Текст книги "Власть в Древней Руси. X–XIII века"

Автор книги: Петр Толочко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Закончилась ли операция Изяслава Ярославича успехом, сказать сложно. Если и да, то очень временным. В событиях 1147 г. летопись упомянет Бабин торжок вблизи княжего двора, но, судя по всему, это торговая площадь в Киеве была всегда. Возможно, именно ее объявил Изяслав основным местом киевской торговли в 1069 г., но запрет подольского Торговища, скорее всего, не имел длительного действия. В том же 1147 г. оно вновь упомянуто в летописи.

М. Н. Тихомиров считал, что летописный рассказ о последовавшем за вечем 1068 г. народном восстании обнаруживает определенные симпатии к восставшим киевлянам и объяснил это догадкой, что повествование возникло в среде горожан. [472]472
  Тихомиров М. Н.Крестьянские и городские восстания. – С. 94.


[Закрыть]Разумеется, кроме исследовательской интуиции оно ни на чем не основано. Скорее всего, симпатии к восставшим выдают в авторе этого повествования сторонника партии Всеслава, которая осталась недискредитированной в глазах современников принадлежностью к ней Антония Печерского.

В целом, вечевые собрания 1068–1069 гг. в Киеве, как и события им сопутствовавшие, свидетельствуют о том, что в правящих киевских кругах имели место серьезные противоречия. Для их разрешения была привлечена третья сила – торгово-ремесленное население, которое представляло собой социальный фон вечевых сходок и серьезную силу мятежа против князя и представителей его администрации. И определенно ничего революционного в этих событиях, как это представлялось М. Н. Покровскому и И. Я. Фроянову, не было. И ничто не свидетельствует о том, что после 1068 г. «киевская городская община превращается в доминанту политического бытия, а вече (народное собрание) – в верховный орган власти, подчинивший себе в конечном счете княжескую власть». [473]473
  Фроянов И. Я.Древняя Русь. – С. 195.


[Закрыть]

Следующим проявлением прав и компетенции киевского веча, как полагали многие исследователи, было приглашение на киевский стол Владимира Мономаха в 1113 г. На первое приглашение киевлян он ответил отказом, поскольку по решению Любечского княжеского съезда не имел права на Киев. Чтобы вынудить его перешагнуть через крестное целование, киевляне сопровождают повторное приглашение сообщением о начавшемся в Киеве восстании и о возможной картине полной анархии в случае нового отказа. Мономах внял настойчивым просьбам киевлян и занял Киев по крайней необходимости, как народный избранник. Именно так оценил поступок переяславского князя В. И. Сергеевич. [474]474
  Сергеевич В. И.Вече и князь. – С. 7–8.


[Закрыть]Согласно И. А. Линниченко, после смерти Святополка киевляне собираются на вече и посылают звать Владимира на великокняжеский стол, а сами между тем расплачиваются по старым счетам с приверженцами умершего князя. [475]475
  Линниченко И. А.Вече в Киевской области. – С. 29.


[Закрыть]Аналогичный вывод поддержал также и М. Н. Тихомиров. [476]476
  Тихомиров М. Н.Крестьянские и городские восстания. – С. 133.


[Закрыть]

Для темы социальной природы веча имеет принципиальное значение выяснение вопроса, кто же эти киевляне, приглашавшие Мономаха в Киев, и в какой мере занятие им великокняжеского стола было результатом народного волеизъявления. Летописные свидетельства не делают эту задачу трудноразрешимой. « Наутрия же, въ семы на 10 день, свѣтъ створиша кияне, послаша к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, на столъ отенъ и дѣденъ“». [477]477
  ПВЛ. Ч. 1. – С. 196.


[Закрыть]Как видим, решение киевляне приняли не на вече, а на совете, что позволяет видеть в приглашающих верхушку киевского общества. Одновременно киевские низы принялись сводить счеты со сторонниками нелюбимого ими князя. Как свидетельствует Печерский патерик, « въ дьни княжения своего Киевѣ Святополкъ Изяславичъ много насилие створи и домы сильныхъ искорени безъ вины, именѣя многимъ отъимъ. Сего ради Бог попусти поганымъ силу имѣти на нь. И быша рати многи отъ половець къ симъ же и усобицѣ, и бы в та времена гладъ крепокъ и скудота велия в руськои земли во всемъ». [478]478
  Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб. 1911. – С. 206–207.


[Закрыть]

Из цитированного текста следует, что недовольны правлением Святополка могли быть как неимущие слои населения, так и богатые. И, тем не менее, видеть в термине «кияне» общую массу киевлян всех сословий нет оснований. В повторном обращении к Владимиру отчетливо видны различия действующих лиц. Приглашающие заявили, что если он снова откажется придти в Киев, то « вѣси, яко много зло уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровь твою и на бояры, и на монастырѣ, и будеши отвѣтъ имѣлъ, княже, оже ти монастырѣ разѣгравять». [479]479
  ПВЛ. Ч. 1. – С. 196. Как справедливо полагал С. В. Юшков, даже поверхностный анализ этого известия позволяет установить, что совещание устроила не широкая масса, а верхушка феодального общества, напуганная восстанием. ( Юшков С. В.Очерки по истории. – С. 195).


[Закрыть]

Летописец отчетливо свидетельствует, что «кияне», приглашавшие Владимира, и «кияне», грабившие дворы княжеской администрации и купцов-ростовщиков принадлежат к разным сословиям. [480]480
  Согласно И. Я. Фроянову, в советской историографии сложилось единодушное мнение о мятеже 1113 г. как крупном антифеодальном восстании в истории Руси. К числу сторонников такой оценки он отнес и П. П. Толочко (Древняя Русь. – С. 204). Ничего подобного я не утверждал. Наоборот, совершенно определенно писал, (кстати, в той же работе на которую ссылается И. Я. Фроянов), что нельзя народные движения характеризовать как антифеодальные. Разумеется, не по причине отсутствия феодальных отношений на Руси, как это представляется И. Я. Фроянову, а потому, что движения эти не преследовали цели замены их какими-то иными. Объективно, они способствовали совершенствованию феодальной системы, установлению более целесообразных форм социально-экономических отношений. (См.: Толочко П. П.Древний Киев. К., 1983. – С. 204).


[Закрыть]Конечно, широкие демократические низы Киева, учитывая популярность Мономаха, могли желать его прихода в Киев, но решалось это без них, и считать его избранником народа на великокняжеском столе можно только по неразумению.

В повторном обращении киевлян к Владимиру звучит угроза об ответственности за последствия народного волнения в Киеве. Конечно, это и своего рода шантаж, призванный ускорить принятие решения князя, и беспокойство за свою судьбу, которая в случае продолжения и расширения восстания не была бы гарантирована. Феодальная верхушка не могла быть заинтересована в продолжении беспорядков, рассчитывала что Мономах сумеет « уставить кромолу, сущую в людьях». Составитель «Сказания о Борисе и Глебе» отметил, что надежды эти оправдались. «Избранник» народа действительно усмирил народное восстание: « И вшѣд утоли мятежь и гѣлку в людях». [481]481
  Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Подготовил к печати Д. И. Абрамович.ПГ. 1916. – С. 64.


[Закрыть]

События 1113 г. впервые отразили глубокие противоречия между ремесленно-торговыми низами Киева и усиливавшимся сословием их непосредственных угнетателей, т. е. торгово-ремесленной знатью. [482]482
  М. С. Грушевский называл события 1113 г. «социальной революцией». См.: Історія України-Руси. Т. 3. Львів. 1905. – С. 321. Позже термин «революция» применил к ним М. Н. Покровский.


[Закрыть]Неупорядоченной бесконтрольной деятельностью ростовщиков, купцов-менял, вызывавшей недовольство киевлян, были обеспокоены и наиболее здравомыслящие представители господствующих верхов. В результате появился знаменитый Устав Мономаха об ограничении произвола ростовщиков, утвержденный на совещании в Берестове.

Особой активизацией вечевой деятельности в Киеве характеризуется середина XII в. В 1146 г. Всеволод Ольгович, следуя примеру князей-Мономаховичей, решил передать великокняжеский стол своему брату Игорю и закрепить эту передачу посредством вечевого согласия. С этой целью он собрал под Вышгородом киевлян и объявил им свое решение. « И ста под Вышгородомъ въ Острове, и Всеволодъ же призва к собе кияне и нача молвити: „Азъ есмь вельми воленъ, а се вы братъ мой, Игорь, имѣтесь по нь“. Они же(киевляне – П.Т.) рекоша: „Княже! Ради, ся имемѣ“». [483]483
  ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 320., И. Я. Фроянов, озаботясь вопросом, почему Всеволод собрал киевлян под Вышгородом, пришел к выводу о сочувственном отношении к нему вышгородцев. Реальнее предположить, что он спешил с актом передачи власти из-за резкого ухудшения здоровья.


[Закрыть]

От Вышгорода киевляне идут вместе с Игорем в Киев, где собираются для клятвоцелования под Угорским. « И пояша Игоря в Киевъ, иде с ними подъ Угорьский, и съзва киянѣ вси, они же вси цѣловаше к нему крестъ, рекуче: „Ты намъ князь“, и яшася по нь лестью». [484]484
  Там же. – Стб. 320–321.


[Закрыть]

Не надо обладать особой проницательностью, чтобы увидеть в этих известиях много неясного, недоговоренного. Киевлян, судя по летописному контексту, собрал Игорь, но, почему-то, не в центре города, а на его южной околице. Не совсем ясно кто скрывается под термином «кияне вси». Он не дает основания утверждать, как это делает И. Я. Фроянов, что «под Угорским сошлись массы горожан от мала до велика или от простых до знатных мужей». Загадочно звучат слова « и яшася по нь лестью».

Из Киева Игорь возвращается в Вышгород, где « цѣловаше к нему хрестъ вышегородьцѣ». Кто эти вышегородцы, в летописи также ничего не сказано. Они не сопровождены даже традиционным, в таких случаях, определением «вси».

После смерти Всеволода Ольговича и похорон его в вышгородской церкви св. Бориса и Глеба, Игорь едет в Киев и вновь собирает киевлян для клятвоцелования. « И созва кияне вси на гору на Ярославль дворъ, и цѣловавше к нему хрестъ». После того, как киевляне присягнули на верность Игорю под Угорским, новая аналогичная процедура не выглядит обязательной. И, тем не менее, она была исполнена.

Но еще более неожиданным представляется собрание киевлян у Туровой божницы на Подоле. « И пакы скупишася вси кияне у Туровы божницѣ, и послаша по Игоря, рекуше: „Княже! поѣди к намъ“. Игорь же, поемъ брата своего Святослава, и к ним и ста съ дружиною своею, а брата своего Святослава посла к нимъ у вѣче». Киевляне изложили Святославу свои обиды, которые они терпят от тиунов киевского Ратши и вышгородского Тудора. Святослав поклялся на кресте, что впредь им не будет никакого насилья. « А се вамъ и тивунъ, а по вашей воли». После этого исполнили обряд крестоцелования и киевляне. « Кияне же вси, съсѣдоша с конь, и начаша молвити: Братъ твой князь и ты – и на томъ цѣловаше вси кияне хрестъ, и с дѣтми, оже подъ Игоремъ не льстити и подъ Святославомъ». [485]485
  Там же. – Стб. 321–322. То, что Святослав и киевляне сидели во время веча на конях, как полагает Ю. Гранберг, говорит против его политической институционально сти. ( Гранберг Ю.Вече. – С. 38). Но из этого свидетельства скорее следует другой вывод, что это вече не было всенародной сходкой, а только собранием имущих киевлян. Кстати, Кромвель на коне въезжал в английский парламент, но не станем же мы на этом основании отрицать его политическую институционально сть.


[Закрыть]Договор Святослава с вечем закрепили « лутшѣи мужѣ Киянѣ» с Игорем, после чего все отправились на обед. Как предполагал Л. В. Черепнин, это был сепаратный сговор князей со знатью. [486]486
  Черепнин Л. В.Общественно-политические отношения. – С. 255.


[Закрыть]Может быть, с какой-то ее частью, которая ориентировалась на Ольговичей, что вскоре и проявилось.

Как оказалось, спокойствия это не принесло. В то время, как одни отправились на княжий обед, другие устремились грабить двор тиуна Ратши и мечников. [487]487
  И. Я. Фроянов полагает, что в разграблении дворов Ратши и мечников принимали участие «мужи лучшие» и «простая чадь». ( Фроянов И. Я.Древняя Русь. – С. 276). Но если это так, чего доказать совершенно невозможно, тогда логично признать, что «мужи лучшие» и «простая чадь» и являлись основными участниками вечевых сходок.


[Закрыть]Дальше в летописи говорится о том, что, несмотря на неоднократные взаимные крестоцелования, Игорь был все же неугоден киевлянам и они послали приглашение на великокняжеский стол переяславскому князю Изяславу Мстиславичу: « Поиди, княже, къ намъ, хочемъ тебе». [488]488
  ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 323.


[Закрыть]

Этой неугодностью, вероятно, и объясняется многоактность приведения киевлян к присяге. За скупыми рассказами летописи об обоюдных крестоцелованиях несомненно скрывались сложные противоречия в стане киевской знати на почве отстаивания своих кандидатов на великокняжеский стол. Выражение летописи «вси кияне» здесь не более чем литературное клише. Оно употреблено и по отношению веча на Ярославом дворе, который заведомо не мог вместить всех свободных жителей Киева. [489]489
  В свое время я высказал предположение, что словосочетание «вси кияне» не следует понимать буквально. Мотивировал его тем, что ни под Вышгородом, ни под Угорским, ни у Туровой божницы, ни, тем более, на Ярославом дворе, не могли собраться все киевляне. И. Я. Фроянов, уличив меня в том, что я ошибочно распространил это клише на вышгородское собрание, вообще ушел от ответа на мое замечание. ( Фроянов И. Я.Древняя Русь. – С. 270).


[Закрыть]Наверное, на собраниях под Вышгородом, Угорским, на Ярославом дворе и у Туровой божницы принимали участие не только знатные, но и простые киевляне. Но суть ведь заключается не в простом присутствии, а в руководящем участии. Фраза летописца о том, что киевляне под Угорским приняли присягу притворно («яшася по нь лестью») определенно указывает на верховодство здесь знатных киевлян. Под влиянием сторонников Мономаховичей они для себя еще раньше решили, кто должен быть киевским князем, отсюда и неискренность их присяги. Даже и тогда, когда они обещали «не льстити» под Игорем. Что касается простых киевлян, то подозревать их в столь изощренном двоедушии нет никаких оснований. Как, впрочем, и Игоря в том, что он, будто бы, «очень скоро восстановил против себя киевлян». Позже эту мысль повторил Ю. Гранберг. Но для этого у Игоря не было времени. Ведь просидел он на киевском столе всего две недели, в продолжении которых только и делал, что располагал к себе киевлян.

О двух вечевых собраниях киевлян говорится в летописной статье 1147 г. Оба связаны с походом Изяслава Мстиславича на своего дядю Юрия Долгорукого. Первое, хотя и не названное так, состоялось перед походом. Изяслав, как пишет летописец, созвал бояр, дружину и «киян» для того, чтобы объявить им о своем решении выступить вместе с черниговскими князьями в поход на Суздаль и заручиться их поддержкой. Из дальнейшего рассказа явствует, что затея Изяслава не получила всеобщего одобрения киевлян. Последние заявили своему князю, что не могут поднять руки на Володимерово племя. Вот, если бы он решил пойти на Ольговичей, то они готовы идти даже с детьми. Оказалось, однако, что отказ киевлян не был категоричным, нашлось немало добровольцев, которые таки согласились идти с Изяславом. Причем, добровольцев оказалось много. Летописец говорит, что князь « съвъкупи множество вои».

Второе вече состоялось в Киеве также по инициативе Изяслава Мстиславича, когда он обнаружил заговор своих черниговских союзников.

Как свидетельствовал некий Улеб [490]490
  Не исключено, что это тот самый боярин Улеб, который был тысяцким у Всеволода Ольговича и перешел на службу к Изяславу Мстиславичу.


[Закрыть], посланный Изяславом в Чернигов, князья Владимир и Изяслав Давыдовичи, а также Святослав Всеволодович вошли в тайный сговор со Святославом Ольговичем с тем, чтобы убить киевского князя. Имел ли место этот коварный план или эта версия была сочинена в окружении Изяслава, сказать сложно. Известно только, что киевский князь был встревожен данным известием и поспешил поделиться им с киевлянами. В Киев он послал своего посланника с просьбой к брату Владимиру Мстиславичу, митрополиту Климу и тысяцкому Лазарю созвать вече. « В то же веремя Изяславъ посла Киеву къ брату своему Володимиру, того бо бяшеть оставилъ Изяславъ в Киевѣ, и къ митрополиту Климови, и къ Лдзореви тысячскому, и рече имъ: „Созовите кияны на дворъ къ святѣй Софьи, ать мои посолъ молвить рѣчь мою к нимъ и скажеть льсть черниговьских князий“. Кияномъ же всимъ съшедшимся отъ мала и до велика к святѣи Софьи на дворъ, въставшемъ же имъ въ вечи». [491]491
  ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 347–348.


[Закрыть]

Как видим, и на этот раз состав веча скрыт летописцем общей фразой. М. Н. Тихомиров не согласился с С. В. Юшковым, что здесь речь идет о представителях феодальных верхов. «Неужели все киевляне от мала до велика, – вопрошал он – могут быть причислены только к феодальным верхам». [492]492
  Тихомиров М. Н.Крестьянские и городские восстания. – С. 156.


[Закрыть]Вопрос, разумеется, вполне корректный, хотя в данном случае более уместным представляется другой. Неужели сравнительно небольшой двор св. Софии смог бы вместить все свободное население Киева? Совершенно очевидно, что здесь или обычный летописный стереотип, обозначавший понятие «много людей», или же это выражение означает, что на вече собрались в полном составе все, кто должен был присутствовать на нем.

Однако, кто бы ни был участниками веча на Софийском подворье, совершенно очевидно, что руководителями на нем были Владимир Мстиславич, митрополит Клим и тысяцкий Лазарь. Существенно, что летопись и на этот раз не говорит о каком-либо обсуждении вопросов. Даже призыв неизвестного по имени человека – убить Игоря – не подвергся обсуждению.

В. И. Сергеевич объяснял это лаконичностью летописных известий, но, думается, это не исчерпывающее объяснение. [493]493
  Сергеевич В. И.Вече и князь. – С. 20.


[Закрыть]Определенно, прежде чем выносить тот или иной вопрос на вече, он обсуждался в узком кругу, на совете князя с боярами, или же определенной группой бояр, как это было с призваниями в Киев Владимира Мономаха и Изяслава Мстиславича. Вече не решает, но, если можно так выразиться, лишь одобряет предложенные ему решения.

Так было и на этот раз. Неизвестный оратор, несомненно, из близкого окружения Изяслава, предложил убить Игоря Ольговича, мотивируя это тем, что после ухода великого князя и его дружины из Киева Игорь может причинить много опасности городу. При этом он привел параллель с событиями 1068 г., когда был освобожден из поруба Всеслав и провозглашен великим князем. И. Я. Фроянов, чтобы подчеркнуть общинно-демократический характер данного веча, высказал сомнение в достоверности обращения на нем к событиям 1068 г., полагая, что это, скорее всего, собственный взгляд летописца. [494]494
  Фроянов И. Я.Древняя Русь. – С. 285.


[Закрыть]

Разумеется, исключать этого нельзя, вот только доказать невозможно. Если это далекое событие мог вспомнить летописец, то почему не мог и еще кто-то из его современников? Тот же «един человек». Кстати, это именно им был брошен призыв покончить с Игорем, а не «кем-то», как утверждает И. Я. Фроянов. Странно, что в устах «кого-то» этот призыв не вызывает в историка сомнения, а в устах летописного «единого человека», вызывает.

Дальнейшие события развивались столь стремительно, словно промедление с убийством Игоря грозило и поражением Изяслава, и несчастьем для Киева. Летописец отметил протесты Владимира Мстиславича, митрополита и тысяцкого против расправы над Игорем, но они были или недостаточно энергичны, или мятежники не считали нужным прислушиваться к ним.

М. Н. Тихомиров, утверждая классовый характер этого выступления киевлян, мотивировал его, в том числе, и полной беспомощностью княжеских людей при попытке спасти Игоря. Я, в одной из ранних работ о вече, предположил, что, возможно, в планы людей Изяслава и не входила решительная его защита. Это мое сомнение вызвало энергичное неприятие И. Я. Фроянова, хотя его объяснение того, что княжеские люди, в частности Владимир, ехавший на коне, подоспели к месту расправы над Игорем позже пеших киевлян, не выглядит убедительно. Мост, ведший в «город Владимира», видите ли, был запружен толпой киевлян, а поэтому Владимиру пришлось проникать туда через южные ворота. Видимо, требует объяснения и тот факт, что протестные акции Владимира и Михаила не были поддержаны их дружинным окружением. Теми же стражниками, которые охраняли Игоря.

Разумеется, проще все списать на простых киевлян. Но чем для них мог быть опасен Игорь? Ровным счетом ничем. Он и раньше не притеснял их, а теперь и вовсе превратился из князя в благочестивого монаха Федоровского монастыря. Возможность повторения ситуации 1068 г. могла быть опасной лишь для Изяслава и его сторонников. И, конечно, им, а не киевским низам, принадлежит коварный замысел устранить Игоря из жизни. Но реализован он был в значительной степени руками киевских низов.

В словах Изяслава: « Ти бо суть не мене одиного хотѣли убити, но и вас искоренити», произнесенных его послами на вече, Л. В. Черепнин увидел стремление черниговских князей к искоренению вечевых порядков в связи с их тенденцией превратить Киев в свою наследственную вотчину. Ведь нельзя же думать, замечал он, – что речь шла об уничтожении всего киевского населения. [495]495
  Черепнин Л. В.Общественно-политические отношения. – С. 256.


[Закрыть]

Конечно нельзя. Но нет оснований и для утверждения об искоренении в Киеве вечевых порядков. Во-первых, это было невозможно, а, во-вторых, подобных помыслов у черниговских князей, имевших у себя точно такие же порядки, не могло быть в принципе. Вероятнее всего, слова Изяслава были адресованы участникам веча и указывали на возможные репрессивные меры по отношению к сторонникам Мономаховичей в случае его гибели и занятия киевского стола представителем черниговских Ольговичей.

Из сказанного следует, что вспыхнувшее после веча у св. Софии народное восстание, в результате которого пролилась княжеская кровь, не было ответом трудовых низов Киева на угнетение со стороны Игоря. Его спровоцировали представители правящей боярской группировки, и именно они, а не простые киевляне, ответственны за это преступление.

И совсем невероятно видеть в убийстве Игоря некое ритуальное языческое действо, которое, будто бы, проявилось в сдирании убийцами одежд с Игоря (« И тако изъ свиткы изволокоша и(его – П.Т.)»), а также в его предсмертных рассуждениях. [496]496
  Фроянов И. Я.Древняя Русь. – С. 293–295.


[Закрыть]Внимательное прочтение летописи не дает для такого экзотического предположения и наименьшего основания. Здесь скорее мученическая смерть благочестивого христианина от клятвоотступников, но также христиан.

« Почто яко разбойника хощете мя убити? Аще крестъ цѣловалѣ есте ко мне?» – вопрошал Игорь. Своих убийц он назвал окаянными, которые не ведают, что творят, а вече – «лукавым и нечестивым собором». Для летописца Игорь «добрый поборник отечества своего», который « съвлѣкся ризы тлѣнного человѣка, и в нетлѣньную и многострастьную ризу оболокъся Христа». [497]497
  ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 351–353.


[Закрыть]Не исключено, что сюжет о принятии Игорем смерти нагим и понадобился летописцу именно для того, чтобы «одеть» его в нетленную ризу Христа. « Отъ него же и вѣнцася въсприемъ мучения нетлѣнный вѣнѣчь». [498]498
  Там же. Стб. 353.; Подчеркивая мученическую смерть Игоря летописец отметил, что его проволокли за ноги, привязав к ним веревку, от Мстиславля двора, через Бабин торжок на княж двор: «И поверзъше ужемъ за ногы уволочиша». Определенно эта подробность убийства Игоря позаимствована летописцем из Жития херсонеского святого Василия, принявшего мученическую кончину подобным образом. «Невѣрніи же разъгнѣвашася, емше его и связаша, и повергъши его за ногу влечаху и по граду біюще, и тако влачимь предаде душю». Фактически летописная фраза повторяет житийную. (См.: Верещагин Е. М.Древнейшее славяно-русское богослужебное последование на память священномучеников епископствовавших в Херсонесе Таврическом. //Очерки истории христианства Херсонеса. СПб 2009. – С. 76.).


[Закрыть]

Особый интерес для определения роли и места веча в политической жизни Руси имеет свидетельство Ипатьевской летописи 1148 г. о вече в Новгороде. Инициатором его созыва был великий киевский князь Изяслав Мстиславич, прибывший в Новгород к сыну Ярославу. В начале он устроил торжественный обед, на который через подвойских и биричей пригласил, как пишет летописец, новгородцев « отъ мала и до велика». Затем, на следующий день, велел собрать вече. « Наутрии же день пославъ Изяславъ на Ярославль дворъ; и повелѣ звонити вѣче». [499]499
  Там же. – Стб. 370.


[Закрыть]Судя по тому, что на участие в нем собрались не только новгородцы, но и псковичи, созывал их не только вечевой колокол, но и специальные гонцы, возможно, те же самые подвойские и биричи.

Как и годом раньше в Киеве, Изяслав обратился к новгородскому вечу за поддержкой в походе на Юрия Долгорукого, который чем-то обидел новгородцев. « И рече имъ: „Се, братье, сынъ мой и вы прислалися есте ко мнѣ, оже вы обидить стрый мой Гюрги, на нь есмь пришелъ сѣмо, оставя Рускую землю, васъ дѣля и вашихъ дѣля обидъ“». [500]500
  Там же.


[Закрыть]Вечники выразили полную готовность идти на Долгорукого, заявив при этом Изяславу: « Ты нашь князь, ты нашь Володимиръ, ты нашь Мьстиславъ, ради с тобою идемъ своихъ деля обидъ». [501]501
  Там же.


[Закрыть]

Из содержания данного свидетельства отчетливо видно, что военный поход, в котором должно было принять участие большое число воев, требовал согласия вечевого собрания. Его решения оказались обязательными не только для новгородцев и псковичей, но, оказывается, и для карелов, представители которых в вече не присутствовали.

Еще одно вече, содержательно близкое киевским 1068, 1146 и 1147 гг. состоялось в Новгороде в 1161 г. Недовольные тем, что князь Святослав Ростиславич посадил в Новом Торжке своего брата Давыда, новгородцы потребовали лишить последнего стола. Святослав выполнил волю новгородцев, но они, как пишет летописец, не удовлетворились этим. Собрав новое вече «на Святослава», они преступили « хрестьное цѣлование к Ростиславу(великому князю киевскому – П.Т.) и къ сынови его Святославу». [502]502
  Там же.


[Закрыть]Князь находился на городище, когда к нему прискакал гонец и объявил о волнениях в городе и о намерениях людей пленить его. Что в действительности и случилось. Восставшие новгородцы « емше князя запроша в истопкѣ, а княгиню послаша в монастырь, а дружину его исковаша, а товаръ его разъграбиша и дружины его». [503]503
  Там же.


[Закрыть]

Ю. Гранберг отнес эти собрания новгородцев к категории веч-мятежей, утверждая, что для составителя Ипатьевской летописи одним из значений слова «вече» был мятеж или события с ним связанные. [504]504
  Гранберг Ю.Вече в древнерусских письменных источниках. – С. 42–43. По существу, здесь автор развивает мысль М. А. Дьяконова, полагавшего, что «в случае разногласий, а особенно в разгар борьбы партий, совещания на вечах принимали совершенно беспорядочный характер, сближавший вечевые собрания с брожением мятежной народной толпы» ( Дьяконов М. А.Очерки. – С. 124).


[Закрыть]

Вряд ли это корректно. Веча действительно нередко заканчивались мятежами, но, определенно, не были тождественны им. Сначала сходка, обращение к вечникам и объявление им какого-то решения, а затем уже взрыв народного негодования. Такая последовательность имеет место даже тогда, когда веча как бы заранее запрограммированы на злонамеренные действия. Как, к примеру, полоцкое 1159 г. « Том же лѣтѣ светъ золъ свещаша на князя своего полочане на Ростислава на Глѣбовича, и тако приступиша хрестное цѣлование». [505]505
  ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 49Ф-495.


[Закрыть]На этом совете был обсужден план: пригласить князя на братчину и там его пленить. Он не удался, поскольку из города отправился навстречу князю его детский и предупредил об опасности. « Не ѣзди, княже, вѣче ти въ городѣ, а дружину ти избивають, а тебе хотять яти». [506]506
  Там же. Похожая расправа бояр готовилась в 1230 г. по отношению к Данилу Галицкому. Его пригласили на пир в загородный замок Вишню, чтобы там убить. Данило был уже на пути, когда навстречу ему прискакал посол от тысяцкого Демяна и предупредил об опасности. Как и в Полоцке, в Галиче коварный план убийства князя был замыслен в боярском совете.


[Закрыть]

Из летописного текста следует, что совет зол или вече собрали не рядовые полочане, а имущие, которые предполагали пленить князя на братчинном пире. В том совете были не только противники князя, но и сторонники («бяху приятеле Ростиславу»), которые предупредили его (видимо через его детского) о надвигающейся опасности.

Кроме больших общегородских вечевых сходок в летописи содержится значительное число известий о вечах менее масштабных, собиравшихся во время военных действий, будь-то осада города или военный поход. Таким, в частности, было владимиро-волынское вече 1097 г. Оно собралось во время осады Владимира войсками Володаря и Василька Ростиславичей для того, чтобы потребовать от Давыда Игоревича выдачи галицким князьям его злых советчиков Туряка, Лазаря и Василия. Как и в Новгороде, созвал их на вече колокольный звон. « И созвониша вѣче, и рекоша Давыдови людье на вѣчѣ: „Выдай мужи сия“». [507]507
  Там же. – Стб. 242.


[Закрыть]При этом они пригрозили князю, в случае отказа, открыть « ворота городу».

Из этого можно сделать вывод, что вечники, обозначенные словом «людье», в действительности были теми, от кого зависела судьба осажденного Владимира. Предполагать здесь широкое представительство простых горожан вряд ли обосновано, поскольку город не находился в критическом положении, что могло бы вызвать их особую активность.

При условиях близких к владимирским состоялось вече в Звенигороде в 1146 г. Город осадили войска великого киевского князя Всеволода Ольговича и его союзников. Буквально на второй день звенигородцы собираются на вече и принимают решение сдать город. « А въторый день створиша вѣча звенигородьчи хотяче ся предати». [508]508
  Там же. – Стб. 320


[Закрыть]Исполнить это решение помешал воевода галицкого князя Володимерка Иван Халдеевич. Он арестовал трех «мужей», убил их, а трупы выбросил за крепостные стены. « Тѣмъ и загрози имъ. И начаша ся звенигородьци оттолѣ быти безъ лѣсти». [509]509
  Там же.


[Закрыть]

Из летописного сообщения видно, что судьба осажденного Звенигорода решалась на вече, которым руководили знатные звенигородцы Об этом определенно говорится в Московском летописном своде. « Изнима(Иван Халдеевич – П.Т.) у них 3 мужи, иже бѣша началници вѣчю тому, и пресѣкъ их на полы сверже съ града». [510]510
  ПСРЛ. Т. 25. Московский летописный свод конца XV в. М.-Л., 1949. – С. 36.


[Закрыть]Согласно Ю. Гранбергу, решение о сдаче города не было спонтанно вечевым, но являлось инициативой небольшой группы людей, пытавшихся заручиться поддержкой горожан. Но достаточно было казнить трех человек, чтобы эта инициатива не имела продолжения. [511]511
  Гранберг Ю.Вече в древнерусских письменных источниках. – С. 33


[Закрыть]

Любопытное свидетельство о вече содержится в статье 1185 г. Созвано оно было смоленскими воями, пришедшими с князем Давыдом Ростиславичем в помощь киевским князьям Святославу и Рюрику, готовившимся выступить в поход на половцев. Обнаружив, что непосредственной угрозы Киеву нет, смоляне на вече у Треполя решают вернуться в Смоленск. « Смолнянѣ же почаша вѣче дѣяти, рекуще: „Мы пошли до Киева, даже бы была рать, билися быхом; намъ ли иноѣ рати искати, то не можемь, уже ся есмы изнемоглѣ“». [512]512
  ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 647.


[Закрыть]

Ю. Гранберг, приведя сомнения исследователей о характере этого веча, склонился к мысли, что в статье 1185 г. возможно речь идет о том, что раздосадованные воины собирались группами и выражали неудовлетворение сложившейся ситуацией. [513]513
  Гранберг Ю.Вече в древнерусских письменных источниках. – С. 36.


[Закрыть]Из летописи такой вывод не следует. Скорее можно говорить об общем вече – военном совете, инициированном князем Давыдом Ростиславичем, который, судя по всему, и сам не склонен был надолго увязать в этой южнорусской антиполовецкой кампании. Находясь у Треполя и получив от Святослава приказ выступить в помощь переяславскому князю Владимиру Глебовичу, он не выполнил его. Не пришел Давыд со смоленским полком к объединенным дружинам Святослава и Рюрика и позже, из-за чего те также не смогли оказать должной помощи Владимиру Глебовичу. По существу, Давыд лишь прикрылся вечевым решением смоленской дружины.

Необычное вече состоялось в 1231 г. в Галиче. Его созвал Данило Романович, но было оно не общегородским народным собранием, а фактически советом ближайших сторонников князя. В летописи о нем сказано следующее. « В лѣто 6739. Самому же Данилу созвавшу вѣче, оставьшуся въ 18 отрокъ вѣрныхъ, и съ Дѣмьяномъ тысяцкымъ своимъ, и рече имъ: „Хочете ли быти вѣрни мнѣ, да изииду на враги мое?“» [514]514
  ПСРЛ. Т. 2 – Стб. 763.


[Закрыть]Трудно сказать, имеем ли мы здесь исчерпывающую информацию об участниках веча. Ведь если на нем присутствовал тысяцкий, то реальное число участников могло быть и большим, чем об этом говорится в летописи. Но определенно оно не было общегородским народным собранием, как называл его М. Ф. Владимирский-Буданов. [515]515
  Владимирский-Буданов М. Ф.Об истории русского права. Ростов на Дону. 1995. – С. 85.


[Закрыть]Судя по продолжению этого известия, на вече не только было выслушано вопрошание Данила о верности, но и состоялось обсуждение того, как действовать в условиях жесточайшей боярской оппозиции. В пользу этого свидетельствуют слова сотника Микулы, обращенные к князю: « Господине! Не погнетши пчелъ меду не ѣдать». [516]516
  ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 763.


[Закрыть]

Ю. Гранберг полагает, что нет оснований видеть в этом вече некий орган, представлявший население города или земли. Скорее, это личная встреча князя и его приближенных, оказывавших ему поддержку. [517]517
  Гранберг Ю.Вече в древнерусских письменных источниках. – С. 42.


[Закрыть]Это действительно так, однако из этого не следует, что это собрание лишено политического смысла. Если бы это было так, Данило не собирал бы его. Оно понадобилось ему для того, чтобы заручиться поддержкой в предстоящем походе на двоюродного брата Олександра Белзского. Решение этого веча, по-видимому, оказало влияние даже на его недоброжелателей, которые вынуждены были принять участие в походе. « И Мирославу пришедшу к нему на помощь с маломъ отрокъ, невѣрнии же вси на помощь ему идяху, мнящеся яко вѣрнии суть». [518]518
  ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 764.


[Закрыть]

Завершить анализ летописных известий о вече хотелось бы известием, содержащемся в летописной статье 1176 г. Лаврентьевской летописи. Оно многократно комментировалось исследователями, но согласованного взгляда на него так и не определилось. В нем сказано: « Новгородци во изначала, и Смолняне, и Кыяне (и Полочане) и вся власти, якоже на думу на вѣча сходятся, на что же старѣишии сдумають, на том пригороды станнуть». [519]519
  ПСРЛ. Т. 1 – Стб. 377–378.


[Закрыть]

Запись эта появилась в связи с конфликтом, имевшем место во Владимиро-Суздальской земле между новым городом Владимиром и старыми Ростовом и Суздалью. Летописец не может отрицать старшинства названных городов и, вместе с тем, не считает их претензии на какую-то особую правду справедливыми. « А здѣ городъ старый Ростовъ и Суздаль, и вси боляре хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды Божья». [520]520
  Там же.


[Закрыть]

Для темы данного исследования не имеет значения, какие города летописцы относили к пригородам, а какие к городам. Здесь важной является политическая формула вечевого соподчинения. Может быть не столько реальная, сколько идеальная, а также хронологическая ее соотнесенность.

С. В. Юшков, полемизируя с В. И. Сергеевичем, основывавшем на этом известии свой вывод о повсеместном бытовании вечевых собраний старших городов и обязательности их решений для младших, категорически не соглашался, во-первых, с непременной обязательностью такого порядка, а, во-вторых, что под вечем следует понимать непременно широкое народное собрание. Нет никакого сомнения, утверждал он, что под киевлянами, черниговцами и т. д. следует понимать киевские, новгородские и др. власти, правящие феодальные верхушки. [521]521
  Юшков С. В.Очерки по истории. – С. 197.


[Закрыть]

Вряд ли С. В. Юшков корректен здесь в трактовке слова «власти». Это не правящие феодальные верхи, а волости, то есть земли. Назвав новгородцев, смолян, киевлян и, возможно, полочан, летописец продолжил эти перечисления фразой: «и все волости». Слово это является производным от слова «власть», но в данном контексте, как и во многих других случаях, означает все же землю. С С. В. Юшковым можно согласиться в том, что определяющей силой на вечах были верхи древнерусского общества, только доказательства этого содержатся не в этом слове. Они в утверждении летописца, что «боляре хотяще свою правду поставити». Не ростовцы или суздальцы, а именно бояре, т. е. те же власти.

Подводя итоги исследованию веча, С. В. Юшков пришел к выводу, что кроме Новгорода, оно нигде не было постоянным органом власти с ясно очерченной компетенцией. Вместе с тем, признавал за вечем большое политическое значение, нередко надолго определявшее внутреннюю и внешнюю политику. [522]522
  Там же. – С. 215–216.


[Закрыть]Близкие выводы в последнее время высказал Ю. Гранберг. Правда, в отличие от С. В. Юшкова, отказал в институциональном характере и новгородскому вечу.