Текст книги "Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле, и Индо-Китайском архипелаге"

Автор книги: Петр Добель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Китайцы не станут даже укладывать шелковых материй или чай в сырую погоду, разве когда европейцы, имеющие с ними коммерцию, принудят их к тому, желая скорее нагрузить корабли. Мне случалось видеть суда, кои принуждены были более трех недель ждать в Кантоне против воли шкипера и хозяина, ибо купец-поручитель китаец не хотел укладывать шелка, составлявшего часть их груза, до наступления сухого времени. Сим можно объяснить постоянство и красоту цветов, кои зависят и от рачительной укупорки оных. Китайцы говорят, что если вновь окрашенный шелк уложен до совершенной высушки оного или в сырую погоду, то не только потеряет блеск и яркость, но даже на нем окажутся пятна. Они, может быть, имеют секрет в пряже и ткании шелка, о коих мы ничего не знаем, но, конечно, не в красильном искусстве.

ГЛАВА V

Замечания о характере китайцев. – Превратные понятия их. – Китайская хронология. – Национальная гордость и высокомерие. – Законы недействительны и недостаточны в Китае. – Испорченность правительства. – Продажа мест и почестей. – Замечания и наблюдения над крестьянами. – Нищие в Кантоне и окрестностях. – Употребление опиума и следствие оного. – Ограниченное состояние медицинских знаний. – Анекдот

Я особенно желаю хвалить и удивляться всему тому в Китае, что заслуживает подобную дань, и буду всегда почитать в китайцах их трезвость, умеренность и деятельность, но что касается до их правительства, наук, религии, общественных заведений, улучшений в образовании, нравов и обычаев, то, конечно, те, кои превозносили китайцев в сем отношении, жестоко ошибались. Конечно, китайцы, может быть, превосходнее турок, но они такие же полуварвары и столь же далеки от истинного просвещения и, подобно всем прочим народам Азии, заслуживают название варваров. Китайцев обвиняют в ревности, скрытности, зависти и недоверчивости; но сему причиною их правительство и недостаток хорошего воспитания. Чего можно ожидать от человека, коего с юности учат искусству обманывать, столь необходимому для ограждения себя от жадного правительства и для успехов своих предприятий в жизни! Посему-то я весьма удивлялся, встречая столь многих честных и добрых людей в Китае. Странно было бы входить в причины, заставлявшие сих людей быть честными: пусть это происходит от совести, от своекорыстия или чего другого; я хочу только доказать, что это действительно так и что уверение многих авторов, будто бы благодарность и привязанность к европейцам вовсе чужды китайцам, есть одна клевета: мне случалось встречать много примеров благородного поведения, бескорыстия и привязанности к господину или другу, кои всегда и везде заслуживают похвалу, не входя в побудительные причины сих действий. Если рассмотреть с величайшею подробностью причины действия в наших странах, то я не сомневаюсь, что многое убавилось бы из всего, представляющегося ныне благородным и бескорыстным.

Китайская хронология, восходящая за 40 и за 50 веков до Рождества Христова, конечно, должна быть большею частью баснословна. Без сомнения, когда европейцам исторические памятники китайцев сделаются доступны, то критический разбор оных убавит на несколько тысяч лет древность их истории, коею они ныне хвалятся. Китайцы, как в сем отношении, так и во всех других, далеко отстоят от европейцев; но никто не может уверить китайца, чтобы в его отечестве что-либо могло быть хуже, чем у других. Самолюбие и нетерпимость он всасывает, так сказать, с матерним молоком, а потом оные поддерживаются правительством, старающимся научить его презирать всех чужих чертей (Фан-куэй), учтивое название, коим китайцы величают иностранцев, кои, по их мнению, пришли с грязного конца Вселенной.

Моррисон в своем достойном внимания сочинении справедливо говорит: «Само правительство всеми средствами старается доказать народу, что все меры оного во всяком случае полезны и благотворительны. Оно на опыте узнало, что весьма полезно в декретах своих выводить доказательства и силлогизмы, хотя, впрочем, оно не весьма совестится выдавать ложь за правду». Едва ли существовало на земле когда-либо правительство, которое бы столько имело нужды в публиковании софизмов и бесстыдных лжей для оправдания своего бездушного управления.

Их «Златое уложение», так названное теми, которые оному удивляются, слишком строго и жестоко для приведения в исполнение и только служит покровом для лихоимства, несправедливостей и для исторжения взяток местными начальствами. От времени до времени обнародуются манифесты богдыхана, составляемые из кудрявых и надутых метафор и писанные хищным и вкрадчивым образом, отличающим слог китайцев, для утешения и увеселения нации[30] 30
  Упоминая об издаваемых китайским богдыханом манифестах, я неизлишним счел приобщить здесь, для любопытных читателей, выписку из изданного в Англии протестантским миссионером Мильном (Rev. William Milne) в 1817 году перевода с китайского, так называемого Священного эдикта, или манифеста, заключающего в себе XVI правил богдыхана Канг-хи, с пополнениями сына его, богдыхана Юнг-чинга, объясненных одним мандарином.
  Начало обычая обнародования от времени до времени наставлений, относящихся до нравственности, земледелия и промышленности, коему всегда следовали китайские государи, восходит до времен учреждения монархии. Император китайский есть не только начальник государства, верховный жрец и главный законодатель, но, сверх того, он есть глава ученых и первый литератор; он обязан не только управлять, но и наставлять народ свой, или, лучше сказать, управлять и наставлять значит в Китае одно и то же. Беспорядки и преступления всякого рода рождаются от невежества, и лучшее средство соделать людей добрыми, по мнению китайцев, состоит в том, чтоб их просветить. Все декреты или указы суть наставления; приказания даются в виде уроков и даже известны под сим именем; наказания и казни суть прибавления к оным.
  Государь, по-китайски в строгом смысле, есть отец, наставляющий детей своих, который иногда бывает принужден наказывать их. В Китае считают сие патриархальным правлением, но коему и самый деспотизм перестает быть тягостным. Должно признаться, что если бы сия наружная форма не скрывала обманов, то приносила бы честь роду человеческому.
  Из числа происшедших от подобного обычая в новейшие времена политико-нравственных указов замечательнейший есть так называемый святой эдикт, который состоит из 16 правил, изданных богдыханом Канг-хи и пополненных наследником его Юнг-Чингом. Один мандарин, начальник соляных промыслов в Шен-си, по имени Ванг-еу-по, объяснил сей эдикт, и сие-то объяснение весьма употребляется в Китае.
  В предисловии к переводу миссионера Мильна сказано, что еще во время царствования в Китае династии Чеу, т. е. от XIII до III века перед Рождеством Христовым, первый день каждого месяца назначен был для обнародования законов; в подражение сему древнему обычаю первый и пятнадцатый день каждого месяца избраны ныне для преподавания народу пояснений сего священного эдикта. В каждой деревне или городе местные гражданские и военные начальства, облеченные во все знаки своего достоинства, собираются в большой публичной зале, буде таковая есть, или в особом месте. Церемониймейстер, необходимая особа в китайском собрании, громким голосом приказывает всем, по чинам и достоинствам, проходить туда, произведя предварительно перед таблицами богдыханских законов установленное число, т. е. девять, земных поклонов и три коленопреклонения. После сего все в молчании становятся, и церемониймейстер возглашает: «Начинайте с уважением!» Гражданский чиновник, коему поручено читать, приближается тогда к некоторого рода жертвеннику, преклоняет колени и почтительно берет ту таблицу, на коей изображено правило, избранное для чтения в тот раз. Один из окружающих старцев берет от него таблицу и кладет ее на особую подставку, или аналой, перед народом, потом чиновник дает знак молчания особым деревянным молотком, а церемониймейстер возглашает: «Объясните такое-то правило», — что чиновник и исполняет.
  Шестнадцать правил, состоящих каждое из семи знаков, или слов, сочинения Канг-хи, не заключают в себе ничего, заслуживающего всех сих церемоний: они состоят из весьма известных общих нравственных правил, предписывая любовь к родителям, послушание к ним, согласие с ближними, прилежание к землепашеству; наставляя, как сохранять шелковичные деревья, описывая пользу литературных занятий и, наконец, повелевая удаляться от иностранных вероисповеданий. Также советуют: объяснять законы, дабы незнающие и злые удалялись от преступления оных; наставлять детей и меньших в семействах, дабы предупредить вред; предохранять добрых от ябед злых; объяснять об укрывателях беглых; платить исправно подати; обязывать начальников семейств, десятников и сотских взаимной ответственностью для истребления воров и проч. Для нас, конечно, было бы занимательнее знать средства, кои китайцы к приведению правил сих в исполнение употребляют, нежели самые правила, кои слишком общи и неопределенны.
  Пояснения наследника Юнг-Чинга и мандарина на каждую статью гораздо для нас занимательнее, ибо мы находим там несколько приспособлений, кои дают нам некоторое понятие о нравах обычаях и о духе правительства. Нравственные же статьи объясняют нам то, что должно бы было быть, а не то, что есть действительно. Юнг-Чинг особенно обращает внимание на вред, могущий произойти от иностранных сект, особенно же вера Фо ему не нравится. Он осмеивает догматы и церемонии оной. Между прочим говоря, что последователи секты Будды приписывают особую силу некоторым словам (как-то Амида Будда, т. е. существо предвечное), кои они беспрестанно повторяют, полагая тем совершенно очиститься от грехов своих и спастися сим дешевым средством, он присовокупляет: «Положим, например, что вы преступили закон, и вас за то привели в судейскую для наказания; неужели вы думаете, что если вы начнете во все горло кричать ”ваше превосходительство”, то судья вас простит за то?» В другом месте он же говорит: «Если вы не будете жечь золотой бумаги в честь Фо или не будете приносить ему жертвы на алтарь, неужели думаете вы, что ваш бог будет на вас злиться и накажет вас? В таком случае ваш Фо – настоящий бедняк! Для примера возьмем какого-нибудь начальника: если вы не кланяетесь ему низко, а исполняете свою должность, неужели он за сие лишит вас своего покровительства, или если вы нарушите явно законы, да низко кланяетесь, неужели он простит вас?» Даже христианство не избегло нареканий китайского комментатора: «Секта Господа небес, – говорит он, – твердящая о небе, земле и бестелесных существах, также весьма опасна; но поелику европейцы, исповедующие оную, знают хорошо астрономию и математику, то правительство и употребляет их для исправления календаря; это, однако же, не значит, чтобы вера их была хороша, и вы не должны следовать оной, что бы они ни твердили».
  Во всех наставлениях сих царствует какая-то откровенность: из одного примера легко усмотреть, что в наставлениях богдыханских нет ничего изысканного или приготовленного. После доказательства, что хотя законы весьма сложны и разделены на параграфы, однако ж, все оные можно подвести под простые правила, врезанные небом в сердца наши, он продолжает: «Хотя вы, народ и воины, по природе глупые и бестолковые невежи, не понимаете доказательств и справедливости, однако ж, вы бы должны были, из привязанности к семействам вашим, из любви к самим себе, знать, что, однажды попавшись в сети законов, вы почувствуете тысячу мучений. Не лучше ли покаяться в тиши ночной, чем ожидать минуты, когда поставят вас под палки, и вы будете издавать жалостные вопли и проч.».
  Сей перевод миссионера Мильна рассматривал известный ориенталист Абель-Ремюза и отзывался о нем с особенною похвалою. Сведения наши о китайской литературе много потеряют смертию ученого Абель-Ремюза: он, по последним известиям, окончил полезную жизнь свою в Париже в начале июня сего, 1832 года. – Прим. перев.


[Закрыть]. В прежние времена богдыханы отправляли в каждую область нескольких высших мандаринов, избранных из числа мудрейших и добродетельнейших, для рассмотрения требований молодых людей, имеющих право на звание мандаринов, коих надлежало им избирать без лицеприятия, даже из среды беднейших граждан, обращая притом внимание единственно на личные достоинства каждого.

Лихоимство настоящего правительства сделало бесполезным сие прекрасное учреждение. Обман и сребролюбие дозволяют ныне позлащенному невежеству вступать неосвященными стопами туда, где одни достоинства и добродетели должны бы были быть допускаемы. Сыновья богатых лавочников, имеющие более денег, чем достоинств, избираются ныне преимущественно перед теми, кои употребили много времени и стараний на приготовление себя к государственной службе. Мандарины предлагают темы, и кто напишет лучшее рассуждение, тому должен достаться и титул мандарина. Но увы! Если рассуждения не писаны златыми буквами, то они не много имеют цены в глазах китайских аристархов (зд. мудрецов. – В. М.). Злато есть истинный оселок китайского сердца.

Относительно крестьян, коих мне удавалось видеть в окрестностях Кантона, я могу сказать, что они грубы и необразованны, но гораздо менее нахальны, чем жители городов; конечно, надобно извинить некоторым образом любопытство тех, кои никогда не видали иностранцев, но жителей Кантона ничем извинить нельзя, ибо они непрестанно видят европейцев и, несмотря на то, обращаются при встрече с ними с презрением, никогда не упуская случая сказать учтивое «фан-куэй» (иностранные черти). Причину сего поведения приписывают правительству.

Бедные в Кантоне и окрестностях живут в величайшей нищете; но те, кои живут в лодках на воде, несравненно лучше. По собранным мною сведениям оказывается, что от 60 до 80 тысяч душ живут в лодках и сампанах[31] 31
  Небольшие лодки.


[Закрыть] на воде перед Кантоном. Люди сии ведут деятельную, работящую жизнь и, по-видимому, имеют более способов доставать пропитание, чем те, кои живут на берету, хотя сии последние и пользуются большим уважением; но первые имеют лучший воздух, опрятнейшие жилища и, следовательно, наслаждаются лучшим здоровьем. В порядке содержимый сампан совершенно закрыт от действия солнечных лучей и непогоды; палуба ежедневно чисто вымывается женщинами, а внутренность украшена резьбою, живописью; имея в одном углу род храма для домашнего божества (пенатов), в другом – кухню и проч., представляет собою в малом виде спокойное и удобное жилище; напротив того, дома на берегу, хотя выстроены из кирпича, низки, темны, грязны и в каждой комнате набита куча народа; люди в них нечисты, употребляют пищу нездоровую, представляя зрелище самой отвратительной нищеты. Хотя беднейшие из сампанов также не очень чисты, но, во всяком случае, гораздо лучше домов; ибо вода, будучи под рукою, всегда дает способ жить чище и возрождает привычку к опрятности.

Вода в реке весьма мутна и, непроцеженная, не может быть употребляема в кушанье. Китайцы, процеживая, пьют оную, но европейцы посылают за водою к источникам или вверх по реке. Китайский способ очищения воды состоит в том, что наполняют до половины глиняный сосуд песком, на который кладут тяжелый плоский камень для сгнетения; на сие наливают воду, которая, проходя сквозь песок, вытекает из маленького отверстия на дне сосуда чрез бамбуковую трубочку.

Осенью, с появлением северо-восточных муссонов, окрестности Кантона, низкие и сырые, всегда посещаются злыми горячками и перемежающимися лихорадками, и в течение семи последних лет там дважды была заразительная болезнь, известная под именем тюремной горячки. Язва сия обыкновенно постигала и умерщвляла множество беднейших жителей, кои подвергались сырости и непогоде при скудной и нездоровой пище; но редко нападала на зажиточных. Человек умирал через 24 или 36 часов; если же больной мог пережить сей период и получал лекарства или здоровую пищу, то большею частою выздоравливал.

Часто жизненные силы так были поражаемы, что, кроме сильнейших возбудительных средств, ничто не могло спасти зараженного. Сладкая ртуть (каломель) с опием и потом хина с опием, даже во время пароксизма, останавливали оный, и после нескольких приемов больной вылечивался. Мне случалось видеть больных, кои хотя и перенесли пароксизмы, но так ослабли, что без присланной мною им хины и питательных снедей они бы непременно померли.

Китайцы имеют величайшее отвращение от проносных лекарств, особенно сильных. Телесное сложение высшего и среднего классов народа обыкновенно слабое, и они часто подвержены припадкам в легких и в желудке; может быть, сие зависит от климата и беспрестанного употребления теплого питья. Самая ужасная язва в Китае была оспа, но благодаря человеколюбивым стараниям доктора Пирсона, главного врача британской фактории, прививание коровьей оспы введено, и многие китайцы обучены сему искусству. В Китае также обыкновенны элефантиазис, или арабская проказа, и известная модная болезнь. Если сии две последние случатся соединенно, то они вовсе неизлечимы. Существует закон, коим всякий зараженный проказою, будь он беден или богат, знатен или ничтожен, должен тотчас оставлять свой дом и расставаться с родственниками, имение передавать наследникам и сделаться нищим, от их состраданий зависящим, и перейти жить в сампаны, устроенные на реке в особом месте для зараженных сим страшным недугом. Действия оного на жизненную систему человека истинно ужасны. Потеря рук, ног, губ, ушей и носа суть весьма обыкновенные следствия проказы; кроме сего, тело распухает, кожа подымается, зловонные соки и кровь везде пробиваются и представляют самое ужасное и безобразное зрелище. Если несчастие сие приключится богатому человеку, то он старается скрыть оное и запереться от взоров соседей, подкупя окружного мандарина; но если кто-либо из его родственников имеет намерение на его имение, то может просить высшее начальство об изгнании больного и об отдаче ему имения.

Слепота весьма обыкновенна между низшим классом народа, и китайцы говорили мне, что многие родятся слепыми. Если сие и справедливо, то по крайней мере мысль, будто слепота у них происходит от горячего пара сарацинского пшена, которое китайцы едят горячим из чашки, держа оную подле самого лица, дабы оный удобнее класть в рот своими палочками[32] 32
  Две небольшие палочки, кои держат в руке, употребляя вместо вилок, ибо все яства у китайцев искрошены мелко.


[Закрыть], есть совершенная нелепость. Другие считают, что немощь сия происходит от употребления риса вместо хлеба; но я приписываю ее климату.

Без сомнения, в Китае встречается более уродов, нежели где-либо; сие зависит, как я полагаю, от сидячей жизни и слабого сложения китайских женщин, живущих на берегу и имеющих отвратительные маленькие безобразные ноги. У женщин, живущих в сампанах, напротив того, ноги такие же, как и в других странах, и вообще мужчины и женщины сложены хорошо. Ремесленники и лавочники, ведущие сидячую жизнь, подвержены также многим хроническим болезням и другого рода недугам, происходящим от разврата и употребления опиума.

Опий для курения приготовляется в виде экстракта, подобно очищаемому аптекарями для медикаментов. Требуемая для курения пропорция опия весьма аккуратно каждый раз отвешивается и кладется в нарочно устроенную малую трубку с длинным чубуком, у коего весьма узкое отверстие. Сначала опий возбуждает страсти, потом бывает на несколько часов род опьянения и бесчувственности, в продолжение коих тревожат разные сны, подобно грезам человека в горячке. Впрочем, некоторые из курильщиков опиума уверяли меня, что им представляются самые приятные и разнообразно восхитительные предметы и видения. Конечно, они должны находить в сем большое удовольствие: ибо я видел людей, которые признавались мне, что хотя они уверены, что за сие скоро должны заплатить жизнию, но, несмотря на то, не могут отстать от сей пагубной привычки. Мне случилось вылечить двоих или троих из моих знакомых китайцев, кои, однако ж, не были еще закоренелые курильщики, следующим образом: в то время, когда моему пациенту приходила охота курить, я давал ему прием лаудана (laudanum, тинктуры опия), коего сила равнялась тому количеству опия, какое он имел привычку выкуривать. Это наводило на него крепкий сон, после коего я давал ему рюмки две мадеры и крепительную пищу. Действия лаудана были не так продолжительны или сильны, как самого опия, и аппетит не столько расстраивался, как прежде. Частым повторением сего приема, уменьшая каждый раз количество, заставляли больного совершенно забывать курение опия, хотя он вместо того и курил табак. После сего пациент так быстро укреплялся, что лаудан служил уже лекарством возбудительным, и таким образом больной вылечивался от вредной привычки, которая погубила бы его неизбежно.

В Китае хирургов вовсе нет, следовательно, анатомия там совершенно неизвестна. Мне случалось однажды разговаривать с одним из первых медиков в Кантоне при помощи хорошего переводчика, и я удостоверился, что он и понятия об анатомии не имеет, и даже о кровообращении имеет только сбивчивые идеи. Он полагал, что кровь не одинаково на правой и левой стороне обращается, отчего, сказал он, китайские медики щупают пульс всегда на обеих руках!!! Природа и воздержание в питье и пище лечат китайцев более, чем все их медики.

Нигде раны не заживают так скоро, как в Китае. Ушибы и излом костей, кои в другой стране непременно подверглись бы ампутации (усечению), вылечиваются там без потери членов. Причиною сему, вероятно, есть простая пища жителей, состоящая вообще из небольшого количества сарацинского пшена, овощей и, изредка только, рыбного или мясного соуса; к сему присоединяется рюмка или две любимого их напитка самчу, который редко употребляется в излишестве. Несколько рабочих крыли черепицею дом, соседний с моим; стропила, поддерживающие крышу, будучи ветхи и гнилы, сломились; все работники и часть кровли свалились во внутренность дома; хотя ни одна кость не была переломлена, но пятнадцать рабочих были опасно ранены в головы; а как хозяин сих рабочих был мне знаком, то он и привел всех ко мне, прося перевязать раны. Обмыв оные опийной настойкой, я залепил раны английским пластырем и приказал не снимать перевязок, доколе не сделается нарыва. Из числа глубоких ран только одну нарвало, и то на затылке, где китайцы не согласились сбрить волос, что и было причиною нарыва. Все прочие зажили от первой перевязки. Подрядчик весьма благодарил меня, говоря, что без сей перевязки раны бы разболелись, и он нашелся бы принужденным во все время это содержать и кормить сих рабочих. Он никогда не забывал сего поступка и доказал мне впоследствии, при одном случае, свою признательность.

ГЛАВА VI

Город Кантон. – Климат. – Построение улиц. – Почтение, требуемое мандаринами. – Пхан-Куэй-Куа, председатель купцов Хонг. – Сбережение топлива в китайской кухне. – Обычаи жителей лодок. – Китайские модники и гастрономы. – Разврат и распутная жизнь. – Воспитание и обычаи женщин. – Вред от многоженства. – Анекдот из общежития. – Пустые забавы знатных и бедных. – Сражение перепелов. – Сражение сверчков. – Цветочные боты. – Странный обычай при заключении торгов на чай. – Характеристический анекдот

В летние месяцы в Кантоне весьма жарко, и термометр Фаренгейта редко опускается ниже 82°, а часто достигает 93° и 95°[33] 33
  По Реомюру от 23° до 28°.


[Закрыть]. Впрочем, я уверен, что жар в окрестных местах умереннее, ибо воздух там имеет свободное обращение. В сие время года европейцы, слишком неумеренно предающиеся своему аппетиту или часто подвергающиеся действию солнечных лучей, страждут желчными лихорадками, однако же редко горячками. Зимою и малые морозы бывают редко, но когда задуют северо-восточные муссоны, то с ноября до марта необходимо иметь в каминах огонь. В течение моего первого семилетнего в Кантоне пребывания мне только дважды случилось видеть лед, и тот добытый посредством поставленных на кровле тарелок с малым количеством воды, едва достаточной, чтоб покрыть поверхность. Лед был не толще оконного стекла. Зимою дождь редко идет, но случаются частые туманы, а когда ветер становится восточнее, то и небо покрывается облаками. Вообще кантонский климат весьма хорош и здоров для тех, кои любят теплые страны и одеваются в сырую погоду теплее.

Большая часть улиц в Кантоне весьма узки, ибо назначены только для пешеходов, а лошади весьма редко встречаются, разве в свите какого-либо знатного мандарина, имеющего шествие чрез город. Если мандарин проходит, то все должны давать дорогу, а те, коих несут, останавливаются в стороне, доколь он не пройдет. Экипаж его состоит из больших крытых носилок со стеклянными окнами, несомых четырьмя, шестью, десятью или двенадцатью носильщиками, смотря по его чину. Пред ним несколько человек бегут с хлыстами, коими без милосердия стегают всех заслоняющих дорогу; другие ударяют в гонги или литавры, дабы давать знать толпе о приближении Его Превосходительства, иные же кричат резким голосом, подобным вою собак; чем знатнее мандарин, тем многочисленнее его свита и тем более шуму делают слуги и скороходы. Молодцы сии нахальны и дерзки до крайности и часто грабят по улицам, при проходе своем, у разносчиков и в харчевнях, где для покупающих всегда выставлены у окон съестные припасы на больших лотках.

Нигде не видел я столь разительного различия между богатством и нищетою; однако ж, при всем желании богатых похвастать и блеснуть, они всегда бережливы: сию добродетель, кажется, в Китае лучше разумеют, чем в других землях. Китайцы большие охотники до пиршеств, так что самые скупцы забывают любовь свою к золоту, чтоб попраздновать. Пхан-Куэй-Куа, известный начальник компании Хонг, обыкновенно давал блистательные пиры; но при всем огромном собранном им богатстве прежняя привычка к экономии всегда у него оставалась. Он сказывал мне, что если ему нужно было рано утром заниматься делами, то он, чтоб не терять времени, завтракал в своей лодке при переезде чрез реку, а обедал таким же образом на возвратном пути; так что тотчас по приезде домой он мог заняться с приказчиками и людьми своими рассматриванием счетов и расплачиваться в тот же вечер. Обеды и завтраки его в лодке не стоили ему более полупиастра и никогда не превышали целого пиастра (пять рублей ассигнациями). Человек сей собрал бесчисленные богатства и оставил торговлю. Но случилось, что некоторые купцы сей компании сделались несостоятельными. Богдыхан, зная, что одно богатство Пхан-Куэй-Куа может поддержать кредит оной, повелел ему снова управлять купцами Хонг. Во время последнего пребывания моего в Китае он умер, в 1820 году. Он был проницателен, с обширным умом, но до крайности горд и самолюбив; не любил иностранцев и неохотно за них вступался у своего правительства. Твердым характером, отличною памятью, соединенными с великим любознанием, он, посредством непрерывных с европейцами сношений, приобрел обширные общие сведения, более чем какой-либо китаец мог или имел случай приобрести[34] 34
  Последний известный в Европе президент сей компании назывался Ховка, но и сей недавно, именно в январе сего, 1832 года, оставил оную, а имя его преемника еще до нас не дошло. Вот что напечатано о сем в газете «The Morning Herald»: «В письме из Кантона от 27 февраля 1832 года между прочим сказано: Здесь случилось обстоятельство, весьма важное в торговом отношении, а именно богатейший китайский капиталист в Кантоне, Ховка, глава купцов Хонг, удалился от коммерческих дел с Ост-Индскою компанией и ее Комитетом. Этот случай есть сильный удар для тех, которые отдали свои деньги взаймы разным купцам помянутой компании, потому что огромное богатство и влияние Ховки служило главнейшим за них поручительством. Контракты его о поставке чаев на следующий год разделены между другими китайскими купцами. Престарелый Ховка имел много причин к жалобам, между прочим и ту, что компания не заплатила ему более 350 000 пиастров (1 750 000 руб.) долга, тогда как она в то же время отправила 2 млн. пиастров (10 млн. руб.) в Англию. Столь явная несправедливость заслужила всеобщее порицание даже в самой Англии». – Прим. перев.


[Закрыть].

Китайцы весьма искусны в сбережении топлива для приготовления кушанья. Они употребляют глиняные печи, где жар от дров и угля проведен в самый центр сосуда, в коем варят пищу, так что почти нисколько жару не пропадает. Бережливость в топливе есть вещь весьма важная в стране, где дрова так редки и дороги, а земляной уголь так нехорош, что едва горит, ибо почти вовсе не содержит смолистых частей и, следовательно, совершенно негоден для кухни. Дрова в Китае продаются на вес и стоят от трех до семи мес за пекуль, смотря по их доброте; мелкие еловые дрова суть дешевейшие. Древесный уголь продается от пяти до семи мес за пекуль: из сего читатель удобно усмотрит, что для бедного класса народа топливо весьма дорого, а вместе с тем весьма необходимо. Я часто видел живущих в сампанах на воде, что они успевали снять часть палубы на корме, развести огонь, сварить рис и состряпать соус из рыбы и овощей в 20 или 30 минут, и все весьма опрятно и порядочно. Даже собак, кошек, лягушек и крыс, составляющих иногда их пищу, обмывают и очищают они самым старательным образом, как бы самую деликатную пищу; а сарацинское пшено их, прежде чем сварят, всегда обмывается в двенадцати водах; мужчины и женщины, живущие на воде, равно и некоторые из беднейших, живущих на берегу, едят вместе, за одним столом, хотя между первыми заметно более гостеприимства и менее церемоний. Они вообще нрава веселого и кажутся во всех отношениях счастливее береговых. Притом же они не столь жадны к деньгам. Лодочник проживает все приобретаемые им деньги, может быть, и оттого, что он более подвержен притеснениям мандарина и считает лучше тотчас прогулять свои деньги, чем, собравши их, быть принужденным отдать мандарину. Я мог заметить, что живущие на воде в окрестностях Кантона и Вампоа в течение последних 20 лет весьма поправились в своем состоянии и что между ими менее нищеты в сравнении с бедными на берегу.

Я посетил в первый раз Китай в 1798, потом в 1803 году и оставался там семь лет, потом снова возвратился туда в 1820 году, следовательно, имел хорошие способы делать наблюдения. Несколько мелких компрадоров, коих я оставил в самом бедном положении, исполнявшими должность слуг у своих собратьев, успели в мое отсутствие обогатиться и завести богатые магазины. В подтверждение сказанного мною выше о хорошем расположении и дружеском обращении многих китайцев я должен заметить, что почти все из прежних знакомых моих, узнав о моем прибытии в Макао, тотчас прислали мне, при поздравлении с приездом, маленькие подарки, состоявшие из плодов, чая, конфет и пр., хотя они и не могли иметь надежды чем-либо от меня воспользоваться.

Многие предполагали (конечно те только, кои знали Китай поверхностно), что в народе, столь постоянном и однообразном, не могут находиться модники и гастрономы, bons vivants, но они весьма ошибались: мало есть народов, более изобилующих сими почетными особами в сравнении с китайцами, хотя они в сем последнем, может быть, и не доведены еще до той крайности, в которой находятся в Европе. Одежда китайского пети-метра, или денди, обходится весьма дорого, состоя из дорогих крепов и шелков; сапоги особого покроя из богатейшего черного атласа, изготовляемого в Нанкине, с большими каблуками; штиблеты и наколенья богато вышиты, шапка последнего фасона с пуговкой, трубка модная и из богатых материалов, табак лучшей фабрики из Фокиена, английские золотые часы, зубочистка, привешенная к пуговице на нитке жемчуга, опахало из Нанкина, надушенное цветами чолана[35] 35
  Или чуланна.


[Закрыть], – такова наружность модника. Слуги его одеты в шелковые материи; носилки его соразмерно богаты; встречаясь с знакомым, он принимает вид изученной учтивости и делает разные ужимки не хуже первого лондонского денди или парижского франта; в разговорах он особенно умеет останавливаться и делать ударения на известных учтивых словах, чем китайцы особенно отличаются.

Богатые китайцы любят чистоту и до крайности охотники наряжаться, хотя некоторые из скупости занимаются только наружным блеском, а белья и нижнего платья не переменяют по неделям; тогда воротник и рукава изменяют скупости хозяина, несмотря на богатство верхней одежды. Те, кои имеют сношение с европейцами, наблюдают более чистоты; но вообще китайцы не столь опрятны, как бы можно было ожидать от жителей жарких стран.

Китайцы дозволяют себе всякие чувственные удовольствия и любят неблагопристойные представления и книги, кои развращают нравы и мысли юношей, и вообще доводят удовольствия свои до степени разврата. На китайских театрах мне случалось видеть зрелища, коих невозможно описать без нарушения благопристойности, и все сие представлялось перед женщинами, кои, казалось, тем весьма были довольны! Причина сего есть недостаток воспитания и образованности женского пола и обыкновение присутствовать при зрелищах, от коих и самого низкого состояния европейская женщина с неудовольствием отвратила бы взор. В китайских театрах для женщин всегда назначено особое место, отделенное от прочей части занавесью, но как они обыкновенно сидят впереди у самой сцены, то можно видеть их, и довольно близко, чтоб заметить на лицах их знаки удовольствия. Женщины в Китае редко обучаются грамоте: рукоделие и музыка (если шум можно назвать музыкою) суть единственные предметы их образования, а чтоб проводить время, они играют в карты, в домино и беспрестанно курят табак.

Мужчины и женщины высшего класса никогда вместе в обществе не бывают; у них считается бесчестным обедать с женами, и они живут даже в отдельных половинах дома. Впрочем, я знал некоторых, кои, вопреки сему обычаю, обедывали с женами и уверяли меня, что это им весьма нравилось. Многоженство, конечно, причинило много зла нравственности. Некоторые уже пожилые люди продолжают увеличивать число своих женщин, несмотря на то что сыновья их уже достигли возмужалости. Не раз слышал я об интригах сих сыновей с молодыми наложницами отца.

Однажды за обедом у богатого купца нам, для препровождения времени, представляли пьесу, содержание которой относилось к утонченной жестокости мужа, который без милосердия бил своих жен. Мы спросили хозяина, не случается ли иногда, что жены управляют мужем, и в таком случае просили, чтобы, для нашей забавы, сыграли нам другую пьесу. Учтивый хозяин согласился, и нам тотчас представили две или три пьесы, в коих жены были истинными тиранками мужа, который представлен был настоящим безхвостым петухом. Все гости хохотали чрезвычайно, и мы могли заметить, что жены наслаждались вполне сим зрелищем. Но едва хозяин открыл сие, а особливо, когда мы сказали несколько шуток на его счет, то он чрезвычайно смутился и, приняв строгий вид, никак не дозволил продолжать представлений.

Из сего можем заключить, что, несмотря на совершенное рабство и строгость, с коими содержатся китайские жены, они иногда находят средства управлять своими могущественными господами – мужьями. При дальнейших расспросах я узнал, что обыкновенно та из жен, в которую муж более влюблен, водит его за нос и управляет им совершенно.

Богатые люди, однако ж, не весьма счастливы в семействе своем: они проводят большую часть своего времени в театрах или в обществах на воде, т. е. в цветочных лодках, или в жилищах красавиц, также в игорных домах, на сражении перепелов и проч.

Страсть к игре весьма обыкновенна у бедных и богатых и доходит до высочайшей степени. Пак-Тай(Тей)-Иен, о коем я уже прежде упоминал как о кантонском губернаторе и вицерое, строго запрещал азартную игру, и хотя он закрыл игорные дома, а хозяев оных наказал, но вскоре, на развалинах прежних домов, возникли новые и были посещаемы по-прежнему, как будто бы ничего не случалось. Нет сомнения, что магическая сила денег произвела сей оборот. Злато есть талисман китайца, его божество, коему он приносит все в жертву; мы не должны сему удивляться, ибо он знает, что в отечестве его злато останавливает меч правосудия и открывает дорогу к славе и почестям.

Кроме карт и костей есть у них и другие игры, собственно их стране принадлежащие. Замечательнейшие суть: сражение перепелов, сражение сверчков, мяч, бросаемый ногами, и кегли, в коих они особенно искусны. Чтоб заставить двух самцов-сверчков[36] 36
  Сверчок, по-французски grillon, по-английски cricket:, бывает двух родов: один, живущий в домах, особенно около печей, в теплых и сырых местах, известен по своему неприятному писку или свисту; другой, полевой сверчок (field cricket), из роду кузнечиков, или кобылок, от коих отличается только бурым цветом, и сих-то последних употребляют китайцы для своей забавы. Когда автору случилось однажды, при проезде чрез Сибирь, остановиться для отдыха близ дороги, под тенью деревьев, он заметил, что двое слуг его, китайцы, кои его сопровождали, с величайшим вниманием смотрели уже несколько минут на что-то такое в траве, и когда он спросил их, чем они занимались, они указали ему полевого сверчка, или кузнечика-самца, который жестоко дрался с другим, стараясь защищать небольшую кучку земли, на коей находились две или три его самки, и едва он успевал отбить одного, как являлся другой и начинал с ним бой. Китайцы не могли довольно насмотреться на сие любимое зрелище их и радовались, что и в Сибири можно видеть сию забаву: это доказывает, во-первых, что кузнечики уже по природе друг с другом ужиться не могут, а во-вторых, сколь велика привязанность китайцев к сей народной игре – Прим. перев.


[Закрыть] драться, садят их в глиняную чашку, в шесть или восемь дюймов в диаметре; хозяин каждого сверчка раздражает своего, дотрагиваясь до него перышком, отчего они оба начинают бегать вокруг чашки и, встречаясь, сталкиваются беспрестанно. После нескольких встреч они, приходя в бешенство, начинают сражение с большим ожесточением и дерутся дотоль, что действительно отрывают друг у друга члены! Вот увеселение простого народа! Сражение же перепелов есть занятие высшего класса. Величайшего старания и труда стоит приготовить перепела к сражению. Каждая птица имеет особого смотрителя; он содержит ее в особом мешочке на шнурке, привязанном к нему, и носит ее всюду с собою. Бедный затворник редко видит свет, разве во время корма или когда хозяин сочтет нужным дать перепелу подышать чистым воздухом для сохранения его здоровья. Тогда держат его в руках весьма осторожно, дабы не испортить перьев, по два и по три часа сряду. Терпение и внимание китайцев к сим перепелам, и вообще к певчим птицам, может только сравниться с нежностью матери в отношении к любимому ее ребенку. Когда двух перепелов заставляют драться, садят их в большое решето посредине стола, вокруг коего собираются зрители, чтоб видеть сражение и держать заклады. Сначала кладут в центре решета несколько зерен кукурузы; потом вынимают птиц из мешков, ставя одну против другой в решете близ семян. Если они храбры, то едва одна начнет клевать, как другая тотчас нападает, и начинается жестокий бой, продолжающийся около двух минут. Побежденная перепелка взлетает, и победителя оставляют доедать семена. Самая жестокая битва перепелов не продолжается более пяти минут. Богачи-охотники имеют всегда несколько запасных птиц для сражения, дабы тем занять немалое время дня. В сие время выигрываются и проигрываются важные суммы денег; но много времени проходит в учреждении закладов. Случается, что один перепел выигрывает несколько сот сражений сряду и вдруг бывает побежден новою малоученою птицею; это производит большие заклады и новые сражения, доколе новая птица, в свою очередь, не бывает побеждена. Если мы примем в рассуждение, как мало удовольствия доставляет сия забава в сравнении с трудами, временем и издержками в приготовлении перепелов, то нельзя не подивиться китайскому вкусу. Одна величайшая страсть к игре может быть сему причиною и служит доказательством их слабого, женоподобного характера. В Китае забава сия с величайшим старанием продолжается, и многие выигрывают и теряют большие имения, и даже самые величайшие скупцы, коих мне удавалось знать, были охотники до сражений перепелов. Знатоки говорили мне, что величайшее искусство и опытность потребны для обучения птиц и хождения за ними.