весны и дождей дороги в Росии все еще подсыхали) и не ослабила удара. Напротив, к началу кампании против СССР вермахт после балканской разминки подобен был новой сверхмощной машине, прошедшей обкатку и трейнинг персонала в условиях, максимально приближенных к реальным.

На рассвете 22 июня адская машина двинулась на восток.

***

Хоть ошибки вермахта здесь не рассматриваются ввиду ничтожности тактических просчетов генералов по сравнению со стратегическим просчетом фюрера, надо отметить: Гепнер, Манштейн и командующий группой армий «Север» фон Лееб, да и все руководство сухопутных войск не использовали падения Даугавпилса для взятия Пскова уже 2-4 июля. Подтяни они к 56-му болтавшийся без дела 41-й танковый корпус Рейнхардта, одной лишь дивизией участвовавший в упорных танковых боях у Резекне, – и падение Пскова делало падение Ленинграда неизбежным в июле, сходу, без предоставления городу времени на подготовку обороны. Танковая группа Гепнера с 22 июня до 14 июля прошла 750 км вглубь страны. Как будто неплохо. Но всякому понятно, что падение Ленинграда в июле смещало и без того шаткое равновесие всего советского фронта.

Катастрофа в Белоруссии, на направлении главного удара группы армий "Центр", открыла ей дорогу на Смоленск и Москву. И 2 июля танковый клин фон Бока вышел в район Ярцево, восточнее Смоленска, на то самое плоскогорье восточнее Пинских болот, исходный плацдарм для удара на Москву, где генерал Маркс намечал синхронное слияние стрел групп "Центр" и "Юг". Великолепные танковые командиры Гот и Гудериан рвались вперед, нацеленные на район Москва-Горький – сердце промышленности, сердце страны. Они вполне отдавали себе отчет в том, какую панику и ужас сеют совместно с прикрывавшей их с воздуха люфтваффе. Горящие села и поля они оставляли за собой в качестве ориентира для авиационной поддержки, пожарами грубо обозначая свой передний край и указывая на объекты по фронту, подлежащие удару с воздуха. Опыт прошлых побед придавал им уверенности в себе. Их не заботили фланги, они верили в пехоту. Их не трогал расход горючего, война лишь началась, горючего было вдоволь. Они шли днем и ночью, разрезая коммуникации, громя гарнизоны, а основная масса советских войск в районе Смоленска исходила кровью в полуокружении, в плохо координируемых атаках, не замедлявших наступления танкового клина. Ворвись он в Подмосковье с его развитой сетью дорог в июле-августе, когда погода была превосходна, вермахт свеж, а о снятии войск с Дальнего Востока лишь подумывать начинали – как это было бы худо…

И тут вмешался Гитлер. 3 июля, еще не категорически, он пытался остановить фон Бока, выдержавшего ради дальнейшего движения к Москве свирепое столкновени с ним и Гальдером (?!), опасавшимися за фланги. Для Гитлера успех наступления выражался цифрой пленных (чем в Балканской кампании он не интересовался). А фон Бок понимал значение деморализации противника, кратковременность этой деморализации и необходимость использовать ее с максимальной энергией для еще большей деморализации и достижения главной цели – выигрыша войны. Для этого нельзя Красной Армии давать передышки, удары должны сыпаться на нее градом, и вермахт способен на это, он мобилен!

Но такие вещи диктаторам не разъясняют. В аудиенциях нельзя учить властителя аксиомам стратегии. Приходится делать вид, что вожди и сами все понимают. Положение обязывает. Положение солдата перед главнокомандующим. Все же разгневанный фон Бок ответил, что на пути к Смоленску уже взято в плен более ста тысяч русских и эта цифра растет ежедневно.

Ему удалось отстоять свое мнение. Не надолго.

Наиболее интересно в этом эпизоде изменение позиции Гальдера.

После войны, анализируя в беседе с Лидделом Хартом причины срыва молниеносной войны, Гальдер и фон Рунштедт назвали одной из главнейших причин неожиданную многочисленность советских войск на Украине. В оригинале у Харта стоит слово awkward, что в переводе означает неуклюжий, неловкий, неудобный, затруднительный. Интерпретируя это признание, нельзя забывать, что о концентрации советских войск на Украине германская разведка знала. Стало быть, не это было для немцев неожиданностью. Тогда – что? Видимо, предположение, что, коль на Украине войск много, то на Московском направлении еще больше! Экстраполяция эта была неправомерна. Она тоже исходила из предположения, что Сталин придерживается оборонительной стратегии. Немцы пока не ждали от него наступательных действий. А он, и впрямь будучи к ним не готов, но готовя в тайне и зная, что передвижку войск не скрыть, дислоцировал их на главном направлении, на Украине, постепенно, за годы до удара.

Как бы то ни было, на основании разведданных и этого предположения предпочтение при распределении сил между группами армий было отдано группе "Центр". И в результате вермахт распределен оказался обратно пропорционально силам советских войск. Группа "Центр" вырвалась вперед, а группа "Юг" отстала больше, чем готов был допустить даже Гальдер, чтобы санкционировать наступление на Москву одной лишь группой "Центр", хотя бы и с двумя танковыми армиями Гота и Гудериана мимо противостоящего группе "Юг" Киева с его Юго-Западным фронтом. Равномерного наступления по всему фронту не получилось, и Гальдер оробел, его заворожила карта оперативной обстановки. Поправка фюрера в план операции "Барбаросса" стала реальностью, а Гальдер отступился от фон Бока. (Потом он опомнился – поздно!)

Но фон Бок теперь, в соприкосновении с войсками Красной Армии, видя растерянность, а то и панику, воочию оценивая реалии (уровень командования, обученность и оснащенность противника, отсутствие связи между соединениями и координации между родами войск) наново понял, что фактор растерянности -кратковременный фактор, но он и есть шанс вермахта, единственный и неповторимый. Вероятно, он понял, что эту войну выиграть можно, лишь действуя ошеломляюще[53] и непреклонно. И что решающий миг войны – вот он, здесь и сейчас, пока русские не опомнились. (Еще раз вспомним: это происхожило, когда вождь дотянулся наконец до микрофона и выступил перед страной…) Промедление смерти подобно!

Простые истины труднее всего доказуемы…

Драма фон Бока – общая драма военных. Они привыкли командовать, а убеждать не умеют. Да и кого предстояло убедить? Гитлера? Кто в состоянии убедить маньяка?

Похоже, Гальдер в послевоенных беседах сам от себя скрывал, что с Гитлером и против фон Бока сколотил гроб нацизму. А честный вояка фон Бок едва не привел нацизм к триумфу – и тоже, как и Гальдер, вовсе не наци. Ухмылки Истории…

Но пока вермахт все еще улучшал исходную для удара на Москву позицию, а Гальдер в своем военном дневнике именно в эти дни кипел гневом в адрес фон Бока по поводу его легкомысленного наступлении на Рославль. Между тем, фон Боку понадобилось всего пять дней, чтобы привести войска в порядок после Рославля, который стал еще одним его триумфом – и еще одной трагедией Красной Армии[54].

16 июля Смоленск пал. Потери были умеренны, а соотношение страшно: на убитого солдата вермахта приходилось 22 убитых бойца Красной Армии. Советские войска в районе Смоленска предпринимали ожесточенные атаки с громадным уроном для достижения незначительных тактических целей. Скованные дивизиями вермахта, они оставались в стороне от оси движения танкового клина на Москву и помешать ему не могли.

Но маниакальность Гитлера была так же непоколебима, как и маниакальность Сталина. Эти победы укрепили его во мнении, что он успеет и всю Красную Армию перемолоть, и в Москву войти – до холодов. И рыбку съесть, так сказать, и ушицы напиться. И вместо простого отражения навальных атак с продолжением движения на Москву и Горький в обход блокированных советских усилий, он принял вызов.

И разгорелось Смоленское сражение, в котором при почти том же соотношении потерь вермахт тоже оказался потрепан.

Сражение завершилось 27 июля. Фон Боку пришлось заняться доукомплектованием войск. Результатами сражения стали некоторая потеря времени, колоссальные потери Красной Армии и, на фоне прежнего неумения воевать, ожесточение ее сопротивления и подъем духа.

Возможно, это стало главным результатом битвы. Это и еще одно: на фоне усиливающегося сопротивления Красной Армии недоверчивая Япония утратила веру в молниеносную войну и решила направить свои усилия на юг.

Впрочем, наступать на Москву вермахту не было поздно и теперь. Да и Японии, в случае развала СССР, не возбранялось оккупировать Дальний Восток даже и уменьшенной Квантунской армией.

34. "Отделять и убивать!"

Полное название пресловутого «приказа о комиссарах», выпущенного штаб-квартирой Гитлера 6 июня 1941 года, в самый канун нападения на СССР, таково: «Общая инструкция об обращении с политическими комиссарами». Приказ краток: «В борьбе с большевизмом не рассчитывать, что поведение врага базируется на принципах гуманности и международного права; политические комиссары ввели в обиход варварские, азиатские методы войны; следовательно, они подлежат обращению с максимальной суровостью; их расстрел на месте пленения или, тем паче, оказания сопротивления есть вопрос принципа и обязанность каждого солдата; при пленении немедленно отделять их от остальных военнопленных; после отделения ликвидировать».

В преамбуле сказано: "Рассылку копий ограничить командующими армиями и воздушными флотами. Ознакомление по нисходящей линии производить путем устных инструкций".

Но как удержишь секрет нераспространением копий, если из героев герой, полковой комиссар Е.М.Фомин, глава удивительной обороны Бреста, расстрелян там, где победитель должен бы отдать ему салют за воинскую доблесть на рубеже его Родины, у Холмских ворот крепости, на берегу пограничной реки Мухавец… От своих разве такое скроешь…

Главное командование сухопутных сил знало о готовящемся приказе и пыталось парировать его приказом Браухича от 24 мая 1941 года, подчеркивавшим: обязанность войск – вести военные действия, что не оставляет им времени для расследований и сортировочных операций; ни при каких условиях солдаты не смеют поступать по своему усмотрению; они всегда обязаны действовать по приказу офицеров.

В этом приказе наивность лучших германских офицеров смыкается с простодушием командармов РККА. И те и другие привержены были кодексу чести. И те и другие переоценивали свою способность контролировать события. И те и другие полагали, что древко знамени еще в их руках, тогда как оно давно было в руках их вождей – черное знамя! Для командармов это обернулось гибелью. Для генералов вермахта – провалом их не слишком решительного протеста, а впоследствии для многих заслуженной скамьей подсудимых.

Любопытно отметить, что протест офицеров тем был слабее, чем выше было их положение. Так, начальник оперативного отдела штаба группы "Центр" подполковник (позднее бригадный генерал) Хениг фон Тресков ознакомление с этим приказом считал началом своей деятельности по устранению фюрера. Он принялся уговаривать своего начальника (и дядю) Федора фон Бока вместе с его коллегами, командующими группами войск фон Леебом и фон Рунштедтом, отправиться к Гитлеру. Бок ответил: "Он выставит меня вон". Бок знал, что Браухич уже был вышвырнут фюрером дважды, не достигнув ни отзыва приказа, ни малейших изменений в нем. На повторные просьбы фон Бок ответил: "Господа, я уже заявил свой протест."

Неизвестно, все ли офицеры вермахта озабочены были вопросами чести, но все поняли: приказ, не оставляющий выбора противнику, безмерно осложняет войну. В 1942 году именно по этой причине действие приказа было отменено официально, и пленных комиссаров показывали в кино. Но в 41-м, когда фон Бок обсуждал вопрос с командующими армиями фон Клюге, фон Вейхсом и Гудерианом, решено было так: корпусным командирам будет устно указано, что приказ несовместим с правилами ведения войны, и ликвидация комиссаров нежелательна.

Сопротивление офицерства привело к тому, что Гитлер попросту изъял вопрос из компетенции войск и передал эйнзатц-группам. И позже, по мере ожесточения войны, фюрер не позаботился о минимальной хотя бы человечности в ходе военных действий. Напротив.

"Германская армия 1941 года производила сильное впечатление. Прежде всего безжалостностью и жестокостью, – вспоминает шофер Жукова А.М.Бучин. – Прохладный денек в конце лета. С запада беспорядочной стаей возвращались наши истребители И-15 и И-16. Машин с десяток. Наверно, они летали на штурмовку и израсходовали боезапас. А вокруг носились два "мессера", подбивая пушечно-пулеметным огнем наших по очереди. Особенно жалко выглядели наши бипланчики И-15; получив очередь, самолет клевал носом, входил в штопор и, как сорванный лист, устремлялся к земле. Из одного И-15 успел выпрыгнуть летчик. Над ним… развернулся парашют. Георгий Константинович и мы, свидетели происходившего, с облегчением вздохнули: хоть этот спасется. Но в ту же секунду мелькнул "мессер", влепил в упор очередь в беспомощно качавшегося на стропах парня и ушел. Парашют как-то бережно опустил тело летчика на землю недалеко от нас. Подошли. Он был совсем мальчиком, в синем комбинезоне, кожаном шлеме, весь залитый кровью. Жуков отрывисто приказал: "Предать земле с почестями". Повернулся и пошел прочь. Редко когда я видел такой гнев на лице генерала, глаза сузились и буквально побелели.

Через пару дней генерал Кокорев, состоявший для поручений у Жукова, на моей машине отправился зачем-то в войска на передний край. Ехали проселком черес лес и внезапно выскочили на поляну, а на ней паника – бегают, ополоумев, несколько десятков красноармейцев, мечутся в разные стороны, а над ними на бреющем полете развлекается "мессер" – обстреливает перепуганных ребят. Моя "эмка" камуфлированная, и немец, видимо, не заметил нашего появления. Я мигом загнал машину под дерево, в кусты. Кокорев ушел, мне пришлось еще какое-то время смотреть на кровавые похождения мерзавца. Даже морду ухмыляющегося убийцы запомнил, он, сволочь, был умелым летчиком и почти притирался к земле, так что виден был через колпак М-109".

В сентябре 1941 г. у деревни Чувахлей, Горьковской области, такой вот охотник с бреющего полета мимоходом обстрелял мальчонку, бродившего в ясный полдень. Одного-единственного в ржаном поле. Он промазал. Но тысячи тех, по ком не промазали, взывали к мщению. Первые полосы газет не испытывали недостатка в фотографиях убитых детей и старух.

К молниеносной войне идеологически готовиться незачем. Но война затянулась. Идеологически Гитлер проиграл ее сразу. Он ожесточил ее до начала "приказом о комиссарах" и не сделал корректив после. Он не считал, что ведет войну с великой страной. Он игнорировал то, что ее население верно традиции – жертвовать всем, а собственной жизнью чуть не в первую голову, ради свободы и независимости нищей своей родины.

Карта, с которого пошел Гитлер, был идеологический козырный туз. Война с самого почти начала стала народной. Она не могла не стать отечественной. Она не утихла бы даже при неблагоприятном ходе событий.