Текст книги "Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле, и Индо-Китайском архипелаге"

Автор книги: Петр Добель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА XIX

Филиппинские острова. – Больший из оных Минданао. – Управляется собственным князем. – Тагалийцы, жители Лусона. – Язык. – Нравы. – Обычаи. – Поведение священников. – Разные поколения. – Женщины. – Цигары. – Гулянье в Маниле. – Круговая дорога. – Маркиз Дагильярд. – Образ жизни испанцев. – Гостеприимство. – Выгоды Испании от сей колонии. – Мулаты и местицы. – Они недовольны и ненавидят испанцев. – Происшествие. – Бунт. – Влияние духовенства. – Нападение негриллосов. – Храбрый монах. – Победа над негриллосами

Во время пребывания моего в Маниле я сделал о сих испанских колониях замечания, которые представляю читателям, дабы несколько и с пользою пополнить оными сведения об Индо-Китайских островах.

Филиппинские острова, хотя находятся в недальнем один от другого расстоянии, но имеют различные произведения и жители говорят разными языками; один из употребительнейших есть так называемый тагалийский.

Лусон, Миндоро и Бабуанские (очевидно, Себуанские или Бисайские. – В. М.) острова состоят во владении испанцев, за исключением большего из Филиппин, Минданао, который управляется собственным могущественным князем. Жители оного известны своею храбростью. Тщетно старались покорить сей весьма населенный остров испанцы, кои почти столь же беспечны и ленивы, как и сами тагалийцы (название жителей острова Лусона), и посему промышленность там сделала менее успехов, чем в Яве. На Филиппинских островах только китайские выходцы, мулаты и французы занимаются приготовлением сахара и земледелием вообще; в Яве же сами жители управляют полевыми и мануфактурными работами. Если бы там употребляли при изготовлении сахара ту же методу, как в Вест-Индии, то можно было бы пекуль оного (т. е. 148 российских фунтов) изготовлять за 10 рублей ассигнациями, следовательно, вдесятеро дешевле вест-индского. Ныне же совершенное незнание приготовления сахара возвышает цену оного до 7 и 9 пиастров (до 45 рублей) за пекуль.

Тагалийский язык происходит от малайского и есть, собственно, наречие оного. В 1814 году я представил покойному канцлеру графу Румянцеву составленный мною словарь оного. После того узнал я, что в Маниле изданы лексиконы и грамматика сего языка с переводом их стихотворений, коими оный изобилует. Над сим трудились испанские священники, живущие в Луконии или Лусоне; они не только весьма учены, но и примерного поведения, добрые пастыри с нравственными правилами. Тагалийцы умны, храбры и веселого нрава; вместе с сим они имеют нечто общее с братьями своими, малайцами, именно: мстительны, весьма влюбчивы и ревнивы, чем самым заставляют тех, кто имеет с ними сношения, быть весьма осмотрительными. Из сего можно заключить, что развратные монахи Южной Америки были бы весьма худо приняты. Поведение священников в Луконии совершенно сему противоположно: они твердостью, решимостью, храбростью и неусыпными стараниями приобрели величайшее влияние и уважение жителей, и, по мнению моему, это одно доныне способствовало к сохранению порядка и удержанию страны сей под властью Испании. Тагалийцы ленивы, хотя менее, нежели малайцы; но добронравны, и посему могут удобно быть управляемы под влиянием римско-католической религии, внушаемой им ученым и благонравным духовенством. Мне не случалось быть самому во внутренних округах Луконии, но и там, где я бывал, получал самый учтивый и радушный прием и заметил, что жители выше и стройнее обитающих в Маниле, особливо женщины несравненно стройнее, красивее и в обращении приятнее и развязнее. Вид имели они скромный и нежный, с какою-то особенно приятною простотою; и хотя цвет кожи их был медяный, но розы играли на щеках и пурпуровые губы окружали снегу подобный белизною ряд зубов. Присовокупив же к сим прелестям блестящие черные глаза и прекрасный «ensemble» (фр. «наряд, костюм, ансамбль». – В. М.), читатель легко получит понятие о тагалийской красавице. Конечно, мне случалось встречать там и весьма безобразных женщин, со вздернутыми носами, большими ртами, худыми зубами и цветом кожи, походившим на цвет негритянки; они были ростом ниже первых, худо сложены, и мне тогда казалось, что они принадлежали к совершенно другому поколению (роду, племени, народности. – В. М.) или, по крайней мере, были долгое время подвержены действию палящего солнца на открытом воздухе в тяжких полевых работах; и действительно, впоследствии я узнал, что женщины сии были из другой области и что жители почти каждого округа Луконии имеют отличительные наружные признаки. Многие из женщин кажутся европейцам отвратительны от слишком частого курения табаку и употребления бетеля. Жевание бетеля вошло почти во всеобщее употребление, а цигары, женщинами употребляемые, бывают в полтора дюйма толщиною и в семь или восемь дюймов длиною, так что они должны сплюснуть конец цигары, чтоб оную можно было взять в рот. Одна из сих гигантских цигар станет на целый месяц или даже на шесть недель. Богатые дамы курят малые цигары, т. е. табак, свернутый в бумагу или в рисовую солому, известные под именем cigarillos. Дамы, рожденные на острове, следуют обычаям туземцев, едят рис пальцами, сидят, поджавши ноги, на рогожах, особливо же когда нет никого из чужих. По прибытии моем в Манилу с женою моею, когда мы в первый раз поехали по так называемой круговой дороге, которая есть модная вечерняя прогулка близ залива, она чрезвычайно удивилась, увидев разъезжавших в фаэтоне двух молодых дам, из коих каждая имела по цигаре в руках, а лакей на запятках держал фитиль, чтобы закуривать цигары. Там сие никого не удивляет, потому что все курят и крайне удивляются, увидев кого-либо, чувствующего отвращение к курению. Во время первого моего посещения генерал-капитан сих островов был испанский гранд, маркиз Дагильярд (исп. Де Агиляр. – В. М.), человек отличный, знавший свет; жена его тоже молодая дама с большими дарованиями; посему манильское общество при таком хорошем примере можно было сравнить с лучшим европейским с прибавкою некоторой азиатской роскоши и обычаев, коих в сих климатах невозможно отменить. К сему присоединилось большое гостеприимство, и каждый, жаловавшийся на скуку, бывал сам тому виною. Один из богатейших жителей имел дом, открытый почти для всех, и всегда, после вечерней прогулки по круговой дороге, все собирались в его доме, где три огромные залы, красиво освещенные, приготовлены были для гостей, коих потчивали шоколадом и чаем; кроме сего, каждый мог требовать себе, чего хотел: вина, фруктов и пр., и получал, почти как в трактире, все из богато украшенного буфета. Выпив чашку шоколаду с хозяином или без него, ибо дом его открыт был ежедневно, хотя бы хозяин и не был у себя (впрочем, всегда кто-либо из семьи заступал его место), мы отправлялись с визитами в другие знакомые дома. Иные же оставались играть в карты, разговаривать или, наконец, составляли маленькие музыкальные партии в особо отведенной зале, кто как хотел. Испанцы обыкновенно обедают в 10 часов утра, потом спят до 5, выезжают или выходят гулять и наслаждаться вечернею прохладою; возвращаются в 8 домой, одеваются и отправляются в гости на вечер. Потом ужинают в 12 и ложатся опять спать в 2 часа; просыпаются в 5-м часу, чтоб воспользоваться утренним освежающим воздухом. При входе в гостиную больших домов некоторые раскланиваются с хозяином или хозяйкою, другие же проходят мимо и проводят целый вечер, не видав ни хозяина, ни хозяйки, и так отправляются домой; все сие таким образом водилось, особливо в упомянутом мною доме. Конечно, для иностранца весьма приятно быть введенным в подобный дом, где можно со всеми познакомиться. Меня сначала один приятель представил хозяину, а потом я уже имел всегда свободный вход и радушный прием, так что познакомился вдруг со всеми лучшими домами в Маниле.

Капитан американского корабля, на коем я приехал впервые в Манилу на пути в Китай, имея в предмете важный коммерческий оборот, достал рекомендательное письмо к маркизу Дагильярду. Когда он явился к генерал-капитану, тот спросил его, есть ли на корабле его пассажиры, и, узнав, что есть английский путешественник, едущий в Кантон, тотчас послал за мною. Когда я приехал, он спросил, почему я до сих пор у него не был. На сие я отвечал, что только теперь еще вышел в первый раз на берег и хотел прежде просить у его сиятельства позволения представиться ему. Он тотчас, протянув ко мне руку, сказал, что каждый имеет право являться к генерал-капитану, но что маркиз Дагильярд всегда счастливым себя считал видеть у себя путешественника, особливо англичанина «А как капитан вашего корабля, – прибавил он, – будет у меня сегодня обедать, то я надеюсь также видеть и вас у себя». Во все время моего там пребывания я пользовался отличным вниманием его и прекрасной его супруги.

По возвращении моем через несколько лет я нашел в Маниле большую перемену. Общество, по смерти маркиза, явно потеряло то благородство, которое оно заимствовало от его характера и примера. Балы, обеды и вечера продолжались; но я скоро заметил, что дух безначалия, коим была обуреваема Испания, и туда прокрался, расстроив то согласие, коим счастливая сия земля дотоле пользовалась.

Колония Филиппинских островов имеет более истинной ценности, нежели вся Индия; но испанское суеверие, беспечность и изуверство обратили выгоды испанского двора, получаемые от сих драгоценнейших островов, почти в ничтожество. Табак, соль и спирт из кокосов суть главнейшие источники доходов. Последний перегоняют из соку кокосового дерева и считают оный весьма здоровым; он не имеет палящего и неприятного вкуса русской сивухи. Кокосовая пальма пускает на вершине своей два толстых ростка, кои свешиваются на стороны. Потом на ростках сих образуются цветы и, наконец, кокосы. Если надсечь один из ростков, тогда потечет сок, из коего перегоняют кокосовое вино (так называется спирт, из сих пальм добываемый); на сем ростке орехов в тот год уже не родится, на другом же ростке бывают: таким образом одно дерево производит в одно время и спирт, и плоды. Насечку делают на ростках попеременно каждый год. В Маниле приготовляют великое количество сего вина, и оно употребляется средним классом народа. Я посещал дом одного китайца, женившегося на манильской уроженке, и он всегда потчевал меня сабайоном, из кокосового вина и яиц приготовленным, который мне весьма нравился. У него были две прекрасные дочери, которые вышивали золотом и особенно искусно приготовляли золотые цепочки, и я часто удивлялся искусству их в сем деле. Каждое звено цепочки состоит из 32 малейших кусочков золота: по изготовлении кусочков, сии две девицы, поджавши ноги, садились на пол; у каждой из них была своя паяльная трубка, лампа и щипчики, и сими-то простыми инструментами, с удивительною скоростью, они приготовляли цепочку, столь тонкую, что обыкновенным глазом нельзя было заметить место, где металл спаян. Сии мулаты, или местицы (метисы. – В. М.), как их называют в Маниле, т. е. порода, происходящая от испанцев или китайцев с туземками, цветом светлее, чем туземные женщины, и гораздо пригожее, но имеющие менее живости и энергии, чем тагалиянки. В них замешана какая-то креольская беспечность и бесчувственность, как будто нервы их не действуют, что придает им вид холодный и незанимательный. Они составляют богатую и многочисленную часть населения Манилы. Мужчины горды, ревнивы и завистливы, весьма обижаясь тем, что не занимают в обществе равной степени с своими господами – испанцами, от коих происходят.

Один из них, весьма богатый и пользовавшийся великим влиянием мулат в одной северо-восточной области Луконии, обижаясь некоторыми поступками правительства, возбудил к бунту тагалийцев. Он имел многих сообщников в соседних областях, и если бы не влияние одного областного священника, то, вероятно, он завладел бы всею тою частию острова. Он собрал в одно место более 20 000 человек, готовых повиноваться его мановению; как вдруг священник, доминиканец, в полном белом облачении своем, с крестом в руке, предстал перед ними. Толпа, хорошо вооруженная разного рода оружием, при его приближении побросала оное. Он, осенив их крестом, предал вечному проклятию и мучению всех тех, кои вздумали бы не слушать его, и потом повелел им всем пасть ниц перед крестом Христа Спасителя. Даже и сам начальник бунтовщиков, который присутствовал при сем, не имел дерзости противиться, и вся армия до последнего человека преклонила колени. Тогда монах громким голосом предал анафеме всех ослушных воле генерал-капитана, представляющего собою испанского короля, помазанника Божия и истинного государя их, и сказал, что они отвержены будут католическою церковью и во веки веков прокляты. «Теперь, – прибавил он, – пусть тот из вас, кто забыл долг свой к Богу и государю, встанет и оставит место сие, так как недостойный оставаться между верующими». Потом, произнеся краткую молитву за спасение душ их, он возблагодарил Господа за указание им правого и истинного пути, за удаление сердец их от искушения сатаны и за научение их послушанию к Богу и государю. «Овцы, – сказал он, – услышали глас пастыря своего; восстаньте, добрые христиане, возвратитесь с миром каждый в дом свой и просите Пречистую, да отвратит от вас греховные помыслы и всякую строптивость!» Все войско, как бы паническим страхом объятое, встало и тотчас же разошлось; сам начальник только принесением чистосердечного раскаяния избавился отлучения от церкви.

Другое происшествие сего рода случилось с знакомым мне монахом, который назначен был областным священником в южную страну Луконии, часто подверженную нападениям диких негриллосов (негритосов. – В. М.), кои, вторгаясь неожиданно, грабили и убивали беззащитных жителей. Надобно знать, что дикие жители почти неприступных гор Южной Луконии называются негриллосами; они жестоки и ничем не укротимы; роста малого, цветом почти черные; вместо волос у них жесткая курчавая шерсть; их считают остатками первобытных жителей, и все старания к образованию их остались безуспешны.

Обратимся, однако ж, к нашему монаху: он вскоре по прибытии на место потребовал от генерал-капитана два малого калибра орудия, сто ружей и достаточного количества амуниции, что все и получил без труда. Потом, укрепив место своего пребывания, он привел в порядок свои две пушки, научил жителей стрелять из них и, кроме того, научил 100 самых крепких из них военной экзерциции. Негриллосы, кои с некоторого времени уже не делали набегов, следовательно, вовсе не знали о сих оборонительных приготовлениях, подобно горному потоку, спустились с своих высот, в числе более 600 человек, с уверенностью в собственной силе и в обыкновенной слабости неприятеля. С величайшим хладнокровием монах допустил негриллосов приблизиться на пистолетный выстрел к своим пушкам и вдруг открыл по ним убийственный огонь картечью, которая сделала, так сказать, дорогу в густой толпе варваров и повергла их в величайшее замешательство. Пользуясь сим, он сам вывел свою сотню мушкетеров, оружие коих на близком расстоянии произвело сильное убийство, потом, вспомоществуемый жителями, бросился в штыки и так отделал их, что едва 50 негриллосов возвратилось восвояси, чтоб рассказать в ущелиях своих о сем поражении. Через три года после того встретился я с сим монахом, и он сказывал мне, что с тех пор негриллосы никогда не осмеливались нападать на них и что тагалийцы в той области так благодарили его за избавление их от нападений сих бесчеловечных варваров, что готовы были пожертвовать за него жизнию. Сии два происшествия достаточно, я надеюсь, доказывают отличный ум, мужество и примерное поведение испанских монахов в Луконии.

ГЛАВА XX

Остров Лусон, или Лукония. – Произведения. – Дешевый способ содержания. – Сети рыболовные. – Торговля. – Корабли в Акапулько. – Богатство монастырей. – Иностранная торговля ничтожна. – Управление Лусона. – Холера в Маниле. – Бунты. – Убиение иностранцев. – Мое спасение. – Разграбление моего дома. – Смерть датского консула и французских хирургов. – Хладнокровие и беспечность генерал-капитана. – Твердость начальника артиллерии. – Чудное спасение моего племянника. – Гибель генерал-капитана. – Характер тагалийцев, и какую бы пользу можно было извлечь из сей колонии. – Заключение

Остров Лусон, или Лукония, обширнейший из принадлежащих Испании Филиппинских островов[102] 102
  Смотри в конце сей части прибавление.


[Закрыть], содержит в себе более миллиона жителей и производит хлопчатую бумагу, кофе, индиго, сахар, рис, маис, табак, пшеницу и пр. в великом изобилии, которое, при хорошем распоряжении, могло бы несравненно увеличиться и добываться гораздо дешевле, чем где-либо в другом месте земного шара, ибо пища и содержание работника там весьма мало стоят. При нынешнем управлении мало занимаются улучшением, и большая часть жителей довольствуются теми средствами и способами, кои были в обыкновении при первом учреждении сей колонии.

Здесь приготовляют несколько сортов бумажной ткани и также ткут полотно из особого растения, похожего на лен (абака. – В. М.), что все охотно раскупают на других островах и в Восточном архипелаге, ибо доброта, прочность и красота сих тканей там весьма уважаются. Я сперва дивился дешевизне сих материй; но, узнав, что работа здесь весьма дешева, перестал удивляться. Море доставляет великое количество рыбы, особливо из рода сардин или ряпушки; кроме сего, на скалы выбрасывается особая морская трава, из которой, если ее сварить, образуется род желе, или киселя, который жители едят с сахаром; вкусом оно приятно и весьма питательно: человек может насытиться сим кушаньем за 3 коп. медью. Рис, употребляемый низшим классом, продается редко дороже 3 рублей пекуль. Кроме сего, там есть род сладкого картофеля из рода тарров (таро. – В. М.), яммы (ямс. – В. М.) в изобилии, равно и многоразличные плоды, из коих большая часть весьма питательны и здоровы. Жители едят много плантанов, коих есть до семи сортов; их употребляют сырые и жареные. Одним словом, излишне было бы исчислять все роды пищи, из коих многие щедрая природа производит сама, не требуя трудов человека в сих плодородных местах.

Жители Луконии и всех Филиппин – искусные рыбаки; они ловят малую рыбу четырехугольною сетью, к четырем концам коей привязаны бамбуковые трости; их верхние концы связываются вместе и прикрепляются к рычагу, приделанному к мачте плота, на коем рыбаки плавают. Сеть опускается в воду на четверть часа, и обыкновенно вытаскивают от 8 до 10 рыб. Если вода светлая, то они опускают и приманку, но вообще залив и реки в Маниле весьма мутны. Сети сии суть китайского изобретения, ибо на берегах Китая видел я подобные сети огромной величины, рычаги и мачты коих укреплены были в скале на берегу и приводились в движение посредством воротов. Большое количество сей мелкой рыбы ловится, однако ж, на сих берегах только в известное время года.

На Филиппинские острова испанское правительство никогда не обращало должного внимания, считая оные второстепенною колониею, зависевшею от другой колонии (Южной Америки), и не дозволяло оной непосредственного с Испаниею торга. Однако ж, если рассудить, что не только Филиппинские, но и Бабуанские и Марианские острова зависят от манильского генерал-капитана, то нельзя не признать важности испанских владений на сих морях. В прежние времена вся дозволяемая Маниле торговля ограничивалась отправлением ежегодно в Акапулько одного корабля (галлиона. – В. М.), который, разумеется, бывал весьма богато нагружен; в новейшие же времена право сие распространено до двух судов ежегодно. Груз принадлежал Испанско-Филиппинской компании и частию богатым монастырям и зажиточным частным людям города. Каждый чиновник или служитель коронный имел право посылать известное количество товаров, смотря по чину. Правом сим он или, сам пользуясь, отправлял свои товары, или продавал другим, кои желали отведать счастья в торговых оборотах с Акапулько. Часто богатые монастыри давали на сей предмет деньги в долг бедным чиновникам за проценты и принимали на свой страх потерю судна. Во время войн неприятели Испании и корсары непрестанно поджидали галлиона, идущего в Акапулько, зная, что приз сей не только вознаградит их за потерю времени, но и упрочит их состояние. Действительно, во время первого пребывания моего в Маниле только двум судам из Мадраса дозволено было приходить ежегодно, и то по воле Филиппинской компании, или из Макао одному португальскому кораблю, либо одной или двум китайским ионкам, или же нескольким туземным судам из Восточного архипелага. Изредка только американское судно приставало там под предлогом недостатка воды и провизии. По получении дозволения войти в гавань шкипер обыкновенно выпрашивал позволение продать часть груза для заплаты за взятую провизию и пр. Исполнив сию форму, он обыкновенно продавал весь свой груз и покупал манильские произведения. Правительство смотрело на сие сквозь пальцы, ибо сим увеличивался доход правительства, и торг сей был выгоден для колонии. В прежние времена великое количество сахарного песку лежало по годам без употребления и непроданным в огромных кучах в особых магазинах; и сахар редко мог быть сбыт дороже 3 1/5 или 5 рублей за пуд; в 1820 году цена увеличивалась, и сахар сей охотно покупали от 10 до 12 рублей.

В Лусоне открыли золотую руду; но испанцы, как кажется, недалеко распространили свои минералогические поиски, и из всех колоний богатства, заключенные в недрах земных на Филиппинских островах, менее известны. Леса великолепны, и дерево тек едва уступает яванскому. Выстроенные из сего дерева корабли служили от 40 до 50 лет. В Луконии считается до 70 разных пальм; один из видов оных заслуживает особенного внимания тем, что в воде не портится, и называется пальма для свай, а все сваи, на коих укреплены молы манильской гавани, сначала устроены, досель существуют и совершенно целы; дерево сие под водою твердеет и делается подобным камню. Несмотря на большое население сих островов, значительное количество риса ежегодно вывозится в Китай, хотя возделывание оного и далеко отстоит от совершенства. Все плоды тропиков здесь превосходно родятся, ананасы и мангосы (манго. – В. М.) бесподобны, первые из сих должно, однако ж, употреблять с умеренностью, в противном случае не избежать злой лихорадки. Мангосов зрелых можно есть сколько угодно без вреда. Излишне было бы представить список тамошним нежным плодам, не известным в Европе, а описание каждого порознь заняло бы много времени, и притом таковые подробности не входят в план сих кратких замечаний. Дичь в изобилии, особенно дупельшнепы и утки, также много диких голубей, куропаток, кабанов и косуль; обезьяны, попугаи и множество птиц с красивыми перьями наполняют леса Луконии. Часто, однако ж, пугают охотника огромные змеи, некоторые из коих весьма опасны; другие, напротив того, особливо огромные и красивые зеленые водяные змеи, безвредны. Скорпионы и стоножки причиняют много страха и беспокойств иностранцам; ужаление сих тварей хотя не смертельно, но ядовито и производит несносную боль и опухоль несколько часов. Они забираются в дома и часто в постели, особенно если слуги недовольно внимательны. Ящерицы бегают по всем стенам в комнатах, и хотя они не кусаются, но весьма отвратительны; они питаются мухами и комарами, и потому их терпят для истребления сих насекомых.

Управление народонаселением Лусона и соседних островов, простирающимся до 3 миллионов, при помощи благоразумного духовенства было весьма легко до 1820 года. В сию эпоху дух интриг и безначалия, который давно тлился между местицами, быв возбужден обнародованием новых постановлений (Nao Constitution)[103] 103
  Nao Constitution была обнародована в Маниле в 1820 году, по повелению кортесов, в том виде, как принята Фердинандом VII: весьма вредная и неблагоразумная мера, что впоследствии доказал опыт.


[Закрыть], вспыхнул между низшим классом, и пламя бунта быстро разлилось. Как бы то ни было, но восстание сие и убиение иностранцев 9 и 10 октября 1820 года было, кажется, поощряемо местным начальством, ибо духовенство и начальства, завидуя выгодам, дарованным иностранцам, поселившимся в Луконии, для улучшения земледелия и мануфактур, решились уничтожить их во что бы то ни стало и тем запугать и отнять охоту у других селиться в Маниле. К сему присоединилась ужасная холера, завезенная туда одним кораблем из Индии. Эпидемия показалась в населеннейших приходах Тондо и Бинондо с невероятною силою. Ничто не могло сравниться с усердием и ревностью, с коими иностранные медики старались о подании помощи страждущим, особливо из бедных, коим они приносили лекарства безденежно. Но злые испанцы распустили слух, будто бы иностранцы нарочно давали яд, чтобы истреблять жителей. Сия злонамеренная молва, тайно распространяемая между низшим классом, озлобила их до крайности, и приходы Тондо и Бинондо поголовно восстали, жестоко умертвили всех иностранных медиков и потом приступили к домам иностранцев вообще в намерении уничтожить их. Местная полиция не только не старалась унять сие возмущение, но даже некоторые чиновники оной предводительствовали партиями бунтовщиков, указывая им дома иностранцев. Тотчас заблаговременно о сем беспорядке дано было знать генерал-капитану подчиненными властями, даже датский консул дважды писал ему и просил защиты себе и друзьям своим, собравшимся у него в доме. Генерал-капитан проезжал по городу, окруженный своею гвардиею, видел обезображенные трупы французских медиков, умерщвленных и лежавших по улицам, видел перед домом датского консула собравшуюся толпу, которая старалась выломать дверь, и с бесчеловечным хладнокровием продолжал свой путь! Через четверть часа после того двери выломаны, и злосчастный консул с семью знакомыми своими безжалостно умерщвлен; тела их изрезаны в куски и разбросаны по улицам вместе с вещами и мебелями его дома; все сие, наконец, было сложено в кучу и сожжено. Три часа продолжалось сие убийство, и ни один солдат не был послан из замка для усмирения беспорядка или для подания помощи!

Бунтовщики, умертвив всех европейцев, принялись за богатых китайцев, но как многие испанцы имели участие в магазинах сих китайцев, то, разумеется, они подняли сильные жалобы. Однако ж должно отдать справедливость командиру артиллерии, что он делал весьма сильные представления генерал-капитану и, выходя от него, объявил, что он прикажет двинуть артиллерию и очистить улицы картечью. Таковое мужественное объяснение заставило генерал-капитана объявить город в военном положении, обнародовав, что если бунтовщики тотчас не разойдутся, то он прикажет действовать военной силе. Через час после сей прокламации ни одной души не видно стало на улицах. Все иностранцы, находившиеся во время сего ужасного происшествия в Луконии, были весьма честные и почтенные люди, не мешавшиеся в управление и ничем не озлобившие жителей. Они, напротив того, привезли с собою искусства и капиталы; некоторые занимались возделыванием земель и плантаций сахара, кофе, индиго и пр., другие устроили фабрики и заводы. Тут же находились агенты, шкипера и экипажи европейских и других кораблей, променивавшие произведения своих стран на тамошние; одним словом, все имели неоспоримое право на покровительство и защиту правительства, за недостатком коих они были умерщвлены и ограблены, а генерал-капитан с четырехтысячным находящимся под его командой гарнизоном спокойно смотрел на убийство и не старался усмирить бунт, доколе кровавое дело не было совершено. Множество грузов, приготовленных в магазинах для отсылки, были безотчетно брошены в реку, сожжены или истреблены. К великому счастию моему, болезненный припадок принудил меня, за несколько недель до сего происшествия, отправиться на короткое время с женою и дочерью в Макао для выдержания операции, которую должен был сделать мне хирург британской фактории. В прежнем переезде моем на высоте Сандвичевых островов я нарочно заехал на остров Мовий, чтобы достать лучшего корня тарров, рискуя погубить свое судно, ибо я три раза должен был обрубать канат, чтобы избежать опасности прежде, чем пристал к берегу. Наконец, однако ж, достал я сего корня, привез в Манилу и посадил в своем саду; в 1820 году корни сии намерен был я отправить в Англию для доставления покойному канцлеру графу Румянцеву и графу Разумовскому; но злые жители во время сего возмущения напали на дом мой в числе 3 тысяч человек, истребив обширную библиотеку, оцененную в 60 тысяч рублей, и, разграбив все, изрубили все растения в куски и раскидали по саду! Последовавшие за тем перемены и беспорядок воспрепятствовали испанскому правительству вознаградить меня за понесенные потери, и доселе я ничего за сие еще не получил. Племянник мой, остававшийся в доме моем в сие время, спасся чудесным образом: он заколотил и заделал дверь, но, увидев из окна огромную толпу бунтовщиков, покорился судьбе и открыл двери. Все оборонительное его оружие состояло из одного малого карманного пистолета с потаенной пружиной (собачкой) для удержания курка. Когда толпа ворвалась в комнату, тотчас его обезоружили, и один из злодеев, наведя на него пистолет, хотел выстрелить, но не мог спустить курка; в то же время другой спускал на него курок старого ружья, которое беспрерывно осекалось; а в ту минуту, когда третий замахнулся на него ножом, вбежал в комнату один из тамошних природных сержантов, знакомый моему племяннику, и, выхватив свою саблю, удержал замахнувшегося ножом, сказав: «Прежде чем умертвите сего человека, убейте меня!» Сия мужественная защита имела хорошее влияние, и сначала никто не смел его тронуть; но, когда толпа увеличилась, явился один из начальников и требовал, чтоб отдали ему арестанта. Сержант не мог противиться и принужден был выдать его, взяв, однако ж, с них обещание, что они пощадят его жизнь. Начальники согласились, с тем чтобы он вылечил одну старуху от холеры. Его тотчас привели к ней, и он нашел ее в больших мучениях. Но при помощи Божией, дав ей спирту с опиумом внутрь и посадив ее в теплую ванну, потом тер ее горячею фланелью с водкою; старуха скоро оправилась и была так благодарна, что всем объявила, что те, кои осмелятся тронуть его, будут прокляты. После сего водили его к другим больным, и он довольно счастливо вылечивал всех. Несмотря на сие, его содержали под арестом, доколе сержант не освободил его. Генерал-капитан потом, по просьбе моего племянника, произвел сержанта сего в офицеры за его мужественный поступок. Как беспорядок сей остался безнаказанным, то жителям понравились бунты, и вскоре после того они снова восстали уже против испанцев, и генерал-капитан, желая тотчас привести к повиновению бунтовщиков, сделался первою жертвою их злобы. Вскоре вспыхнуло и третье возмущение после убиения генерал-капитана, но было потушено, когда прислали нового правителя с подкреплением гарнизону. Несмотря на сии жестокости манильских жителей, вообще обитатели Луконии весьма добры и из всех азиатских народов самые веселые. Они любят музыку и искусно играют на гитаре, на скрипке и на фортепиано и вообще весьма понятливы. Они часто наживают богатства, но не охотники до тяжелых работ, для исполнения коих нанимают китайцев; впрочем, они весьма способные матросы и храбрые солдаты. Они охотники до игр и до far niente, т. е. праздности. Между играми петушьи бои особенно ими уважаются. Едва ли где-либо молено найти столь храбрых и задорных петухов, как в Маниле; жители вооружают их ноги особыми смертоносными шпорами в виде сабли. На одной из поездок моих к озерам остановился я, чтоб посмотреть сражение двух петухов перед толпою тагалийцев. Тут указали мне одного человека, который в сию игру проиграл не только деньги, имение, дом и все, но даже жену и детей своих, что все сделалось собственностью его противника. Они искусные ездоки и имеют породу лошадей росту небольшого, но весьма крепкого сложения, быстрых и неутомимых на бегу. Каретным лошадям никогда не дозволяют ложиться; мне стало жалко однажды, что животные сии всегда на ногах, но я никак не мог уговорить кучера своего дозволить лошадям лечь; он уверял меня, что они тотчас испортятся. Привязанность к хозяевам есть отличительное свойство тагалийцев: испанцы не могут довольно нахвалиться верностью их; и я сам могу в том свидетельствовать, ибо имел у себя в услужении многих из них, и все они вели себя отлично верно.