Текст книги "Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле, и Индо-Китайском архипелаге"

Автор книги: Петр Добель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА XII

Китайцы путешествуют весьма редко. – Привычка хвастать. – Причина недостатка народного величия. – Частная разность в одежде и общее сходство оной. – Архитектура частных зданий. – Украшения садов. – Иллюминации и потешные огни. – Плоды и овощи. – Рынки и съестные припасы. – Способ приготовления сои. – Сладкие закуски

Я не заметил, чтобы китайцы имели порядочное понятие о своем государстве, хотя они весьма любопытствовали знать, что происходит в иностранных, и в большом кругу знакомых моих нашлись только двое или трое, бывавших в Пекине. Должностные люди и купцы, перевозящие товары на продажу, суть почти единственные путешественники, число же странствующих собственно из любопытства весьма ограниченно: вероятно, строгая внутренняя полиция не дозволяет поездок для удовольствия, кои, не имея определенной цели, могут казаться неблагонамеренными; впрочем, если начать делать в присутствии китайца какие-либо невыгодные для его земли сравнения, он тотчас станет уверять (хотя бы сам ничего не знал), что все находится в отлично-превосходном устройстве в целом Срединном[64] 64
  Срединным, Небесным или, правильнее сказать, Поднебесным китайцы величают свое государство.


[Закрыть] государстве. Когда английские войска находились в Макао, хотя многие китайцы присутствовали при военных эволюциях, но их нельзя было уверить в превосходстве наших стратегических средств; они оставались при своем мнении, что их луки, стрелы и пищали несравненно лучше и удобнее. Один из них с жаром уверял меня, что в одной отдаленной провинции Китая находятся великаны, кои одним ударом своей секиры могут сразить целый отряд европейцев.

Ясно видно, что китайцы, не имея ни бодрости духа, ни твердости характера, соединенных с телесною силою и решительною храбростью, какими отличаются европейцы, не могут быть великим народом, способным к важным предприятиям. Они, напротив того, по природе слабы: к сему много способствуют религия, нравы, обычаи и законы, кои препятствуют развитию благородных чувств; но если с сею слабостью соединены добродушие, прилежание, воздержание и неутомимость, как мы сие видим в китайцах, то нельзя не пожалеть об них.

Я сказал, что в разных провинциях Китая говорят разными наречиями, хотя книжный язык везде одинаков. Случается в Макао, что португалец служит переводчиком при разговоре двух китайцев, одного из Кантона, а другого из Чин-чу (уезд в Фокиен), особливо если они не умеют писать.

Одежда хотя частию и различна в разных областях, но имеет общее сходство, равно как и очерк лица: европеец только после долгого пребывания в Китае может видеть разность в их физиономии, одежде и обычаях. Но сначала, взглянув на толпу, все китайцы покажутся похожими, тем более что все носят длинные волосы и имеют половину головы выбритою.

Большая часть домов в один этаж, а принадлежащие нижнему классу весьма бедны. Жилища богатых состоят из множества больших и светлых комнат, с окнами для света и воздуха; окна сии бывают всегда или с фасада или с задней стороны, но почти никогда с боков. Дома окружены богатыми и обширными садами, кои украшены искусственными прудами, горками, каскадами, разными беседками, мостиками, дорожками и проч.

В украшениях и устройстве садов китайцы превосходят все прочие народы. Посредством вьющихся дорожек сады их кажутся вдвое большими, чем действительно. Бесчисленное множество цветочных горшков, содержащих в себе многоразличные виды прекрасных астр, ими весьма уважаемых, расположены в виде лабиринта, из коего трудно выпутаться без проводника. У них есть несколько сортов астр, особенно один, совершенно белый, величиною с розу, с длинными висящими лепестками. Китайцы употребляют сей цвет вместо салата и считают оный большим лакомством. Когда астры бывают в полном цвете и расположены искусно вокруг воды, а дорожки и аллеи хорошо освещены ночью разноцветными лампами, китайский сад можно сравнить с очарованными местами, описанными в арабских сказках.

Иллюминации и потешные огни приготовляются китайцами с великим искусством. Фейерверки весьма часто употребляются, особенно один род оных, называемый барабаном; они любят показывать его иностранцам, так как он весьма красив и занимателен. Он имеет форму барабана, но гораздо больше, внизу открыт, а вверху закрыт, с фитилем в центре. Барабан вешают на шест в полторы сажени длиною; когда зажгут фитиль, изнутри выходит вид сухопутного или морского сражения и горит весьма красиво; когда сие кончится, зажигают другой фитиль, и новое представление является под барабаном, и так представляют до пяти и даже до семи разных видов. Все сие сделано из бумаги и бамбука самым удивительным и искусным образом. Это лучший из всех китайских потешных огней.

Поелику у китайцев столь хорошие сады, то читатели должны заключить, что там много и хороших плодов: и действительно, в Китае столько фруктов, что на оные обращают несравненно менее внимания, чем в других странах. Почти в каждый месяц поспевают там различные плоды, но более уважаемые из оных суть: апельсины, мангосы или личи, также разного рода груши, персики, абрикосы, сливы, ананасы, арбузы, бананы, плантаны, лонганы, вампизы, гуары, джанки, шадоки, фиги[65] 65
  Плодовые растения тропического региона: плантаны – высокие деревья Musa paradisiaca с одноименными плодами, напоминающими бананы; гуары (от англ. gourds) – тыквы, кабачки, часто неправильной формы; шадоки (англ. shaddok) – тропическое плодовое дерево Citrus maxima или grandis, родственное грейпфруту со съедобными желтоватыми плодами (по имени к-на Ост-Индской компании, обнаружившего его на Ямайке и вывезшего его семена в 1696 г.) и др. – Прим. В. М.


[Закрыть], виноград и проч.

Апельсин иногда стоит не более одного каша и бывает всегда очищен, ибо кожа оного стоит более самого апельсина, употребляясь на медикаменты. Продавцы весьма искусны в чищении оных. Фрукты разложены по улицам на скамьях, и у каждого сорта поставлена бамбуковая палочка с означением цены, так что молено брать и есть, что угодно, а потом положить деньги на стол и, не говоря ни слова, отправиться. Овощи также продают, а иногда и носят по улицам, но большею частию оные продаются на вес. Покупщик весит сам для себя на принесенном с собою тичине, или безмене, а продавец перевешивает после на своем, чтоб поверить. В огородном искусстве с китайцами никто сравниться не может, а в Макао можно найти превосходную капусту[66] 66
  В Индии, напротив того, капуста весьма редка и чрезвычайно дорога, вероятно потому, что производить оной не умеют. – Прим. перев.


[Закрыть] и картофель, до коих китайцы не охотники, и потому в Кантоне мало ими занимаются.

По улицам видны всякого рода ремесленники, как-то: переходящие кузнецы, сапожники и пр.; разносчики рыбы и мяса ходят беспрерывно по улицам. Рыбу носят живую в ведрах на коромысле. Сим способом китайцы все носят, и если им нечего в одно из ведер положить, то для равновесия они кладут туда камень. В предместьях Кантона, сверх того, есть несколько больших рынков, малые же видны почти на каждой улице. Свинина есть любимое мясо китайцев; да я и не удивляюсь предпочтению их, ибо оное в Китае несравненно нежнее всех прочих мяс. Сначала иностранцам оно не нравится, ибо слишком жирно. Китайцы столько же пекутся о своих свиньях, сколько и о детях. Кроме вареного риса и воды, свиней ничем не кормят (я говорю о назначаемых на убой): их держат в стойлах, моют ежедневно, даже и по два раза в день, и выскребают начисто; сим сохраняются они в здоровье и скоро жиреют. Увидев, сколь чисто животные сии содержатся, я уже не имел к свинине отвращения, которое я сначала чувствовал, и стал предпочитать оную всякому другому мясу. Хорошую говядину можно только иметь в Вампоа, в Кантоне же нет, а баранина весьма дорога. Говядина стоит около 80 коп. ассигнациями за фунт, а свинина 90 коп. и рубль. Баран большого рода с толстым хвостом, каковые водятся на мысе Доброй Надежды, откормленный, стоит от 17 до 25 пиастров каждый, т. е. до 100 рублей. Их пригоняют из северных провинций и откармливают в Кантоне.

Домашние птицы в Кантоне весьма хороши, особливо каплуны, кои стоят от 4 до 5 рублей каждый; но они бывают весьма велики и весят от 7 до 9 фунтов. Индейки дороги, потому что климат им вреден; особая болезнь, похожая на оспу, обнаруживаясь на головах индеек, истребляет великое их число. Индейка стоит от 20 до 40 рублей. Гусей и уток весьма много, и они дешевле других птиц. Китайцы большие охотники до соленых утиных яиц, почему огромные стада уток содержат в закрытых лодках на воде. В одной лодке бывает их от 1000 до 1500 штук; за ними ходят не более 2 или 3 человек; они их пасут, как овец, днем на пашнях сарацинского пшена. Птицы сии удивительно послушны и по данному знаку тотчас сходятся и переменяют место или отправляются в лодку. Лодки сии весьма широки, с палубою в средине, которая переходит через края лодки на 5 или на 6 футов, занимая две трети всей длины. Вокруг, с внутренней стороны палубы, устроены в два этажа гнезда, где утки кладут яйца. К ночи их зовут домой, и они прибегают, услышав знакомый голос хозяина. Вот тут начинается большая суматоха и кряканье между ними; каждая старается первой попасть на доску, которую опускают с палубы, и оставшихся последними трех или четырех уток всегда секут маленькою плеткою, чтоб выучить их быть вперед проворнее. Я спрашивал хозяев, часто ли у них пропадают утки; они отвечали мне, что весьма редко и что они весьма послушны, и если которая отстанет от стада, то, услышав зов, тотчас прибегает. Ремесло сие весьма выгодно, ибо все китайцы очень уважают утиные яйца; меня уверяли, что песочные бани употреблялись с пользою для вывода уток. Я заметил, что рыбаки на рейде Макао употребляли большое количество сих яиц. Они обмазывают белком яичным сети, отчего оные в воде блестят, а желтки солят для употребления в пищу. Дикие утки, гуси и пр. ловятся в изобилии, но имеют особый вкус. Гусей ловят силками на рисовых полях; уток же ловят сетями, кои развешиваются на шестах близ прудов, кои они посещают ночью. Два человека стоят на концах в готовности, и только что птицы прилетят, они разом опускают сеть и берут всех живыми. Их потом садят в корзины и содержат в темноте; кормят же рисом в шелухе, называемым китайцами падди, доколе не разжиреют. Кроме сего, водятся и продаются в Кантоне дупельшнепы, перепелки, фазаны, дрозды, куропатки и всякого рода дичь.

Мало есть городов, снабженных лучше Кантона жизненными припасами, несмотря на это, Кантон есть самое дорогое место жительства на Востоке для европейца; сие зависит частию от множества местных начальств. Все прислуживающие или имеющие сношение с иностранцами, будучи обязаны давать большие взятки мандаринам, разумеется, берут столько с европейца, чтобы покрыть сию издержку и получить себе прибыль. Кроме сего, торговцы, пользуясь сим случаем, обманывают иностранцев везде, отговариваясь тем, что мандарины их выжимают (техническое выражение китайцев). Если спросите перевозчика или другого, зачем берет он с вас так дорого, единообразный ответ его состоит в том, что он обязан платить мандарину. Одним словом, за всякое движение в Кантоне Фан-куэй должны платить, и, можно сказать, они живут там, как в обширной тюрьме, под надзором целого народа, присматривающего за их поступками.

Некоторые из миссионеров, кои были изгнаны из Пекина, уверяли меня, что они там пользовались большею свободою, чем европейцы в Кантоне. В то же время они признавались, что знакомство их ограничивалось только кругом среднего состояния, к высшим же и богатым доступ был весьма труден, особливо же к служащим мандаринам.

Китайцы любят рыбу, которая в Кантоне весьма изобильна и составляет дешевейшую пищу. Они прилагают большое старание к содержанию и размножению в прудах карасей, карпов и проч., кои бывают весьма жирны и вкусны. Почти все хозяева, у коих есть сады, имеют и пруды, рыбою наполненные.

Особое кушанье, до коего китайцы всех состояний охотники, называемое тоу-фу и фу-чак, есть род киселя из бобов, довольно вкусного и сытного. Соя, известная в Европе приправа к кушаньям, также приготовляется из бобов. Бобы варятся в воде до совершенного выпарения, и, когда начнут пригорать, тогда снимают их с огня, кладут в широкие глиняные кружки и, прибавляя воды и патоки или сырого сахару, оставляют стоять на воздухе и солнце. Состав сей мешают ежедневно, доколе жидкость с бобами не соединится и не начнет бродить. Потом процеживают, солят, варят и снимают пену, доколе не осветлится, после чего наливают в бутылки и в таком виде сохраняют долгое время. Соя бывает трех сортов, и, чтоб сделать лучшую, надобно много искусства и внимания. Японская соя в Китае весьма уважается, вероятно, потому, что там старательнее приготовляют оную или что особого рода бобы употребляются. Продавцы сои в Кантоне имеют на домах своих особые галереи, где кружки во время приготовления сои выставляются для подвержения состава действию воздуха и солнца. Потребление сои неимоверно велико. Богатые и бедные не могут обедать, ужинать или завтракать без сои; это есть приправа для всех блюд, необходимая за китайским обедом.

Мяса вообще употребляют мало, и оное служит почти только приправою к рису, коего простой народ съедает два или три блюда разом. Рис должен быть весьма питателен, ибо носильщики хлопчатой бумаги, работающие непрестанно, кроме риса и овощей, ничего не едят.

Варенья и конфеты весьма употребительны в Китае; но только два сорта можно с удовольствием употреблять – это имбирь и ананас; прочие же так сладки, что заглушают вовсе вкус плода или ягоды.

ГЛАВА XIII

Высокомерие местных начальств. – Политика Пекинского двора. – Иногда снисходительна к иностранцам. – Пожар на корабле «Альбион». – Погибель оного. – Я покупаю днище сего корабля. – Способ поднятия оного со дна морского. – Индеец Хормаджи. – Удивление китайцев. – Продажа частей корабля. – Взятки мандаринов. – Происшествие с разбойниками. – Сражение корабля «Катахуальпа» с разбойниками. – Оказанная, мною помощь. – Капитан Белль. – Капитан Стерджес. – Его признательность. – Странный поступок хозяина корабля[67] 67
  Главы сей в печатном подлиннике вовсе не находится (см. предисловие переводчика).


[Закрыть]

Местные начальства в Кантоне оказывают всегда гордость и напыщенность в сношениях своих с иностранцами: поведение сие кажется как бы одним из правил их политики и принятою системою Пекинского двора для принуждения иностранцев иметь почтение к правительству, которое не может не чувствовать своей собственной слабости. Китайцы, зная совершенно, сколь европейцы дорожат своею с ними торговлею, употребляют для достижения своих намерений высокомерное обращение, неприличные речи, угрозы, а иногда и явное даже презрение; и все это потому, что еще никто не вздумал дать им порядочного урока. При всем том в некоторых обстоятельствах, где иностранцы были совершенно в их власти, особливо же, когда дело было им хорошо объяснено китайскою компаниею, мне случалось видеть, что они соглашались без малейших усилий. Однажды большой корабль, с лишком в тысячу тонн, «Альбионом» называемый, прибывший из Бомбея под командою капитана Робертсона, нагрузился в Вампоа и принял для перевозки несколько сот тысяч пиастров монетою от китайской фактории в Кантоне. Едва только деньги были нагружены, как корабль сей, стоявший на якоре посреди многочисленного флота купеческих судов, вдруг загорелся. Все усилия к спасению корабля остались тщетными; почему все старание приложено было к охранению сей важной суммы денег, которая, за исключением немногих тысяч пиастров, и была благополучно доставлена на берег. В днище же судна прорубили отверстие, обрубили якорные канаты и пустили оное вниз по течению. Доплыв до нижней части Вампоа, судно ударилось о землю и, повернувшись на бок, пошло на дно. Сим огонь был на той стороне потушен; но другая сторона горела, и мы, употребив все усилия, наконец залили оный. Имея под командою моею баркас с пожарною трубою, я оставался при горевшем судне для спасения некоторых вещей из груза по просьбе капитана, который был болен.

Корабль сей принадлежал богатому парсийскому коммерческому дому[68] 68
  Парси есть известная в Персии, под именем гвебров, или огнепоклонников, секта; в Индии же их именуют парсиями, (парсами. – В. М.).


[Закрыть], один из хозяев коего, именем Хормаджи, был в сие время в Кантоне. Он старался продать обгорелое, под водою находящееся судно с аукциона, но не мог найти покупщика. Все опасались иметь дело с вещью, находящеюся под водою и подлежащею власти китайского правительства, которое могло воспрепятствовать спасению оной. Хормаджи в отчаянии приехал в Вампоа и усиленно просил меня купить судно, давая мне самые священные обещания, что он достанет через китайскую компанию покровительство и дозволение от Хоппу и вицероя употреблять при сем сколько угодно китайских работников и что ни один из морских мандаринов или других местных начальников в дело сие мешаться или препятствовать оному не будет. «Одним словом, – прибавил он, – все будет делано от моего имени, а я объявлю, что вы мой агент; пожалуйте, дайте мне 12 000 пиастров, и корабль, со всем к нему принадлежащим, будет ваш».

Вследствие такового обещания я купил оный; все же знакомые мои, смеясь надо мною, говорили, что никогда не достану его из-под воды; многие даже предлагали мне биться об заклад, и я выиграл их деньги. Через 24 часа по заключении условий о сей покупке Хормаджи принес мне чоп, или дозволение, и я тотчас начал работу. Осмотрев свою покупку, я нашел, что один бок еще совершенно цел и что во время отлива и маловодия порты верхнего дека видны; нижние же порты были заделаны, когда судно грузили. Сначала я нанял двух китайских водолазов, которые, спустясь, заткнули прорубленные отверстия пенькою и забили листовым свинцом; сам же между тем с рабочими заколотил порты верхнего дека кожею и замазал внутри синею глиною, которая в Кантоне, хотя мягка, но в воде не распускается и оной противостоит. Другие нанятые мною восемь работников действовали своими цепными деревянными насосами, кои хотя так устроены, что выбрасывают воду только под углом 45°, но по настоящему положению на боку судна могли удобно выкачивать оную. К сим я приобщил те корабельные насосы, которые оставались еще целы. Когда же вода была на убыли, я укрепил снаружи вокруг корабля острыми ершевидными гвоздями особый трос[69] 69
  Трос есть особый канат.


[Закрыть], к коему привязал ряд пустых бочек, и тотчас, когда следующий отлив оставил сухое место для рабочих, приказал начать действовать насосами; через восемь же часов после сего корабль уже всплыл и стал на якорях. Хотя в нем еще оставалось большое количество воды, но оная была драгоценна, потому что часть груза составлял сахар в мешках, который весь растаял, и остававшаяся вода сделалась совершенно сладкою; почему китайцы охотно покупали оную для приготовления рому. Главный мой китайский работник, весьма сметливый и проворный парень, производил сию продажу и, сложив весь остаток груза в одну кучу, приискал покупщиков. Корабельные мачты, срубленные во время пожара, упали со всеми снастями близ корабля на дно: мне много труда стоило достать их оттуда и больше, нежели самый корабль. Как бы то ни было, но я, при помощи одного приказчика и китайского компрадора, в три месяца совершенно окончил дело сие, продав все, кроме пушек, за 21 000 пиастров. Во все время я жил на острове Вампоа, распоряжаясь сам всеми работами; и должен сказать, что ни разу не мог пожаловаться на притеснение от мандаринов или других мелких начальников и свободно ездил туда и сюда во всякое время дня и ночи.

Из сего должно заключить, что иногда можно положиться на обещания их правительства; тем более что в настоящем случае они бы легко могли найти разные предлоги, чтоб остановить и помешать исполнению моего предприятия; напротив того, я не имел ни малейших притеснений или придирок и даже оставался на острове несколько времени по истечении срока моему дозволению, когда только я получил официальное объявление, что срок пребывания моего там кончился. По сим уважениям мы должны заключить, что таковое поведение правительства означало, что оно хотело оказать снисходительность и великодушие к иностранцу, потерпевшему великое несчастие, так как оно всегда полагало, что я только агент и работаю для Хормаджи, на имя которого последовало дозволение, и, вероятно, строгие приказания о сем даны были от вицероя мелким мандаринам, ибо вообще они весьма беспокойны и большие взяточники, чему я ежечасно был свидетелем во все время моего в тех странах пребывания. Ничто столько не удивляло меня, как крайняя беспечность и леность некоторых мандаринов: они литерально (буквально. – В. М.) ничего не делают, разве только едят, пьют, спят, курят трубку и играют в карты. Впрочем, если им заплатить хорошо, то они с возможною хитростью помогают обманывать правительство, способствуя всеми мерами провозу контрабанды. При сих случаях они показывают удивительную, непостижимую деятельность, которая сделала бы честь службе несравненно благороднейшей. Взяточная система так хорошо устроена и всем известна в Китае, что народ не считает сего бесчестным и говорит о взятках мандаринов точно так же, как и о другом каком-либо налоге правительства. Однажды перевозчик требовал с меня двойной цены, говоря, что он должен заплатить мандарину. «Не плати, – отвечал я, – пусть правительство содержит своих слуг». – «Да ведь и им надобно жить, а у правительства так много голодных ртов, что нельзя всем давать большое жалованье. Мне бы все равно, потому что я, заставляя седоков платить столько, чтоб достало и на мандарина, который иногда, однако ж, требует вдвое, и тогда мне досадно, потому что у меня есть жена и дети». – «Ты малой сметливый», – сказал я, давая ему требуемую сумму, и действительно, он у всякой будки принужден был платить; зато я спокойно ехал, заплатив два или три рубля лишних.

В начале сих замечаний[70] 70
  Смотри главу II.


[Закрыть] упоминал я о числе и силе морских разбойников на берегах Китая, а как мне случалось самому много раз иметь с ними дело, то я не излишним считаю рассказать здесь случившиеся со мною происшествия, которые могут показаться занимательными моим читателям.

Морские разбойники, или, как их там европейцы называют, ладроны, сделались в одно время столь страшны своим числом, что если бы они были так же храбры и предприимчивы, как многочисленны, то могли бы совершенно уничтожить всю иностранную торговлю в Кантоне и даже завладеть четырьмя богатейшими областями Китая; к счастию, у них недоставало сих качеств. В 1806 году мне удалось принять деятельное участие в спасении от плена одного богатого американского купеческого корабля, называемого «Катахуальпа», под командою шкипера Стерджеса, который вез богатый груз и несколько сот тысяч пиастров наличными деньгами, принадлежавших одному бостонскому купцу; к тому же судно и груз не были застрахованы. Весь экипаж состоял из 13 человек, включая самого шкипера и коммерческих приказчиков. Вечером, прибыв на рейд Макао, шкипер бросил якорь близ мыса Кабрито и тотчас отправил на баркасе шестерых матросов с помощником своим на берег, чтоб испросить позволение и достать лоцмана для провода корабля через Боко-Тигрис на рейд в Вампоа. В сие время английский военный фрегат «Dedaigneuse» (фр. «Гордец». – В. М.) стоял на якоре в Тайпе[71] 71
  Так называется пролив.


[Закрыть]. Командир оного, приятель мой королевский капитан Белль, часто бывал у меня в доме и особенно приезжал ко мне утром, чтоб вместе пить чай, часу в 8-м; мы оба любили вставать рано; из комнаты моей, в которой обыкновенно мы завтракали, был преобширный вид, и Макаоский рейд был весь как на ладони. Утром, по прибытии американского судна, сидя за завтраком и рассуждая с капитаном Беллем, хулили мы оплошность американца, который в опасное время, когда пираты посещали сии места, вздумал становиться в таком отдалении от помощи; вдруг я заметил целый флот разбойничьих ионок, которые с отливом моря спускались прямо на американца. «Нечего терять время, – сказал я товарищу своему, – я уже заметил, что американец отправил часть своего экипажа на берег и, обессиленный сим, непременно попадет в руки разбойникам, если не успеет сойти с своего места». Сказав сие, я позвал слугу своего, приказав ему тотчас нанять рыбачью лодку для доставления немедленно на американский корабль от меня записки, а я заплачу рыбаку, чего бы он ни потребовал. Пока он отыскивал рыбака, я написал несколько строк американскому шкиперу, предостерегая его о предстоящей ему от пиратов опасности и советуя ему, обрубив якоря и распустив паруса, стать под пушки крепости. Едва успел я окончить записку, как явился рыбак, который за 20 пиастров (100 руб.) взялся доставить записку мою в четверть часа на корабль в своей шестивесельной лодке. Рыбак, получив тотчас мое согласие, отправился в путь, а мы, между страхом и надеждою, смотрели, как он приблизился к кораблю, и при помощи подзорной трубы видели, как шкипер читал записку и как вдруг все бросились распускать паруса и поднимать якоря; мы более шестерых человек на корабле насчитать не могли. Однако же скоро положение их сделалось отчаянным: они за недостатком людей не знали, за что схватиться, то поднимали якоря, то лазили по снастям, но не могли распустить парусов и только с трудом через долгое время подняли якорь. Видя сие, я предложил капитану Беллю, если он даст мне свой баркас с 18-фунтовою пушкою и полным вооруженным экипажем с одним офицером, отправиться через Тайпу на помощь американцу. Белль без труда согласился, и мы бросились со всевозможною скоростью на его фрегат, где через четверть часа баркас был готов и плыл под моею командою по Тайпе. Между тем 17 разбойничьих судов уже приближались к американцу, под начальством самого адмирала Эпо-ци, с коим я уже имел случай познакомить читателей моих в предыдущих главах. Адмиральская большая ионка имела 24 пушки и была наполнена народом. Мы уже успели подъехать на такое расстояние, что посредством зрительных труб ясно видели начало нападения пиратов. Вместо того чтоб разом, сцепившись с кораблем, высадить на оный сотню экипажа, как бы хороший моряк должен был сделать, Эпо-ци начал кидать гранаты и другие зажигательные вещества и потом вздумал бросить крючья, которые тогда оказались короткими, а ионку его между тем течением отлива отнесло вниз, и он принужден был снова начать атаку, хотя он и стрелял между тем из погонных орудий, кои одни только могли быть направлены на американца. При сем случае мне надобно объяснить, что корабельные пушки у китайцев вделаны в деревянные брусья так, что оных ворочать нельзя, и если нужно стрелять по предмету, который не против жерла пушечного, то надобно ворочать самое судно. Ни одна из прочих ионок не сумела приблизиться к американцу, а все упали под ветер. Мы нарочно осматривали ионку Эпо-ци в наши телескопы, однако же не могли увидеть ни одной пушки большого калибра; но в сем, как оказалось впоследствии, мы весьма ошибались, ибо он нарочно скрыл свои орудия, завесив оные искусно. Посему я решил стать на такую позицию, чтоб можно было стрелять вдоль по нему, а ему бы трудно было дать по нас залп всем бортом. Между тем пират возобновил атаку, а храбрый шкипер Стерджес с одним приказчиком, имея только два ружья, стрелял беспрестанно по корме неприятеля. Мне казалось, что Эпо-ци не заметил нас, но едва только мы обогнули мыс, близ коего я избрал выгодную позицию, как вдруг 24-фунтовое ядро упало на сажень от нас и тотчас другое, так близко, что обрызгало нас водою, сделав рикошет мимо нас; посему я тотчас поворотил, дабы, обогнув мыс, не представить ему всего борта нашего, ибо тогда ему легче было бы в нас попасть. Еще два ядра упали, не долетев; однако ж мы остались на веслах, наблюдая за его движениями. Три раза возобновлял он нападение; но всякий раз относило его течением; между тем американец, держась в одной позиции постоянно, спускался по течению по одному узлу в час. В четвертый же раз намерение Эпо-ци состояло в том, чтоб взять судно абордажем; но за его движениями хорошо наблюдали, и он дорого заплатил за свое намерение. Мы заметили на американском корабле человека, стоявшего на корме с зажженным фитилем близ сигнальной пушки, единственной на судне; для приведения же своего намерения в действие Эпо-ци должен был привести к ветру и, приблизясь к борту, сцепиться с кораблем, для чего весь бак его был наполнен людьми, но едва он начал спускаться и поворачивать, как американец успел навести на него свою единственную пушку и выстрелил вдоль по нему. Нельзя представить себе, какое ужасное действие произвел сей меткий выстрел в толпе. Целый широкий ряд разбойников был вырван, и мы ясно видели, как обломки летели со всех сторон, как они таскали своих убитых и раненых и как через минуту ни одной души не осталось на палубе. Воспользовавшись сим, мы обогнули мыс и, став в позиции, открыли огонь из нашего орудия: после нескольких выстрелов Эпо-ци бросился бежать на всех парусах. Мы же, приблизясь к американцу, пособили ему поднять марсели и скоро подвели его под защиту крепостных пушек. Шкипер изъявил нам свою нелицемерную признательность за извещение и за помощью и непременно настоял на возвращении мне 20 пиастров за отправление записки. Эпо-ци дал несколько залпов по кораблю, и одно ядро, пробив коунтер[72] 72
  Место, находящееся под окнами каюты.


[Закрыть] оного, вошло в каюту и остановилось в чемодане приказчика, перепортив все белье и платье. Шкипер Стерджес, по возвращении в Бостон, напечатал во всех американских газетах изъявление признательности своей капитану Беллю и мне. Через несколько лет мне случилось опять встретиться с сим шкипером, и он уверял меня, что, когда он рассказал богатому хозяину корабля о сем сражении и о поданной ему помощи, тот только, улыбнувшись, сказал: вы чуть было не попались в беду, и, не поблагодарив его за мужественную защиту его собственности, не возвратил ему даже тех 20 пиастров, кои он издержал за доставление моей записки! Если мы рассудим, что собственность сего человека не была даже застрахована и что корабль с грузом стоил около 3 миллионов рублей, то, конечно, должны подумать, что у сего скупого хозяина сердце каменное.